анного  так,  видимо,  по  ошибке,  ибо
поэзии там нет и духу... Буде сей господин все же примет  когда-нибудь  одно
из моих литературных излияний, мне  придется  спросить  себя,  каким  пошлым
вздором я осквернил бумагу, чтобы заслужить одобрение  подобного  судьи.  Он
говорит: "Если бы г-н По соблаговолил писать свои статьи в  более  спокойном
тоне..." На это могу лишь ответить, что ежели г-н  Т.  будет  и  впредь  так
цепляться за свой покой, то он, в конце концов, упокоит свой журнал..."
     "Пайонир" вышел 1 января 1843-го с упомянутым рассказом  По,  однако  о
"Пенне", который, как мы помним, должен был появиться в тот же срок, не было
никаких вестей. И немудрено, ибо он уже окончил свои дни,  так  и  не  успев
родиться, и уступал  место  "Стайлусу"  -  По  решил  переименовать  будущий
журнал, сочтя, что таким образом придаст новизны уже известному начинанию. В
конечном его успехе он был уверен настолько, что даже  отклонил  предложение
Грэхэма  вернуться  на  старое  место,  не  соблазнившись  обещаниями  более
высокого жалованья и широких прав в руководстве  журналом.  Судя  по  всему,
Грисвольдом мог быть доволен лишь сам Грисвольд.
     В январе и феврале По проводил много времени в конторе у Хирста  или  в
доме Томаса Кларка, где всерьез обсуждались планы создания  нового  журнала.
Настойчивые уговоры Хирста и По, ставших к тому моменту лучшими друзьями,  и
доносившиеся из Вашингтона панегирики  Томаса  убедили  Кларка  -  издателя,
редактора  и  достаточно  обеспеченного  человека   -   оказать   "Стайлусу"
финансовую  поддержку.  Будучи  и  писателем   и   политиком,   Томас   имел
значительное влияние на Кларка, опиравшегося на помощь вашингтонского  друга
По в приобретении подписчиков и  покровителей  в  высших  кругах  столичного
общества. Тем или иным образом хлопоты о предоставлении  По  государственной
должности, до сих пор не прекращенные, были связаны с  будущим  журналом.  К
концу января между По и Кларком  были  оговорены  условия,  после  чего  они
подписали контракт с одним из лучших в  Филадельфии  художником,  Ф.  Дарли,
который обязался снабжать "Стайлус" иллюстрациями.
     Теперь предстояло создать соответствующую литературную  рекламу  самому
По. Для этой цели была избрана филадельфийская  газета  "Сэтэрдей  мьюзиэм",
которая  поместила   во   второй   половине   февраля   написанный   Хирстом
биографический очерк и (очень скверный) портрет По. Под влиянием  ли  друзей
По или по собственному  почину  на  эту  публикацию  откликнулись  и  другие
газеты. "Таймс" (Филадельфия) писала:
     "В "Сэтэрдей мьюзиэм" за эту неделю напечатан прекрасный портрет нашего
друга Эдгара Аллана По, эсквайра,  сопровожденный  подробным  описанием  его
поистине богатой  событиями  жизни.  Мы  считаем  г-на  По  одним  из  самых
одаренных, высоконравственных и образованных писателей наших дней и  поэтому
с удовольствием отмечаем, что в глазах света он теперь поставлен прессой  на
подобающую ему ступень".
     В состряпанную  Хирстом  "биографию"  По  включил  некоторые  из  своих
криптограмм и пространно поведал об искусстве, которого достиг в их решении.
Многие газеты нашли материал занимательным и целиком перепечатали очерк.  Со
стороны По это был удачный ход, который дает представление о подчас забавных
приемах саморекламы, бытовавших в  ту  пору.  Немного  позднее  в  "Сэтэрдей
мьюзиэм" появился проспект "Стайлуса", практически повторявший  издательские
доктрины По, изложенные в проспекте  "Пенна"  годом  раньше.  Томас  показал
очерк о По Роберту Тайлеру и другим друзьям  в  Вашингтоне,  на  которых  он
произвел немалое впечатление. Статьи По о шифрах и его  рассказы  вызвали  в
Вашингтоне живой интерес:
     Томас и  его  знакомые  тоже  не  пожалели  старании,  устроив  для  По
возможность прочесть в Вашингтоне лекцию,  быть  принятым  в  Белом  доме  и
заручиться  на  месте  поддержкой  известных  людей   и   высокопоставленных
чиновников. Ему представлялся блестящий шанс  добиться  осуществления  своих
самых дерзновенных литературных планов. Мистер Кларк ссудил его  необходимой
наличностью, и 8 марта 1843 года со скромной суммой в кармане  и  окрыленный
как никогда смелыми надеждами, По сел на вашингтонский поезд и отправился  в
путь. Как и всегда в такие важные  моменты,  он,  разумеется,  был  пожираем
волнением и преисполнен безмерной самоуверенности.
     Будучи холостяком, Томас квартировал в меблированных комнатах "Фуллерс-
отель". Но удача по обыкновению отвернулась от По, ибо, приехав в гостиницу,
куда его пригласил друг, он нашел  Томаса  больным.  На  первый  взгляд  это
обстоятельство может показаться неважным, но в его литературной карьере  оно
сыграло роковую роль. Будь его верный друг здоров,  он,  возможно,  смог  бы
защитить По от него самого. Увы, Томас не вставал с постели и  вынужден  был
поручить По заботам их общего  знакомого  -  Джозефа  Доу,  но  без  причины
прозванного приятелями Буян Доу.
     Владелец заведения, мистер Фуллер, прославившийся своим хлебосольством,
устроил в тот вечер пирушку, во время которой сугубое внимание было  уделено
дегустации портвейна "из погребов  Фуллера".  По  словам  Доу,  По  "удалось
уговорить" отведать вина. Фуллер был из тех хозяев, которые не любят,  чтобы
отказывались от их угощений. Наутро По проснулся больным, очевидно, истратив
накануне все свои деньги, ибо не нашел, чем расплатиться с  парикмахером,  и
тому пришлось постричь и побрить его для аудиенции у  президента  в  кредит.
Через  день  (11  марта)  он  почувствовал  себя   лучше   и   посетил   все
правительственные департаменты, вербуя подписчиков. Оставшись  без  гроша  в
кармане, он пишет в Филадельфию Кларку, сообщая, что расходы  его  оказались
"больше, чем он ожидал", хотя он и "экономил на всем". "Я нашел  подписчиков
во всех департаментах, включая Президента, - добавляет он, - и полагаю,  что
произвел здесь сенсацию, которая пойдет на пользу журналу".  Заканчивает  он
просьбой как можно скорее выслать ему 10 долларов.
     По действительно произвел сенсацию, однако совсем не того  рода,  чтобы
она могла принести пользу журналу. Явившись позже вместе с Доу в Белый  дом,
он выглядел так, что состояние его не укрылось от Роберта Тайлера. И поэтому
было решено, что ему лучше не видеться с президентом. Как и  всегда,  на  По
был черный, испанского покроя плащ, который он  из  странной  прихоти  носил
наизнанку все то время, пока гостил в Вашингтоне,  чем  и  правда  привлекал
всеобщее внимание, доставляя неловкость Доу. Последний к  исходу  четвертого
дня счел своим долгом также написать мистеру Кларку:

     "Вашингтон, 12 марта 1843 г.
     Уважаемый сэр!
     Считаю  своей  непременной  обязанностью  написать  Вам  это  поспешное
письмо, касающееся нашего общего друга Э. А. П.
     Он прибыл  сюда  несколько  дней  назад.  В  первый  вечер  он  казался
несколько  возбужденным  после  того,  как  его  уговорили  выпить   немного
портвейна. На следующий день он держался довольно уверенно, однако с тех пор
бывал временами совершенно ненадежен.
     Своим поведением здесь он ставит себя в уязвимое положение перед  теми,
кто может очень повредить ему в глазах Президента, и тем  самым  мешает  нам
сделать для него все, что мы  желали  бы  сделать,  если  он  возвратится  в
Филадельфию. Он не понимает  политиков  и  не  знает,  как  с  ними  следует
обращаться, если хочешь получить для себя выгоду. Да и откуда ему знать?
     Г-н Томас нездоров и не может сопровождать г-на П. домой.  Мои  дела  и
недомогание жены не позволяют мне сделать это самому. Учитывая  все  имеющие
место обстоятельства, полагаю необходимым,  чтобы  Вы  приехали  сюда,  дабы
благополучно препроводить его домой. Здоровье миссис По в тяжелом состоянии,
и, поскольку речь идет о человеческой жизни, я  настоятельно  прошу  Вас  не
говорить ей ни единого слова до тех  пор,  пока  он  не  вернется  вместе  с
Вами...
     Торжественно заявляю Вам, что пишу настоящее с полной ответственностью.
Гн По - человек высочайшего ума, и мне нестерпима мысль о том, что он  может
сделаться  жертвой  бесчувственных  людей,  которые,   подобно   прожорливым
моллюскам, хладнокровно подстерегают добычу и безжалостно пожирают все,  что
попадает в их щупальца..."
     Письмо это написано  добрым  и  заботливым,  но  глубоко  встревоженным
человеком. Оно принадлежит к числу самых сдержанных и разумных писем, когда-
либо написанных о По. То, что Доу счел необходимым поставить  в  известность
Кларка о фактах, которые в обычных обстоятельствах от  него  лучше  было  бы
скрыть, говорит само за себя.
     Лекцию По, назначенную на 13 марта, пришлось отменить. Видя, что  Кларк
не едет и не подает о  себе  вестей,  Томас  и  Доу  убедили  По  немедленно
возвратиться   в   Филадельфию.   Предприятие   потерпело   полное   фиаско.
"Прожорливые  моллюски"  не  поверили,   что   несуразный,   помятого   вида
джентльмен,  с  которым  их  познакомили,  являет  собой  самую   выдающуюся
литературную фигуру их времени. Роберт Тайлер был весьма  шокирован.  Худшие
из недостатков По выставлены напоказ не  где-нибудь,  а  в  приемной  Белого
дома. Он потерял или отпугнул многих друзей. Томас вынужден был приносить за
него извинения, и даже Доу,  которого  никак  не  назовешь  рабом  приличий,
поведение По вряд ли пришлось по вкусу. В их отношения так  и  не  вернулась
прежняя   сердечность.   Возможно,   отчуждению    способствовало    и    то
обстоятельство, что По не вернул ему взятых взаймы  восьми  долларов.  После
возвращения из Вашингтона для По вновь пробил час испытаний - невзгоды стали
обрушиваться на него одна за другой.
     В мае 1843 года он пишет Лоуэллу: "Увы! План моего журнала провалился".
Кларк пошел на попятную. По приписывает это его "идиотизму"  и  "слабоумию",
но устами его говорили досада и разочарование, ибо его  более  благоразумный
партнер просто-напросто поступил так, как велел ему здравый  смысл.  Доверие
Кларка было основательно поколеблено событиями, происшедшими в Вашингтоне, и
дальнейшее укрепило его во мнении, что, какими бы  блестящими  способностями
ни обладал По как редактор и литератор,  он  ни  в  коей  мере  не  был  тем
человеком, в деловом союзе с которым можно было бы рискнуть  значительным  и
нелегко доставшимся капиталом. "Стайлус" потерпел крушение! Но По так  и  не
отказался от своей идеи. Ведь успех был так близок! Иллюстрации и статьи для
первого номера уже лежали у него на столе. Все усилия оказались  напрасными.
Его вновь постигла неудача, и вновь по той же причине.
     Финансовые затруднения По достигли  теперь  крайней  степени.  Семье  в
буквальном смысле не на что было жить, а  состояние  Вирджинии  вновь  резко
ухудшилось, о чем свидетельствует это письмо:
     "Дорогой Грисвольд!
     Не могли бы Вы прислать мне 5 долларов? Я  болен,  и  Вирджиния  совсем
плоха. Приходите меня навестить. Петерсон говорит, что Вы подозреваете  меня
как автора какого-то странного анонимного письма. Я  не  писал  его,  однако
захватите письмо с собой, когда соберетесь к нам, как обещали миссис  Клемм.
Я постараюсь уладить дело поскорее..."
     Нужда и в самом деле была зла,  если  По  заставил  себя  обратиться  к
Грисвольду. Деньги он, кажется, получил. Все  это  время  По  то  ругал,  то
хвалил Грисвольда  в  своих  статьях  и  не  раз  с  раздражающим  сарказмом
отзывался о его поэтической антологии на страницах "Сэтэрдей мьюзиэм".
     Грисвольд жил в пансионе на Восьмой улице,  где  повстречал  некую,  по
слухам, богатую леди. Он женился на ней, однако богатства не оказалось  и  в
помине. А поскольку красотой леди, как говорят, была  наделена  еще  меньше,
чем золотом, мистер Грисвольд довольно долго  пребывал  в  отвратительнейшем
расположении духа. Приблизительно в ту пору он и начал травлю своего коллеги
Петерсона в анонимных письмах и статьях и был  впоследствии  уволен  за  это
Грэхэмом. Должно быть, одно  из  таких  писем  По  и  имеет  в  виду,  когда
утверждает, что ничего подобного не писал. Грисвольд же пытался свалить  всю
вину на него. Он прекрасно знал, что По снова  предложено  кресло  редактора
грэхэмовского журнала, что им, Грисвольдом, Грэхэм недоволен и что  Петерсон
- способный человек. Принимая во  внимание  характер  преподобного  доктора,
нетрудно догадаться, какой вывод он сделал из этих обстоятельств.
     Тогда  же  и  самого  По  начали  тревожить   слухи,   неизвестно   кем
распускаемые о нем в Филадельфии. Что касается разговоров о его пьянстве, то
здесь ему некого винить, кроме себя. Но вдобавок к этому имя его стали самым
скандальным  образом  связывать  с  именем  дамы,  любезно   оказавшей   ему
гостеприимство  в  своем  доме  в  Саратога-Спрингс,  когда  он  был  болен.
Источники слухов установить невозможно, однако один из них, по крайней мере,
почти  не  вызывает  сомнений.  Первые   признаки   нервного   расстройства,
приведшего позднее к появлению  у  По  настоящей  мании  преследования,  уже
давали себя знать, и враждебная молва была, без сомнения, главной  причиной,
вынудившей его покинуть Филадельфию.
     Единственный большой успех, выпавший на его долю в 1843 году, явился  в
виде премии, присужденной По за самый читаемый его  рассказ  "Золотой  жук",
который первоначально предназначался для публикации в "Стайлусе".  Когда  из
этого ничего не вышло, он обратился в Грэхэму, который согласился  поместить
рассказ у себя в журнале. Но в это время газета "Доллар", печатавшаяся в том
же здании, что и "Грэхэмс мэгэзин", только этажом ниже, объявила конкурс  на
лучший рассказ, назначив премию в 100 долларов. По упросил  Грэхэма  вернуть
ему рукопись, вместо которой тот принял от него критическую статью. Редактор
"Доллара" Джозеф Сейлор хорошо знал По. Хотя это не оказало никакого влияния
на  присуждение  премии  -  ее  отдало  По  жюри,  -  напечатанное  Сейлором
объявление о результатах конкурса было выдержано в чрезвычайно  лестном  для
По духе.
     Огромная популярность "Золотого жука" объясняется отчасти  тем,  что  в
нем почти напрочь отсутствуют болезненные мотивы,  преобладающие  во  многих
других произведениях По. Правда, и здесь не обошлось без нескольких  черепов
и мертвецов, но их появления вполне можно было ожидать в истории о пиратских
сокровищах. Обращение к впечатлениям прошлого, уже наметившееся в нескольких
других его рассказах, для этой  новеллы  характерно  в  особенности,  ибо  в
"Золотом жуке"  По  с  почти  фотографической  точностью  воссоздал  природу
острова Салливана, где побывал  около  пятнадцати  лет  назад.  Единственным
признаком  филадельфийского  периода  является   фигурирующая   в   рассказе
криптограмма - предмет этот по-прежнему занимал его мысли  с  неотступностью
навязчивой идеи.
     Летом в одной из филадельфийских газет  появилась  статья,  содержавшая
особенно яростные нападки на По, который с полным  основанием  заподозрил  в
авторстве Грисвольда. Последний к тому моменту был уже  изгнан  из  редакции
"Грэхэмс мэгэзин" за подобные инсинуации в адрес Петерсона,  в  которых  его
неопровержимо уличили. Какова бы ни была доля горькой истины в  утверждениях
о пьянстве и временами легкомысленном поведении  По,  нельзя  отрицать  того
факта, что и при его жизни, и после смерти Грисвольд играл  по  отношению  к
нему роль ложного друга. Весной и летом 1843 года  Грисвольд,  к  несчастью,
познакомился с миссис Клемм. Ей часто приходилось тогда носить по  редакциям
рукописи По; взывая к добрым чувствам издателей, она умоляла поторопиться  с
выплатой гонорара или хлопотала об авансах. Вкравшись  в  доверие  к  миссис
Клемм, Грисвольду удалось  проникнуть  в  самые  сокровенные  обстоятельства
семейной жизни По, ясно увидеть омрачавшую ее  трагическую  тень.  Все,  что
узнавал, он использовал для того, чтобы тайно вредить По; когда писателя  не
стало, он продолжал вымогать у впавшей  в  страшную  бедность  миссис  Клемм
нужные ему сведения, в одно и то же время пороча репутацию покойного друга и
наживаясь на издании его произведений.
     С  середины  лета  1843-го  до  весны  1844  года,  когда  По   оставил
Филадельфию,  он  пережил  стремительное  падение,   приостановленное   лишь
переездом  в  Нью-Йорк,   который   увидел   его   уже   иным,   значительно
переменившимся к худшему человеком. Главной  причиной  происшедшего  следует
считать  недуг  Вирджинни  и  злоупотребление  вином,  в  котором  По  искал
избавления, будучи не в силах вынести преследовавших его бед. Большую  часть
времени  он  проводил  теперь  у  постели  больной  жены,  мучимый   и   сам
подтачивающей душу и тело тоской. Когда же он покидал дом, то как  одержимый
скитался по  улицам  в  одном  из  тех  состояний,  которое  позднее  описал
Грисвольд, знавший его тогда особенно близко:
     "...Он бродил по улицам, охваченный не то безумием, не то  меланхолией,
бормоча невнятные проклятия, или, подняв глаза к небу, страстно молился  (не
за себя, ибо считал или делал вид, что считает душу свою уже проклятой),  но
во имя счастья тех, кого в тот момент боготворил; или же,  устремив  взор  в
себя, в глубины истерзанного болью сердца, с лицом мрачнее тучи,  он  бросал
вызов самым свирепым бурям и ночью, промокнув до нитки, шел сквозь  дождь  и
ветер, отчаянно жестикулируя и  обращая  речи  к  неведомым  духам,  каковые
только и могли внимать ему в такую пору, явившись на  зов  из  тех  чертогов
тьмы, где его мятущаяся душа искала спасения от горестей, на которые он  был
обречен самой своей природой..."
     Эти скитания тоже давали повод для столь досаждавших По  толков.  Когда
он оказывался на улице, влекомый какой-то непонятной силой, никто уже не мог
сказать, куда он направит стопы, и лишь миссис Клемм умела  отыскать  своего
"Эдди", чтобы уходом и заботами вернуть ему подобие нормального человека.
     После ухода Грисвольда из  "Грэхэмс  мэгэзин"  По  снова  стал  изредка
помещать там критические статьи. Зимой 1843/44 года дела шли так плохо,  что
он даже попытался  предложить  один  из  ранних  вариантов  "Ворона"  своему
старому другу Розенбаху, по-прежнему работавшему в грэхэмовском журнале. Как
рассказывал потом этот человек, По пришел однажды  в  редакцию  с  рукописью
стихотворения в кармане и сказал, что Вирджиния и миссис Клемм  голодают,  а
он совсем обезденежел. Стихотворение было  прочитано  находившимися  там  же
Грэхэмом и Петерсоном и им не понравилось. Однако По  настойчиво  доказывал,
что вещь хороша, точно так же, как неотложна  его  нужда  в  деньгах.  Чтобы
разрешить разногласия, Грэхэм  созвал  всех,  кто  работал  в  это  время  в
редакции и типографии, пообещав  подчиниться  решению  большинства.  По  сам
прочел  "Ворона"  сгрудившимся  вокруг  клеркам  и   перепачканным   краской
наборщикам, но те присоединились к мнению Грэхэма. Стихотворение  не  взяли,
однако из жалости и сострадания к автору и бывшему их редактору  пустили  по
кругу шляпу, собрав  для  Вирджинии  и  миссис  Клемм  15  долларов.  Деньги
передали миссис Клемм. Судя по этому эпизоду, бедность По достигла последней
крайности. Впрочем, оказанный "Ворону" холодный прием пошел на  пользу  -  в
последующие годы По продолжил работу над стихотворением.
     Почти все, что он  делал  или  задумывал  в  ту  пору,  несло  на  себе
отпечаток тяжелого нервного состояния человека,  не  способного  довести  до
конца никакой работы, требующей  длительных  усилий.  Как  следствие,  вновь
пробудился его интерес к поэзии. Мы уже видели, он периодически  возвращался
к давно уже начатому "Ворону",  а  в  январе  1843  года  "Грэхэмс  мэгэзин"
напечатал  его  первое   за   несколько   лет   значительное   стихотворение
"Червь-победитель". Лоуэллу  он  послал  "Линор"  -  несравненно  улучшенный
вариант стихов, написанных еще в Вест-Пойнте. Учитывая состояние  Вирджинии,
неудивительно, что им опять завладели элегические настроения