резидент. - Я вас еще не отпускал. Дорогой  Воннел,
оставьте нас наедине.
   Министр повиновался,  не  выказав  ни  тени  неудовольствия.  Президент
подождал, пока за Воннелом прикроется дверь, и после  этого  тихо  поманил
Гарда. Комиссара поразила происшедшая с президентом перемена. Это был  уже
не государственный деятель, а просто утомленный старик, в глазах  которого
можно было прочитать все нормальные человеческие  чувства:  и  жалость,  и
тоску, и даже страх.
   - Молодой человек, - мягко, как бы оправдываясь, проговорил  президент,
- не судите меня строго, да и сами не будете судимы. И не расстраивайтесь,
не надо. Есть силы, перед которыми и мы с вами - муравьи.
   Гард озадаченно кивнул.
   - Вот  и  прекрасно!  -  вздохнул  президент.  -  Вы,  конечно,  знаете
пословицу: "Что позволено  Юпитеру,  то  не  позволено  его  быку".  Между
прочим, что делает бык, Юпитеру делать трудно или стыдно...  Вам  ясно?  И
хорошо. Идите. Нет, постойте. Вы говорили, что сенатор Крафт убит.
   - Да.
   - Но что убитый, хотя и был одет  в  костюм  сенатора,  имел  внешность
какого-то бродяги?
   - Да.
   - Стало быть, внешность сенатора Крафта... жива?
   - Да.
   - Так что  же  вы  еще  хотите,  комиссар?  Ладно,  можете  идти.  Нет,
постойте. Повторите, как выглядит аппарат... э-э... перевоплощения?
   - По всей вероятности, он вмонтирован в портсигар или в часы,  господин
президент.
   - Н-да... Вот теперь идите. Воннел!
   Президент позвал министра, чуть приблизив губы к микрофончику, и Воннел
появился  в  кабинете,  будто  материализовался  из   воздуха.   Президент
выразительно посмотрел на него, и министр щелкнул каблуками:
   - Будет исполнено, господин президент!
   "Фантастика! - подумал Гард. - Он же ему ничего не сказал, и уже "будет
исполнено". Что исполнено? Как  они  научились  понимать  друг  друга  без
слов?"
   - И на приемах, Воннел, - сказал президент.
   - Да, и на приемах! - подтвердил министр. - Я немедленно  отдам  приказ
охране отбирать часы и портсигары при входе в ваш кабинет и на приемах!
   - Кстати, где ваши часы и ваш портсигар, Воннел? - спросил президент  с
улыбкой.
   - Я их не ношу!
   - Уже? Ну и отлично.  Теперь  все  в  порядке.  Идите,  комиссар  Гард,
выполняйте свой долг и мой приказ!
   "Так что же выполнять? - подумал Гард, пересекая кабинет президента.  -
Приказ или долг?"



10. НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

   Над городом опускалась ночь.
   Когда часы на мэрии пробили одиннадцать  раз,  два  человека  вышли  из
таверны "Ее прекрасные зеленые глаза". Один из них, который был  с  усами,
направился к машине, стоящей на другой стороне улицы, но второй  остановил
его:
   - Пойдем пешком, не будем привлекать внимания. Здесь недалеко.
   Улица постепенно перешла в аллею парка. Здесь было  темно,  потому  что
лунный свет не пробивался сквозь  сплетенные  кроны  деревьев,  а  уличных
фонарей не было. Кое-где еще светились окна, из темноты выступали ограды и
контуры особняков, спрятанных в глубине парка.
   Когда они подошли к особняку сенатора Крафта, у въезда на  участок  они
заметили красный "мерседес". От  стены  отделилась  тень,  к  ним  подошел
третий.
   - Тс-с! - прошептал человек. - Это машина Ванкувера. В ней шофер.
   - Сенатора? - спросил Гард.
   - Он приехал минут пятнадцать назад. Я уже подвесил лестницу.  Чуть  не
влип.
   - Ее не видно из окна?
   - Не думаю.
   - Ну и прекрасно. Мартене. Кто в доме?
   - Сторож, лакей и шофер. Шофер изрядно хватил, так что уже спит.
   - А остальные? - спросил Таратура.
   - Как обычно, играют в карты. Около  двенадцати  разойдутся,  выпив  по
стопочке. Крафт ложится в полночь, так что Ванкувер сейчас уедет.
   - Вы уже стали летописцем этого семейства, - улыбнулся Гард.
   - Понаблюдай я не трое суток, а хотя бы десять, - ответил Мартене, -  я
мог бы стать самим сенатором! Тс-с!..
   Открылась дверь особняка. Высокий  сухопарый  старик  легко  сбежал  по
лестнице и направился к "мерседесу". Тут же встрепенулся  шофер,  запустил
двигатель. Ванкувер сел на заднее сиденье.
   - Ишь ты, песок сыплется, а бегает, как  мальчишка!  -  сказал  шепотом
Таратура. По его тону можно было  понять,  что  он  без  особого  почтения
относится к сенаторам.
   "Мерседес" взял с места не менее ста километров.
   "Эх, Таратура! - подумал про себя Гард.  -  Вы  и  сами  не  понимаете,
насколько  можете  оказаться  правы!  Уж  слишком  поспешно   бежал   этот
Ванкувер..."
   - Боюсь, что мы уже опоздали, - вслух сказал Гард. - Ну, пошли.


   Сенатор действительно ложился в полночь, вот уже много лет  не  изменяя
своей всем известной привычке. С того памятного утра 19... года, когда его
посетил Главный Йог мира и, взяв за  консультацию  восемь  тысяч  кларков,
посоветовал три способа борьбы с  болезнями  и  старостью:  сон,  глубокое
дыхание  и  умеренность  в  пище,  -  сенатор  неукоснительно  пользовался
дорогими советами и чувствовал себя превосходно.
   Было уже четверть двенадцатого. Крафт, чему-то улыбнувшись,  расстегнул
рубашку и достал из медальона, подвешенного на  груди,  маленький  золотой
ключик. Затем он подошел к сейфу, стоящему в углу комнаты, и  открыл  его.
Если бы кто-нибудь мог наблюдать в эту минуту лицо Крафта, то ни за что не
поверил бы, что перед ним знаменитый Крафт, жестокость которого  порождала
легенды. Сейчас его лицо  источало  блаженство  и  даже  одухотворенность.
Говорят, с такими лицами поэты пишут свои лучшие стихи.
   Крафт достал из сейфа аккуратно расчерченный лист плотной белой бумаги,
карандаш и резинку. Потом отошел к столу и опустился в  кресло.  Вспыхнула
настольная лампа,  осветив  молодое  еще,  не  изрезанное  морщинами  лицо
сенатора. И губы его зашевелились, словно он молился.
   - Антарктида, - шептал Крафт. - Десять по вертикали... Запишем... Часть
света, на которой живут пингвины. Это, понятно, не перепутаешь.
   Он откинулся в мягком кресле и сам себе улыбнулся.
   - Теперь первая буква "Э", четвертая "Ш". Восемь по  вертикали.  Первая
"Э"... Эйнштейн! Блестяще. Как раз восемь букв. Но  Эйнштейн  ли?  Кто-то,
кажется, называл этого физика Эпштейном...
   Крафт встал из-за стола и пошел к стеллажу, на котором были установлены
энциклопедии всех времен и народов. "Эйнштейн, слава тебе, Господи!"
   Кроссворд получался элегантным.
   Пробило без четверти двенадцать. Крафт мельком взглянул  на  часы.  Его
мозг все  еще  лихорадочно  работал,  хотя  он,  не  вызывая  слуги,  стал
постепенно раздеваться.
   - Первая "О", третья и пятая тоже "О" - всего девять  букв.  "Оборона"?
Мало. "Орфография"? Много. "Оболочка"? Одной буквы не хватает...
   Сенатор устало закрыл глаза.
   - Спокойно, сенатор! - неожиданно услышал он голос и странный  шорох  у
окна.
   Крафт застыл в неподвижности, так и не открывая глаз, словно надеясь на
то, что это  галлюцинация  и  не  стоит  убеждаться,  что  происходящее  -
реальность.
   - Откройте глаза, сенатор, - так же спокойно произнес кто-то,  и  Крафт
осторожно приоткрыл один глаз.
   Прямо перед собой он увидел человека в плаще с поднятым  воротником.  У
окна стоял второй, у  него  был  более  интеллигентный  вид,  но  его  усы
произвели на сенатора  неприятное  впечатление.  Крафт  вновь  закрыл  оба
глаза.
   - Не надо бояться, сенатор, - сказал  все  тот  же  человек.  -  Мы  не
убийцы.
   Крафт посмотрел на говорящего:
   - Деньги в сейфе. Вот ключ.
   - Благодарим вас, сенатор. Но деньги нам тоже не нужны. Не двигайтесь и
не снимайте рук со стола, иначе мы осуществим насилие.
   - Вы уже и так его осуществляете, - сказал сенатор.
   - Увы! - спокойно произнес человек в плаще.
   - Что же вам угодно,  господа?  Кто  вы?  -  преодолев  первый  приступ
страха, спросил Крафт.
   - Сенатор, - ответил человек в шляпе, - если вы тот,  за  кого  мы  вас
принимаем, вы отлично знаете, кто мы такие. А если вы уже не тот  человек,
то знать вам, простите, не обязательно.
   - Что дальше? - обретая уверенность, произнес Крафт, поняв  или  сделав
вид, что понимает: перед ним не простые уголовники.
   - Мы хотели бы прежде всего вас обыскать, - сказал человек с плащом.
   От окна отделился усатый и проворно обыскал карманы сенатора. Крафт  не
сопротивлялся.  На  его  лице  появилось  брезгливое  выражение,  и  некая
надменность позы говорила о том, что он уже вполне освоился с обстановкой.
   - Скажите, что вы ищете. Я, быть может, отдам вам это добровольно.
   Нежеланные гости переглянулись.
   - Портсигары, господин сенатор, и серебряные часы, - сказал усатый.
   - Пожалуйста! - с охотой произнес Крафт, делая движение, чтобы  открыть
ящик стола.
   - Не двигайтесь! - почти крикнул усатый. - Я сам.
   В ящике действительно лежали какие-то часы, но портсигара не было. Часы
были маленькие, к тому же не серебряные, к  тому  же  действующие.  Усатый
положил их назад в стол.
   - Вы курите, Крафт? - спросил он.
   - Нет.
   - Давно?
   - Какое вам дело?
   - У меня есть дело ко всему, что касается вас! - резко  сказал  усатый,
но человек в плаще остановил его незаметным жестом.
   - Спокойно, господа, больше  благоразумия!  Сенатор,  давайте  говорить
напрямик. Нас интересует, кто вы, и пока мы это не выясним, мы  отсюда  не
уйдем.
   - То есть как вас понимать? - удивился Крафт. - Что значит - кто я?  Не
я к вам пришел, а вы ко мне - стало быть, вы должны знать, куда идете!
   - Кто вы? -  жестко  спросил  человек  в  плаще,  словно  не  расслышав
последних слов сенатора. - Отвечайте на вопрос!
   - Сенатор Крафт, господа, разрешите представиться.
   - Сенатор Крафт-младший был убит четыре дня назад! Это  так  же  верно,
как то, что я стою перед вами.
   - Это чушь, господа!
   - И кто бы вы ни были, вы не Крафт! -  продолжал  человек  в  плаще.  -
Посмотрите на этого господина!
   Крафт перевел взгляд на усатого и снова брезгливо поморщился.
   - Вам знакомо это лицо?
   - Впервые вижу.
   - Это ваше лицо, сенатор Крафт!
   Сенатор на секунду закрыл глаза. Потом открыл их  и  спокойным  голосом
произнес:
   - Вы просто сошли с ума. Вы бредите.
   "В самом деле, - подумал Гард, снимая плащ. Ему стало жарко. - В  самом
деле, с точки зрения нормального человека, происходящее  сейчас  -  чистый
бред. Но ведь он не может быть сенатором! И он знает это!  Кем  бы  он  ни
был, профессором  Грейчером  или  сенатором  Ванкувером,  он  превосходный
актер! Но как поймать его, на чем?"
   - От вас только что уехал Ванкувер, - сказал Гард. - Вы уверены, что он
не оставил здесь своего "я", а в его теле не уехали вы?
   - Отказываюсь вас понимать!
   "Я сам себя не понимаю, - подумал Гард. - Если  Грейчер  был  в  облике
сенатора Крафта, а потом поменялся телами с Ванкувером, то, значит, передо
мной сидит сенатор Ванкувер в облике Крафта,  а  Грейчер  уехал  в  машине
Ванкувера. Стало быть, передо мной человек, у которого сознание Ванкувера,
его память и  привычки,  но  тело  -  Крафта?  Черт  его  знает,  как  все
запутывается!"
   Крафт терпеливо ждал.
   "Лобовая атака явно провалилась", - сказал про себя Гард и взглянул  на
Таратуру. Надо было обладать потрясающей выдержкой, чтобы не свихнуться  в
эту минуту: Гард искал Грейчера дома  у  Крафта,  действуя  бок  о  бок  с
человеком, внешность которого и была внешностью Грейчера! Фантасмагория!
   - Ладно, - сказал Гард, - меня утешает  только  то,  что  мы  прекрасно
понимаем друг друга, сенатор, хотя  вы  и  делаете  вид,  что  вокруг  вас
происходит чертовщина. К сожалению, кто бы вы  ни  были,  я  не  могу  вас
поймать. Вы меня тоже. Ведь вы не посмеете завтра пожаловаться Воннелу  на
мой визит, хотя не исключено, что вы прекрасно меня знаете.  Вам  выгодней
изобразить незнание, поскольку знание вас разоблачает.
   - Что же дальше? - спокойно спросил Крафт, когда комиссар умолк.
   - Я вынужден произвести тщательный обыск в вашем  кабинете  и  в  вашей
спальне. В конце концов, меня интересует лишь аппарат перевоплощения.  Без
него вы - ноль!
   -  Вы  уже  надавали  мне  много  лестных  характеристик,  таинственный
незнакомец. Благодарю вас и за "ноль".
   - Могу добавить еще одно  звание,  -  серьезно  сказал  Гард.  -  Вы  -
оборотень, вот кто вы такой!
   - Премного вам благодарен. Ну что ж, ищите ваши таинственные портсигары
и аппараты.
   В течение последующего получаса Таратура облазил обе комнаты, в которых
работал и спал сенатор. Гард, не спускающий глаз с Крафта, уже не надеялся
на успех, хотя и отдал Таратуре приказ приступить к обыску. Он должен  был
это сделать для очистки совести. Все полчаса сенатор внешне был спокоен, а
что у него делалось на душе, оставалось тайной. Лишь пальцы Крафта  нервно
теребили листок бумаги, который в конце концов привлек внимание Гарда.
   - Кроссворд? -  спросил  он,  не  скрывая  удивления.  -  Вы  сами  его
сочиняете?
   - Да, - неохотно ответил Крафт.
   - Давно?
   - Давно.
   - Ваша страсть к сочинительству кроссвордов кому-нибудь известна?
   -  Нет,  я  скрывал  это  обстоятельство  даже  от   слуг   и   близких
родственников.
   - Почему?
   Крафт промолчал. Впрочем,  и  так  было  понятно:  сенатор,  сочиняющий
кроссворды или увлекающийся переводными картинками, - Бог мой,  до  какого
еще маразма могут дойти великие мира сего! - такой сенатор вызвал бы поток
издевательств со стороны прессы и конкурентов.
   Из спальни вернулся Таратура, пожатием  плеч  иллюстрируя  свой  успех.
Гард встал и выглянул  в  окно.  Внизу,  как  и  было  условлено,  дежурил
Мартене. На легкий свист Гарда он ответил двойным свистом,  что  означало:
путь свободен.
   - Сенатор, - сказал на прощание Гард, - мы  уходим,  но  вам  не  будет
покоя. Знайте, что потеря вами лица -  это  несчастье  не  ваше,  а  всего
государства, и пока мы не найдем ваше истинное лицо, мы не успокоимся...
   - Кто бы вы ни были, - прервал Крафт, - оставьте государство  в  покое!
Предоставьте нам заботиться о нем...
   - Нет, не предоставим, - твердо возразил Гард, тоже прервав сенатора.
   Как только незваные гости вышли, сенатор облегченно вздохнул, достал из
глубины стола сигарету и  закурил.  Потом  его  взгляд  нечаянно  упал  на
незавершенный кроссворд. Одна графа его не была заполнена.
   - "Оборотень"! - вспомнил Крафт. - Превосходное слово из  девяти  букв!
Гм, это как раз то, что нужно...
   Кроссворд был готов.


   В таверне "Ее прекрасные зеленые глаза" посетителей почти  не  было.  В
углу шепталась влюбленная парочка да какой-то  бродяга  уснул  за  столом,
уронив на руки голову.
   - Коньяк, - сказал Гард подскочившему хозяину. - Два раза.
   - Я не буду пить, - тихо сказал Таратура.
   - Все равно два раза, - сказал Гард. - Даже три!
   - Мартенс уже добрался до дома, - сказал Таратура. - Я не советовал ему
жениться, вот дурак!
   - Бог с ним, - миролюбиво заметил Гард. - Лично я понимаю женатых. Уют,
кофе в постель...
   - Заботы, волнения, ревность... - в тон Гарду продолжил Таратура.
   Гард засмеялся:
   - Ах, Таратура, сознайтесь, что вы ему просто завидуете! Вы не  знаете,
кстати, почему хозяин назвал таверну "Ее прекрасные зеленые глаза"?
   Как раз хозяин подошел к столику и поставил три рюмки коньяка. Гард тут
же выпил одну, потом рассмотрел пустую рюмку на свет.
   - Признайтесь, - сказал он хозяину, - у кого были зеленые глаза?
   - И прекрасные! - добавил Таратура.
   - У той, которую я хотел бы любить, - заученно ответил хозяин и  отошел
к парочке влюбленных, уже готовых расплачиваться.
   - Наверное, он всегда отвечает так, - мрачно сказал Таратура. - У  него
выработался стереотип.
   - Если бы он ответил иначе, он был бы уже не он, - сказал  Гард.  -  Он
был бы оборотнем.
   Коньяк  действовал  на  Гарда  довольно  быстро.   Сначала   Гард,   по
обыкновению, грустнел, а когда хмель распространялся  по  всему  телу,  на
комиссара нападала болтливость,  остановить  его  было  трудно.  В  редких
случаях Гард становился буен и невоздержан в  поступках,  но  эта,  третья
стадия навещала его крайне редко.
   Неожиданно Гард отодвинул рюмку в сторону:
   - Пока я не пьян, Таратура, надо поговорить.
   "Грустная" стадия на этот раз оказалась короче,  чем  обычно.  Таратура
взял сигарету, и его губы, губы профессора Грейчера, сами собой  сложились
в трубочку и выпустили длинную и  тонкую  струю  дыма,  которая  ушла  под
потолок таверны, завившись там кольцами. Гард проследил кольца  до  самого
их исчезновения.
   - Вам не показалось странным, Таратура, что мы ушли от Крафта ни с чем?
   - Я вытряс бы из него  душу,  -  признался  Таратура,  -  но  выбил  бы
признание.
   - Какое?
   - Если он не Грейчер, то знает, где он и кто!
   - Увы, может и не знать.
   - Просто боится признаться. Он нас испугался, Гард?
   - Нет. Он струсил, пока думал, что мы грабители  или  убийцы.  А  когда
понял, что нас интересует другое...
   - А себя он тоже не боится?
   - Привык. Он смирился, что он  Крафт,  и  кто  бы  он  ни  был,  сейчас
наслаждается новым состоянием.
   - Понимаю. - Таратура вновь полез за сигаретой. - В конце концов,  если
он был Ванкувером или кем другим, какая ему  разница,  нефть  у  него  или
сталь, ракеты или пылесосы. Уж коли внешность отобрали...
   - Боюсь, Таратура, он добровольно отдал свое лицо.
   - Это невозможно! - почти вскричал Таратура. - Я по себе знаю, как  это
страшно. А семья, дети, родители?
   - Они ничто в сравнении с игрой,  какую  ведут  сильные  мира  сего.  У
людей, одержимых одной алчной страстью,  другие  законы,  другая  совесть,
другие привязанности. Деньги, положение, власть - вот их бог, содержание и
смысл их жизни, и во имя этого  они  готовы  пожертвовать  честью,  женой,
детьми, лицом. Крафт ненавидит Ванкувера, потому  что  у  того  на  десять
миллионов больше, а не потому, что у того жена на  десять  лет  моложе.  А
Ванкувер завидует тому, что в родстве с Крафтом состоит  Бирмор,  скважины
которого в Муролии сидят поперек горла Ванкуверу. Он убежден, что из  этих
скважин можно качать в два раза больше. А Бирморы  беснуются,  потому  что
Ванкувер купил лучшие пляжи на Гавайях... О, Таратура, у них слишком много
причин, чтобы завидовать и ненавидеть друг друга!
   - Почему же они не перегрызутся?
   - Волки тоже готовы разодрать друг друга в  клочья,  но  тем  не  менее
объединяются в стаи, чтобы опустошать стада.
   - Они иногда убивают своих, - сказал Таратура.
   - Только слабых, очень слабых!
   - Вы хотите сказать, что Грейчер...
   - Да, Таратура, среди них он как рыба в воде. С одними  договаривается,
с другими поступает как с вами. И все молчат! От перемены  мест  сумма  не
меняется. Если  Ванкувер  стал  Крафтом,  он  теперь  будет  в  родстве  с
Бирморами, а потому легче  оттяпает  скважины  в  Муролии.  А  его  бывшая
собственность, его  пляжи  на  Гавайях  будут  приносить  ему  столько  же
неприятностей, сколько  прежде  они  приносили  Бирморам.  Что  изменится,
старина, что?
   Гард решительно опрокинул рюмку и крякнул:
   - Но мы еще встретимся с  Грейчером,  Таратура!  Не  надо  отчаиваться!
Поверьте, старина, ваша прежняя шкура мне нравилась больше, чем эта...



11. БЕЗЛИКИЙ МИР

   - Садитесь, Фойт,  садитесь.  Не  обязательно  под  лампу.  У  вас  уже
выработался  условный  рефлекс  садиться  под  лампу.  Вы   и   в   гостях
усаживаетесь,  как  на  допросе?  -  Гард  изо  всех  сил  хотел  казаться
оживленным, бодрым, но получалось  плохо.  Он  очень  устал  за  эти  дни,
вдоволь набегался, а эта последняя бессонная ночь в особняке Крафта совсем
доконала его. - Я знаю, Фойт, что, если я предложу вам разговор по  душам,
вы тут же заподозрите какой-нибудь подвох. Поэтому я не вызываю вас  более
на откровенность. Просто мне самому хочется быть откровенным. Считайте это
причудой состарившегося полицейского комиссара.
   "Старая лиса затевает что-то необычное",  -  подумал  Фойт  и  взял  из
деревянной коробки сигарету.
   -  Видите