е назовешь.
     - Почему вам так кажется?
     Наверно,  нужно было сказать:  да,  вы  выглядите несчастной.  Тогда бы
каждый из них смог признать в душе, что они нужны друг другу.
     - То, что мне кажется, как вы понимаете, не имеет никакого значения...
     Оттопырив верхнюю губу,  секретарша чуть улыбнулась и,  резко отодвинув
стул, встала.
     - Не зайдете ко мне в кабинет?
     Приподнимаясь, мужчина ответил:
     - А какая мне будет от этого польза?
     Щиколотку точно обожгло.  Она пнула его носком туфли. Кожа содралась, и
выступила кровь.
     - Только о себе и думаете. Противно.
     - Ничего не поделаешь.
     Женщина,   не  оборачиваясь,  пошла  вперед.  Мужчина  промокнул  ранку
бумажной салфеткой,  которой до этого вытирал рот,  и двинулся вслед за ней,
пробираясь по узким проходам между столиками;  поднявшееся в нем раздражение
смешивалось с  болью от ссадины.  Точь-в-точь избалованная обезьянка.  Какое
она имеет право вести себя так?
     У  выхода  из  столовой столпилось человек двадцать.  Двое  стриженых в
спортивных трусах поочередно избивали мужчину средних лет  в  белом  халате.
Возможно,  это были те самые парни,  с которыми он уже встречался, а может и
другие.  Их  жертва  -  мужчина в  распахнутом белом  халате  с  оторванными
пуговицами -  сидела  на  корточках,  привалясь  к  стене.  По  майке,  туго
обтягивавшей его жирное тело,  веревочкой вилась струйка крови,  лившейся из
носа.  Один из стриженых с пухлой,  как сдоба, мордой сорвал со своей жертвы
очки и стал топтать их ногами.  Сообщник его, выпучив глаза, один из которых
был искусственным,  пинал мужчину коленом в  лицо,  нос у  того был разбит и
сморщился,  как переспелая виноградина.  Но никто из толпы не вмешивался, не
пытался остановить их. Впрочем, здесь это явно ничего не дало бы.
     Пухломордый заметил секретаршу.  Он приложил к  вискам большие пальцы и
помахал ладонями,  будто  это  слоновьи уши.  Одноглазый улыбнулся,  оскалив
ровные белые зубы. Ни к кому не обращаясь, секретарша сказала:
     - Ну-ка повтори наизусть таблицу умножения.
     Пухломордый горделиво поджал губы и  поскреб пальцем щеку.  Потом издал
звук, будто щелкнул по горлышку бутылки. И стал нараспев декламировать:
     - Дважды два -  четыре,  дважды три -  шесть,  дважды четыре -  восемь,
дважды пять - десять, дважды шесть - двенадцать...
     Люди,  наблюдавшие эту сцену,  опустили глаза и  замерли.  У  всех были
недовольные,   надутые  лица.   Правда,   мужчина  не  понял,  осуждают  они
секретаршу,  пухломордого  с  одноглазым  или  их  жертву.  А  в  это  время
одноглазый уставился -  не разберешь,  настоящим или искусственным оком - на
мужчину.  Мужчине стало не  по  себе,  будто его заставили справить нужду на
людях.
     Не  дожидаясь  конца  таблицы  умножения,  женщина  ушла.  С  некоторым
сожалением мужчина двинулся следом.  Кажется, они возвращались не тем путем,
каким пришли сюда.  Освещенных витрин становилось меньше, вместо магазинов и
кафе стали все чаще попадаться запертые двери не  то контор,  не то складов.
После каждого поворота в  этом  подземном уличном лабиринте людей попадалось
все меньше,  и наконец они с секретаршей оказались у узкой лестницы, ведущей
вверх.
     - Что вам нужно?
     Он почувствовал, что угодил в ловушку.
     - Я просто думал, вы ведете меня...
     - Куда?
     - Сам бы я здесь заблудился.
     Секретарша,  пожав плечами,  рассмеялась, и мужчина снова последовал за
ней. Они вышли наружу. Обернувшись, мужчина увидел на фоне темных фиолетовых
туч здание главного корпуса клиники.  Освещенные грязными фонарями, стояли в
ряд,  сцепившись рулями  и  колесами,  сотни  велосипедов.  Женщина извлекла
наугад один и  помчалась вперед.  Мужчина припустил вслед за  ней.  Тут-то и
показали себя его туфли для прыжков. Соперница не профессиональная гонщица -
и километра не проедет,  сдастся.  Женщина обернулась и, увидев, что мужчина
почти догоняет ее,  -  казалось,  все  это происходит во  сне,  -  прибавила
скорость.  Полы ее белого халата развевались, и ноги, обнажившиеся до бедер,
рассекали тьму.
     Она  мчалась по  тропинкам,  проложенным в  густой траве  между  рядами
деревянных двухэтажных зданий.  Видимо,  это  и  были  корпуса для  больных,
помещенных в  клинику  на  длительный срок,  которые он  видел  из  кабинета
заместителя  директора  после   несчастного  случая  с   врачом.   Прямо  по
гладиолусам цвета  запекшейся крови  велосипед  понесся  к  крутому  склону.
Женщина резко нажала на  тормоз,  и  мужчина едва не налетел на нее.  Дорогу
преграждал    стоящий    особняком    трехэтажный   железобетонный   корпус.
Серовато-голубые стены  были  сплошь  увиты  диким  виноградом,  вокруг окон
красные  кирпичные обводы  -  довольно старомодное здание.  В  прошлом здесь
помещались,  наверно,  некоторые отделения,  переведенные сейчас  в  главный
корпус.   А   теперь  на  деревянной  доске  черной  тушью  было  начертано:
"Специализированное отделение хрящевой хирургии".
     Поняв,  что  в  этом  здании не  может  находиться квартира секретарши,
мужчина   вздохнул  с   облегчением.   Приведение  приговора  в   исполнение
откладывалось.

     (Семь  часов сорок три  минуты.  Тьма  за  окном на  мгновение пропала,
разрывы между тучами засверкали,  через три  секунды раздался гром  и  упали
крупные капли дождя.  Жеребец вот-вот должен прийти. На счетчике магнитофона
по-прежнему цифра 582.  Жеребец, наверно, опять выразит недовольство. В окно
залетают струи дождя,  и комната наполняется зеленой вонью.  Когда, наконец,
кончится это безумие?)

     Мужчина толкнул плечом тяжелую входную дверь в  конце узкой дорожки,  и
они  оказались в  холле,  напоминающем приемную врача.  В  нос  ударил запах
карболки,  по  полу стлался гул вентилятора.  Где-то поблизости в  доме явно
находились  люди,   но  никого  не  было  видно.  Секретарша,  тяжело  дыша,
распахнула ворот халата и наклонилась к вентилятору,  мужчина, тоже с трудом
переводя  дух,  отирал  пот  с  подбородка.  Направившись к  лифту  рядом  с
лестницей, женщина сказала:
     - Подождите меня здесь.  Я зайду к заместителю директора, возьму у него
ключ от комнаты и принесу вам.
     - От какой комнаты?..
     Женщина резко обернулась,  ткнула его кулаком в  бок и  сердито топнула
ногой:
     - Ничего  плохого  я  не  предлагаю,  делайте,  что  вам  говорят.  Чем
таскаться сюда из дому, лучше ночевать в клинике - хоть сэкономите время.
     Что бы она ни говорила,  мужчина все равно решил вернуться домой.  Жена
не ответила,  когда он звонил ей,  скорее всего потому,  что и  сама повсюду
разыскивает его.  Потом,  в глубине одного из ящиков комода он,  может быть,
обнаружит нечто неожиданное,  могущее навести на ее след.  Но сейчас спорить
бессмысленно.  Золотое правило изыскателя -  пока не  рассеется туман,  надо
быть  осмотрительным и  беречь  силы.  Молча  проводив  взглядом секретаршу,
вошедшую в лифт,  мужчина опустился на узкую деревянную скамейку,  обтянутую
черным пластиком.  Он безумно устал. Даже представить себе невозможно, какой
это  тяжкий  труд  -  выискивать нужные звуки  в  хаосе  шумов,  поступавших
одновременно от шести источников сразу.
     Мужчину сморил сон  -  точно  занавес опустился.  Мгновением раньше ему
показалось, будто откуда-то сверху зовет его нежный, как дыхание, голос. Ему
привиделся сон.  Он  моет  руки изъеденным жучками мылом,  и  руки его  тоже
насквозь проедает жучок. Потом он упал со скамейки и проснулся.
     Пробудившись так  внезапно,  он  не  сразу  сообразил,  сколько  прошло
времени.  Ему казалось -  один миг,  но,  возможно,  он проспал и  несколько
часов.  В  страхе,  что секретарша нарочно бросила его здесь,  он вскочил на
ноги. Ему захотелось поскорее вернуться в кабинет главного охранника и снова
заняться  записями  подслушанных  разговоров.  Упав  со  скамейки,  мужчина,
видимо, ушиб локоть - мизинец на левой руке затек.
     От  лифта  в  глубь  здания вел  коридор.  Его  скупо  освещали тусклые
дежурные лампочки,  ни  в  одном окошке над дверьми по  обе стороны коридора
света не было.  Крадучись, мужчина стал подниматься по лестнице. Курительная
комната,  левая стена украшена цветной фотографией спаривающихся лошадей. По
сравнению с  акварелью в  кабинете заместителя директора эта фотография была
гораздо  натуралистичнее и  даже  производила впечатление научного  пособия.
Коридор уперся в застекленную до половины дверь, свет за нею притушен, почти
ничего различить невозможно,  но  видно -  там  ни  души.  На  рабочем столе
бумаги,  приборы  из  нержавеющей стали  и  стекла,  склянки с  лекарствами,
инструменты, вызывающие ощущение боли, - все брошено в беспорядке; с первого
взгляда ясно: это - процедурная.
     Справа -  двустворчатая деревянная дверь, за ней - коридор, дощатый пол
натерт до блеска.  В конце деревянной панели с красными поперечными полосами
- дверь,  из-под  которой пробивается свет.  Мужчина постучал,  но  никто не
ответил.  Придумывая правдоподобное объяснение,  он заглянул внутрь. Большая
палата, на кровати - девушка.
     Девушка подняла с подушки голову и посмотрела на мужчину.  Он попятился
было, но замер, уловив на ее лице вопрос, будто она ждала его.
     - Пока ничего не получается... прошу вас...
     Девушка молила сладким голоском.  Неужели ее  ввел в  заблуждение белый
халат?  Больной,  хорошо знакомый с порядками в клинике, сразу заметил бы на
его  халате отличительный знак охраны.  Губы девушки доверчиво растянулись в
улыбке -  простодушной и открытой,  сквозь которую, как сквозь тонкую кожицу
помидора, можно разглядеть ее сущность.
     - Я тебе ничего не сделаю.
     Мужчина расставил локти,  поднял руки  и  жестом показал,  что  никаких
враждебных намерений у него нет.
     - Папа так надеялся.
     Говоря это,  девушка перевела взгляд на стул, стоявший у кровати, будто
на этом стуле сидит ее невидимый отец.
     - Я  заметил  свет  и  решил  заглянуть.  Я  ищу  заместителя директора
клиники, не знаешь, где он?..
     Девушка  снова  посмотрела на  мужчину.  Теперь  ее  лицо  расплылось в
улыбке.
     - По правде говоря, ноги у меня еще дрожат, когда я хожу.
     - Кто твой отец?..
     - Будто сами не знаете.
     - А кто я - знаешь?
     - Нет, не знаю.
     Мужчина догадался:  это особая больная. Палата намного больше обычной и
содержится в образцовом порядке.  Кровать -  специальная, одеяло - пушистое,
шторы  -  кремовые нейлоновые,  вместо белых  полотняных,  как  в  остальных
палатах. От тела девушки исходил запах топленого молока. На сердце у мужчины
потеплело. Вот так же пахло тело его жены.
     - Я спрашивал, кто твой отец, и если бы знал...
     Девушка снова показала на  стул,  стоявший у  кровати,  и  надула губы.
Мужчине пришла в  голову мысль,  что она намекает на  кого-то,  кто приходит
проведать ее и сидит на этом стуле.  Но,  проследив за пальцем, направленным
под каким-то  странным углом,  он понял:  девушка имеет в  виду определенное
место ножки стула.  Он  судорожно напряг свою мысль,  и  вдруг его  осенило.
Халат с  полоской сотрудника охраны для  нее -  доказательство,  что мужчина
знает ее отца,  значит,  речь может идти лишь об одном человеке.  О  главном
охраннике.
     Мужчина взялся за дело.  Подняв стул,  перевернул его.  Так и  есть,  к
ножке  стула прикреплен миниатюрный ультракоротковолновый передатчик.  Вынув
батарейку, он положил ее в карман брюк.
     - Не подло ли - ставить подслушивающую аппаратуру в палате у девушки.
     - И вправду - подло.
     Голос у  нее стал оживленный -  атмосфера в  палате разрядилась,  будто
откупорили бутылку газированной воды.  Она привыкла,  что ее подслушивают, и
все случившееся привело ее в возбуждение.
     - Чем ты больна?
     Вместо  ответа  девушка,  опершись локтем на  подушку,  приподнялась на
постели и улыбнулась.  Тело ее изогнулось, и оголилась нога до самого бедра.
Пожалуй,  она гораздо моложе, чем ему показалось с первого взгляда, - совсем
еще ребенок.  Самое большее -  лет пятнадцать-шестнадцать. Руки и ноги у нее
были длинные, и казалось, на кровати лежит вполне созревшая девушка.
     - Отец хочет взять тебя из клиники?
     - Будто сами не знаете.
     Девушка легла на спину и согнула ноги в коленях.  Одеяло натянулось над
ними, как палатка.
     Любезность,  с  которой он  освободил ее от подслушивающего устройства,
обернулась против него  самого.  Главный охранник,  заметив,  что  отключено
подслушивающее устройство, несомненно, насторожится.
     - Сколько тебе лет?
     - Тринадцать.
     В  девочке чувствовалось непонятное обаяние,  и против него трудно было
устоять.
     - Я не хочу, чтобы вы меня уводили.
     У него и в мыслях этого не было.  Но, подумал мужчина, не будь он сам в
столь сложном положении,  пожалуй,  стоило ее увести.  Вещей у  нее немного.
(Интересно,  она  употребила то  же  слово "уводить",  которое он  слышал от
главного охранника.)  На тумбочке у кровати -  таз для умывания,  стеклянная
чашка,  розовая зубная щетка,  тюбик  зубной пасты,  яркий  иллюстрированный
журнал;  а в тумбочке,  наверно, вата, туалетная бумага, маникюрные щипчики,
баночка с кремом.  Одеяло тоже,  пожалуй,  ее собственное,  в него можно все
увязать  -   сверток  получится  небольшой.  Мужчина,  сощурясь,  смотрел  в
пространство.   Устроить  этакий  маленький  спектакль  совсем  неплохо.  Он
покажет, что согласился наконец на сделку с ними лишь после долгих колебаний
и, стало быть, они у него в долгу.
     Делая вид,  что ему этого не хочется, он в конце концов пойдет у них на
поводу.
     Прикусив  нижнюю  губу,  девочка  беззаботно смеялась  -  мужчина  даже
встревожился.   Вдруг  она   пружинисто  подпрыгнула,   как   рыба.   Одеяло
соскользнуло на пол,  пижама распахнулась. В складках ее затерялись начавшие
наливаться  груди.   Казалось,  они  еще  прятались,  страшась  стремительно
мчащегося  времени.  Вытянув  руку,  она  показала  через  плечо  мужчины  в
противоположный конец комнаты. Подмышка белая, шелковистая, как внутренность
раковины. По комнате разлился запах топленого молока.
     - Если хотите пить, там в холодильнике кока-кола.
     В  дальнем конце  палаты висел  зеленый матерчатый занавес.  Вначале он
подумал, что занавес отгораживает умывальник, но оказалось, за ним маленькая
комнатушка - даже с душем и газовой плиткой. В небольшом холодильнике лежали
апельсины,  дыня,  папайя.  Он вынул бутылку кока-колы и тут увидел у самого
входа лестницу.  Деревянную лестницу, отвесно поднимавшуюся вдоль стены. Она
вела к люку в потолке, откуда проникал слабый свет.
     Мужчине захотелось выяснить, для чего нужен этот потайной ход. Поставив
бутылку кока-колы  у  стены,  он  начал  осторожно подниматься по  лестнице.
Первая ступенька чуть скрипнула,  но  дальше он взбирался бесшумно.  Люк был
небольшой -  метр на метр, прикрывавшая его крышка легко поднималась, стоило
нажать головой.  Видно,  откидывалась на петлях. Около лестницы, как раз над
палатой девушки,  находилась прорезь сантиметров в  десять длиной и  в  пять
шириной - сквозь нее-то и проникал свет.


     Смысл  происходившего наверху дошел  до  него  не  сразу.  Сейчас он  в
состоянии описать все это словами, но тогда почти ничего не понял.
     Прямо перед собой он  увидел женские икры.  Вытянув руку,  он мог бы до
них дотронуться.  Обнаженные -  они были прекрасны, как полированное дерево.
Опустив взгляд,  он  увидел каблуки легких туфель.  Это секретарша.  Поодаль
стояло две  кровати.  Щель узкая,  и  обзор был невелик,  но  мужчине все же
удалось рассмотреть,  что на кроватях лежали двое мужчин.  Один -  тот самый
врач,  свалившийся со второго этажа, другой - заместитель директора клиники.
Врач лежал голый на спине,  плоть его была напряжена.  Заместитель директора
повернулся на бок,  спиной к  врачу.  На нем была рубаха,  нижняя часть тела
обнажена.
     Бедра  обоих  мужчин соединяла целая  сеть  тонких проводов.  Концы  их
крепились на коже клейкой лентой разных цветов,  все они были присоединены к
приборам, стоявшим между кроватями. Одна медсестра, глядя на приборы, делала
записи,   другая,   капая  из   бутылочки  какую-то   маслянистую  жидкость,
массировала ляжки  дежурного врача.  Заместитель директора,  нахмурив брови,
дирижировал поднятым вверх указательным пальцем,  время от  времени бормоча:
"эн-тринадцать...  ка-четырнадцать".  Следуя указаниям, медсестра у приборов
крутила  рукоятки,   меняла  местами  клейкие  ленты  с  проводами.   Вторая
медсестра,  манипулировавшая у постели врача, то замедляла, то ускоряла темп
массажа.
     И  от  этих людей он  ждал помощи в  розысках жены!  Какой-то  дурацкий
спектакль в театре изъеденных молью кукол, сбежавших от старьевщика.

     (Позже  я  понял,  что  оказался  свидетелем  необычного  эксперимента:
биотоки  от   восставшей  плоти  дежурного  врача  передавались  заместителю
директора клиники, дабы привести его в аналогичное состояние.)

     - Посетитель палаты  номер  восемь на  втором этаже,  посетитель палаты
номер  восемь  на  втором  этаже,  вход  в  палату без  разрешения запрещен.
Пройдите к  посту  неотложной помощи.  Пройдите к  посту  неотложной помощи.
Повторяю. Посетитель палаты номер...
     Снизу раздался голос немолодой женщины -  динамик,  видимо, маломощный,
отчего  и  голос  неестественно  пронзительный,  даже  угрожающий.  Девочка,
рассмеявшись,  что-то ответила.  Заместитель директора и  все остальные там,
наверху,  тоже остро реагировали на объявление.  Наверное, голос из динамика
был слышен не только в палате девочки, но разнесся по всему зданию.
     Медсестры  переглянулись.   Икры   секретарши  переместились.   Мужчина
инстинктивно закрыл прорезь ладонью.
     Резкая боль...
     Он  рухнул  с  лестницы.  Наверно,  в  ладонь  вонзили острую булавку -
выступила капелька крови.  Бешеные собаки. Высасывая из ранки кровь, мужчина
вернулся в палату к девочке.
     - Успокойтесь, я выключила...
     Девочка, торжествующе сощурясь, лежала на боку, сунув руку под подушку.
Другая  рука  ее,  словно тонкий стебелек,  колебалась над  головой.  В  ней
виднелась склонившая головку искусственная лилия -  совсем как настоящая,  -
внутри цветка был спрятан селекторный передатчик.  Значит, все его разговоры
с девочкой уже известны?  О чем же они разговаривали?  Правда,  этот аппарат
хуже   подслушивающего  устройства,   поскольку  собеседники  знают  о   его
существовании.
     Не успел мужчина прийти в  себя,  как в  соседней комнатушке,  где была
лестница,  раздался скрип.  Скрип  плохо  пригнанной двери.  Ранка  на  руке
саднила.  Мужчина готов  был  бежать.  Но  его  все  равно  догонят.  Ничего
постыдного,  как ему кажется, он не совершил, но тем не менее его гнал стыд,
будто он соучастник преступления.

     (Неожиданно ему пришла на ум такая ситуация.
     Лишенный подслушивающего устройства и  оказавшийся как бы с  заткнутыми
ушами,  главный охранник пришел в замешательство.  И, связавшись с кабинетом
медсестры, решил переключиться на другой канал.
     До  тех пор,  пока мужчина не  пошел в  соседнюю комнату за кока-колой,
главный охранник мог продолжать подслушивание.
     Но вдруг разговор прервался и воцарилось неестественно долгое молчание.
Собственно,  оно продолжалось не так уж долго,  но главный охранник,  с  его
болезненной подозрительностью,  был  не  в  состоянии  больше  оставаться  в
неведении. И решил по внутренней линии связи сделать предупреждение.
     Для  отца  тринадцатилетней девочки,  от  которой можно было ждать чего
угодно, такая реакция вполне естественна.)

     Вдруг  девочка  замяукала.   Потом  откинула  ногу  и   зажала  ляжками
скрученное  одеяло.  Ее  слишком  длинным  и  бесформенным,  как  леденцовые
палочки,   ногам  недоставало  округлости,   но   зато  в   них  была  такая
необыкновенная чистота, что хо