ими было опасно. Равносильно  тому,  чтобы  забавляться  атомной
бомбой на  складе  водородных.  Генерал  не  строил  иллюзий.  Он  отлично
понимал, что его миллионы - ничто в сравнении с их миллиардами. И если ему
даже посчастливится продлить свою власть над ними, то это все равно  будет
власть для них... Но, Боже,  много  раз  организуя  смену  правительств  и
перевороты в зависимых странах, Дорон,  как  ни  странно,  практически  не
знал. Как это делается в натуре, с помощью каких слов и  каких  конкретных
действий. Впрочем, подобное  неведение  скорее  диктовалось  не  тем,  что
генерал не умел осуществлять перевороты, а тем, что он  не  был  уверен  в
необходимости этого шага именно сейчас, в данный момент. Достаточно  ли  у
него для этого оснований? Не слишком ли рискованно  он  действует?  Может,
лучше поискать какие-то более мягкие пути? А вдруг сейчас откроется дверь,
войдут агенты  Воннела  и  положат  прямо  на  пол  перед  круглым  столом
связанного по рукам и ногам профессора Миллера?  Что  будет  тогда?  Акция
Дорона немедленно превратится в мыльный пузырь, и спасения уже никакого не
будет...
   - Господа! - сказал Дорон, понимая, что молчать уже невозможно, но  еще
не зная,  что  будет  говорить  дальше.  -  Нам  пора,  господа,  учитывая
происходящие в стране события - наличие пятерых президентов, неизвестность
местоположения  Миллера  и   общую   критичность   ситуации,   -   принять
соответствующие меры для того, чтобы,  по  крайней  мере,  стабилизировать
власть и...
   И вдруг раздался телефонный звонок. Как в хорошо отработанном сценарии.
Прямо тут, в Круглом зале, звенел телефонный звонок, что произошло впервые
после той злополучной ночи при свечах, и почему-то все решили - все, кроме
Дорона, - что звонок имеет прямое отношение к  его  речи.  Между  тем  сам
генерал  мог  воспользоваться  телефонным  звонком  как   передышкой   для
осмысления последующих своих слов - и никак иначе.
   Дорон умолк. Джекобс, в обязанности которого всегда  входило  поднимать
первым телефонные трубки, поднял ее и на  этот  раз.  Полагая,  что  Дорон
знает сценарий лучше остальных и, несмотря на  это,  не  возражает  против
вмешательства Джекобса, никто из присутствующих тоже не посмел  возразить,
в  том  числе  и  Воннел.  Все  еще  включенные   усилители   донесли   до
присутствующих во много крат увеличенный голос Джекобса:
   - Секретарь господина... - Джекобс запнулся, но, видимо, решив, что уже
не выдает никаких государственных тайн, тут  же  поправился:  -  Секретарь
господ президентов слушает!
   - Срочно министра внутренних дел господина Воннела!  -  донесся  чей-то
взволнованный голос.
   Дорон похолодел. "Вот оно, - подумал  он.  -  Они  нашли  Миллера!  Что
делать? Что делать?" Впору было бросаться вперед, хватать трубку и хоть на
несколько минут, хоть на секунды оттянуть обнародование страшной вести.
   Но Воннел уже держал трубку в руках:
   - Я слушаю!
   - Господин министр, докладывает агент семьсот  сорок  восьмой.  У  меня
срочное секретное сообщение...
   - Говорите! - приказал министр.
   - Есть сообщение, что погиб Таратура...
   - Где?
   - Район Строута. Двор меблированных комнат...
   Вдруг раздался сигнал отбоя - по  всей  вероятности,  агент  звонил  из
автомата  и  ему  помешали  вести  дальнейший  разговор.   Несколько   раз
произнесенное Воннелом "алло!" было бессмысленным. Бросив трубку на рычаг,
он почему-то сокрушенно произнес, ни к кому не обращаясь:
   - Ускользнул!
   - А Миллер? - воскликнул кто-то из членов Совета.
   - Я не понял, господа, -  произнес  Воннел,  -  он  сказал  "труп"  или
"трупы"?
   Все переглянулись и промолчали, но  было  заметно,  что  ангел  надежды
пролетел по залу, потому что лица членов Совета оживились.
   - Трупы! - сказал вдруг Джекобс, научившийся в последнее время отдавать
предпочтение множественному числу перед единственным.
   На Дорона уже никто не обращал внимания. Генерал сел в  кресло,  закрыл
глаза и представил себе собственное будущее настолько отчетливо, что, будь
при нем какой-нибудь яд, он принял бы его непременно.
   - Господа, - сказал президент, одетый в помятую рубашку, - нам хотелось
бы определенности, и, очевидно, назрел вопрос...
   И вновь  раздался  телефонный  звонок.  На  этот  раз  Воннел  опередил
Джекобса и схватил трубку.
   - Сейчас будет определенность! - быстро оказал Арчибальд Крафт.
   Дорон продолжал сидеть с закрытыми глазами.
   - Воннел слушает! - сказал министр.
   - Отлично! - произнес чей-то голос.  -  Если  вы  тот  Воннел,  который
является министром внутренних дел, немедленно  передайте  трубку  генералу
Дорону!
   - Кто говорит? - спросил министр.
   - Профессор Миллер!
   У Воннела отвалилась челюсть. Члены Совета, как по команде,  встали  со
своих мест. Дорон, двигаясь почему-то  боком,  приблизился  к  телефонному
столику. Нервы его были на пределе. С трудом сохраняя контроль  за  своими
движениями, он сомнамбулическим жестом взял трубку.
   - Да, - сказал он тихо. - Я слушаю.
   - Господин генерал, - сказал Миллер, - рад сообщить  вам,  что  матрицы
членов Совета приготовлены. Жду ваших дальнейших указаний!
   - Что? - сказал Дорон.
   - Я говорю, - повторил Миллер, - что вы можете объявить членам Совета о
том, что я жду ваших указаний по поводу их дублирования.
   - Так, - сказал  Дорон,  пытаясь  сориентироваться  в  этой  невероятно
изменившейся обстановке. - Вы... там же? - Глупее  вопроса  он  задать  не
мог.
   Миллер откровенно расхохотался в трубку:
   - Почти, генерал.
   На присутствующих этот смех произвел гнетущее впечатление. "Ну конечно,
- решил каждый, - они в сговоре! Это ясно как Божий день..."
   Дорон тем временем уже взял себя в руки. "Вероятно,  Гард  сделал  свое
дело. Или Миллер открылся сам? В конце концов, сейчас  важно  то,  что  он
предлагает  мне  сотрудничество,  да  еще  в  момент  как   нельзя   более
подходящий..."
   Крафт,  опустив  низко  голову,  кусал  кончик  платка,  торчащего   из
нагрудного кармана. "Вот когда начал действовать их  сценарий!  -  подумал
он. - Не в тот раз, когда был  непредвиденный  звонок,  а  именно  сейчас!
Дорон опасен, как черти в аду!"
   - Ну, генерал? - спросил Миллер.
   В  голосе  Дорона  появились  властные  нотки:  он   уже   почувствовал
способность на равных участвовать в игре.
   - Профессор, - сказал Дорон, - если в течение часа от меня не  поступит
никаких указаний, приступайте к дублированию!
   - Хорошо, генерал. И вот еще что. Полиция и  армейские  части  пытаются
разогнать митинги протеста. Это обостряет обстановку в стране  и  ведет  к
напрасным жертвам. Отдайте распоряжение о соблюдении властями конституции.
Иначе я приступлю к дублированию немедленно. Вы поняли?
   - Разумеется, - сказал Дорон и повесил трубку. Затем, сделав паузу,  он
обвел присутствующих торжествующим  взглядом.  -  Воннел,  будьте  любезны
выполнить распоряжение Миллера. Он прав. Незачем накалять  обстановку,  мы
все решим полюбовно. Садитесь, господа!
   Все сели. Воннел опрометью бросился выполнять приказ. Дорон  же  так  и
остался стоять у  телефонного  столика.  Свободное  пространство,  которое
теперь пролегало между ним и членами Совета, как бы подчеркивало  существо
создавшегося положения. По лицу генерала пробежала еле заметная улыбка. Он
вновь принял вольную позу,  медленно  полез  в  карман,  медленно  вытащил
портсигар, неторопливо щелкнул зажигалкой  и  с  откровенным  наслаждением
пустил облако сизого дыма.
   - Я заметил, господа, - произнес Дорон, - что вы приехали сюда в черных
машинах. Мне очень жаль,  что  вы  избрали  для  своих  автомобилей  столь
опасную окраску... Моя машина выкрашена в светлый цвет. И это не случайно,
господа. Остерегайтесь черных автомобилей! Статистика показывает,  что  из
каждых  ста  катастроф  девяносто  четыре  происходят  именно  с   черными
машинами... Но это, господа, между прочим.
   Он явно издевался над членами Совета.
   Ну а что делать дальше?
   - Мне кажется, господа, - произнес Дорон, - ситуация вполне созрела для
выводов. Кто первый?
   Первым был Крафт.
   - Генерал совершенно прав, - сказал он.  -  Наш  либерализм  и  игра  в
демократию привели к распылению  власти.  Им  необходимо  противопоставить
единую  и  твердую  силу,  и  кандидатура  генерала  Дорона  мне   кажется
подходящей.
   Члены Совета  промолчали.  "Так  вот  как  это  происходит!  -  подумал
вошедший на цыпочках Воннел. - Звонит  какой-то  профессор,  провозглашает
диктатором генерала,  и  прежнее  правление  летит  вверх  тормашками!  Ни
выстрелов,  ни  крови,  никакой  резни...  Да,  перевороты   в   банановых
республиках осуществляются куда эффектней!"  Воннел  отлично  помнил  один
такой переворот, к которому и сам приложил  руку,  когда  три  человека  в
масках явились среди бела дня на заседание Совета  министров,  у  всех  на
глазах спокойно застрелили премьера и  двух  его  заместителей  и  тут  же
заняли вакантные должности. В первые минуты, управляя  страной,  они  даже
забыли снять маски...
   - Ну что ж, господа, - сказал Дорон. - Если возражений  нет,  я  думаю,
нам прежде всего следует поблагодарить  наших  президентов  за  их  труды.
Господин министр, проводите их, пожалуйста!
   Воннел вытянулся перед Дороном:
   - Куда, господин... генерал?
   - Что - куда?
   - Проводить.
   - Куда хотите. Воннел, вы  отвечаете  за  каждого  головой,  пока  сами
занимаете пост министра. Господа, приступим к первоочередным делам...
   - Но их не пять!.. - воскликнул вдруг  Воннел.  -  Их  только  четверо,
господа!
   Дорон резко повернул голову. Крайнее кресло, в котором только что сидел
президент, перебиравший четки, было пусто. Впрочем, не  совсем.  На  столе
лежали четки, а в кресле - жалкий комочек одежды, в которую только что был
облачен президент. Никто не заметил,  когда  он  успел  раздеться  и  куда
вышел, и в зале началась паника.
   И тут пропал второй президент!  И  вновь  никто  не  заметил,  как  это
случилось! Дорон почувствовал, как на его голове поднимаются волосы.  Бред
какой-то, типичное наваждение! Президента в спортивной курточке  не  было,
но сама курточка лежала в кресле.  И  в  этот  момент  Дорон,  как  и  все
присутствующие,  увидел  совершенно  фантастическую  картину:  растворился
третий президент! Он никуда не ушел, не бежал, не взвился под потолок и не
провалился под пол. Он сделался  прозрачным  настолько,  что  сквозь  него
стала отчетливо видна  спинка  кресла,  потом  пропали  его  очертания,  и
наконец он беззвучно рассеялся,  как  эфирное  облако,  оставив  в  кресле
бесформенную горку одежды.
   Столь  же  тихо  и  деловито  прекратил  свое  существование  четвертый
президент. Все ошеломленно смотрели на пятого, не  в  силах  вымолвить  ни
единого слова. Лишь Джекобс философски заметил:
   - Бог дал - Бог взял...
   Пятый президент, одетый в несвежую рубашку, судорожно вцепился в  ручки
кресла, словно надеялся с их помощью удержаться в этом обманчивом мире.
   Воннел за всю свою долгую жизнь еще никогда не видел, чтобы  кто-нибудь
так буквально и так крепко держался за президентское кресло.
   Внезапно тишину нарушил Джекобс.
   - Кен, - сказал он президенту, - мы с вами опять одни?
   По членам Совета словно прошел удар током.
   - Генерал, - прохрипел Крафт, - объясните!
   Дорон судорожно глотнул воздух.
   Спасительно - о, как спасительно! -  сзади  проскрипела  дверь.  Оттуда
высунулась рука и сделала Воннелу энергичный знак.
   Как  зачарованные,   члены   Совета   уставились   взглядами   на   эту
кощунственную руку.
   Воннел метнулся к двери.
   Президент, ни на что не обращая внимания, лихорадочно ощупывал себя. Со
стороны могло показаться, что президента одолели блохи.
   - Господа, - лицо Воннела дергалось, когда он  обернулся,  -  некоторым
образом... осмелюсь сообщить... сообщить...
   - Ну?! - теряя самообладание, завопил Крафт, и члены  Совета  вскочили,
тоже готовые завопить, заорать, закричать.
   - К усадьбе движется колонна машин с демонстрантами! - выпалил  Воннел.
- Они близко!
   - Кто допустил?! - Крафт сгреб министра за отвороты пиджака. -  Войска!
Почему не стреляют?..
   -  Это  Дорон!  -  пискнул  министр.  -  Он  отдал   приказ   соблюдать
конституцию!
   - Господи, упокой его душу! - вздохнул Джекобс.




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ОБОРОТЕНЬ


ПРОЛОГ

   Событие, описанное в прологе, с  очевидной  бесспорностью  наблюдал  со
стороны  Всевышний,  на  глазах  которого  вообще  происходит   все,   что
происходит. Но Господь Бог по  старой  традиции  никогда  не  выступает  в
качестве официального  свидетеля.  Его  невозможно  пригласить  в  кабинет
комиссара  полиции  Гарда  и  предложить  рассказать   все   по   порядку,
предварительно угостив сигарой.
   Стало быть, если нет других свидетелей, лишь  человеческое  воображение
способно воссоздать утраченную действительность. Картина не  всегда  будет
совпадать в деталях с той, что была на самом деле, но так ли важны детали,
когда речь идет о восстановлении целого?
   Итак, было то особенное время суток, о  котором  Земля  узнала  лишь  с
появлением цивилизации и которое всюду  и  везде  называется  часами  пик.
Прозвенели звонки, возвестив всем живым, что они свободны от работы. Разом
открылись тысячи шлюзов, выплеснув наружу нескончаемый людской  поток.  Он
мгновенно захлестнул русла центральных  проспектов,  растекся  по  каналам
боковых улиц и разветвился многочисленными ручьями по переулкам.
   Если бы движение пешеходов  поручили  описать  физику,  он  сказал  бы,
пожалуй,  что  в  обычное  время  суток  оно   подчиняется   распределению
Максвелла: можно встретить и бегущих прохожих, и неподвижно стоящих  перед
витриной. В часы же пик человеческая река течет одним общим потоком: почти
нет обгоняющих, нет и отстающих.
   В этот вечер один человек несколько выпадал из общего ритма. Он шел  не
торопясь, с трудом переставляя ноги. По  виду  он  напоминал  неудачливого
коммивояжера, измотавшегося за  день  от  бесплодных  попыток  сбыть  свой
товар, причем сходство с торговым агентом усиливалось еще тем, что в руках
у человека был небольшой черный чемодан,  в  каком  обычно  носят  образцы
изделий.
   Обгоняя незнакомца, прохожие то и дело задевали его, но  он,  казалось,
не обращал на это никакого внимания. Время от  времени  он  поглядывал  на
часы, но, вместо того чтобы ускорить шаг, двигался еще медленнее.
   Наконец он свернул с главного проспекта на поперечную  улицу,  а  затем
углубился в лабиринт переулков. Чем больше он удалялся от центра, тем реже
встречались ему прохожие.
   Скоро человек оказался в  узеньком  безлюдном  переулке,  неведомо  как
сохранившемся  в  этой  части  города.  Это  был   тупичок,   своеобразный
аппендикс, притаившийся позади  новых  высоких  зданий,  укравших  у  него
изрядную долю солнечного света. Здесь даже в  ясный  весенний  день  сизым
дымом  клубился  сумрак,  и  от  этого  ветхие,  все  в  пятнах   сырости,
покосившиеся домики казались еще более убогими и зловещими.
   Незнакомец  несколько  раз  приостанавливался,  пытаясь   прочесть   на
фонариках номера домов. Наконец ему удалось разобрать номер, хотя цифры  и
были съедены ржавчиной. Тогда он уверенно, но  с  предосторожностями,  как
будто его подстерегал снайпер,  направился  к  стоящему  в  конце  тупичка
трехэтажному особняку с обвалившимся карнизом.
   Переулок был в этот момент тих и пустынен, лишь в отдалении  простучали
кастаньетами чьи-то каблучки.
   Подойдя к подъезду и убедившись, что на лестнице никого нет, незнакомец
торопливо поднялся на второй этаж и остановился перед дверью,  на  которой
была прибита эмалированная табличка с цифрой "З". Вдруг где-то на  третьем
этаже скрипнула дверная пружина, и резкий мужской голос прокричал:
   - Паола, начинается!
   Незнакомец окаменел. Тот, кто звал Паолу,  должно  быть,  не  собирался
долго ее разыскивать.  Дверь  наверху  захлопнулась,  и  вновь  воцарилась
тишина.
   Незнакомец медленно вытащил из кармана черного плаща черные перчатки  и
стал натягивать их на руки. Делал он это весьма  обстоятельно,  расправляя
каждый палец в отдельности. Трудно было понять, руководила ли им привычная
аккуратность или желание хотя бы  ненадолго,  пусть  на  минуту,  оттянуть
главный момент.
   Затем он раскрыл чемодан, вытянул толстый резиновый шнур  и,  шагнув  к
двери, решительно прикрепил его свободный конец к скважине  замка.  Теперь
он действовал точными, хорошо рассчитанными движениями.
   Проверив, хорошо ли держится шнур, незнакомец заглянул внутрь чемодана,
повернул там какую-то ручку и, мгновение помедлив, нажал на кнопку звонка.
   За дверью проскрипели шаги. Низкий голос спросил:
   - Кто?
   - Телеграмма, - глухо ответил незнакомец.
   - Прекрасно, - сказал низкий голос. - Обождите минуту.
   - Паола! - вновь позвали наверху. - Ты идешь?
   Человек с чемоданом замер, вобрав голову в плечи. За дверью  послышался
характерный металлический звук: хозяин квартиры взялся за головку замка. И
в то же мгновение человек  на  лестничной  площадке  быстро  нажал  внутри
чемодана какую-то кнопку. В тишине дома отчетливо прозвучал короткий сухой
треск, напоминающий  звук  разрываемого  полотна.  За  дверью  ему  тотчас
ответил вскрик и мягкий стук упавшего тела.
   Тогда незнакомец, не снимая перчаток, осторожно отцепил шнур, аккуратно
защелкнул чемодан и быстрыми шагами стал спускаться по лестнице.
   Жалобно скрипнула парадная дверь.
   - Паола, да где же ты! - прокричал голос с верхнего этажа. -  Я  только
что чуть не умер от страха!
   И все стихло.
   ...Если бы у случившегося был живой свидетель, то даже он вряд ли  смог
предположить, что странное происшествие в  заброшенном  переулке  послужит
началом целой цепи невероятных событий.



1. ДВЕ ЗАГАДКИ В ОДИН ВЕЧЕР

   Пока Фукс возился у запертой  двери,  комиссар  Гард,  облокотившись  о
перила, рассеянно наблюдал за тем, что происходит на лестничной  площадке.
Картина была привычной:  там  волновались  жильцы,  возбужденные  приходом
полиции. Их удерживали на  почтительном  расстоянии  два  агента,  которые
действовали с такой серьезной решительностью,  как  будто  именно  от  них
теперь зависела судьба расследования.
   Внимание  Гарда  неожиданно  привлек   один   жилец,   пожалуй,   самый
нетерпеливый в  толпе.  Он  уже  предпринял  несколько  отчаянных  попыток
прорваться ближе к двери, что-то объясняя агентам  и  жестикулируя  правой
рукой. Это был пожилой человек, худой и костлявый, в махровом халате, полы
которого то и дело распахивались. Агенты, не меняя выражения  лиц,  что-то
отвечали ему - вероятно, "не ведено" или "нельзя" -  с  тупым  лаконизмом,
свойственным одной лишь полиции.
   Сделав знак Таратуре, Гард глазами указал ему на  человека  в  махровом
халате. Помощник с полувзгляда понимал комиссара, и через секунду махровый
халат уже был по эту сторону границы. Не  дожидаясь  вопросов,  он  первым
делом и не без гордости сообщил, что  именно  ему  полиция  обязана  своим
приездом. В  подтексте  это  должно  было  означать,  что  теперь  полиция
напрасно не желает признать его право находиться в центре событий.
   Фукс еще колдовал у двери, а потому Гард располагал некоторым временем.
Он не стал прерывать жильца, хотя, впрочем, тот и сам не собирался  давать
Гарду передышки. Азартный жилец сразу признал в нем "главного", хотя  Гард
был в обычном гражданском костюме, состоящем из серой пары, в мягкой серой
шляпе и в плаще, который он сразу же по приезде снял и  держал  теперь  на
сгибе левого локтя. Но, очевидно, что-то специфическое было  в  его  лозе,
взгляде, спокойно и достойно приподнятой левой брови, во всем его облике и
манере. Это специфическое выражение не было свойственно  Гарду  в  обычной
обстановке, оно волшебным образом появлялось лишь при исполнении служебных
обязанностей, и Гард