ипятили кустики  "верблюжьей колючки", чтобы убить живучую местную
заразу,  которая от простого кипячения дохнет не  вся. Теперь  у нее  темный
цвет  и отвратительный  вкус. Как глупо маяться  от жажды, когда у тебя есть
вода. Господи, да что  же за идиотизм! Приказываю вам,  товарищ  сержант: не
думать о воде.
     Интересно,  а сколько  лет этому  снайперу,  как  он  выглядит,  что им
движет?   Может,  он   величайший  патриот,  герой  нации,   святой  воин  -
"моджахеддин",  и  воюет за освобождение своей родины от неверных? Наверное,
пуштун. Как-то я слышал, что пуштуны своих детей учат стрелять чуть ли  не с
пяти лет. Ловко  этот гад бьет и  место  для  стрельбы выбрал  прекрасно. Ну
ничего,  скоро  стемнеет, я отлежусь, верну  подвижность  телу,  может, даже
поем,  а  там и  закончу подъем. Мне  бы  только до верхушки горы добраться,
тогда конец этому скоту Аллаха. Сроду не угадает, что смерть его на соседней
высотке поселилась. За все сволочь ответит: и за  убитых  солдат моих,  и за
то, что четыре дня  ребятки ночной  жизнью живут. Как они там? Вчера, пока я
безнаказанно под козырьком кайфовал, слышал  его выстрел, убил кого-то, гад.
Не  мажет, наверняка  бьет, один выстрел - один труп, без  особого риска.  А
если не прятаться, так он за день всех по  очереди перебъет. Странно,  что я
так тупо думаю о своих  людях. Может, действительно с ума сошел? Хорошо, что
у этого паршивца нет ночного прицела, тогда бы нам всем  финиш  наступил. Мы
ведь даже с АГСа его достать не смогли.
     Лучше бы меня он снял, никаких нервов не хватит на такую жизнь. Ничего,
еще  не вечер, заметит - снимет.  А вдруг  он ушел? Просто у него  кончились
продукты, или вода,  или  решил, что опасно  так  долго  находиться на одном
месте. Или попытался выбрать другую позицию и сорвался вниз. Может, он сидит
уже у себя дома и рассказывает друзьям о тупых шурави, которых он  имел, как
хотел. Нет, он там, лежит на удобной подстилочке, спрятавшись среди камней и
высматривает в хороший оптический прицел неосторожно  появившегося человека.
Классная у него винтовка. Наверняка  импортная.  Хотя  и  с  нашей  СВД тоже
неплохо пострелять можно.  СВД  у  Сереги осталась,  так и  лежат  вместе, в
обнимку, как муж с  женой. И чего я спрашивается вторую снайперку  не завел?
Была  же  возможность у  десантников на  прибор  ночного  видения  выменять.
Пожадничал. Прибор тот все равно через неделю загнулся. Хотя, это к лучшему:
была бы винтовка с оптикой, я бы сюда не полез, попытался бы, как Серега, со
скрадка,  поближе  к  основной  позиции   охотиться.  И  остался  бы  там  с
простреленной головой. А так я из старшинского карабина с ним разберусь, без
всякой оптики, потому что подберусь близко. Потому что я  умный. У меня есть
солдатская  смекалка, ловкость, смелость,  силость. Что ж  ты, спрашивается,
такой умный, а не смог места для дневки получше найти, баран? Да потому, что
склон горы - это не  гостиница. Что есть  - тем и обойдемся.  Хорошо, что не
пришлось на веревке висеть.
     Похоже,  что придется  золотое детство  вспомнить  и  испачкать  штаны:
хочется зверски. А я уж думал, что из меня вся жидкость выпарилась. Сподобил
же  господь в  двадцать лет  обделаться. Да черт с ним,  все  равно никто не
видит. Вот же  мать твою так, вот так  и разэтак!  Убью гада.  Теперь  точно
убью. Стемнело бы скорей, что ли. После долгого дня неподвижного лежания мне
часа два понадобится, чтоб одубевшее тело размять. А вдруг я не смогу за эту
ночь  подъем завершить?  Нет, знаю,  что смогу. И заберусь тихо,  не стукнув
камешком, не звякнув  оружием.  Как кот, на мягких лапах подкрадусь,  выберу
позицию,  улягусь поудобней, а когда рассветет,  угляжу на близкой  соседней
горке эту сволочь и застрелю, как в тире.
     Выстрел. Почему у меня закрыты  глаза? Черт, да я же  спал! Так,  глаза
открылись,  надо же, темнеет. Вот радость.  Как же выстрел, приснилось  мне?
Нет,  точно стреляли, вон эхо  гуляет до  сих пор.  Наши  не  отвечают, тоже
верно, незачем патроны зря жечь и  голову подставлять.  Господи, сделай так,
чтоб он промахнулся, ну пожалуйста! Ну  что тебе,  жалко что  ли?  Ты же все
можешь, пусть мы и неверующие,  но все  же люди, так чего ж ты о  нас забыл?
Вот сам подумай, как же в тебя поверишь, когда тут не жизнь, а одно сплошное
дерьмо? Или все блага после смерти ожидаются? Так не пойдет, не честно это.
     Блин, как  же  все тело онемело! Тело онемело, все  осточертело,  лег я
неумело, плохо мое дело. Я поэт,  зовусь Незнайка, от меня вам всем оглобля.
Все-таки здорово,  что я уснул; во-первых, день быстрее кончился, во-вторых,
ночью  мне не до сна будет  - надо лезть на гору. Главное  дело, что  позы я
даже во  сне не изменил, а  раз так, то  не  шевелился, себя не обнаружил. А
если бы стонал или вошкался, то этого выстрела и не услышал бы. Пуля быстрее
звука летит.
     Стемнело,  можно  шевелиться.  Сначала я  попью,  много,  глотков  пять
сделаю. Нет, шесть.  Нет, все-таки пять. А через час еще пять. Вот черт,  не
слушаются ноги-руки, ладно, разработаем. Ух, какие  "мурашки" по всему телу,
больно  -  хоть ори. Чтоб тебе  повылазило,  тварь мусульманская! Ну и  все,
последняя твоя ночка на этой земле грешной, молись, собака - я уже пошел.
     Как там  медведь  в мультике про Маугли говорил: "Багира, я уже  иду, я
уже лезу!"  Вот и я так же,  уже  лезу, вернее - долез. Будем норку  искать.
Чтоб тебя! Ладони-то вдрызг разодрал, да и ногти все куда-то делись, обломал
вчистую.  То-то помню, последних  часа полтора  все  камни скользкие  пошли.
Ладно,   плевать,  сейчас  малую  нужду  справим  -  заодно  и  промоем,   и
продезинфицируем. Главное - не журчать и не шипеть. Щиплется, надо же.
     Ну, вроде устроился,  скоро рассветет. Уже  гору напротив видно, где-то
там  сволочь эта тоже для стрельбы изготовилась. Альпинист, его!.. Как же он
туда все-таки  залез, спросить  бы. А что, хорошая идея.  Как увижу, крикну:
"Погоди стрелять,  давай  пообщаемся.  Открой секрет, как  ты там оказался?"
Завяжется диалог,  глядишь, поймем друг-друга, подружимся. Простим  все друг
другу, будем в гости ходить, дружить домами и семьями.
     А вдруг их там двое или трое? Как тогда?  Совсем ты  дурак  стал, какие
двое?   Еще   скажи  пятеро!  Один  он  там,   как  морква  в   рукомойнике,
один-одинешенек. Скучно просто пацану стало, поговорить  не с кем,  потому и
стреляет.
     А что это там такое черненькое белеется, серенькое синеется? А это злой
дяденька-снайпер в камушках прячется. Вон  и  винтовочка  у него,  тряпочкой
обмотана,  чтоб не блеснул ствол  на солнце.  А  глядит он зорким взглядом в
дали  дальние, вражья морда,  хочет пули пускать, честных людей обижать.  Но
того не знает, песья харя, что я мушечку под скулу ему подвел и сейчас мозги
его  разлетятся...  Черт, глаза  слезятся. Ничего, пройдет,  полежу минутку.
Спешить мне некуда. Ну все, пора.  Сиди не сиди, а начинать надо. Вот чертов
карабин  - как жеребец лягается,  довольно неприятно моему многострадальному
натруженному плечу. И  вывихнуто плечико у бедного кузнечика, не прыгает, не
скачет он, а  горько-горько плачет он и  доктора зовет. Отпрыгался кузнечик,
жаль бинокля нет, поглядеть на  лицо, а то так  черты не разглядеть, далеко.
Только  вряд  ли  лицо  у него  осталось, моя  пуля  ему такую  пластическую
хирургию должна навести - мечта  патологоанатома. Еще разок приложиться  для
верности, что ли? Да нет, не стоит, хорошо попал.
     Все, дым сигнальный поджигаем и вниз. Мавр сделал свое дело, мавр может
уходить.  Встречай, страна, своих засланцев. О, ракета с позиции: комитет по
встрече  будет  ожидать  меня  внизу, с распростертыми объятиями, призами за
альпинистскую и стрелковую  победу и множеством пламенных  речей. Спускаться
днем, оказывается, гораздо легче, чем подниматься ночью...






        "ДВОЕ"
     Игорь с Сергеем дружили всю жизнь. Жили  в одном  дворе, ходили  в один
детский  сад,  потом учились  в  одном  классе, занимались  самбо  у  одного
тренера,  закончили один  техникум. Всегда и везде неразлучны, как братья, а
внешне  совсем  разные.  Игорь  -  черноволосый,  смуглый, спокойный молчун,
среднего роста, коренастый. Сергей -  рыжий, высокий  и худощавый. Казалось,
болтает он даже во  сне, рот у  него не закрывается ни на  секунду, а улыбка
никогда не  сходит с его  конопатой физиономии.  Многие считали  их дальними
родственниками,  да они  и сами  часто представлялись  двоюродными братьями,
чтобы  не  вдаваться в лишние  объяснения. Когда пришел срок  призываться  в
армию, все гадали: повезет и будут служить вместе, или нет? Повезло.
     Начали  они службу в  учебной части пограничных войск курсантами  школы
сержантского  состава  и,  конечно же,  на  одной  учебной  заставе. Полгода
расписанной  по  минутам курсантской жизни  пролетели как  один день - и вот
долгожданная  распределительная комиссия. Опять волнение: могут раскидать  в
разные концы огромной страны, как тогда? В  кабинет, где заседала комиссия и
куда все заходили поодиночке, их почему-то вызвали вдвоем. Начальник заставы
быстро  зачитал для членов комиссии их  тогда еще короткие послужные списки:
комсомольцы, учились  только на  "отлично"  по всем  дисциплинам,  присвоены
звания  сержантов,  специалисты  третьего  класса  по  стрелковому  оружию и
радиолокационным станциям ближней разведки, инструкторы по  рукопашному бою.
Основная  воинская  специальность  у каждого  -  начальник-оператор  станции
ближней разведки типа "Фара". А потом капитан улыбнулся и сказал:
     -  Ребята  эти  не  родственники,  но друг другу ближе  чем  родные, не
расстаются с  детства. У них даже невест зовут одинаково - Натальями.  Прошу
все это учесть при  распределении и рекомендую направить служить  вместе,  в
один отряд, как братьев.
     Так  они оказались  на Дальнем  Востоке, в нашем отряде. Шустрый Серега
быстро объяснил начальнику  инженерного отделения про их с Игорем "родство",
и опять - "служили два товарища в  однем и тем полке" - совместная служба во
второй  мото-маневренной   группе  гарнизона.  Специалистами  они  оказались
действительно   хорошими,  спортсменами  -  еще  лучше,  к  тому  же  ребята
компанейские, безотказные на любую просьбу помочь. Сергей своими шутками мог
развеселить  и покойника,  хорошо  играл  на гитаре и знал великое множество
песен.  Игорь  всех  привлекал  своим  "индейским"  спокойствием  и какой-то
большой добротой, словно был всем  сразу старшим заботливым  братом, так что
вошли они в круг  новых друзей  легко и просто. Служба в мангруппе, или  для
краткости ММГ, - не мед. Все-таки резерв первой очереди, а значит все долгие
поиски,  все   пресечения   массовых   вторжений  и   всяких  вооруженных  и
политических  провокаций  со  стороны беспокойных  соседей  -  твои. Хватало
ребятам и  бессонных ночей,  и многокилометровых переходов,  и долгих засад.
Плюс   караульная   служба,  всякие  разные  хозработы,  тренировки,  учеба,
обслуживание и ремонт спецтехники и  прочие хлопоты.  Привыкли  на что-то не
обращать внимания,  чему-то радоваться, от чего-то не сильно расстраиваться.
Как-то незаметно расчеты  их станций стали лучшими не только  во второй ММГ,
но и во всем отряде. Что интересно, никто не замечал между друзьями никакого
соревнования, соперничества. Видно, за долгие годы они уже определились, кто
кому в чем уступает. Но переживали они друг за друга крепко.
     Однажды  Сергей  стоял  дежурным, когда  группу  подняли  по  тревоге -
вторжение  на участке  девятой заставы. Как он тогда просил  подменить  его,
чтоб поехать  вместе  со  всеми!..  Группа  в  составе около  сорока человек
перешла границу, все  нарушители были  в  гражданской одежде, но без участия
спецслужб  сопредельной  стороны  явно  не  обошлось.  Толпа,  размахивающая
цитатниками вождя всех времен  и народов великого Мао,  смяла редкую цепочку
тревожного заслона и, скандируя лозунги, двинулась к зданиям  заставы, когда
подоспели  мангруппы. Что  такое щиты, резиновые дубинки и слезоточивый газ,
мы  тогда  себе не  представляли,  каски всеми отвергались  принципиально  -
зеленая фуражка должна наводить ужас на противника. Мы просто  выстраивались
цепью, закидывали за спину автоматы и теснили  живой стеной толпу обратно  к
границе. Как правило, подобные встречи заканчивались рукопашными стычками, в
которых приходилось сдерживать себя и по большей части отбиваться,  наносить
удары самим было строго  запрещено. В тот раз в завязавшейся серьезной драке
перепало многим, но Игорю досталось  по-настоящему крепко.  Четверо китайцев
выдернули из  строя  молодого солдата и  принялись  активно  мять  ему бока,
пытаясь  завладеть  автоматом.  Игорь  расшвырял  их,  как  котят,  но  пока
проталкивал  потрепанного парня внутрь  строя, получил сзади удар  камнем по
затылку.  Сильный,  увертливый и опытный в подобных стычках, он вечно  лез в
самую гущу и вот не уберегся.
     Пока  он  лечил в  госпитале  проломленную камнем  голову  и  множество
синяков и  ссадин, на Сергея было жалко смотреть. Когда привезли Игоря, он в
сердцах сказал с горечью в голосе, ни к кому конкретно не обращаясь:
     - Куда ж вы смотрели? -
     И столько было в этой короткой фразе, что многие опустили глаза, словно
почувствовав  свою личную  вину. Потом Сергей  зашел  в канцелярию, глянул в
разбитое  и  хмурое  лицо  командира группы, официально  попросил разрешения
обратиться,  но  едва попытался что-то сказать, как его  голос сорвался и он
вышел,  махнув рукой. Командир был мужик суровый, но мудрый,  поэтому Серегу
понял и во всеуслышанье, перед строем,  пообещал ему, что больше не отпустит
их поодиночке ни на один вызов.
     Тогда у всех в голове гвоздем сидело одно тревожное слово - Афганистан.
От  этого слова веяло  неизведанной романтикой, подвигами,  малопонятным, но
очень важным и  кому-то нужным "интернациональным долгом" и смертью.  Никому
не  приходило  в  голову,  что  в  прессе  не  признается  факт  присутствия
пограничников в составе ограниченного  контингента. Все  уже  привыкли,  что
официально  наши  войска  в  Афганистане  "сажают  деревья  и  чинят  мирный
трактор".  Привыкли,  как  к тому, что  на все  наши приграничные потасовки,
перестрелки  и  групповые  задержания средства массового  вещания  реагируют
меньше,  чем  на  какую-нибудь африканскую  "боевую  операцию  фронта  имени
Фарабундо Марти, в результате которой один человек погиб и повреждена машина
правительственных  войск".  Наши  сборные  подразделения  входили  в воюющую
страну, сняв пограничные знаки различия, под видом пехоты,  со своим  слабым
по армейским меркам штатным стрелковым оружием, не имея танков и артиллерии,
и  творили там  чудеса  героизма,  после  которых  распространялись слухи  о
каких-то  таинственных  "частях  спецназначения",  которые  малой  кровью  и
меньшим числом громят банды,  перехватывают караваны,  очищают от душманов и
контролируют  участки местности,  без потерь  проводят  колонны.  Почти  все
писали рапорты с просьбой отправить их в Афганистан, но  отправляли  не всех
подряд. Командиры берегли дефицитных  специалистов и молодых, необстрелянных
содат. Тем не  менее, уезжали многие и, как правило,  лучшие. Однажды пришел
черед и нашего отряда отправлять  не несколько  одиночек, а большую  группу.
Первую ММГ разделили: всех "молодых"  перевели во вторую, а оставшуюся часть
доукомплектовали   из  разных   подразделений   недостающими  специалистами,
погрузили  на платформы  технику и  тихо, без  помпы и  фанфар,  проводили в
долгий путь "за речку". Вместе с ними,  так же оставив молодых и  неопытных,
уехала  почти  вся  батарея противопехотных  минометов  "Василек"  -  самого
мощного  нашего оружия.  Оставшиеся терпеливо приняли на себя дополнительную
служебную нагрузку, понимали - не на курорт сослуживцев отправили.
     Сергей  с Игорем  тоже отписали к  тому  времени  немеренное количество
бумаг  с  просьбой отправить их на войну. Но несмотря на то, что специалисты
их класса "за  речкой" здорово ценились,  командир  группы, бывалый  офицер,
провоевавший  пару долгих шестимесячных сроков в том же Афганистане, рапорты
рвал и объяснял все просто:
     - А оно вам надо?  Если вы мало дерьма наелись, прикомандирую ко взводу
повышенной боеготовности.  Там и настреляетесь, и  набегаетесь,  так хоть за
дело и на своей родной земле.
     Как-то не вязались его слова с активной пропагандой  "помощи  афганской
революции" и "интернациональным долгом", но  ребята  тогда не задумывались -
почему? - просто чесали затылки и ждали своей очереди.
     Прошло  меньше месяца с проводов первой мангруппы и минометчиков, когда
мы  получили  горькое  известие:  подорвался  наш  бронетранспортер,  полный
десанта. Отряд  потерял сразу четырнадцать  своих  сослуживцев.  Подробности
трагедии  скоро стали  известны всем: саперы разминировали в плотном  минном
поле на подъеме узкий проход, только для одной машины. Но старые, изношенные
непосильной  работой,  движки  БТРа   не   выдержали  крутизны  подъема,   и
перегруженная машина скатилась назад. Водитель не смог удержать ее на спуске
и выскочил из ограниченного коридора. Здоровенный неуправляемый фугас рванул
под задним колесом и перевернул легкий для него БТР на крышу, убив всех, кто
был  в  десантном   отделении  и  на  броне.  Камнями  и  осколками  посекло
заползавшую следом машину минометчиков,  были убиты водитель и сидящий с ним
рядом зам. командира батареи, ранены двое  солдат из расчета  и  выведен  из
строя миномет. Бывалые офицеры только качали головами, никто не помнил, чтоб
один-единственный  подрыв причинил столько бед. Погибших  отправляли домой в
наглухо  запаянных  цинках  откуда-то из  Ташкента или Термеза, туда  спешно
улетели проводить товарищей  их  земляки  - офицеры  и солдаты. Из  каких-то
соображений секретности  родственникам не полагалось  знать,  что  их родные
погибли на чужой войне, а не на границе.
     Потери мы, конечно, несли и раньше, и  не только на войне, граница тоже
отбирала жизни,  но чтоб  вот так  сразу  и столько... Говорили об этом  все
много и долго, часто спорили, кто  виноват.  Одни винили водителя, за то что
не  справился  с машиной,  другие - "ленивых" саперов,  что не разминировали
склон полностью,  третьи - командира,  который не дал приказа высадить людей
на  опасном  участке.  Но  все споры  прекратились  после того,  как однажды
высказался Сергей:
     - Да бросьте вы, при чем тут тот или другой? Поймите, война это. Она  и
виновата. А смертей бестолковых или толковых не бывает, смерть всегда горе.
     Через некоторое время взамен  погибших и  раненых  была  скомплектована
новая  группа, пятнадцать  человек,  в пополнение  оставшимся.  От  желающих
попасть в нее отбоя  не было, все стремились  отомстить никому не  известным
духам* за  товарищей.  Попали в эту группу  и Сергей с  Игорем.  Провожавший
своих людей  командир жал каждому руку и  всем говорил "до свидания", словно
боялся  слова  "прощайте". Он был  единственный,  кто  сохранял серьезность,
остальные  веселились  и  балагурили,  словно  ехали   в  обычную  заштатную
командировку,  а  не на  полгода  в  другую страну.  Перед самой  посадкой в
машины,  он  придержал своего  взводного,  молодого  лейтенанта,  уезжавшего
старшим команды, и тихо сказал:
     - Ты, сынок, там хоть разорвись, хоть из шкуры выскочи, но пацанов этих
и себя сбереги. Жизни солдатские беречь - вот твой настоящий долг, а не этот
треп интернациональный. Ладно, говорить я  не мастер,  все  какие-то  штампы
получаются, так что удачи вам всем.
     Группа  добиралась  без  техники и  оружия,  и времени  на дорогу  ушло
немного:  самолетом  до  Ташкента,  десять   дней   на   оформление   бумаг,
переодевание,  вооружение  и  предварительную  акклиматизацию,  и перелет  в
Кабул. Афганистан  приветствовал  ребят  одуряющей  жарой,  пестротой толпы,
непонятной ре