еня?  Хорошо.  -  Она  положила  трубку  и
посмотрела на Чвиза. - Что я должна делать?
   - Прежде всего сходить в виварий и принести кролика.
   Когда Луиза вернулась в лабораторию, неся в руках  небольшую  клетку  с
белым зверьком, Чвиз уже приготовил установку. Он взял у  Луизы  клетку  и
поставил ее в один из отсеков большого  прозрачного  колпака,  к  которому
тянулось множество проводов. Потом он начал задраивать люк, но в это время
в  лаборатории  появился  Кербер.  Он  вежливо  поздоровался  с  Луизой  и
почтительно поклонился Чвизу:
   - Добрый день, шеф. Как идут дела?
   - Работаем, как видите, - не слишком любезно пробурчал Чвиз.
   Он вообще недолюбливал  этого  человека,  который  когда-то  работал  у
Миллера и вместе с ним появился  в  лаборатории  Чвиза.  Профессор  считал
Кербера неважным физиком и старался  по  возможности  обходиться  без  его
помощи.
   Кербер приблизил свою лысую, похожую  на  бильярдный  шар,  голову,  на
которую профессору Миллеру всегда хотелось поставить печать, к  прозрачной
стенке колпака и с интересом посмотрел на кролика.
   - О, вот какой опыт вы  собираетесь  делать!  Понимаю,  понимаю.  -  Он
внимательно посмотрел на Чвиза. - Выходит, мы уже у самого финиша?
   - Возможно, - буркнул Чвиз, поглядывая на часы.
   Как бы не замечая этого, Кербер  несколько  раз  медленно  прошелся  по
лаборатории.
   - Ну, не буду вам мешать, - откланялся он наконец.
   Когда дверь за ним закрылась, Чвиз еще раз проверил люк и подвел  Луизу
к главному пульту.
   - Вы должны следить за тем, чтобы  стрелки  на  этих  двух  вольтметрах
показывали одинаковые напряжения. Правая должна  дублировать  левую.  Если
возникнет отклонение, вы будете вносить поправки этим верньером. Правда, в
цепи стоит автоматический регулятор, но я не  очень  на  него  надеюсь.  А
теперь - самое главное, - продолжал Чвиз. - Как  только  стрелка  на  этом
приборе дойдет до красной черты, -  он  указал  на  большой  прямоугольный
циферблат, вмонтированный в стену прямо над пультом, -  вы  должны  нажать
эти две кнопки. Только строго одновременно. И как раз тогда, когда стрелка
достигнет черты. Ни раньше, ни позже.  Обычно  за  этим  следит  профессор
Миллер, но сегодня... Одним словом, я прошу вас быть  очень  внимательной.
Вы все поняли?
   Луиза кивнула.
   - Тогда начнем.
   Чвиз отошел  ко  второму  пульту,  установленному  рядом  с  прозрачным
боксом. Сухо щелкнули реле.  Лабораторию  наполнило  равномерное  гудение.
Луиза увидела, как стрелка на левом вольтметре медленно поползла по шкале.
Вслед за ней послушно двинулась и стрелка на правом приборе.
   Гудение усилилось. Стрелки на вольтметрах дошли  до  середины  шкалы  и
одновременно остановились.
   Луиза на мгновение оглянулась. Чвиз стоял к ней спиной, возле бокса,  и
сосредоточенно вращал какие-то ручки. Кролик  в  боксе  сидел  неподвижно,
словно изваяние, плотно прижав  длинные  уши.  Его  окружало  колеблющееся
сиреневое сияние.
   Луиза торопливо, как бы испугавшись того, что  на  мгновение  перестала
следить за вольтметрами, вновь наклонилась над пультом. И сразу же стрелки
приборов,  словно  они  только  того   и   ждали,   начали   стремительный
замысловатый танец.
   Следить  одновременно  за  двумя  циферблатами,  да   еще   все   время
поглядывать на верхний прибор, было мучительно трудно. Уже через несколько
минут у нее заболели глаза. Между тем скачки  напряжения  становились  все
сильнее. Они следовали один за другим во все убыстряющемся темпе. Луиза не
успевала переводить взгляд с одного циферблата на другой. Сияние за спиной
становилось то ослепительно ярким, то  спадало  настолько,  что  сиреневые
блики на стеклах прибора гасли и исчезали.
   Гудение временами достигало угрожающей силы.  За  спиной  Луизы  что-то
происходило,  но  она  не  решалась  оторвать  взгляда  от  приборов.   От
напряжения у нее потекли слезы.  Перед  глазами  бежали  желтые,  зеленые,
красные круги.
   Луиза уже не видела ничего, кроме лихорадочного  метания  стрелок.  Она
едва успевала переносить взгляд с пульта на верхний циферблат  и  обратно.
Весь мир сосредоточился для нее сейчас в двух маленьких  белых  кружках  с
черными делениями и красной чертой наверху.
   Стрелки, гудение, вспышки, стрелки.  Все  перемешалось  в  нескончаемом
водовороте.  Луизе  начало   казаться,   что   все   приборы   застыли   в
неподвижности, а она сама вместе  с  лабораторией  мечется  из  стороны  в
сторону.
   Словно сквозь сон Луиза увидела, как черное  острие  на  верхней  шкале
коснулось красной линии. Обеими руками она с силой нажала кнопки.
   Оглушительный треск! Вспышка ослепительного света!
   И все стихло.
   Обессиленная, как после тяжелой работы, Луиза в изнеможении  откинулась
на спинку стула. Словно откуда-то из другого мира  до  нее  донесся  голос
Чвиза:
   - Благодарю вас, Луиза.
   Она с трудом выбралась из-за пульта и, пошатываясь,  подошла  к  боксу.
Чвиз стоял, прижавшись к прозрачной стенке, и  смотрел  внутрь.  В  правом
отсеке, который еще несколько минут назад был  совершенно  пустым,  теперь
стояла клетка с белым кроликом. Точно такая же, как и в левом отсеке.
   Луиза понимала, что это значит. Она восторженно посмотрела на шефа, но,
к своему удивлению, увидела, что лицо его мрачно.
   Чвиз заметил ее взгляд и повторил устало:
   - Благодарю вас, Луиза. Без вашей помощи я бы ничего не смог сделать. А
теперь вы можете идти.
   Очутившись в коридоре, Луиза  прислонилась  к  стене.  Голова  все  еще
немного кружилась, а перед глазами плыли оранжевые пятна. Она взглянула на
часы. Было двадцать пять минут шестого. "Пожалуй, пойду выпью чашку кофе".
Держась за перила, Луиза медленно поднялась на четвертый этаж в бар, но  в
последний момент вспомнила, что оставила сумочку с деньгами в лаборатории.
"А что, если Чвиз уже ушел?" - подумала она.
   Однако лаборатория оказалась незапертой, хотя Чвиза в ней не было. Ключ
торчал из замочной скважины с внутренней стороны двери.  Луиза  подошла  к
своему столу, чтобы достать сумку. На гладкой коричневой поверхности стола
белел клочок  бумаги,  прижатый  сверху  большим  ключом  с  замысловатыми
бороздками - ключом от сейфа.
   Холодея от смутного предчувствия, Луиза наклонилась над столом и прочла
несколько слов, написанных знакомым косым почерком Чвиза:
   "Я ухожу навсегда. Чвиз".
   Еще не осознав как  следует  смысла  записки,  Луиза  быстро  прошла  в
аппаратную. Все как обычно. Но в аппаратной Чвиза не было.
   Луиза  беспомощно  огляделась  по  сторонам.  Увидела  две   клетки   с
кроликами. Они стояли в углу. Только тогда до  нее  вдруг  дошел  истинный
смысл слов "ухожу" и "навсегда".
   Ужасная  догадка  обожгла  Луизу:  Чвиз  отослал  ее,  чтобы   зачем-то
проделать опыт на себе! Ну конечно же, он убрал клетки с кроликами  и  сам
занял место в боксе. И что-то произошло.  Какое-то  несчастье.  Зачем  она
только послушалась его и ушла?..
   Стараясь побороть противную дрожь в ногах, Луиза добралась до  телефона
и набрала знакомый номер.
   - Бэри? Случилось что-то ужасное.  Исчез  профессор  Чвиз!  Он  оставил
записку. Нет, я ничего не трогала. Да-да, я понимаю... Да-да, конечно.
   Она медленно опустила трубку на рычаг.



3. И У ШЕФА БЫВАЮТ НЕПРИЯТНОСТИ

   Генерал Дорон вставал ровно в восемь.
   Впрочем, об этом, вы, наверное, знаете из нашумевшего  три  года  назад
репортажа Эдуарда Поста "В гостях у осьминога". Пост - первое перо журнала
"Ennui"   ("Скука"),   самого   интересного   из   всех   иллюстрированных
еженедельников. Эдди Пост полгода ходил у Дорона в  садовниках,  пока  его
допустили в дом присматривать за аквариумами. Тут он  и  состряпал  своего
"Спрута" - восемь полос с фотографиями. Помните?  Сначала  сад,  вилла,  а
потом все остальное. Например, спальня с  кроватью  XV  века  и  японскими
электронными штучками, которые имитируют шум дождя, чтобы лучше спалось.
   А помните библиотеку? Генерал собирал только рукописные книги. Нет,  не
старинные - современные. Писатели переписывали  ему  от  руки  собственные
книги. А как отказаться, если только за переписку он  платил  больше,  чем
издательство за книгу! Правда, штрафовал за помарки. Генеральская  страсть
неплохо подкармливала некоторых молодых.
   А помните тир с настоящими летучими мышами,  по  которым  гости  Дорона
лупили трассирующими пулями в абсолютной темноте?
   Ну зачем повторяться, вы, конечно, читали Поста. Редко кто не читал его
репортаж три, года назад,  и  никто  не  сомневался  в  том,  что  генерал
открутит  Посту  голову  за  этот  репортаж  и  за  фотографии,  сделанные
микроаппаратом,  который  Пост  упрятал  в  зубную  коронку.  Стоило   ему
улыбнуться и нажать языком спуск, как снимок был готов.
   Но  случилось  чудо:  Пост  был  обласкан  генералом  и  спустя  неделю
распрощался  с  хозяином  "Ennui",  намекнув  ему,  что,  даже  если   его
еженедельник будет выходить толщиной с Библию и на каждой  странице  будут
помещать его фотографии, он все-таки заработает меньше денег, чем  сегодня
предлагает ему Дорон.
   Это была сущая правда, хотя Пост был не  из  последних  хвастунов.  Это
была правда, потому что, когда Дорон решал что-нибудь купить - кровать  XV
века, ловкого репортера или научный институт, - он не жалел денег.
   Генерал   Дорон,   или    Дорон-младший,    был    сыном    знаменитого
Дорона-старшего, короля  электробритв.  Отец  генерала  выпускал  миллионы
электробритв, и его эмблема - шимпанзе, со смехом бреющий  себе  живот,  -
украшала рекламные щиты на всех континентах.
   Дорон-старший отправил своего единственного наследника в военно-морское
училище, считая, что это  неплохое  начало  для  любой  карьеры  и  что  с
какой-нибудь пустяковой медалью и мужественным гавайским загаром  мальчику
будет легче пролезть в конгресс. Однако сын несколько спутал планы папаши,
заняв вскоре довольно теплое кресло в управлении военно-морской  разведки.
Затем он перебрался в Центральное  управление  разведки  (ЦУР),  а  затем,
прикрываясь, как фиговым листком,  папиным  "шимпанзе",  путешествовал  по
Европе и Южной Америке,  что,  впрочем,  не  вызвало  заметного  оживления
электробритвенного бизнеса. Потом он вновь вернулся в ЦУР и, наконец, тихо
и незаметно отпочковался в  самостоятельную  организацию,  так  называемый
Комитет Дорона, род деятельности которой был известен не более чем десятку
людей в стране.
   Дорон-старший, дожив до весьма преклонного возраста, окончил свой век в
Швейцарии, в пансионате для слабоумных миллионеров, где последний год  дни
и ночи напролет писал яростные письма Гомеру, Чарлзу Дарвину, Менделееву и
Хемингуэю, требуя, чтобы они брились его электробритвами. После его смерти
Дорон-младший стал единственным наследником гигантского капитала. Впрочем,
он не очень нуждался в нем,  будучи  к  моменту  кончины  своего  родителя
человеком и без того весьма и весьма состоятельным.
   Генерал Дорон был теоретиком шпионажа. Долгие годы  работы  в  разведке
многому научили его. Он презирал старую классическую школу и  смеялся  над
резидентами, пересчитывающими перископы  подводных  лодок  в  какой-нибудь
бухте или заставляющими своих агентов ночевать в канавах на  сортировочных
станциях железных дорог.
   Вся легальная дипломатическая разведка, все эти советники и атташе,  на
которых Дорон вдоволь насмотрелся в Европе и Южной Америке, напоминали ему
инфузорий под микроскопом. И тогда Дорон всерьез задумался  о  собственных
делах.
   Зачем нужна разведка вообще? Чтобы узнать силу противника, его резервы,
его возможности. Что составляет в наш век эту силу, эти  резервы?  Заводы?
Нет. Танки? Нет. Количество дивизий? Нет. Ракеты? Нет и нет! Главная  сила
- идеи. Бесплотные сегодня, они могут  обернуться  завтра  и  заводами,  и
ракетами, и танками. Талантливые мозги - вот за чем надо  присматривать  в
самую первую очередь.
   "Поймите, что бумажные салфетки, оставшиеся  в  ресторане  после  спора
двух физиков, стоят  дороже  чертежей  атомной  бомбы",  -  говорил  Дорон
сотрудникам.
   "Не  тратьте  деньги  на  жадных  осведомителей,  тратьте   деньги   на
отвергнутых изобретателей", - поучал он.
   "За агента - лаборанта из Бактериологического центра, ворующего немытые
пробирки, готов отдать двух агентов - полковников из Генерального штаба  с
их  микрофильмами  совершенно  секретных  инструкций  о   введении   новой
офицерской портупеи". Этой шуткой он гордился.
   "Я хочу знать сегодня то, что будет  открыто  завтра"  -  это  был  его
девиз.
   Комитет  Дорона  являлся  крупнейшей  организацией  научно-технического
шпионажа.  Его  люди  работали  в  обсерваториях,  ядерных   центрах,   на
биостанциях.  Они  плавали  на  исследовательских  судах  океанографов   и
поднимались в стратосферу. Редкий институт обходил Дорон своим  вниманием.
Очень часто он вербовал агентуру в мире ученых. Это  обеспечивало  меньший
процент погрешностей при обработке  сведений.  Сведения  эти  под  разными
грифами, в зависимости от степени их Срочности,  Важности  и  Секретности,
ложились каждое утро на стол Дорона. Сам он  ввел  десятибалльную  систему
для определения этих критериев: от единицы до десяти нарастали  Срочность,
Важность, Секретность; цифра в углу бланка сразу говорила ему все.
   Итак, Дорон  вставал  всегда  ровно  в  восемь  часов  утра.  В  десять
секретарь Дитрих клал перед ним суточную сводку. В этот день все было  как
обычно. Генерал сел в кресло и раскрыл папку.
   "Сроч.", "Важ.", "Секр.".

   1.3.1 - Опыты кормления коров хлореллой.
   1.1.4 - Доктор Сидзуки (радиоактивные изотопы) продолжает  переписку  с
филателистом Кривопаловым А.В. из города Великие Луки.
   4.8.2  -  Фирма  "Бицоти"  проводит  заключительные  испытания  пилюль,
вызывающих бессонницу.
   3.10.6 - Английское адмиралтейство дало заказ на покрытие для подводных
лодок, искажающее ультразвуковое эхо.
   9.7.9 - Инженер-изобретатель Коллинз вчера начал  испытания  подземного
снаряда-крота.
   2.1.3  -  Получены  полные  чертежи  нового   военного   австралийского
геликоптера.
   1.2.9  -  Инженер-изобретатель  Коллинз  погиб   во   время   испытания
подземного снаряда-крота.
   3.3.3 - Новые каблуки для ботинок с ракетными двигателями  одноразового
действия, позволяющие прыгать в длину до 10 метров и в высоту до 4 метров.
   10.10.10...

   Взгляд Дорона задержался. Три  десятки.  Такое  бывает  нечасто.  Нечто
Сверхсрочное, Сверхважное и Сверхэкстренное.

   10.10.10 - Исчез профессор Чвиз.

   Рука Дорона уже уперлась в белую кнопку звонка. Натренированный  Дитрих
появился в кабинете с такой скоростью, что дверь для него  можно  было  бы
заменить шторками фотозатвора.
   - Миллера, Кербера и Гарда срочно ко мне!
   Этими короткими быстрыми словами Дорон уже взвел себя, как  пружину,  и
сразу почувствовал, что взведен. Он отметил  в  себе  это,  казалось,  уже
позабытое, азартное состояние упругой силы и какой-то нестареющей,  совсем
юношеской  легкости.  Он,  проповедник  протокольной  точности,  ревнитель
картотек, списков и досье, поклонник холодных и абстрактных цифр,  шифров,
он, издевающийся над детективными фильмами, презирающий всю эту невыразимо
бездарную   толпу   сексуально   распущенных   полуковбоев,   полушпионов,
кривляющихся с дорогим оружием в руках на обложках пестрых  книжек,  -  он
все-таки любил, стыдясь признаться себе в этом, вот такой накал  мужества,
как у Шона Коннери, автомобильную погоню, темноту западни и сладкий запах,
который можно почувствовать, потянув носом воздух из пистолетного  ствола.
Наверное, в нем еще жил тот мальчишка, который, насмотревшись гангстерских
фильмов, решил учиться подкрадываться  к  Дику,  огромному  датскому  догу
Дорона, так тихо, что пес не поворачивал морду на его шаги...



4. НАСТОЯЩИЙ ИЛИ ДВОЙНИК?

   В это утро супруги Миллеры проснулись, как обычно, в тот момент,  когда
по радио началась передача, открывающаяся  маршем  из  популярной  комедии
"Семеро засыпают в полдень". Пока  Эдвард  брился,  Ирен  еще  нежилась  в
постели.
   В спальню вошла горничная.
   - Кофе готов, - сказала она.  -  Только  что  звонили  из  секретариата
генерала Дорона и попросили передать, чтобы хозяин приехал на совещание  к
одиннадцати часам.
   - Накрывайте на стол. Агата, -  ответила  Ирен  и  обратилась  к  мужу,
вышедшему из ванной комнаты: - Дюк, звонили от Дорона...
   - Я слышал, милая, спасибо.
   После завтрака Эдвард позвонил Керберу:
   - Отто? Предупредите профессора Чвиза, что я приеду сегодня позже,  так
как меня вызывают к Дорону. Вас тоже? Ну и прекрасно. Тогда позвоните  ему
прямо сейчас, а потом мне.
   Через несколько минут Кербер был вновь у телефона.
   - Чвиза нигде нет, - сказал он. - Я звонил и домой,  и  в  лабораторию.
Вероятно, он тоже приглашен на совещание и уже находится где-то в пути.
   Миллер повесил трубку и посмотрел  на  часы.  Таратуре  уже  пора  было
подавать машину.
   В эту минуту Таратура, сидящий за рулем черного "мерседеса"  -  любимой
марки профессора Миллера, - был уже недалеко от дома своего шефа. На  углу
Дайнен-стрит, при повороте направо, ему пришлось резко затормозить,  чтобы
не стукнуть какого-то чудака, меланхолически переходящего улицу.
   - Ой, ля-ля! - сказал  Таратура,  узнав  журналиста  Фреда  Честера,  с
которым не виделся больше года, с тех самых пор, когда Честер  написал  за
Таратуру его первую и единственную в  жизни  статью  под  названием  "Я  -
гоночный автомобиль".
   Дело в том, что Таратура работал прежде инспектором полиции, и тем, кто
забыл его  имя,  можно  напомнить,  что  именно  он  блестяще  расследовал
убийство банкира Костена. Когда дело было закончено и убийца - им оказался
зять миллионера - предстал перед судом, Таратура в свою  очередь  предстал
перед многочисленными репортерами и газетчиками, и еще неизвестно, кому из
них было легче: убийце или инспектору полиции. "Вечерний  звон"  предложил
Таратуре выступить на его страницах с автобиографическими  воспоминаниями,
и вот тогда инспектор Гард познакомил Таратуру с Фредом Честером. Честер к
тому времени уже был под каким-то предлогом уволен из  газеты,  сидел  без
работы и кое-как перебивался небольшими заработками.
   Три вечера они провели в кафе "Золотой зуб", а затем появилась  статья,
принесшая Таратуре еще большую известность. "Я -  гоночный  автомобиль,  -
написал Честер от имени инспектора, - и пока  с  "бензином"  дела  обстоят
благополучно, преступникам далеко не уйти".  Лишь  одного  не  мог  понять
Таратура: зачем Фреду понадобилось критиковать в этой  статье  президента,
обвиняя его в попустительстве финансовой олигархии, - но  Честер  успокоил
инспектора, сказав, что это обстоятельство ни в коем  случае  не  повредит
популярности Таратуры. "Наоборот!  -  сказал  он  и  объяснил,  что  глава
государства, как известно, читает только те  газетные  статьи,  в  которых
упоминается его имя, не очень-то волнуясь из-за критики. - Он будет  знать
тебя, старина, а это не так уж мало!"
   Вскоре после того как статья  была  опубликована,  профессор  Миллер  и
позвонил инспектору Гарду. Затем у Гарда с Таратурой  состоялся  разговор,
из которого Таратура понял, что он может неплохо устроить свою жизнь, если
плюнет на карьеру. Миллер в то время еще жил на старой квартире.  Таратура
приехал к нему, совсем не зная, как отнестись к предложению профессора, но
долго сопротивляться не стал.
   - Мне нужен человек, - сказал Миллер, -  который  был  бы  моей  тенью.
Такой человек, как вы.
   - Тень - бесплотное существо, - ответил Таратура, - а у меня есть тело.
   Миллер улыбнулся и мягко произнес:
   - Я буду платить вам девятьсот кларков.
   Это было вдвое больше, чем получал  Таратура  в  управлении,  и  только
сумасшедший мог отказаться от такого предложения. Сумасшедшим Таратура  не
был.
   - Позвольте, профессор, задать вам один вопрос.