юмором.
   - Вот что, старина, - сказал Гард, - возникла ситуация, при которой мне
придется снова пощекотать вам нервы, вы уж простите.
   Фойт поклонился, приложив руку к груди: вхожу, мол, в  ваше  положение,
комиссар, и выражаю искреннее сочувствие.
   - Сигарету? - любезно предложил он комиссару, щелкнув массивным золотым
портсигаром. - Если не ошибаюсь, вы курите "Клондайк"?
   Гард с удовольствием принял сигарету, предложенную Фойтом.
   - Что же касается щекотки, - добродушно улыбаясь, продолжал Фойт, -  то
я не против. Надоела пресная жизнь, комиссар! Но, полагаю, вы  не  забыли,
что всякий раз, когда вы щекотали мне  нервы,  расстраиваться  приходилось
вам?
   - Увы! - вздохнул Гард. - И все же я надеюсь, что подберу к вам ключик.
Вдруг сейчас, а?
   - Ах, комиссар, - укоризненно улыбнулся Фойт, - проходит  время,  а  вы
все еще очень молоды! Не знаю, что у вас сегодня случилось, но я в этом не
виноват.
   - А я разве что-нибудь сказал? - в тон Фойту произнес Гард, улыбаясь. -
Но не буду интриговать понапрасну. Сегодня вечером был убит - скрывать все
равно нет смысла, крепись, старина! - Пит Морган.
   Фойт не скрывал своей радости.
   - Комиссар! - воскликнул  он,  приподнимаясь  с  кресла.  -  Ваши  люди
привозят меня сюда, я жду несколько часов, думаю Бог знает  о  чем,  а  вы
скрывали так долго приятную  новость!  Нехорошо.  Быть  может,  это  и  не
по-христиански, но лучшего подарка вы  не  могли  бы  мне  преподнести.  Я
слишком уважаю вас, комиссар, чтобы сказать  по  этому  поводу  что-нибудь
другое.
   Гард  молча  выслушал  тираду  Фойта.  Когда  тот  умолк,  комиссар   с
величайшим вниманием стал разглядывать свои ладони. Словно бы между прочим
сказал:
   - А теперь, Эрнест, я хотел бы услышать от вас четкое и ясное изложение
вашего алиби.
   - Вы плохо ко мне относитесь,  комиссар,  -  серьезно  сказал  Фойт.  -
Неужели  вы  до  сих  пор  не  оценили  мои   умственные   способности   и
сообразительность по достоинству?
   - Что вы имеете в виду?
   - Я с удовольствием изложу  свое  алиби,  но  предварительно  хотел  бы
знать, когда именно мой бедный друг Пит Морган покинул этот  грешный  мир.
Вы, разумеется случайно, забыли сообщить мне часы.
   - Это случилось, Эрнест, ровно в семь вечера.
   - Прекрасно. Пит благороден, как всегда: он умер в тот самый час, когда
я был вне всяких подозрений. Итак, комиссар, записывайте. В четыре  дня  у
меня было совещание. В пять я просматривал заказной фильм,  -  кстати,  он
был бы полезен и вам, поскольку касается вашей профессии. Что же потом? Ну
конечно. Пит - истинный джентльмен!
   Фойт с детской улыбкой посмотрел на Гарда.
   - У меня не очень много времени, Эрнест, - спокойно произнес комиссар.
   - Прошу прощения. Так вот, от шести до восьми вечера  я  сидел  в  кафе
"Золотой лист" и пил... Если потребуется, я могу припомнить, что именно  я
пил, комиссар.
   - Лучше припомните с кем.
   - Подтвердить это обстоятельство может, например, Билл, но  вы  ему  не
поверите. Филе тоже не годится в свидетели. Верно я говорю, комиссар?
   - Я жду, Эрнест.
   - Прошу прощения.  -  Фойт  галантно  поклонился,  явно  издеваясь  над
Гардом, который уже понял, что ключика к Фойту и на этот раз не  будет.  -
О, как же я мог забыть!  У  меня  есть  отличный  свидетель.  Надеюсь,  вы
доверяете Хьюсу?
   Гард посмотрел на собеседника, прищурив глаза.
   - Но, если вас устроит Круазо, я могу ограничиться им.
   Круазо был хозяином "Золотого листа", Гард знал этого человека.
   - Такой ход не по правилам, Эрнест, - сказал он. - Продолжайте разговор
по поводу Хьюса.
   - Надеюсь, вы ему потом скажете, что сами вынудили  меня  прибегнуть  к
его помощи? Отлично! Со мной за столиком сидел почтенный Хьюс.
   Гард поднял телефонную трубку:
   - Хьюса. Алло? Это я, Гард. Ты уже протрезвел, Хьюс? Хм, тебе уже  пора
привыкнуть к тому, что я всегда все  знаю...  Что?!  В  порядке  служебных
обязанностей?! Допустим, ты был в  "Золотом  листе"  по  служебным  делам.
Когда? Так.  Прекрасно:  мой  агент  пьет  за  одним  столиком  с  Фойтом.
Поздравляю!
   Комиссар бросил трубку.
   "Еще одно алиби, - тоскливо подумал он. - Хорошенький вечерок!"
   Фойт внимательно глядел на задумавшегося комиссара, чуть-чуть покачивая
носком ботинка. Гард думал долго, и Фойт успел  несколько  раз  переложить
ногу на ногу. Он очень не любил, когда  комиссар  умолкал.  Он  вообще  не
любил  молчащих  людей,  угадывая  большую  опасность  в  них,  нежели   в
говорящих. Кто его знает, что творится в голове молчащего человека,  какие
логические выкладки он там делает, к какому выводу придет? Когда же  мысли
человека на кончике языка, живется много спокойней, не говоря уже  о  том,
что мысли вслух дают возможность подготовить достойный ответ...
   Гард думал. Он думал  о  том,  что  слишком  надежное  алиби  не  менее
подозрительно, чем его отсутствие. Надо же устроиться так, чтобы в  момент
убийства Пита Моргана сидеть в кафе  за  одним  столиком  с  самым  верным
агентом  Гарда!  Алиби  Грейчера  тоже  непробиваемо,  хотя...   хотя   от
сотрудников Института перспективных  проблем  можно  ожидать  всего,  чего
угодно.
   - Только умоляю вас, комиссар, не  увольняйте  Хьюса,  -  сказал  вдруг
Фойт, не выдержав гнета молчания.
   - И не подумаю, - спокойно сказал Гард. - Ведь вы же во сне видите  его
уволенным, Фойт. Вы его боитесь. С Хьюса хватит элементарной взбучки.



4. ТУПИК В ЛАБИРИНТЕ

   Гибель гангстера волновала Гарда меньше,  нежели  смерть  Лео  Лансэре.
Девять против десяти, что  корни  этого  дела  уходят  в  преступный  мир,
который для полиции, слава Богу, не потемки. Кроме  того,  нельзя  гнаться
сразу за двумя зайцами.
   Убийство Лансэре оставалось полной загадкой. Дневник его был  необычен,
образ жизни - зауряден, скрытая от всех работа  -  таинственна,  намек  на
шефа - зловещ, способ убийства - банален. Но быть может,  у  Лансэре  были
приступы  вялотекущей  шизофрении?  Ну  что  ж,  задание  определить   его
психическую  полноценность  уже  дано,  надо  дождаться  результата.   Но,
предположим, появление  дневника  объясняется  шизофренией  -  что  тогда?
Дневник становился тривиальным бредом, важная работа - мифом, а  смерть  -
еще более загадочной. Впрочем, возможны и  другие  перестановки:  жизнь  -
самая высшая из математик.
   На  рассвете  Гарду  доставили  медицинскую   карточку   Лео   Лансэре,
обязательную  для  всех  сотрудников  Института   перспективных   проблем,
поскольку  они  часто  имели  дело  с  повышенной  радиацией.   Просмотрев
сложенную в восемь раз картонку, в которой типографский шрифт  перемежался
записями врача. Гард разочарованно вздохнул. За последние три года Лансэре
ни разу не обращался к врачам по собственной инициативе. Данные последнего
профилактического осмотра свидетельствовали о легком неврозе - недомогании
столь же обычном для современных людей, как элементарный насморк.
   Комиссару  после  бессонной  ночи  никак  не  хотелось  ехать  к   жене
покойного, но ехать  было  необходимо.  Заключение  психиатра,  изучающего
дневник  Лансэре,  каково  бы  оно  ни  было,   следовало   подкрепить   и
собственными впечатлениями. Откуда их черпать, как не из беседы с Луизой?
   ..."Ягуар" мягко притормозил возле  дачи.  К  машине  подошел  дежурный
полицейский.
   - Происшествий не было? - поеживаясь от утреннего холода, спросил Гард,
совершенно уверенный в том, что вопрос напрасен.
   - К ней кто-то приехал, комиссар, - быстро произнес полицейский, -  но,
как вы распорядились, я не стал задерживать.
   - Правильно, - вяло заметил Гард. - Какой он из себя?
   - Она встречала  его  у  ворот.  Коренастый,  стриженый,  лет  тридцати
пяти...
   - Ага... Ну ладно.
   Не удержавшись, Гард зевнул. У полицейского дрогнули мускулы  щек,  ему
тоже зевалось, и он с  трудом  сдержался  при  комиссаре.  Гард  понимающе
кивнул, и полицейский улыбнулся.
   Сквозь густые кусты сирени едва проступала  веранда.  На  ней  жалко  и
ненужно горела  под  потолком  электрическая  лампочка.  Гард  неторопливо
побрел  по  бетонной  дорожке,  с  наслаждением  дыша  чистым  воздухом  и
приглядываясь ко всему так, словно он был не официальным лицом,  а  ранним
гостем, не уверенным,  стоит  ли  будить  хозяев.  Дневной  свет,  отогнав
мрачную таинственность ночи, превратил дачу и  все  вокруг  нее  в  тихий,
мирный уголок.
   Он стукнул негромко, но стекла веранды отозвались мелким  дребезжаньем.
Внутренняя дверь стремительно распахнулась, и  в  темном  проеме  возникла
Луиза, прижимая у шеи ворот халата.
   - Это я, Гард, - сказал комиссар.
   Луиза и без того узнала Гарда, и на ее лице отразилось облегчение.  Она
поспешно пересекла веранду, повернула головку замка, но тот не поддавался,
и ей пришлось налечь плечом на дверь.
   - Прошу вас, входите, - сказала  Луиза,  смахивая  с  ближайшего  стула
детские игрушки. - Хотите чаю?
   - Не откажусь, - сказал Гард. - Но лучше кофе, если вам все равно.
   Луиза вышла кивнув. Гард сел за круглый  столик,  покрытый  пластиковой
клеенкой, и огляделся. На полу веранды были разбросаны вещи - так,  словно
их начали  упаковывать  в  чемоданы,  да  и  бросили.  Комиссар  решил  не
торопиться с выяснением, а вести себя так, будто он зашел без всякой  цели
- просто проведать бедную женщину. Луизе предстояло освоиться  с  приходом
комиссара полиции. Ее внешнее  спокойствие  не  обмануло  Гарда,  он  знал
нервную подоплеку такого покоя,  способного  в  любую  секунду  взорваться
истерикой, слезами или оцепенелым молчанием.
   Но вот раскрылась дверь, за которой исчезла  Луиза,  и  к  Гарду  вышел
широкоплечий, коротко стриженный молодой человек в мятой рубашке, домашних
туфлях, которые были  ему  малы.  Не  выпуская  дверной  ручки,  он  молча
поклонился Гарду, и Гард тоже поклонился ему, подумав при этом, что  туфли
на ногах гостя явно принадлежат покойному Лео Лансэре. Стриженый  человек,
исподлобья  глянув  на   комиссара,   неуклюже   отступил   назад.   Дверь
захлопнулась за ним сама, отсекая его угрюмый взгляд.
   - Н-да, - произнес Гард и отвернулся.
   За стеклами  веранды  посвистывали  птицы.  Лужайку  осторожно  пересек
дымчатый кот, мягко забрался на клумбу, которую миновал убийца, прыгая  из
окна, и удалился за угол дома.
   Вошла Луиза,  неся  в  руках  поднос  с  пустой  чашкой,  кофейником  и
бутербродами, прикрытыми бумажной салфеткой.
   - А вы? - спросил Гард.
   - Не могу.
   Поставив поднос на стол, она села, сложив руки на коленях и устремив на
них ничего не выражающий  взгляд.  Ее  лицо  было  серым,  как  папиросная
бумага. Комиссар налил себе неважно сваренный кофе.
   - Уезжаете? - кивнул он на разбросанные вещи.
   - Да.
   - Вы правильно сделали, что вызвали брата, - сказал комиссар.
   - Да, это мой брат. - Луиза даже не удивилась осведомленности Гарда.
   Помолчали. Птицы пели не в тон настроению.
   - Здесь неплохое место, если все хорошо, - сказал Гард.  -  Я  бы  тоже
снял такую дачу.
   - Мы это сделали из-за Юла. Он такой... - Луиза запнулась. - Он  у  нас
такой бледненький.
   - Дорого?
   - Вы хотите о чем-нибудь спросить меня, комиссар? - тихо сказала Луиза.
   - Да нет, я просто так... Быть может, попутно о чем-нибудь и спрошу...
   - За что его убили? - тихо спросила Луиза.
   Гард вздохнул и пожал плечами. Луиза едва удерживала слезы.
   - Врагов у него не было... - прошептала она. - Он был добрый.
   - Отличный кофе, - сказал Гард.
   Луиза вздохнула. Она все еще напряженно ждала, что комиссар  скажет  ей
что-то важное.
   - В наше время человек, у которого нет врагов, -  редкость,  -  заметил
Гард.
   - Вы не знаете Лео, - прошептала Луиза. - Он был не таким, как все.  Он
целыми днями думал о своем.
   - О чем же?
   - Не знаю. Он злился, когда я расспрашивала его о работе. Я  ненавидела
его работу, как могла бы, наверное, ненавидеть его любовницу. Вы не хотите
спросить меня, комиссар, как вышло, что немолодая женщина женила  на  себе
человека младше  ее  на  пять  лет?  Ему  просто  некогда  было  гулять  с
девушками, ну а я... Женщины в моем возрасте многого не требуют. Знаете, у
меня с самого начала было к нему материнское чувство. Когда он  был  занят
своими мыслями, он мог выйти на улицу в домашних туфлях. В такие  часы  он
слышал только комариный звон.
   - Звон?
   - Здесь много комаров, он не мог спать, если они звенели, но и  не  мог
убить даже комара. Я перед сном сама била их газетой. Видите?
   Она показала на низкий, оклеенный бумагой потолок, на  котором  пятнами
темнели раздавленные комары.
   - Разве мог такой человек причинять кому-либо зло? - сказала  Луиза.  -
Он был как ребенок...
   - Ребенок...  -  машинально  повторил  Гард.  -  Вы  правы,  Луиза,  он
действительно был ребенком.
   - Вы знаете об этом?! - с нескрываемым ужасом  воскликнула  женщина.  -
Откуда вы знаете?! Тогда не ходите вокруг сложными кругами, я не хочу и не
желаю быть вашей или чьей-нибудь добычей, я все сама скажу, если это надо!
   И, залившись слезами, Луиза выбежала с веранды.
   Гард закурил. "Ну вот, - подумал он, - случайно  задето  нечто  важное.
Теперь нельзя торопиться.  Но  странное  дело,  какой  неожиданный  взрыв!
Спокойно, комиссар, спокойно".
   Через несколько минут  Луиза  вошла,  села  напротив  Гарда,  испуганно
посмотрела на него страдальческими глазами.
   - Простите меня, комиссар, но вам должно быть понятно, почему я так...
   - Успокойтесь, Луиза, - сказал Гард. - Я никуда не тороплюсь.  Ваш  муж
говорил вам что-нибудь о замке?
   - Каком замке?
   - На этой двери.
   - Ах, комиссар, не надо меня мучить!  Спросите  сразу,  ведь  я  готова
подтвердить то, что вы уже знаете...
   - Нет, нет, Луиза, об этом поговорим потом, - спокойно  произнес  Гард,
напоминая сам себе рыболова, который зацепил рыбу и теперь хочет применить
всю осторожность, чтобы она не сорвалась с крючка. При  этом  Гард  ощущал
всю разницу между собой и рыболовом: тот  знает,  что  у  него  под  водой
рыбешка, а Гард даже  догадаться  не  может,  какой  улов  скрывается  под
невзначай брошенным им словом "ребенок". - Итак, вернемся к замку.
   - Нет, комиссар, он никогда не говорил мне о замке. Мы вообще не знали,
что такое запираться. Какой в этом смысл? Все  наше  богатство  -  это  мы
сами... Мы жили тихо и скромно. Ну, завидовали, конечно, тем, у кого много
денег, а Лео еще завидовал людям,  обладающим  какими-либо  талантами.  Вы
знаете, однажды он мне сказал, что хочет быть  собакой,  чтобы  познать...
Впрочем, это неважно. А нам никто не завидовал. Его  убил  сумасшедший!  -
вдруг закончила Луиза. - Кому еще он был нужен, комиссар? Кому?
   - Я думаю, - осторожно сказал Гард, - эта история прольет свет на тайну
убийства.
   - Что вы?! - воскликнула Луиза, расширив от ужаса глаза.  -  Какое  это
имеет отношение к убийству! Вы ошибаетесь, комиссар! Я не  хочу!  Да  ведь
это просто моя галлюцинация!
   - Меня как раз интересуют  ваши  личные  ощущения,  -  сказал  Гард.  -
Постарайтесь успокоиться и по порядку все мне рассказать.
   - Но вы же не психиатр, комиссар?
   - И вы, Луиза, не больная. Давайте разберемся.
   Слегка взволнованный ее состоянием, Гард инстинктивно положил  руку  на
плечо женщины, и это прикосновение внезапно кинуло Луизу к комиссару.  Она
уткнулась ему в плечо и разрыдалась, как девочка, напуганная темнотой,  но
теперь получившая защиту, - отчаянно и облегченно.
   - Я не могу... я никому не говорила... это страшно... Откуда  и  почему
вы знаете?.. как это страшно!..
   Гард вынул из кармана носовой платок и вытер ей заплаканные глаза.  Она
выпрямилась, набрала в легкие воздух и,  запинаясь,  горячо  и  бессвязно,
почти на одном дыхании, стала говорить:
   - Вы знаете, это случилось  три  дня  назад...  Из  лавки  я  вернулась
рано... Приготовила кофе...  Вхожу  к  нему...  Тот  самый  кабинет...  Он
сидит... но это не он! Увидел меня, засмеялся, протянул  руки...  И  вдруг
сказал: "Мама!"... Из носа течет... И костюм!.. Он сидел  мешком,  как  на
чучеле... Я уронила кофе... Не помню, как выскочила... Навстречу -  Юл,  и
как-то боком, боком, и побелел весь... Одежда порвана,  вся  разошлась  по
швам!.. И вдруг: "Где мой кофе, Луиза?" И тут выскочил из кабинета  Лео...
Они встали рядом, и я не могла понять, кто же из  них  Юл,  кто  Лео,  кто
отец, а кто сын... О Боже, как страшно!.. У меня потемнело в глазах... Они
схватили друг друга, бросились в  кабинет,  заперлись...  Оттуда  -  крик!
Когда я очнулась, сорвала крючок, Лео  зачем-то  переодевал  сына...  Хотя
нет, Юл переодевал отца! Это было так невероятно!.. А потом  я  ничего  не
помню, потом все было хорошо... Это сон, комиссар? Скажите мне, ради Бога,
это был сон? Галлюцинация? Я просто сходила с ума? Почему вы молчите?!
   - Что было дальше, Луиза?  -  закричал  Гард,  потрясенный  собственным
криком. - Дальше! Дальше!
   - Ничего, - с неожиданным спокойствием сказала  женщина,  остановив  на
комиссаре полные ужаса глаза. - Ни-че-го. Я просто  больна.  Мне  нужно  к
врачу. Я боюсь Лео. То есть Юла. У меня отобрали обоих.  Верните  мне  их,
комиссар! Верните! Верните!! Верните!!!
   И она потеряла сознание.
   Дверь на веранду быстро растворилась, вошел брат Луизы и бережно поднял
на руки сестру, сползшую со  стула.  Он  даже  не  взглянул  на  Гарда,  а
комиссар не  мог  пошевелиться,  все  еще  находясь  в  каком-то  странном
оцепенении.
   Когда дверь за ним закрылась. Гард медленно встал и побрел к машине.
   - Ну как, созналась? - весело спросил шофер.
   Гард издал какое-то рычание.
   Ровно в десять  утра  Гард  уже  стоял  у  дверей  кабинета  профессора
Грейчера в Институте перспективных проблем.  Спустя  две  минуты  появился
профессор.  Он  сухо  поздоровался   с   комиссаром   и   с   нескрываемой
брезгливостью осведомился, чем еще может быть полезен полиции.
   - Консультацией, - коротко ответил Гард.
   - Прошу.
   Они вошли, сели.  Грейчер  сразу  же  бросил  красноречивый  взгляд  на
лежавшие перед ним бумаги, давая понять Гарду, как дорого ему время.  Гард
пропустил мимо намек Грейчера.  Минуту  они  сидели  молча.  Грейчер  -  с
недовольным видом. Гард - изучая  лицо  профессора.  Обыкновенное  лицо  с
усталым,  слегка  надменным  выражением  знающего  себе   цену   человека.
Безукоризненная одежда,  подстриженные  скобкой  усы,  манеры  английского
джентльмена, вышколенного воспитанием.
   Гард  все  еще  испытывал   странное   состояние,   появившееся   после
сумасшедшего рассказа Луизы. Разумеется, он не мог в него поверить,  но  и
не  мог  освободить  свои  мысли  от  черного   покрывала,   которым   они
застилались. Состояние Гарда усугубилось заключением психиатра, изучившего
дневник Лансэре. Оно было уклончивым, в нем говорилось  об  отклонении  от
нормы, но утверждалось одновременно, что  психическим  заболеванием  автор
дневника не страдает. Неясность казалась Гарду зловещим  предзнаменованием
и подстегивала его, толкая на решительные поступки.
   - Итак? - Кажется, они одновременно произнесли это слово.
   - Я все же хотел бы уяснить, - спокойно и решительно произнес  Гард,  -
чем конкретно  занимается  ваша  лаборатория  и  чем  мог  заниматься  ваш
покойный коллега.
   Профессор скучающе посмотрел в окно, затем на Гарда:
   - Моя тематика секретна, комиссар.
   - Знаю, - сказал  Гард.  -  Вот  разрешение  на  знакомство  с  научной
тематикой вашего института. Вас устраивает документ?
   - Простите, кто вы по специальности? - вместо  ответа  сказал  Грейчер,
прочитав, однако, бумагу.
   - Криминалист.
   - Н-да.
   Этим "н-да" профессор словно бы воздвиг между собой и комиссаром стену,
с высоты  которой  мог  снисходительно  наблюдать  за  стараниями  жалкого
дилетанта, карабкающегося по головокружительной крутизне.
   - Вы все равно ничего не поймете.
   - Пускай вас это не волнует, п