м у  жеребца его истинные
намерения.
     Честно говоря,  меня все это не устраивает. Не покидает ощущение, будто
жеребец ловко меня одурачил. И как бы скрупулезно ни составлял я этот иск, в
конечном итоге мой труд окажется напрасным.  Правда, записки могут послужить
моим алиби.  Но сейчас у меня нет в нем ни малейшей необходимости. Напротив,
нужна хоть какая-нибудь улика,  чтобы напасть на след жены.  Мне выдан белый
халат,   позволяющий  свободно  передвигаться  по   территории  клиники,   я
зарегистрирован как  временный сотрудник -  все  так.  Но  ведь  это  только
уловки,  чтоб усыпить мою бдительность,  истинная же цель,  вероятно, в том,
чтобы спокойно, без шума приковать меня к столу.
     Жеребец очень нервничает.  Кажется,  он  весь сосредоточен на последних
приготовлениях к юбилею, который должен состояться через четыре дня. Понятно
мне  и  его  стремление  избежать  ответственности.   Не  стал  бы  я  также
утверждать,  что  основой всей  этой выдумки с  моими записками не  являлось
желание выведать мои мысли о  случившемся.  Нет ничего опаснее,  чем предать
человека,  знающего слишком много.  И  еще  его бесит,  наверно,  то,  что я
слишком здоров.
     Упавшие  с  кончика  носа  капельки  пота  расплылись по  бумаге  тремя
влажными пятнышками.  Думаю,  лишь непосильный труд позволяет мне  сохранить
присутствие духа.  Вдалеке, над темным морем, у самого горизонта, где мигает
огонек на суденышке,  ловящем каракатиц,  повис оранжевый полумесяц,  и  эта
привычная картина почему-то  пугает меня -  да  так,  что  мурашки бегают по
спине.


     Вот уже четыре дня я не был в фирме. И теперь мне туда не вернуться.


                                 Тетрадь II

     В  четыре часа  сорок  три  минуты утра  меня  поднял телефонный звонок
жеребца.


     В  противоположность моему  скверному -  из-за  недосыпа -  настроению,
жеребец в это утро был в прекрасном расположении духа,  не хуже,  чем вчера.
Побежку определенно не узнать,  научился, сколь это ни прискорбно, не топать
копытами. Ширина и ритм шага правой и левой пары ног совпадают в точности, и
хотя  ноги каждой пары ударяют в  землю не  всегда одновременно,  все  равно
получается  ощущение  слитности.  Лучше  же  всего  то,  что  он  больше  не
раскачивается и  не  гнется в  корпусе.  Если бы  не  некоторая скованность,
выглядел бы настоящей цирковой лошадкой.  Правда,  есть у  него еще привычка
размахивать руками,  чтобы  держать в  равновесии верхнюю часть туловища,  и
хорошо бы  ему от этой привычки избавиться.  А  то,  ну точно фантастическое
существо о шести конечностях.
     Вид жеребца, который, прекратив тренировку и обмахиваясь подолом майки,
бодрым шагом приближался ко  мне,  был  торжественно-вопрошающим.  Ясно:  он
хочет услышать от меня похвалу его успехам,  но я упорно молчал. Передав ему
бутерброды  и  термос,   официальным  тоном  доложил,  что  записки  еще  не
закончены.
     Но жеребец проявил живейший интерес даже к  этой первой,  неоконченной,
тетради и отобрал ее у меня, сказав, что хочет внимательно прочесть записки,
как  только  выдастся свободная минута.  Взамен я  получил деньги на  вторую
тетрадь.
     Я прямо заявил:
     - С  меня достаточно.  Гоняться за  самим собой можно до бесконечности.
Мне  кажется,  я  не  обязан участвовать в  сделке,  когда условия оплаты не
оговорены.
     Жеребец  немного растерялся,  внимательно просмотрел последние страницы
и, почесывая пальцем лоб, ответил:
     - Догадались,  значит?  Ну что ж,  усомнились вы правильно, записки эти
можно считать своего рода тестом на интеллект.  Только вот насчет цели этого
теста вы, видимо, ошибаетесь. Когда ставится вопрос о преданности, имеется в
виду ваше отношение к жене,  и ничто иное. Надлежит прежде всего установить,
на что вы готовы ради того, чтоб отыскать жену, а иначе...
     - То-то и  мерзко!  -  Я  не собирался отступать.  -  Моя жена не такой
человек, чтобы ни с того ни с сего пропадать без вести, и, уж коль скоро она
исчезла,  для  меня  вполне  естественно было  броситься на  поиски.  А  вам
доверять я больше не могу из-за всех ваших махинаций.
     - Ну-ну, не преувеличивайте. - Переместив центр тяжести на задние ноги,
он  скрестил передние и,  приняв вовсе не лошадиную позу,  налил себе вторую
чашку кофе.  -  Единственное,  к чему я стремился,  - это, по мере моих сил,
помочь вам.
     - Но как?
     - Как,  говорите?  Ну  хотя бы дать вам ключ к  загадке:  каким образом
могла ваша жена исчезнуть из приемного отделения,  когда все входы и  выходы
были заперты.
     - И в чем этот ключ?
     - Вам не кажется, что вы многое пропускаете мимо ушей?
     - Оставьте этот тон.
     - Я имею в виду самое начало первой кассеты.
     - Ах,  вот  вы  о  чем,  я  и  сам  ломал над этим голову.  Сделал даже
соответствующую запись в тетради,  но,  во-первых,  тогда никому еще не было
известно, кто я такой и зачем пожаловал, однако...
     - Вы имеете в  виду разговор на улице с хозяйкой посреднической конторы
Мано?
     - Да, именно с того момента за мной началась слежка, что - как ни крути
- очень странно. Тем более с этим совершенно расходятся объяснения охранника
насчет подслушивающих устройств, как-то связанных со мной...
     - Ошибаетесь.  Подслушивание не велось за вами как таковым.  В принципе
все разговоры посетителей посреднической конторы перехватываются в  кабинете
общей предварительной диагностики. Чтобы собрать о вас необходимый материал,
я обратился к архивариусу кабинета предварительной диагностики, и он любезно
предоставил мне все данные.  Сравните их с записью,  сделанной охранником, -
даже  качество звука  совершенно иное.  Сейчас,  я  думаю,  самое  время вам
узнать,  что  представляет  собой  клиника.  Совместить  полную  перестройку
методов  лечения  с   усовершенствованием  управления  клиникой  чрезвычайно
сложно.  Взять хотя бы знакомых вам посредников -  это крайне нежелательное,
но в наших условиях неизбежное зло.
     В качестве недавнего примера жеребец рассказал случай, приключившийся с
одним больным.  Мужчина средних лет стоял на остановке и ждал автобуса, мимо
проезжала на велосипеде девушка:  одна рука на руле,  в другой -  прозрачный
полиэтиленовый пакет,  а  в  нем  штук  пятьдесят яиц.  Она,  наверно,  была
новичком и ехала неуверенно.
     Навстречу  ей   несся  тяжелый  грузовик,   сзади  ее  обгонял  другой.
Поравнявшись, они бы заняли всю проезжую часть. Мужчина рассчитал на глазок,
что встретятся они именно в той точке, где находится велосипедистка. Он живо
представил себе,  как  девушка выворачивает велосипед прямо  на  телеграфный
столб и  пакет ее ударяется о  стену дома.  Пятьдесят яиц разом разбиваются,
превращаясь в  комок  желтой  слизи.  Ему  стало  дурно,  и,  опустившись на
корточки,  он  потерял  сознание.  (Для  справки  -  грузовики  благополучно
разминулись,  не задев девушку,  а в полиэтиленовом пакете лежали не яйца, а
шарики для пинг-понга.)
     Через  тринадцать минут прибыла машина "скорой помощи".  Это  случилось
днем,  и  потому приемом больных вместо врача клиники занимался посредник X.
Результаты  его   осмотра,   передававшиеся  по   радио   в   кабинет  общей
предварительной диагностики,  с  интересом слушали  врачи  шести  отделений,
ожидающие  доставки  больного.  Это  были  представители  специализированных
отделений:  периферийного кровообращения,  внутренней  секреции,  клеточного
метаболизма,  нейрохирургии, медикаментозной интоксикации, нервных окончаний
органов чувств.
     Согласно  установленным правилам,  посредник  должен  убедить  больного
следовать   всем   указаниям,   поступающим  из   кабинета   предварительной
диагностики.  Но  в  случае если  у  больного или  его  семьи есть  какие-то
пожелания, посредник обязан считаться с ними, и больной нередко доставляется
в  так  называемые  общие  отделения:   терапевтическое,  хирургическое  или
неврологическое.  Нельзя,  разумеется,  порицать больного за  то,  что он не
может  точно  назвать  свою  болезнь,   но   это   очень  затрудняет  работу
специализированных отделений. Не исключена, правда, и такая крайность, когда
все больные -  это врачи и  медсестры,  которые ложатся в клинику из чувства
долга.  Быть может,  превращение общих отделений в отделения предварительной
диагностики -  недостижимый идеал, но в интересах дела гораздо разумнее было
бы  перестроить,  а  возможно,  и  упразднить  специализированные отделения,
задыхающиеся от наплыва больных. Пользуясь социальными завоеваниями, больные
требуют все больше благ и  услуг,  и эта их борьба с каждым годом все глубже
загоняет клинику в трясину.
     Однако   случай   с   мужчиной  средних  лет   предоставил  сотрудникам
специализированных  отделений  редкую  возможность  -  больной  находился  в
коматозном состоянии и с ним не было никого из членов семьи.  Кроме того, по
свидетельству очевидцев (никто из  них даже не  предполагал,  что виновницей
всего  была  велосипедистка с  пакетом  яиц),  мужчина  потерял  сознание по
непонятной причине,  не такой уж пожилой,  крепкий на вид, не было у него ни
судорог,  ни конвульсий,  но он никак не выходил из коматозного состояния, и
каждое отделение считало его  своим больным.  Обычно после непродолжительных
консультаций достигалось соглашение,  но в тот день все запуталось и ни одно
отделение не шло на уступки;  в конце концов вспыхнула отвратительная ссора:
люди обзывали друг друга бабниками, корили неумелой игрой в шахматы.
     Ну,  а  посредник без  ответа  отделения предварительной диагностики не
имел права заполнять историю болезни; он нервничал, не зная, как быть, время
шло,  а  состояние  больного  вдруг  резко  ухудшилось,  вскоре  последовала
клиническая смерть. И он стал желанной добычей отделения реанимации.
     Там его вернули к жизни. Но поскольку врачей-реаниматоров совершенно не
интересует живой больной, после того как он выразил им свою признательность,
его оставили без всякого присмотра, и вновь началась агония. Тут реаниматоры
снова взялись за дело; и так, который уж день больной, то умирая, то оживая,
только и успевает выразить признательность врачам.
     - Но как все это, по-вашему, связано с исчезновением моей жены?
     - Ничего подобного я не говорил.
     - Нет,  говорили.  Вы  сказали,  будто  запись  в  начале  пленки может
оказаться ключом к загадке приемного отделения.
     - Нет,  речь идет не о первом большом эпизоде. Раньше... Короткая сцена
- секунд на десять. Она там есть.
     - Нету ее.
     - Значит, прослушали. Пропустили, сочтя обычным шумом. Вернетесь домой,
послушайте пленку как следует еще разок.
     - И что же я услышу?
     - Сперва послушайте, потом попробуем разобраться вместе.
     - Если,  как вы утверждаете,  есть конкретная улика,  нужно действовать
без промедления, к чему тратить попусту время на эти мои записки...
     - Медлите-то вы сами.  Уж нет ли причины, заставляющей вас топтаться на
месте? Не сами ли вы нажали на тормоза?
     - Вы чересчур подозрительны.
     - Допустим.  У вас-то одно на уме - послать спасательное судно кораблю,
исчезнувшему после сигнала SOS.  Но  ведь  можно еще  и  зажечь прожектор на
маяке.  Действие само по  себе превосходно,  но медведь,  идя на добычу,  не
станет,  подобно собаке,  метаться и  лаять.  Освещая заблудившемуся путь  к
дому, и впрямь можно ему помочь. Я хочу одного: пусть эти записки станут для
вашей жены путеводной нитью,  и она к вам вернется.  Понимаете? Напрасен ваш
труд или нет - об этом можно будет судить лишь по его результатам.
     Не то чтобы он убедил меня, но здорово припер к стене. Я разозлился, но
возразить  было  нечего;   пожалуй,  теперь  я  понял  психологию  человека,
осознавшего свою  вину  и  жаждущего признаться в  содеянном.  Расставшись с
жеребцом,  я  вернулся к  себе и поставил первую кассету.  И убедился:  если
слушать  ее,   как  советовал  жеребец,  можно  и  впрямь  различить  весьма
подозрительные вещи.
     Я  отправился за  второй тетрадью в  подземный Торговый центр  главного
корпуса клиники,  потом поднялся в  лифте на самый верхний этаж и заглянул в
кабинет заместителя директора.  Секретарша только что пришла. Взяв у нее две
таблетки успокоительного и  ключ,  я  пересек  коридор  и  вошел  в  кабинет
главного охранника.  Мне  хотелось увидеть схему  расстановки микрофонов для
подслушивания в  приемном  отделении.  Оказалось,  микрофоны есть  только  в
аптеке. Наверно, если поточнее определить местоположение микрофонов, удастся
понять и природу загадочных шумов.  Я был слегка возбужден. Избавясь наконец
от назойливой болтовни секретарши,  выспрашивавшей,  как выглядит жеребец, я
поспешил вернуться в свою комнату.
     Для начала начертил план приемного отделения, включая помещение аптеки.
Нанес на план микрофоны.  Мысленно перенесясь туда,  прослушал несколько раз
первые метры пленки. Потом, исходя из двух факторов - времени и направления,
- начал подбирать наиболее благоприятное звучание и  громкость.  Сначала был
только шум, но постепенно звуки начали оформляться, обретать смысл.


     Стук ветра в  окно аптеки...  впрочем,  ветер начался лишь под  утро...
быть  может,  шумит  холодильник...  шорох приближающихся шагов...  шарканье
туфель  на  резиновом  ходу...   шаги  приближаются  нерешительно  и   вдруг
становятся резче...  нет,  это  прекратился посторонний шум...  шаги,  как и
прежде,  приближаются нерешительно...  может ли  звук  сам  собой оборваться
столь  внезапно?..  послушаю еще  раз...  неужели почудилось?  Нет,  похоже,
кто-то забавляется дверцей аптечного шкафа,  открывая и  закрывая ее...  шум
шагов умолк... через секунду раздался скрежет металла... вслед за ним совсем
рядом - резкий звук падения тяжелого предмета...


     Итак,  я  снова начал писать.  Да у  меня и не было иного выбора:  надо
выполнять соглашение.  Жеребец действительно что-то знает. Даже из того, что
все  эти  звуки  специально  записаны  в  самом  начале  кассеты,  ясно:  он
располагает сведениями куда более обширными,  чем я. Нет, пожалуй, это нечто
большее, чем обычная информация.
     Беспокоит одно -  как будут использованы мои донесения.  Каков истинный
смысл, таящийся за метафорой - путеводная нить, помогающая жене выбраться из
лабиринта и  вернуться домой.  Ужасно,  если  все  будет  зависеть  от  моих
расследований.  Когда  пойду  отдавать вторую тетрадь,  нужно выдвинуть свои
условия.  Пусть больше не дурачит меня,  а  лучше честно объяснит,  для чего
понадобились ему мои записки,  и  гарантирует мне право уничтожить страницы,
которые  могут   свидетельствовать  против  меня   или   выставить  меня   в
неблаговидном свете.

     (Вторая кассета начинается с того момента,  когда секретарша после моей
беседы с заместителем директора клиники представила меня главному охраннику.
Его кабинет находится на том же этаже по другую сторону коридора.  Пересекая
его,  секретарша шепнула:  "Заместитель директора -  импотент". Хотя коридор
был довольно широк,  мы пересекли его за две или три секунды.  И  я не успел
обдумать  ответ.  Нет,  лучше  я  снова  вернусь  к  третьему лицу.  Мужчина
растерялся,  не зная,  как реагировать на ее слова.  Он и мысли не допускал,
что она хотела очернить заместителя директора,  -  скорее,  целью ее было не
добиться от мужчины ответа,  а  ошарашить его и покрасоваться.  И она своего
добилась. Если уж женщина заговаривает с мужчиной о сексе, это сразу наводит
на  мысль,  что  она  хочет  распалить его.  Да  и  давно ль  они  оба  были
свидетелями странной сцены с  врачом,  и  между ними,  само собой,  возникла
некая близость.)

     Кабинет главного охранника - размером и обстановкой - был точной копией
кабинета заместителя директора.  Рядом с  входом еще одна дверь,  в соседнюю
комнату - кабинет секретаря; на противоположной стене большое окно с двойной
рамой,  обеспечивающее свет и тишину.  Такие же,  как в кабинете заместителя
директора,  кресла для посетителей на металлических ножках, обтянутые черной
искусственной кожей.  Но  на  этом  сходство кончалось.  Кабинет заместителя
директора  отличался  предельной  лаконичностью.   Кроме  висевшей  в  рамке
акварели с  изображением случки лошадей,  все  -  от  ковра  на  полу  и  до
пластмассового календаря -  было выдержано под цвет стен в  серовато-голубой
гамме.  Здесь  же  царил невообразимый беспорядок.  Все  стены были  покрыты
панелями  разной  величины с  приборами и  переключателями,  между  панелями
тянулись во  все  стороны или свисали пучки разноцветных проводов,  на  полу
валялись инструменты и  детали.  Будь в  кабинете хоть какой-то порядок,  он
походил бы  на  радиостудию или электронно-вычислительный центр,  но сейчас,
весь загроможденный, он напоминал склад электрооборудования.
     Мужчина в  белом  халате,  сидевший спиной к  двери  низко склонясь над
рабочим столом у окна, повернулся на вертящемся стуле и снял наушники.
     - Мы  уже  с  вами встречались.  Простите,  что не  представился,  -  я
исполняю обязанности главного охранника.
     Это и был тот коренастый толстяк,  водитель белого фургона, приезжавший
за  врачом вместе с  заместителем директора.  Но мужчина,  вместо того чтобы
успокоиться,  встретив знакомого человека,  стал  еще  более подозрительным.
Слишком уж много совпадений.
     Как   бы   угадав   его   мысли,   главный  охранник  заговорил  снова,
скороговоркой -  так что невольно чувствовалось, как напряжены его голосовые
связки:
     - Нет,  нет, можете не представляться. И никаких объяснений не нужно. Я
все о вас знаю.
     - Тогда почему...
     Главный охранник,  подняв  пухлую ладонь,  остановил мужчину.  Он  взял
черный  аппарат,  стоявший сантиметрах в  пяти  от  стола,  и  включил  его.
Послышался звук,  похожий на комариный писк. Торжествующе ухмыляясь, главный
охранник  привстал  и   через  стол  направил  аппарат  на  мужчину.   Комар
превратился в овода,  а над левым карманом пиджака мужчины затрещал, резанув
слух, электрический разряд.
     - Что там у вас? Выньте, пожалуйста.
     - Это...
     - Знаю-знаю, взятое напрокат женское платье.
     Пронюхал,  никуда не  денешься.  Мужчина неохотно достал оттопыривавший
карман  бежевый сверток.  Главный охранник привычным движением снял  пояс  с
платья, ногтями открыл тайничок на пряжке и вынул ртутную батарейку. Аппарат
сразу умолк.
     - Потрясающе.
     - Ультракоротковолновый передатчик.  Вы носили его с  собой и  потому -
что бы ни делали -  были у меня как на ладони.  Знай вы об этом, не стали бы
так удивляться.  Теперь понимаете, почему мы прибыли на "скорой помощи" чуть
ли не в момент происшествия.
     - Хитро придумано. Но тогда и старик из посреднической конторы, похожий
на бывшего фокусника...
     - Он здесь ни при чем.  В посреднической конторе этим не занимаются.  В
платья и  украшения,  выдаваемые напрокат,  заранее вмонтированы миниатюрные
передатчики.
     Главный охранник, слегка оттолкнувшись от пола каблуками, повернулся на
стуле и,  словно управляя автомашиной, начал орудовать кнопками и рукоятками
на  большой панели,  установленной у  левой  кромки стола.  Тотчас появились
скрытые в  стене катушки пятидесяти четырех магнитофонов -  девять в высоту,
шесть в длину -  и чуть не все разом пришли в движение; одни вдруг замирали,
другие начинали крутиться, но закономерности их вращения он не уловил.
     В углу комнаты вдруг послышался шепот.  Это явно была запись. Но откуда
исходят звуки,  было не ясно, и это очень усиливало эффект присутствия. Суть
разговора не  имела  значения;  неведомые мужчина  и  женщина  сводили  свои
денежные счеты  так  откровенно,  что  даже  слушать их  казалось постыдным.
Здесь,  наверно,  играло роль высокое качество динамика и усилителя, но и не
только это.  Наверно,  имело значение и то, что диалог ведут два человека, а
недоговоренности,   эллипсисы*,   не   позволяют   проникнуть