ли
поздно  приходится  искать  всякому,  кому  не  посчастливилось  родиться  в
рубашке: "Как добыть  хлеб  насущный?"  Самым  очевидным  решением  казалось
поступить клерком в контору "Эллиса и Аллана", однако даже эта должность ему
предложена не была. Обстановка  дома  становилась  невыносимой,  и  в  конце
рождественской  недели  По  уехал  на   принадлежавшую   Алланам   плантацию
неподалеку от Ричмонда, чтобы отдохнуть от мучительных сцен и не видеть, как
бывшие его однокашники будут возвращаться в университет, стены  которого  он
покинул навсегда. К тому же в деревне ему легче было укрыться от  докучливых
кредиторов, уже начавших против него судебную тяжбу.
     Он возвратился в Ричмонд в конце января с намерением заняться изучением
юриспруденции. Однако это не встретило сочувствия со стороны мистера Аллана,
который считал, что своим  поведением  По  лишил  себя  права  на  приличное
образование. Тем не менее он не сделал ничего, чтобы помочь По найти работу,
хотя беспрестанно упрекал  его  в  праздности.  Эдгар  оказался  в  поистине
отчаянном положении: долги его Джон Аллан платить отказался, о возвращении в
университет не хотел и слышать, содействовать в  поступлении  на  службу  не
собирался,  продолжая  в  то  же  время  укорять  воспитанника  в  нежелании
трудиться "в поте лица своего". По попал  в  западню,  из  которой  не  было
выхода, и опекун, судя по всему, не  упускал  случая  поиздеваться  над  его
беспомощностью. Не исключено, что он намеренно поступал таким образом, чтобы
показать По, сколь тернист путь греха, и, полностью лишив денег, равно как и
возможностей заработка, заставить его понять их цену.
     Нельзя сказать, что По ничего не  предпринимал  с  целью  вырваться  из
заколдованного круга. Он написал  письмо  некоему  Миллсу,  владельцу  одной
компании в Филадельфии, имевшей деловые связи с "Эллисом и  Алланом",  прося
принять его на службу. Однако письмо  его  было  переслано  Миллсом  Аллану,
который, получив в руки неопровержимое доказательство намерения По  покинуть
дом, устроил скандал, каких между ними  еще  не  бывало.  Даже  хорошо  зная
характер Джона Аллана, трудно поверить, что он не отпускал По из  дому  лишь
из желания причинить ему боль. Быть может, у него уже  были  какие-то  планы
относительно будущего Эдгара, и  он  попросту  хотел  как  следует  проучить
молодого транжиру - пусть узнает, каково иметь дело с судейскими,  и  впредь
будет благоразумнее! Однако факты говорят совсем о  другом.  Аллан,  видимо,
понимал, что именно собственная его скупость в конечном счете и заставила По
наделать долгов. И поскольку он ничего не предпринимал, чтобы помочь  Эдгару
найти работу или спасти его, от  грозящего  тюремного  заключения,  остается
только сделать вывод, что он желал избавиться от воспитанника,  покончить  с
его постоянным вмешательством в их с женой распри,  прогнать  с  глаз  долой
маленького дерзкого выскочку "с неблагодарным сердцем", как он скажет о  нем
позднее.
     Бурная ссора, вынудившая Эдгара покинуть дом Джона  Аллана,  привела  к
окончательному разрыву между опекуном и воспитанником, - событию, сыгравшему
чрезвычайно значительную роль в жизни последнего и ставшему, по существу, ее
поворотным пунктом. Сказанного ими друг другу в  тот  день,  18  марта  1827
года, уже нельзя было простить. Опираясь на многочисленные  свидетельства  и
знание характеров обоих  этих  людей,  можно  с  достаточной  достоверностью
восстановить подробности происшедшего объяснения.
     Аллан, должно быть, нашел По в библиотеке, где тот по-прежнему проводил
много времени. Потрясая перед ним его письмом к Миллсу, он потребовал, чтобы
Эдгар ясно ответил, собирается ли он, как  явствует  из  письма,  уехать  из
Ричмонда, или останется в городе, чтобы,  заработав  денег,  рассчитаться  с
долгами. Увидев. в руках у опекуна  свое  письмо,  По  пришел  в,  ярость  и
высказал все, что о нем думал, обвинив Аллана в скупости,  которая  толкнула
его на необдуманные поступки во время учебы в университете.  На  это  Аллан,
наверное, возразил, что пенять Эдгару надо лишь. на собственное мотовство  и
распущенность, и  тут  речь,  очевидно,  зашла  о  его  карточных  долгах  -
предмете, неприятном для обоих. По настаивал на том,  чтобы  Аллан  дал  ему
возможность продолжить занятия в университете, заплатив его долги чести и те
небольшие суммы, которые он одалживал у товарищей - об остальном  он  обещал
позаботиться сам. Последние  три  месяца  в  университете  (вероятно,  после
визита Джона Аллана) он вел себя безупречно и был в числе лучших  студентов.
Но Аллан  наотрез  отказался  отпустить,  его  обратно  в  Шарлотсвилл.  Оп,
кажется, считал, что Эдгар вполне может  завершить  свое  образование  дома,
изучая, как он уточнил впоследствии, "французский, математику и классические
дисциплины".  Видимо,  у  него  все  еще  были  какие-то  весьма,   впрочем,
неопределенные соображения относительно дальнейшей  карьеры  По.  В  этом  и
крылась главная причина их несогласия. Из  писем,  которыми  они  обменялись
спустя два дня после размолвки,  ясно,  что  По  хотел  продолжить  учебу  в
университете с  тем,  чтобы  в  будущем  посвятить  себя  литературе.  Можно
предположить, что даже в Ричмонде он не оставлял, несмотря на все неурядицы,
своих литературных занятий. Аллан  же  полагал  "стихотворчество"  напрасной
тратой времени и делом совершенно никчемным и потому заявил, что Эдгар может
остаться в доме лишь на его, Аллана, условиях, дав воспитаннику одну ночь на
размышление.
     В ту бессонную ночь  с  18  на  19  марта  1827  года,  после  тяжелого
объяснения с опекуном, Эдгар По принял важнейшее решение в своей  жизни.  Он
решил, что не покорится воле  Джона  Аллана  и  не  примет  поставленных  им
условий даже под страхом изгнания из дому.  Будем  откровенны:  было  в  его
непреклонности и нечто жестокое,  "неблагодарное",  выражаясь  языком  Джона
Аллана, - ведь она неминуемо должна была причинить боль  нескольким  любящим
сердцам; и тем не менее то было достойное и мужественное решение. Положив на
одну чашу весов благополучие, а на другую - гордость и талант, он понял, что
последнее важнее, предпочтя славу и честь богатству. Более того, хоть  он  и
не мог знать всего наперед, тем самым были избраны голод и нищета.  Впрочем,
устрашить его не смогли бы и они.
     Из его письма Джону Аллану, написанного вечером  19  марта,  ясно,  что
окончательный разрыв произошел утром того же  дня.  Не  оконченный  накануне
разговор, очевидно, возобновился за завтраком, и Джон Аллан пожелал  узнать,
к какому решению пришел По, на что получил прямой и твердый ответ.  То,  что
молодой наглец, столько лет живший его благодеяниями, посмел ослушаться  его
воли,  поразило  стареющего  торговца  в  самое  сердце.  Беседа  перешла  в
ожесточенную  перепалку,  последовали   взаимные   оскорбления   -   оба   в
совершенстве владели оружием иронии и сарказма и знали друг  о  друге  много
такого, чем можно было уязвить. Уверенность По в будущем привела  опекуна  в
бешенство. "Что  ж,  пусть  узнает,  каково  голодать",  -  подумал  оп,  не
сомневаясь, что предсказание его сбудется в самом скором времени, и велел По
тотчас убираться из дому. Приказание это было исполнено  в  точности  и  без
промедления - По бросился вон, даже не захватив ничего из вещей.
     Не  зная,  куда  обратить  стопы,  он  решил  временно  остановиться  в
небольшой гостинице "Корт Хаус тэверн" и в тот же день написал Джону  Алдану
письмо на трех страницах. В нем он говорит, что после объяснения накануне  и
происшедшей наутро ссоры Аллана едва ли удивит содержание этого послания. Он
принял наконец бесповоротное решение найти такое место в большом  мире,  где
ему не придется мириться  с  несправедливостями,  подобными  тем,  какие  он
претерпел от своего опекуна; шаг этот он намеревался предпринять уже  давно,
и поэтому Джон Аллан не должен думать, что поступок его продиктован минутным
порывом и что он сожалеет о нем и надеется возвратиться. Далее  По  излагает
причины, побудившие его сделать такой выбор.
     С того времени, как он стал задумываться о своем предназначении,  пишет
По, им завладели честолюбивые устремления - ведь сам Джон Аллан приучил  его
к мысли о том, что ему надлежит добиваться высокого  положения  в  обществе.
Именно поэтому все его помыслы были направлены на получение университетского
образования, в котором, однако, опекун ему отказал,  причем  единственно  из
собственной прихоти, раздраженный тем, что По осмелился не согласиться с его
мнением. По утверждал также, будто случайно слышал, как  Джон  Аллан  сказал
комуто, что не питает привязанности к своему воспитаннику. А так  как  Аллан
не мог знать, что По его слышит, остается лишь  заключить,  что  он  говорил
правду. Кроме того, Джон Аллан потребовал, чтобы он покинул его  дом,  а  до
этого постоянно попрекал куском хлеба, отказываясь вместе с тем помочь ему в
устройстве на службу. Наконец - и это обвинение особенно  серьезно  в  устах
человека столь гордого и самолюбивого, как По, - Аллан намеренно и  даже  не
без удовольствия порочил По перед людьми, на чье содействие тот рассчитывал.
Мало того, домыслы свои  он  делал  достоянием  не  только  знакомых,  но  и
домашней прислуги, стараясь тем самым унизить его еще больше.
     Письмо По заканчивается просьбой прислать ему сундук с  его  одеждой  и
книгами и некоторую сумму денег, достаточную, чтобы добраться до  одного  из
городов на севере страны и прожить там  около  месяца  -  за  это  время  он
надеялся найти работу, которая позволит  ему  скопить  денег  на  дальнейшую
учебу в университете. Сундук  и  кое-какие  еще  вещи  следует  доставить  в
гостиницу "Корт Хаус тэверн", ни в коем случае не забыв о деньгах, в которых
он крайне нуждается. Если просьба его останется невыполненной, добавляет он,
последствия будут таковы, что даже мысль о них вызывает у  него  содрогание.
Постскриптум сообщает Аллану, что лишь от него самого зависит, сможет ли  он
вновь увидеть автора письма или получить от него известие.
     Все  в  этом  письме  говорит  о  том,  что  написано  оно   человеком,
оскорбленным и возмущенным до глубины души.  Намек  на  самоубийство  звучит
достаточно ясно и заставляет думать, что По скорее лишил бы себя жизни,  чем
вернулся.
     Не получив никакого ответа, По на  следующий  день  снова  пишет  Джону
Аллану, умоляя его как можно скорее прислать его сундук с одеждой. По делает
честь благородству опекуна, - если сундук до сих пор не прибыл, говорит  он,
ему лишь остается предположить, что первое его  письмо  не  получено.  Нужда
его, продолжает По, ужасна - вот уже второй день,  как  у  него  не  было  и
маковой росинки во рту, ему нечем заплатить  за  постель,  прошлую  ночь  он
провел, бродя по улицам, и совершенно изнемог.
     Аллан не прислал ни сундука, ни денег. Не получив  еще  второго  письма
По, он ответил на первое. Справедливости ради надо отметить, что письмо  его
выдержано в  предельно  ровном  тоне  -  оно  вообще  настолько  спокойно  и
рассудительно,  что  от  него  веет  ледяным  холодом.  Все  эти   тщательно
взвешенные фразы вряд ли могли достигнуть  сердца  голодающего  второй  день
человека.
     Мистер Аллан пишет, что его уже не способно  удивить  ничто,  сказанное
или сделанное Эдгаром. Он напоминает, что он и так в долгу перед ним за  уже
полученное воспитание и образование, и признает, что действительно стремился
взлелеять в нем мечты  о  большом  будущем,  добавляя,  однако,  что  чтение
"Дон-Кихота", "Жиль Бласа", "Джо Миллера" и им подобных книг не способствует
продвижению на  общественном  поприще.  Судя  по  всему,  тема  эта  не  раз
становилась поводом для споров, ибо Джон Аллан не одобрял
     увлечения  романами.  Известно  также,  что  к  Байрону  он   испытывал
отвращение. Пытаясь защититься от брошенных По обвинений (примечательно, что
на  протяжении  всего  письма  он  лишь  защищается  и  оправдывается),   он
утверждает, что упреки в  праздности,  которыми  он  преследовал  По,  имели
единственной целью побудить его совершенствовать свои знания в математике  и
языках. И кого бы на его месте не раздосадовало то обстоятельство, что По не
обнаружил ни малейшего намерения сообразовываться с его желаниями (очевидно,
в выборе будущего поприща). Он добавляет также, и здесь надо отдать  должное
его искренности, что По и сам может рассудить, если только сердце его не  из
камня, не дал  ли  он  своему  опекуну  более  чем  достаточно  поводов  для
беспокойства за его судьбу. Он упорно твердит, что столь  часто  выговаривал
своему воспитаннику лишь из желания помочь ему  в  исправлении  недостатков;
что до остальных обвинений, то он даже не станет о них говорить,  ибо  ответ
на них даст за него общество. Заканчивает он, однако, издевкой. Итак,  пишет
он, По  во  всеуслышание  заявил,  что  отныне  он  независим.  И  каков  же
результат? Он содрогается от одной мысли об участи, которая  его  постигнет,
если человек, чью помощь он только что с таким презрением отверг, не пришлет
ему денег. На этом слове переписка его с Эдгаром По прервалась на два года.
     Весьма вероятно, что Фрэнсис Аллан видела письма  Эдгара,  адресованные
ее мужу. Во всяком случае,  она  каким-то  образом  узнала  о  намерении  По
оставить Ричмонд и забила тревогу, потребовав, чтобы Аллан во что бы  то  ни
стало воспрепятствовал отъезду Эдгара. Муж  не  решился  с  ней  спорить,  и
капитанам кораблей, находившимся в это время в  порту,  было  предложено  не
брать По на борт. Они подчинились, не желая портить отношения  с  владельцем
крупной фирмы, с которой многие из них имели дела, и поэтому путь морем  был
для По отрезан. Фрэнсис Аллан, наверное, надеялась  на  примирение,  а  Джон
Аллан не сомневался, что голод очень скоро образумит строптивого  мальчишку.
И миссис Аллан, и мисс Валентайн, видимо, снабжали Эдгара небольшими суммами
денег, иначе ему просто не на что было бы жить все это время, ибо Джон Аллан
ничего ему не присылал. Найти же новых кредиторов По не мог, потому что  его
уже знали как
     несостоятельного должника. Деньги эти так или иначе были невелики, и их
хватило ему лишь на несколько недель.
     Чтобы избежать ареста за долги и скрыть  свой  отъезд,  По,  взяв  себе
вымышленное имя Генри Ле Рене и  уговорив  Эбенезера  Берлинга  сопровождать
его, покинул Ричмонд, рассчитывая добраться до побережья,  а  там  сесть  на
какое-нибудь  каботажное  судно,  следующее  в  Норфолк.  Что  произошло   в
Норфолке, которого он, очевидно, благополучно  достиг,  мы,  надо  полагать,
никогда не узнаем. Берлинг уезжал из Ричмонда совершенно пьяным, и, по  мере
того, как по пути он трезвел, будущее  рисовалось  ему  все  более  и  более
мрачным. Не исключено  также,  что  на  нужном  им  судне  не  нашлось  двух
свободных мест. Во всяком случае, Берлинг уехал обратно в Ричмонд, наверное,
еще до того, как По  отплыл  в  Норфолк,  заявив  по  возвращении,  что  тот
отправился за границу. Возможно, об этом действительно заходила  речь,  хотя
не менее вероятно, что такая версия была придумана ими сообща, чтобы  ввести
в заблуждение семью Эдгара и сбить со следа кредиторов. По, однако,  остался
в Америке и, следуя давно обдуманному  решению,  направился  в  Бостон,  где
издавна процветала литература. Он полагал, что сборник  стихов,  который  он
намеревался напечатать, будет  скорее  замечен  публикой  и  критикой,  если
выйдет в свет там, а не в провинциальном Ричмонде. Быть может, на выбор  его
повлиял и наказ покойной матери возвратиться в город, где он родился  и  где
по-прежнему могли жить некоторые из  друзей  его  родителей,  чья  поддержка
оказалась бы сейчас как нельзя более кстати. Итак, в  середине  апреля  1827
года он прибыл в Бостон. Есть основания предполагать, что добрался он  туда,
нанявшись матросом на какой-то "угольщик".
     Фрэнсис Аллан была безутешна. Ссора между  мужем  и  приемным  сыном  и
исчезновение ее "дорогого мальчика" нанесли этой измученной болезнью женщине
сокрушительный удар. Эдгара она больше никогда не видела. Любовь  ее  искала
По в его заморских странствиях, ибо она и Аллан  полагали,  что  он  покинул
родину. Она написала ему два письма  по  какому-то  адресу  за  границей,  в
которых снимала с него всякую вину за происшедший  в  семье  раскол.  Письма
эти, возвратившиеся к отправителю, По, должно быть, получил
     позднее, когда судьба снова привела его в ричмондский дом.
     Тем временем семейная жизнь Алланов вновь пошла заведенным порядком, то
бишь таким, какой установил, Джон Аллан. Миссис  Аллан  продолжала  чахнуть;
суровый хозяин дома по-прежнему  занимался  своими  делами  с  присущим  ему
хладнокровием, которое отступало лишь перед тревогой  за  здоровье  жены.  В
письме, отправленном из Ричмонда 27  марта  1827  года  одной  из  сестер  в
Шотландии,  он  на  трех  страницах  доказывает,  что  завещанным   дядюшкой
имуществом  распорядился  по  совести,  присовокупляя  в   конце   несколько
глубокомысленных замечаний по поводу домашних  дел:  "...хотя  миссис  Аллан
живет в одном из красивейших домов в Ричмонде, где столько воздуха и  света,
в состоянии ее не происходит заметных улучшений, - а место и  в  самом  деле
чудесное... Мисс Валентайн все такая же жизнерадостная толстушка,  а  Эдгар,
сдается мне, отправился искать счастья на море..."
     Ну что за упрямица эта миссис Аллан - живет в  особняке,  "где  столько
воздуха и света" и никак не желает поправляться! В то время  как  сестра  ее
"все так же жизнерадостна"?! В чем же все-таки причина? Может быть, воздухом
этим не так уж легко дышать? Эдгару, во  всяком  случае,  атмосфера  в  доме
показалась удушливой. Однако где же обретался в ту пору злополучный Генри Ле
Рене?
     По приезде в Бостон По попытался найти  кого-нибудь  из  старых  друзей
отца и матери. О существовании таковых он, впрочем,  знал  лишь  понаслышке;
родители его были людьми малоизвестными, и по прошествии шестнадцати  лет  в
Бостоне не осталось никого, кто бы их помнил.
     Через некоторое время он  случайно  свел  знакомство  с  одним  молодым
человеком примерно его лет по имени Кельвин Томас,  который  был  владельцем
небольшой типографии, помещавшейся в доме 70 по  Вашингтон-стрит.  Шрифты  и
виньетки, которыми он пользовался, изобличают в нем новичка в печатном деле,
еще недавно, наверное,  подвизавшегося  учеником  у  какого-нибудь  опытного
типографа. Этому-то юному дилетанту По и  решил  доверить  печатание  книги,
ставшей впоследствии одним из самых дорогих и редких изданий  на  английском
языке и названной автором
     "Тамерлан и другие стихотворения". Было это в начале мая 1827 года.
     Где и на что жил тогда По,  неизвестно.  Возможно,  на  остатки  денег,
полученных от миссис Аллан и мисс Валентайн.  По  некоторым  сведениям,  ему
удалось найти работу в какой-то бостонской газете, хотя подготовка к  печати
даже столь небольшой книжки  с  неизбежными  переделками  и  правкой  текста
отнимала, должно быть, значительное время, не  оставляя  досуга  для  других
занятий. К моменту ее выхода в свет По оказался без гроша в  кармане.  Томас
был всего лишь типографом, а не издателем, и поэтому весь  тираж,  вероятно,
остался у него на руках. Немногие проданные  экземпляры  были  скорее  всего
куплены на последние медяки самим По. Два экземпляра он послал на  рецензию.
Позднее По говорил, что издание было прекращено  "по  соображениям  частного
порядка". Что это за  соображения,  нетрудно  догадаться.  Возможностей  для
сбыта издания через книготорговцев не  имелось;  будь  книга  выставлена  на
продажу прямо в типографии, покупать ее никто не стал бы,  а  сам  автор  не
располагал  уже  никакими  средствами.  "Тамерлан  и  другие  стихотворения"
представляли собой книжку форматом в пол-листа, насчитывавшую  около  сорока
страниц и переплетенную в жел