е соглашении об издании которого  было  достигнуто  в
конце месяца. Публикация предпринималась издательством "Ли энд  Бланшар"  на
свой страх и риск, и в случае неуспеха  книги  автор  отказывался  от  любых
претензий на вознаграждение.
     По крайней мере нуждался в благоприятных критических  отзывах  на  свои
рассказы - ими он собирался украсить объявления о выходе  из  печати  нового
сборника. Чтобы получить такие  отзывы,  он  завязал  широкую  переписку  со
своими друзьями из числа литераторов и публицистов. Среди  тех,  к  кому  он
обратился за помощью,  были  Вашингтон  Ирвинг,  редактор  "Сазерн  литерери
мессенджер" Джеймс Хит, довольно известный писатель из Виргинии Пендлтон Кук
и д-р Дж. Снодграсс из Балтимора,  какое-то  время  участвовавший  вместе  с
Бруксом в издании "Мьюзиэма" - убежденный аболиционист и весьма  заметная  в
обществе фигура.
     Ирвингу По послал два номера бэртоновского журнала с опубликованными  в
них рассказами "Падение дома Ашеров" и "Вильям Вильсон". Ирвинг  откликнулся
на них двумя письмами, в последнем из которых писал:
     "Я  могу  повторить  то,  что  уже  сказал  в   отношении   предыдущего
произведения ("Падение дома Ашеров"), которое Вы мне  любезно  направили,  а
именно, что, на мой взгляд, сборник вещей, написанных в том  же  стиле  и  с
таким же мастерством, был бы в
     высшей степени благосклонно воспринят публикой. Вам одному могу сказать
по секрету, что последний  рассказ  ("Вильям  Вильсон")  представляется  мне
много более удачным с точки зрения стиля. Он проще. В первом Вы  слишком  уж
хотели нарисовать происходящее как можно ярче и зримее, либо были не слишком
уверены в произведенном впечатлении и потому  переложили  красок.  Вещь  эта
грешит недостатком лучшего  рода  -  избытком  живописности.  Поверьте,  нет
никакой опасности, что изобразительный эффект  ее  исчезнет,  ибо  он  очень
велик".
     Время не  поддержало  Ирвинга  в  его  суждении.  Именно  в  живописной
экспрессии,  пронизывающей  "Падение  дома   Ашеров",   заключается   секрет
художественного  воздействия  этого  произведения,   оттеснившего   "Вильяма
Вильсон" на второй план.
     Где-то в конце 1839-го  или  начале  1840  года  -  более  точно  время
установить не удается - По с семьей переехал с Шестнадцатой улицы в  дом  на
Коутс-стрит,  выходящий  окнами  прямо  на  реку  Шуйкиль.  Находился  он  в
противоположном  от  редакции  "Бэртонс  мэгэзин"  конце  города,  и,  чтобы
добраться туда, По приходилось проделывать пешком путь длиной  почти  в  три
мили или ехать дилижансом, которые начиная с 1829 года ходили от  кофеен  на
Фрэнт-стрит до набережной Шуйкиля. Дорога, которой  обычно  шел  По,  лежала
вдоль длинной мрачной стены Центральной тюрьмы штата Восточная Пенсильвания,
"огромной и внушительной, как крепость". Мимо этой каменной  твердыни,  всем
видом своим напоминавшей о человеческих страданиях -  "узники  содержатся  в
одиночных камерах, своды которых многократно  отражают  и  усиливают  каждый
звук", - поэт проходил дважды почти каждый день.
     Дом представлял собой трехэтажное кирпичное здание с крыльцом из белого
мрамора, стоявшее на  небольшом,  треугольной  формы  участке,  образованном
пересечением  улиц  Коутс-стрит  и  Фэрмаунт-драйв  с  каким-то   безымянным
переулком. Это  было,  наверное,  самое  удобное  жилище  из  всех,  где  им
доводилось останавливаться с тех пор, как они  покинули  Ричмонд.  Местность
вокруг была тогда открытая, если не считать нескольких  разбросанных  там  и
сям домов; правда, совсем близко находился железнодорожный парк, где  вагоны
перегонялись в ту пору конной
     тягой, но зато из окон открывался прекрасный вид на реку и окрестности.
     На берегу реки, прямо у подножия небольшой  возвышенности,  на  которой
стоял дом, одиноко маячила диковинная  постройка,  известная  в  городе  под
названием "Пагоды";  создателем  ее  был  знаменитый  своими  эксцентричными
вкусами  архитектор  Браун.  Это  китайского  вида  сооружение  было  частью
построенного по его же проекту ипподрома, к тому времени  уже  заброшенного.
Впрочем, здесь все еще можно было порою видеть не  чуждых  спортивного  духа
филадельфийских джентльменов, которые выезжали своих чистокровных  скакунов,
запряженных  в  легкие  беговые   колесницы.   Прямо   за   домом   высилась
дроболитейная башня - одна из тех, что долго оставались характерной приметой
филадельфийского пейзажа. Новое жилище По  состояло  из  располагавшихся  на
первом этаже столовой и гостиной (она же его рабочий кабинет), и  нескольких
просторных спален, помещавшихся на втором. Кухня находилась  в  полуподвале.
По-видимому, именно в доме на Коутс-стрит было написано большинство статей и
рассказов, появившихся в журнале Грэхэма, и, вероятно, здесь же  По  впервые
почудился шорох крыльев "Ворона".  В  одной  из  спален  наверху  он  иногда
проводил целые недели, прикованный к постели болезнью.
     Близость реки позволяла По заниматься плаванием  -  единственным  видом
физических упражнении, к которому он имел привычку и склонность. С переездом
на Коутс-стрит следует также связывать пробуждение у него интереса к природе
близлежащих окрестностей. Теперь он часто отправлялся на пикники и  лодочные
прогулки вверх по рекам  Шуйкиль  и  Виссахикон,  а  иногда  и  в  охотничьи
экспедиции. В семье Детвайлеров, жившей по соседству с По, около Лемон-хилл,
вспоминали поездку на лодке в плавни  за  камышовой  дичью,  совершенную  По
вместе с одним из  молодых  Детвайлеров.  Любопытно,  что  на  веслах  сидел
последний, а стрелял знавший толк в охоте По, который вернулся из  похода  с
богатой добычей.
     Хотя в новом "особняке" По суждено было провести самые безоблачные  дни
в своей  жизни,  относящиеся  к  периоду  его  редакторской  деятельности  в
"Грэхэмс мэгэзин", когда семье удалось хоть на время
     высвободиться из тисков нужды,  и  руки  Вирджинии,  оставив  иголки  и
нитки, вновь запорхали по клавишам  ее  маленького  пианино,  первые  месяцы
пребывания на Коутс-стрит были нерадостными. То было скудное время,  и  жить
помогали лишь надежды на  скорый  выход  в  свет  первого  номера  "великого
журнала". Порою денег на  оплату  почтового  сбора  за  рассылку  проспектов
нового журнала не хватало, и По отправляли их  друзьям  целыми  пачками  для
распространения. Однако не было на свете силы, способной  лишить  их  жилище
безупречной чистоты и спокойного уюта, созданных неустанными трудами любящей
миссис Клемм, которая была заботливой матерью обоим своим  "детям".  И  хотя
стены его и не  украшал  "расшитый  золотом  пурпур",  они  все  же  служили
надежной защитой от внешнего мира. По не держали служанку, и Вирджинию часто
видели работающей в маленьком садике перед домом, где она выращивала цветы и
ухаживала за несколькими фруктовыми деревьями, в то время как мать хлопотала
по дому. Вирджинии хватало самого крошечного клочка земля, чтобы  порадовать
своего Эдди цветами. Привязанность По к этой  хрупкой  женщине-ребенку  была
сейчас сильнее, чем когда-либо раньше; он боготворил ее, и  образ  Вирджинии
слился  для  него  с  владевшей  его  мечтами   "Лпгейей".   Это   не   было
всепоглощающее чувственное влечение, какое испытывает мужчина  к  любимой  и
любящей  его  женщине,  но  трепетная  нежность,  обостренная  усиливающимся
страхом утраты,  щемящая  жалость,  стремящаяся  уберечь  ту,  на  кого  она
обращена, от всех забот и печалей. Нередко такое  чувство  бывает  глубже  и
долговечнее страсти.
     Вечерами она пела  ему,  сидя  у  камина,  а  миссис  Клемм  занималась
рукоделием; иногда он читал им  глуховатым  голосом,  способным  потревожить
даже призраков, свои стихи или какой-нибудь жуткий рассказ,  держа  в  руках
испещренную красивым и четким почерком рукопись, свернутую в  свиток,  точно
древний манускрипт (он  имел  привычку  писать  на  листках  нотной  бумаги,
склеенных краями в длинную ленту). Выпадали, однако, и  мрачные  дни,  когда
Вирджинию  одолевала  слабость  и  недомогание,  а  Эдгар  вдруг  впадал   в
глубочайшую меланхолию  и  исчезал  из  дома  бог  весть  куда,  чтобы  быть
приведенным  обратно  в  беспамятстве   и   изнеможении   обеспокоенными   и
любопытствующими соседями или самой г-жой Клемм, действовавшей  просьбами  и
увещаниями. Силы совершенно покидали его; беспомощный и павший духом, он  по
нескольку дней не вставал с постели, полубезумный от  боли  и  раскаяния.  В
последние месяцы 1839 года  приступы  эти  вконец  расшатали  его  здоровье,
вызвав тяжелое нервное расстройство. Осаждаемый сонмом все тех  же  демонов,
он не выдержал натиска и бросился искать спасения в вине.
     Продолжительные периоды, в которые он  пренебрегал  делами  журнала,  и
резкость некоторых его критических  статей  были,  надо  полагать,  главными
причинами, приведшими к ухудшению его отношений с Бэртоном, ибо именно в это
время  По  предпринял  попытку  порвать  с  "Джентльменс  мэгэзин".   Быстро
раскаявшись, он послал Бэртону отчаянное просительное письмо, и мир  был  на
время восстановлен. Между тем в последний месяц уходящего 1839 года  наконец
увидел свет сборник его рассказов.
     "Гротески и арабески" были опубликованы в Филадельфии издательством "Ли
и Бланшар" в декабре 1839 года, однако  на  титульном  листе  годом  выпуска
указан 1840й. Двухтомник, изданный тиражом  750  экземпляров,  был  посвящен
полковнику  Уильяму  Дрейтону.  Первый  том,  насчитывавший  243   страницы,
открывался  предисловием,  в  котором  По  старался  отвести   обвинение   в
копировании немецких образцов и особо отмечал тот  факт,  что  все  рассказы
связаны своего рода идейной общностью, ибо с самого  начала  предназначались
для публикации в виде сборника  с  тем,  чтобы  "сохранить  присущее  им  до
определенной степени единство замысла". Далее следовали четырнадцать новелл.
Во второй том были включены десять рассказов и приложение. Название сборника
подсказала статья  сэра  Вальтера  Скотта,  появившаяся  в  июльском  номере
журнала "Форин куортерли ревю". В  него  вошли  все  опубликованные  к  тому
времени рассказы По с добавлением еще одного - "Почему у французика рука  на
перевязи". В  них  предстают  в  завершенном  виде  все  литературные  типы,
когда-либо созданные По,  исключая  лишь  "Непогрешимого  логика",  которому
предстояло  появиться  в  недалеком  будущем  вместе  с  серией   рассказов,
основанных на методе дедуктивных рассуждений.
     По прожил в Филадельфии уже полтора года.
     У него появилось немало полезных друзей  и  знакомых,  известность  его
выросла. В 1839-м под его именем вышли в свет две книги  и  были  напечатаны
некоторые из его лучших рассказов. Однако денег ему это почти не принесло, и
он снова впал в уныние. Отношения с Бэртоном  обострялись,  и  окончательный
разрыв был неминуем.
     В начале 1840 года По энергично занимался сразу несколькими делами.  Он
все еще писал кое-какие мелочи для Бэртона,  но  мысли  его  были  поглощены
планами создания журнала,  единственным  владельцем  и  редактором  которого
должен был стать он сам. Поскольку собственным капиталом По  не  располагал,
подготовку к выпуску журнала, который предполагалось назвать "Пенн мэгэзин",
он  вел,  и  весьма  деятельно,  по  трем  разным  направлениям:  публиковал
объявления о предстоящем появлении нового журнала в различных  периодических
изданиях,  старался  привлечь  к  сотрудничеству  известных  литераторов  и,
наконец, делал все возможное, чтобы заранее набрать  достаточное  количество
подписчиков  и  таким  образом  обеспечить  своему  предприятию  необходимую
финансовую поддержку на начальном этапе.
     В этих усилиях По мог опираться  лишь  на  помощь  и  содействие  своих
друзей  и  литературных  единомышленников.  Все  его  письма  того   периода
посвящены почти исключительно делам "Пенна" и  адресованы  родственникам,  в
Балтиморе, старым ричмондским друзьям, коллегам из  западных  штатов  и  тем
редакторам журналов, которые, как он совершенно точно знал, либо благоволили
к нему, либо его боялись.
     Идея издания собственного журнала зиждилась на уверенности  По  в  том,
что, избавившись от одиозного влияния таких редакторов, как Уайт и Бэртон, и
полностью взяв бразды правления в свои руки, он  сможет  завоевать  симпатии
более многочисленной и в то же время более  изысканной  аудитории  смелостью
критических суждений и высокими достоинствами литературных материалов.
     Проспект "Пенна" (игра слов в названии(1), должно быть, приводила его в
восторг) дает полное представление о том, на чем основывались  его  надежды.
Разумеется, литературные теории автора не могли быть всеобъемлюще изложены в
сочинении такого сугубо практического назначения, как
     ---------------
     (1) Англ. "pen" - перо и "Penn" - Пенн Уильям (1644-1718), американский
колонист, в честь которого получил  свое  название  штат  Пенсильвания,  где
находится город Филадельфия.

"ПРОСПЕКТ
     Ежемесячного Литературного Журнала
     "ПЕНН"
     Издатель и Редактор Эдгар А. По
     Филадельфия

     К читающей публике.

     С тех пор как я сложил с себя  обязанности  редактора  журнала  "Сазерн
литерери мессенджер" в начале третьего года пребывания на этом  посту,  меня
не покидала мысль основать  новый  журнал,  сохранив  некоторые  из  главных
особенностей упомянутого ежемесячника и полностью либо в  значительной  мере
изменив остальное. Однако в силу множества разнообразных  причин  исполнение
этого намерения приходилось откладывать, и лишь теперь я получил возможность
попытаться его осуществить.
     Тем, кто  помнит  первые  дни  существования  ричмондского  журнала,  о
котором идет речь, едва ли нужно говорить, что характерной его  чертой  была
излишняя резкость критических заметок в рубрике, посвященной  новым  книгам.
"Пенн" сохранит эту суровость в суждениях  лишь  настолько,  насколько  того
требует справедливость в  строжайшем  смысле  слова.  Будем  надеяться,  что
прошедшие годы умерили воинственность критика, не  отняв,  однако,  от  него
творческой энергии. Впрочем, они, конечно же, не научили  его  читать  книги
глазами их издателей, равно как и не убедили в том, что интересы  литературы
не связаны с интересами истины. Первая и главная  цель  будущего  журнала  -
приобрести известность  в  качестве  издания,  имеющего  всегда  и  по  всем
предметам  суждение  честное  и  смелое.  Ведущим  его  назначением   станет
утверждение  словом  и  подкрепление  делом  неотъемлемых  прав   совершенно
независимой  критической  мысли,  чьи  преимущества  он   будет   доказывать
собственным своим существованием...
     Что касается других качеств "Пенна", то здесь  достаточно  ограничиться
лишь несколькими словами.
     Он направит свои усилия на содействие  всеобщим  интересам  словесности
безотносительно к отдельным географическим областям, рассматривая в качестве
истинной аудитории писателя весь мир. За пределами литературы, в собственном
смысле слова, он представит заботам лучших наставников задачи  общественного
просвещения  в  предметах  наисерьезнейшей  важности.   Главная   цель   его
заключается в том, чтобы доставлять удовольствие - посредством разнообразия,
оригинальности и остроумия. Здесь, однако, уместно заметить, что сказанное в
этом  проспекте  ни  в  коем  случае  не  следует  толковать  как  намерение
осквернить  чистоту  журнала  хотя  бы  самой  малой  примесью   фиглярства,
непристойности или пошлости - пороков, каковыми страдают некоторые из лучших
европейских изданий. Во всех областях и жанрах литературы он  будет  черпать
из высочайших и прозрачнейших источников..."
     В проспекте сжато и в  упрощенном  для  предполагаемого  читателя  виде
изложены основные идеи По о принципах литературной критики  и  издательского
дела - идеи довольно здравые,  хотя  и  неизвестно,  удалось  ли  бы  такому
человеку, каким был "редактор и издатель", окажись у него  даже  необходимые
финансовые средства, в полной мере претворить в жизнь  свои  намерения  -  в
особенности там, где речь идет о критике.
     Отклики,  которые  По  получал  на  свои  обращения,  в  целом   весьма
обнадеживали.  Ободряющих  обещаний  поддержки  со  стороны  подписчиков   и
собратьев по  перу  становилось  все  больше,  и  в  какой-то  момент  могло
показаться, что первый номер "Пенна" и в самом деле  увидит  свет  в  январе
1841 года, как утверждало  объявление,  появившееся  в  газете  "Филадельфия
сэтэрдей кроникл" от 13 июня 1840  года.  Однако  целый  ряд  непредвиденных
событий и вынужденные перемены в планах По на будущее  неожиданно  заставили
его отсрочить дату  выхода  журнала.  Этими  событиями  были  новый  нервный
кризис, окончательный разрыв с Бэртоном и увлечение По  работой  в  качестве
редактора другого крупного периодического издания.
     Во второй половине зимы и начале весны 1840 года По продолжал,  хотя  и
без особой охоты, работать с Бэртоном. Однако  последнего  театральные  дела
стали интересовать теперь больше, чем издательские, и он  без  лишнего  шума
начал переговоры о продаже своего журнала, ничего не  сказав  По.  Со  своей
стороны, По вел в это время переговоры по поводу своего "Пенна", не ставя  в
известность Бэртона. Именно и тот момент до каждого из них дошли сведения  о
частных предприятиях, которыми был занят другой. Само  собой,  пренебрежение
По  своими  обязанностями  и  его  частые  отсутствия  вызывали  у   Бэртона
раздражение, впрочем, надо учитывать, что По был болен. Как обычно  в  таких
случаях, обоим было в чем упрекнуть друг друга, когда дошло  до  объяснений.
Постоянные ссоры Бэртона с театральными антрепренерами привели его к решению
купить собственный театр, а журнал без ведома По  был  объявлен  к  продаже.
Узнав об этом, По, как утверждал Бэртон, попытался воспользоваться  списками
подписчиков "Бэртонс мэгэзин" для своего "Пенна".  По  заявил,  что  считает
Бэртона "низким и бесчестным человеком". Вдобавок ко всему Бэртон подолгу не
появлялся в редакции, занятый театральными прожектами. В феврале он уехал  в
Нью-Йорк. По вынужден был нести двойное бремя и, устав от всего этого,  ясно
дал понять, как относится к подобному разделению обязанностей, тоже перестав
ходить на службу. Это ускорило развязку.  Вернувшись,  Бэртон  нашел  пустую
редакцию и заваленный письмами  и  рукописями  стол,  не  обнаружив  никаких
признаков  подготовки  к  выпуску  очередного  номера   журнала.   Благодаря
невероятным стараниям владельца  он  все  же  появился  в  срок,  однако  По
нерадивость стоила места.
     В мае 1840 года По познакомился и вскоре подружился с  Ф.  У.  Томасом,
который  задержался  в  Филадельфии,  возвращаясь  к  себе  в  Сент-Луис  из
Балтимора, где он принимал участие в съезде партии вигов. По  с  семьей  все
еще жил на Коутсстрит, и Томас побывал у них а  гостях.  Между  ними  тотчас
возникла живейшая симпатия. Особенно очаровали  Томаса  Вирджиния  и  миссис
Клемм. Нашел он дорогу и к сердцу По,  который  вспоминал  позднее,  что  их
беседа часто обращалась к "одному любимому имени"  -  речь  шла  о  Фрэнсис,
приемной матери По.
     Этих двух людей объединяло многое; оба были
     писателями, поэтами и редакторами, оба выросли на  Юге  и  давно  знали
друг о друге через общих знакомых. Как  и  По,  Томас  страдал  расстроенным
здоровьем. Навсегда  оставшись  калекой  -  видимо,  вследствие  туберкулеза
костей, - он долго и с большим трудом добивался литературного  признания.  В
Балтиморе, в ту пору, когда По служил в армии, Томас хорошо знал  его  брата
Генри, и однажды они даже оказались соперниками в любви. Как  раз  тогда  он
впервые услышал  о  По  и  его  творчестве.  По,  со  своей  стороны,  очень
интересовался романом Томаса "Клинтон Брэдшоу", ибо в нем описывались  люди,
которых По знал, когда жил в Балтиморе.  В  Филадельфии  они  сошлись  очень
близко и подолгу беседовали о поэзии