ызывало сомнения то обстоятельство,  что
генерал Дорон  являлся  непосредственным  участником  проделок  профессора
Миллера. Институт перспективных проблем  -  его  институт.  Миллер  -  его
человек. Установка по дублированию - его установка. В чем же сомневаться?
   "Из этого, - решил Крафт, - и надо исходить!" И в свою "Эйфелеву башню"
он вставил первую прямую балку вывода.
   Какова же цель  Дорона?  Крафт  много  раз  видел  этого  человека,  но
взглянул на него еще раз, чтобы окончательно убедиться: желание власти.  С
таким ростом, как у Дорона, с  металлическим,  несмотря  на  его  солидный
возраст, каркасом мышц, с такими сухими и тонкими губами, прямым  носом  и
маленькими зоркими глазами, человек вряд ли стремится к тому, чтобы  иметь
галантерейную лавочку на площади Отдохновения.
   Это  -  вторая  балка,  положенная  в  основание  башни.  Теперь  можно
возводить и всю конструкцию.
   Конечно, Дорон сразу знал, что президентов  пятеро.  На  всякий  случай
одного  он  припрятал,  и  правильно  сделал.  Совет  мог  решить   убрать
президентов и тем покончить  с  делом,  объявив  стране  о  скоропостижной
кончине  главы  государства.  Тогда  бы  Дорон  воспользовался  пятым  как
ракетоносителем, чтобы выйти в диктаторы.
   Кстати, надо заложить в конструкцию и эту балочку, потому что на случай
хаоса и неразберихи Дорон действительно неплохая кандидатура в  диктаторы,
и его можно будет поддержать, тем самым ограничив его возможности.
   Но пока  что  у  Дорона  явно  сорвался  какой-то  крючок,  если  пятый
президент появился раньше времени. "Эксцесс исполнителя", - подумал Крафт,
прекрасно разбирающийся в юридической терминологии. Что же из всего  этого
следует? А то, что Дорона пока нельзя трогать.  Во-первых,  у  него  может
быть в запасе еще  один  президент.  Во-вторых,  он  сам  может  оказаться
дублем. В-третьих, если его убрать, Миллер тут же начнет  печатать  членов
Совета.  В-четвертых,  убрать  никогда  не  поздно,  куда  важнее  держать
человека на мушке. Такова третья балка для башни выводов.
   Наконец,  четвертая.  Если  захватить  Миллера  с  его   установкой   и
нейтрализовать Дорона, в крайнем случае войти с ним в деловую сделку, -  а
куда он денется, ведь деньги  ему  будут  нужны  в  любых  случаях!  -  то
открываются захватывающие дух перспективы, о которых даже думать страшно в
присутствии этих волкодавов, состоящих членами Совета.
   Так думал Арчибальд Крафт, то  и  дело  поправляя  какую-нибудь  деталь
своего туалета.
   - Господа, - сказал  Чарлз  Роберт  Саймак-младший,  нарушая  молчание,
словно он  каким-то  прибором  успел  отметить,  что  Крафт  уже  закончил
строительство  своей  "Эйфелевой  башни",  -  я  предлагаю  приступить   к
выработке наших решений.
   Все  девять  прочих  членов   Совета,   сбросив   с   себя   оцепенение
задумчивости, с готовностью переменили позы.
   - Прежде всего, - сказал первым Крафт, -  я  считаю  нужным  немедленно
вырубить по всей  стране  электричество,  чтобы  предупредить  возможность
дублирования кого бы то ни было.
   Все согласились,  и  прямо  из  Круглого  зала  король  электроэнергии,
получив заверение других членов Совета в том, что они покроют его  убытки,
отдал по телефону приказ погрузить страну в темноту.
   Воннел  не  без  труда  добыл  несколько  канделябров  со  свечами,   и
дальнейшее заседание Совета продолжалась  уже  при  свете  робких  язычков
огня.
   Совет быстро согласился с предложением Мохамеда  Уиндема-седьмого,  что
необходимо употребить всю мощь государственного розыскного аппарата, чтобы
в течение суток найти Миллера "живым или мертвым".
   - Лучше живым, - сказал Уиндем-седьмой после недолгой паузы.
   И Крафт подумал: "А ты, бестия, имеешь на него виды".
   В свою собственную "Эйфелеву башню" он добавил при этом особую балочку:
пустить на розыски Миллера и  своих  собственных  людей,  чтобы  опередить
Воннела и прочих членов Совета. То, что каждый из  них  поступит  так  же,
Крафт понял, когда внимательно оглядел физиономии  присутствующих,  уловив
при этом столь же внимательные взгляды.
   "Придется раскошеливаться", - подумал  Крафт,  прикидывая,  во  сколько
обойдется ему поиск Миллера, не говоря  уже  о  слежке  за  каждым  членом
Совета в отдельности.
   Когда два главных решения были приняты, Крафт перевел взгляд на Дорона,
и все члены  Совета  сделали  то  же  самое.  Пришла  пора  решить  судьбу
генерала.
   -  Генерал,  -  торжественно  произнес  тогда  Крафт,   еле   сдерживая
раздражение, - я полагаю, что выражу мнение всего Совета, если скажу,  что
мы хотели бы верить в вашу преданность  нам  и  в  вашу  непричастность  к
действиям Миллера.
   Половина того, что  надо  было  сказать,  было  сказано.  Члены  Совета
молчали, склонив чуть-чуть головы в знак согласия с Крафтом.
   - Кроме того, генерал, - тщательно подыскивая слова, произнес Крафт,  -
мы хотим быть уверенными, что вы не совершите  ни  одного  поступка  и  не
отдадите ни одного распоряжения, не согласовав их прежде  с  нами  (головы
членов Совета, как по команде, дружно  закивали).  Для  связи  с  нами,  -
сказал Крафт, - вы будете пользоваться нашими людьми, которые, я  полагаю,
вас не оставят в трудную минуту, а также людьми ведомства Воннела.
   Все, кроме Дорона, не изменившегося в лице, облегченно вздохнули.
   - Воннел, - сказал Уиндем-седьмой, - вам понятно решение?
   - О да, господа, - с готовностью произнес министр  внутренних  дел,  не
ожидая удара, который готовил ему Уиндем-седьмой.
   - Кроме того, Воннел, мы хотели бы  обеспечить  постоянную  связь  и  с
вами, а потому наши люди тоже будут находиться постоянно при вас.
   Крафт кивком головы подтвердил правильность этой мысли. Как и все члены
Совета, он тоже подумал: "Знаем мы и тебя, голубчик Воннел, тебе  палец  в
рот не клади!"
   Воннел покорно выслушал решение Совета. За то время, пока он  руководил
министерством внутренних дел, ему пришлось второй  раз  присутствовать  на
заседании Совета, и он вновь убедился в совершенно невероятной способности
его членов принимать общие решения без каких бы  то  ни  было  обсуждений.
"Будто у них внутренние телефоны!" - подумал Воннел, готовый поверить хоть
в нечистую силу.
   Наконец молчавшее до сих пор Будущее взяло слово:
   - Я думаю, господа, нам стоит сейчас  же  принять  решение  о  создании
акционерного общества по эксплуатации установки Миллера, когда  она  будет
обнаружена.
   Секунду-вторую  все  молчали,  поскольку  никто  из  присутствующих  не
додумался до этой мысли и должен был ее оценить. Это была чужая балка,  но
Крафт нередко прибегал к подобным материалам, строя свои высотные  выводы.
Он первым сказал:
   - На равных паях, разумеется?
   - Конечно! - сказало Будущее, и  члены  Совета  дружно  поддержали  это
предложение.
   Крафт заметил, что поддержка была высказана всеми с  такой  же  внешней
радостью, с какой ее высказал он сам, хотя Крафт поторопился  с  согласием
лишь для того, чтобы никто не подумал, что у него есть собственные виды на
установку. "В конце концов, - подумал Крафт, - если ее обнаружу не я и  не
кто-нибудь из этих волкодавов, а Воннел, акционерное  общество  на  равных
паях нейтрализует членов Совета. Молодец Прогнозист!.. Впрочем, потому  он
и Прогнозист, что молодец..."
   Дорон во время  всей  процедуры  не  пошевелил  даже  рукой.  Он  сидел
каменным изваянием, переводя взгляд с одного  лица  на  другое,  испытывая
удовольствие от того, что заранее угадывает каждое  решение  Совета.  "Вот
сейчас они предпримут шаги, чтобы нейтрализовать Миллера, -  думал  он.  -
Теперь перейдут к его  поискам.  Затем  примут  решение  о  моем  домашнем
аресте, - интересно, в какой форме это будет  ими  высказано?  Теперь  они
возьмут на мушку этого болвана Воннела. Что,  акционерное  общество?"  Эта
мысль  была  неожиданной  даже  для  Дорона,  хотя  и  представилась   ему
достаточно эфемерной и уж по крайней мере преждевременной: шкура неубитого
медведя. Дорон никогда и никого в жизни не боялся,  кроме...  Это  "кроме"
неотступно сопровождало его все пятьдесят четыре года жизни.  Ребенком  он
не боялся никого, кроме точильщика ножей, который  никогда  не  переступал
порог его дома, а лишь один раз в месяц  проходил  по  улице  мимо,  крича
зловещим  голосом:  "Точу  ножи!"  Маленький  Дорон  забивался  тогда  под
кровать, дрожа от страха и вызывая смех окружающих. Юношей  он  не  боялся
никого, кроме смерти, мысли о которой  появились  где-то  в  пятнадцать  -
шестнадцать лет и преследовали его вплоть до совершеннолетия,  после  чего
вдруг исчезли, перейдя в некую философскую категорию. Молодым человеком он
боялся только отца - его дурацкого  сумасбродства,  которое  могло  лишить
Дорона наследства. А затем, когда  наследство  было  получено,  он  вообще
никого и ничего не боялся, кроме... Совета Богов.
   Они были страшнее точильщика ножей,  эти  десять  гангстеров,  страшнее
сумасшедшего отца и, конечно же, страшнее смерти, потому что  в  наказание
могли сохранить жизнь, но какую страшную жизнь!..
   И вот - впервые в жизни - Дорону удалось "примерить седла к их спинам",
как любил говаривать покойный Дорон-старший, когда был еще в здравом  уме.
Генерал Дорон отлично понимал,  что  он  сейчас  не  по  зубам  Совету,  а
человек, который был Совету не по зубам, уже  одним  этим  обстоятельством
возвышался в ранг зубастых.
   "Следовательно, - думал Дорон, - мне нужно и  впредь  делать  вид,  что
Миллер у меня в руках, а сам я - двойник Дорона". Кстати, эта выдумка была
одним из самых блестящих ходов Дорона, которые приходили ему когда-либо  в
голову. С другой стороны, он не мог не понимать,  что  его  зубастость  не
вечна. Как только Миллер будет найден, ей придет конец, а Дорон и так  уже
зашел слишком далеко, чтобы ждать от Совета пощады.
   Опередить! - такова главная  и  основная  забота  Дорона  на  ближайшие
сутки. Опередить всех, захватить Миллера  и  перепрятать  его  в  надежное
место.
   Что потом? Потом убедить  профессора  в  необходимости  сотрудничать  с
Дороном и захватить с его помощью власть. Но если Миллер откажется...  его
придется нейтрализовать, а если понадобится, то и убрать вообще. Пока  что
нужно позаботиться о побеге в самом крайнем случае.
   - Господа, пока, кажется, все? - сказал Прогнозист.
   Члены  Совета  поднялись,  церемонно  раскланялись  друг  с  другом   и
направились к выходу. У западного входа в  ранчо  их  ждали  десять  машин
разных марок и личная охрана каждого.  Хлопнули  десять  дверок,  зажглись
почти одновременно десять пар подфарников, и  бесшумно  заработали  десять
моторов. Одна за другой машины выехали с территории и уже там,  на  шоссе,
показали друг другу все, на что они были способны.
   В  голове  каждого  члена  Совета   дозревали   собственные   планы   и
выстраивались собственные "Эйфелевы башни". В этих сложных конструкциях не
было ни одной балочки, посвященной президентам.
   Судьба людей, формально стоящих у власти, никого не волновала.



12. СТАВКА НА ГАРДА

   Луна то и дело выглядывала из прорези облаков, словно из амбразуры.  Ее
свет  не  в  силах  был  уничтожить  темноту  равнин.   Но   лента   шоссе
высвечивалась луной, как лезвие ножа, и по этому  слабо  белеющему  лезвию
едва ползли две черные капли; с высоты казалось немыслимым, что эти  капли
мчатся со скоростью  сто  миль  в  час  и  что  одну  из  них  переполняло
нетерпение, а другую - тупое упорство соглядатаев.
   Впрочем, внешне Дорон не выглядел  ни  озабоченным,  ни  встревоженным.
Волнение было привычно загнано им глубоко внутрь; в летящей  машине  сидел
просто усталый, задумавшийся человек с чуть  покрасневшими  от  бессонницы
глазами и обмякшими складками  морщин  властного,  крупного  лица.  Он  не
оборачивался. Он и так знал, что чужой взгляд  будет  теперь  сопровождать
каждый его шаг, а чужие уши ловить любое его слово. Он был  еще  свободен,
но уже связан. Только его мысли оставались никому не подвластными, и Дорон
спешил воспользоваться этим единственным своим оружием.
   Машину слабо потряхивало, лучи фар сметали  с  дороги  кисейные  полосы
тумана,  пирамидальные  тополя  с  заломленными  к   небу   руками-сучьями
выскакивали из-за поворотов, словно вспугнутые дозорные. Дорон  ничего  не
замечал. Он был не здесь, на дороге, он упреждал время, он был  там,  куда
стрелке часов еще предстояло идти и идти.
   Не далее как утром он являлся хозяином жизни, и от его решения зависела
судьба многих. Теперь его собственная жизнь зависела от других. От Миллера
и его необъяснимых поступков. От Совета. От случайных  людей,  наконец.  И
чем он дольше думал, тем яснее ему становилось, что  он  должен  поставить
себя в зависимость - на этот раз сознательно - и от  человека,  с  которым
придется иметь дело, превратившись в скромного просителя.
   Этим человеком был комиссар полиции Гард. Его собственная служба сейчас
немногого стоила, каждое его движение - Дорон это отлично понимал -  будет
парализовано людьми членов Совета. Но Гард был  вне  подозрений  Совета  и
министра внутренних дел. Гард уже не раз занимался Миллером,  и  потому  у
него было больше шансов отыскать профессора, чем у кого бы то ни  было.  К
тому же Гард был умен, опытен  и  обладал  интуицией  -  качеством  весьма
редким в  грубом  ремесле  сыщика.  Правда,  Гард  не  имел  бесценного  в
теперешней ситуации качества - он не был верен ему, Дорону. В какой-то миг
размышлений генерал искренне пожалел, что в свое время держался  с  бывшим
инспектором, а ныне комиссаром  высокомерно,  но  сделанного  не  вернешь.
Просто урок на будущее: с людьми, обладающими самостоятельным характером и
талантом, лучше быть в дружбе, вне зависимости  от  того,  как  низко  они
стоят по сравнению с тобой.
   Итак, на преданность Гарда рассчитывать нечего. И для угроз  сейчас  не
время. Остаются деньги. Купить Гарда, может  быть,  и  нельзя.  Но  кто  с
легким сердцем откажется от денег, которые обеспечат все его будущее? "Да,
деньги, - решил Дорон. - Только они всесильны и всемогущи в нашем мире".
   Приняв решение, Дорон с облегчением откинулся на спинку сиденья.
   Розовое зарево не  встало  перед  машиной,  когда  она  приблизилась  к
городу. Безмолвные дома  по  обеим  сторонам  улицы  походили  на  склепы.
Льдистым блеском мерцали окна. Лишь  в  некоторых  теплился  жидкий  огонь
свечей. Кое-где по тротуарам метался растерянный  луч  фонарика,  какие-то
тени выпархивали из-под фар, но в общем было безлюдно. Над улицами  мрачно
нависали громады небоскребов, облака затянули луну, и даже  на  проспектах
стояла жуткая темнота, как на дне ущелий.
   Наконец машина остановилась перед особняком. Дорон не сразу узнал  его,
так непривычно выглядела улица. По одну сторону, на фасадах и на тротуаре,
лежал какой-то  странный  синевато-белый  химический  блеск.  Он  клиньями
вдавался в мостовую, и Дорон в первую минуту не мог понять, что это такое.
Лишь подняв голову, он сообразил, что это выскользнула  из  облаков  луна.
Она висела над скатами крыши, и на небе четко и черно  выделялась  паутина
проводов.
   Рокот мотора эхом прокатился по улице; из-за угла выскользнула еще одна
длинная машина, погасила фары и замерла в пяти метрах от машины  Дорона  и
его "хвоста". Черные фигуры в плащах и шляпах, не скрываясь,  высыпали  из
кузова. Неторопливо окружили особняк. Мимо  генерала  они  проходили,  как
мимо пустого места. Их каблуки твердо печатали шаг, они  двигались  четко,
как автоматы, и это было так же дико,  как  яркий  лунный  свет  в  центре
большого города.
   На ощупь, спотыкаясь, Дорон поднялся по лестнице в свой кабинет.  Шторы
были опущены, на столе среди вороха донесений оплывала свеча, прилепленная
к массивной,  оптического  стекла  пепельнице.  Колебания  язычка  пламени
зажигали в гранях пепельницы тусклую радугу. За столом, положив голову  на
руки, спал верный Дитрих.
   Дорон  осторожно  коснулся  его  плеча.  Секретарь  вскочил  и   тотчас
вытянулся, растерянно моргая. Дорон махнул рукой: садись. Сам он тоже  сел
и секунду молча глядел на коптящий огонек свечи, который вызывал в  памяти
какие-то давние детские и почему-то щемящие душу ассоциации.
   - Кофе? - Дитрих посмотрел на Дорона.
   - Нет. Спать.
   - Вам звонил...
   Но Дорон вдруг поднял вверх палец  предостерегающим  жестом,  и  Дитрих
осекся.
   - Никаких дел, Дитрих, - устало произнес Дорон и повторил: - Спать. Все
дела - завтра.
   Затем он на листочке блокнота, лежащего на столе,  энергичным  почерком
написал одно слово.  Дитрих  взглянул,  прочитал:  "Уши!"  -  и  понимающе
склонил голову.
   - Генерал, - сказал он после паузы, - вы будете спать,  как  всегда,  в
кабинете или в спальной комнате?
   - Сегодня там, - ответил Дорон  и  жестом  показал  Дитриху:  внимание,
Дитрих!
   На листочке блокнота появилась новая запись: "Мне нужен  Гард".  Дитрих
кивнул. "Немедленно!!!" - вывел Дорон.  Дитрих  подумал  и  вновь  кивнул.
"Чтобы никто не знал!" - Дорон трижды подчеркнул слово "никто".  Секретарь
кивнул. "Учтите, за домом следят". -  "Понял",  -  сказали  губы  Дитриха.
Дорон задумался и медленно вывел еще одну фразу: "Это не приказ, а больше,
чем приказ: моя человеческая просьба". Дитрих чуть-чуть расширил  глаза  и
приложил руку к сердцу, давая понять, что он тронут доверием генерала.
   Затем, взяв в руки перо, секретарь четко вывел  на  листочке  блокнота:
"Разрешите использовать бункер?"
   На этот раз решительно кивнул Дорон и громко сказал:
   - Спать, Дитрих, я еле стою на ногах!
   ...Об убежище Дорона знали лишь самые доверенные люди. Оно  лежало  под
домом и садом, его перекрывали пять метров железобетона  и  десять  метров
земли. Словом, это было построенное по всем правилам фортификации домашнее
атомоубежище, пригодное для жизни, даже  если  весь  город  превратится  в
радиоактивные развалины.
   Дитрих набрал на  циферблате  условный  шифр.  Часть  подвальной  стены
медленно стронулась, открыв толстую массивную  дверь,  ведущую  в  тамбур.
Вторая дверь тамбура открылась после того, как закрылась первая, и секунду
Дитрих стоял замурованный, полуослепленный вспышкой тотчас зажегшейся  под
потолком  лампочки.  О  том,  что  у  Дорона  была  собственная  небольшая
электростанция, тоже никто не знал.  Лампочка  светила  тускло,  но  после
темного коридора и электрического фонарика ее свет  казался  необыкновенно
ярким.
   За тамбуром открылся узкий коридорчик, выстланный кафелем. Под потолком
тянулась четырехугольная труба с отверстиями, забранными решеткой.  Легкое
шипение воздуха  в  них  показало,  что  вместе  со  светом  автоматически
включилась воздухоочистительная установка; организм  убежища  ожил  и  был
готов принять человека, переступившего его порог.
   Коридор шел ломаными углами и потому казался еще длиннее, чем он был на
самом деле. От коридора отходили тупички, за  дверями  которых  находились
помещения, где было  все  необходимое,  вплоть  до  искусственной  погоды,
искусственных закатов, запаха леса. Все это превращало комнатки в  подобие
загородной виллы. Одной из причин безусловной верности Дитриха Дорону было
сознание, что в случае чего этот подземный мир  скроет  его  от  всеобщего
уничтожения.  Дитрих  не  очень   верил   в   новоизобретенную   установку
нейтронного торможения атомных взрывов. Будучи на службе Дорона, он  знал,
что есть  еще  облака  отравляющих  газов,  биологические  яды  и  вирусы,
способные уничтожить  все  живое  ничуть  не  хуже  лучей  радиации.  А  в
благоразумии людей, варясь в котле службы Дорона, он вовсе не был убежден.
   Однако вид голых бетонных стен, унылый отзвук собственных шагов, низкий
потолок, как и всегда, подействовали на Дитриха давяще. Он поспешил пройти
коридор, без задержки проманипулировал с очередным циферблатом и  очутился
на дне тесного, как в  средневековой  башне,  спирального  хо