силы  от  неутомимого  друга.  Была щенячья  радость,  когда
какой-нибудь  проклятый норматив  наконец поддавался  и входил  в "отличные"
рамки, была  гордость -  "Я  тоже  могу!" Были командиры, делающие все то же
самое, но играючи, легко и быстро, не признававшие даже оценки "четыре",  не
то  что  "тройки". У нас были самые лучшие в мире  командиры, на которых так
хотелось стать похожим!
     Учебка не  оставила о себе особо  ярких впечатлений, наверное,  потому,
что  каждый день  был  повторением  предыдущего.  Помнятся  только  какие-то
маленькие открытия и курьезы. Помню, как-то я с третьей попытки засыпался на
"Обязанностях  солдата (матроса)" из  Устава,  а  добрый отделенный напомнил
простой, но  очень  действенный метод  изучения  скучного  материала.  Метод
назывался  "Не  доходит через  голову -  дойдет через ноги или руки".  Между
делом  он рассказал,  как сам  учил Устав будучи  курсантом: книгу  на  пол,
становишься  над  ней  в  "упор лежа",  ноги  кладешь  на  спинку кровати  и
начинаешь отжиматься, пока читаешь. Я попробовал - получилось. Так  и  спать
не  хотелось,  и  материал  почему-то  быстрее разучивался. Еще  помню,  как
загремел в  группу "дроздофилов".  Была  у нас  такая, с позволения сказать,
"спецкоманда"  -  в нее направлялись  те, кто не укладывался в нормативы  по
гимнастике.  Я  однажды  расшиб себе ладонь (уснул на  ходу,  бывает же!)  и
недели полторы к турнику не подходил, а когда рука зажила, с ужасом выяснил,
что не  могу и пять  раз подтянуться. Отделенный сразу  вынес  приговор -  в
"дроздофилы"!  Неделю  кучка  несчастных  снималась  с последних пар  и  под
руководством  замполита  два  раза  по  два  часа  в   день  делала  обычную
гимнастику,  но с  табуретками  в  каждой  руке. Соответственно, недостающие
учебные  часы переносились на  "послеотбойное" время. В субботу  нам  давали
отдых -  освобождали  от плановых занятий физподготовкой, кроме  утренней  и
вечерней зарядки, а в воскресенье  - зачет по гимнастике. Если  какой-нибудь
бедолага  не  сдавал  -  "дроздофилил"  и следующую  неделю.  Мне  волшебные
табуретки помогли с первого раза.
     Так мы и  жили,  день  за  днем. Заглянешь  бывало  в календарь -  мама
родная,  как же еще долго и много служить!  А потом как-то незаметно и сразу
все  кончилось.  Просто  одним прекрасным  утром мы  прибежали  с зарядки  и
старшина, глянув на часы, сказал:
     - Сегодня мы  опять шестерочку за  двадцать восемь минут проскакали, но
так  как после завтрака мандатная  комиссия, качаться  не пойдем.  Приведите
себя в лучший вид, чтоб сияли, как новый гривенник.
     И тогда я наконец-то осознал,  что во мне теперь 65 кг сухих мускулов и
крепких  костей, в  голове  - целая  куча  намертво  вбитых новых знаний, на
плечах -  погоны  сержанта, а  на  гимнастерке -  знаки  "Воин-спортсмен  II
степени",  "Специалист  III  класса"  и  "Инструктор  по  рукопашному  бою".
Батюшки,  а  учебка-то  кончилась!   Надо  же,  а  вроде  только  вчера  все
начиналось, куда же делись эти шесть месяцев?
     Когда я вошел на слабых ногах в класс,  где заседали вершители  судеб и
дрожащим  голосом  проблеял:   "Курс...  сержант   такой-то   за  получением
направления  прибыл", - молился  всем  богам,  лишь  бы  только не  оставили
курсовым в учебке, лишь бы на границу! Какая же это жизнь, курсантов гонять?
Нет, мне бы настоящего дела, чтоб с романтикой, да побольше, побольше!
     -  Как вы  знаете,  товарищ  сержант,  -  сказал  начальник  заставы, -
отличники имеют право  на выбор при распределении.  У вас  есть  возможность
остаться курсовым командиром отделения или выбрать любой округ. Но в связи с
тем, что N-ский линейный  отряд нашего округа  в этом году  сдает московскую
проверку, а нас  просили откомандировать туда лучших  специалистов, мы хотим
предложить  вам  службу  в  этом отряде. Вы  не возражаете против  службы  в
Приморье? Можете отказаться.
     Отказаться?!  Да что я, больной? Тут же  на тарелочке с  голубой каймой
преподносят все чудеса, о  которых простой  смертный и мечтать  не  смеет: и
московская   проверка,   и   прославленный   отряд,  рекордсмен   по   числу
задерживаемых нарушителей,  и  собачий климат  с воздухом,  в  котором  воды
больше, чем кислорода, и сопки,  и  море, и абсолютно сумасшедшая природа, и
еще черт знает какие радости. Конечно, я согласился не раздумывая.
     Через  неделю  мы,  безмерно  счастливые  отличники,  ехали  в  поезде,
полностью  повторяя путь призывников: с ощущениями кота в мешке, с очередным
молчаливым сопровождающим,  с универсальным ответом на все вопросы "Доедем -
увидите", с тревогой и надеждой  в сердце, и совершенно не представляя,  что
же нас там ждет...



        "НОЧНАЯ СРАБОТКА"
     Все началось,  как  обычно: легкое потряхивание  за плечо,  тихий голос
дежурного:
     - Вставай, поехали.
     Открыл  глаза,  увидел  знакомый  до  тошноты  контур  Сашки   Чиркова,
получившего   беззатейное   прозвище   Чирок.  Cлабо   освещенное   дурацким
зелено-синим дежурным светом, усталое лицо Чирка здорово  смахивало на маску
злодея из плохой постановки. Прохрипел ему сонным голосом:
     - Какой?
     Чирок  ответил, как и  положено  отрицательному  персонажу, не оставляя
надежды на спасение:
     - Второй, а тебе бы хотелось на ворота?
     Второй участок был почти самым дальним из охраняемых  нашей заставой, а
ворота - одним из ближних.  Мне хотелось  спать и не ехать никуда вообще, но
выбора не было.
     В углу напротив возились, обувая непросохшие  сапоги, водитель машины и
водитель собаки. Получалось у них не очень хорошо,  судя по тому, как злобно
пыхтел Семка Шурупов, и тихо ругался, поминая нехорошими словами пограничную
романтику, китайцев и свою  нелегкую собачью жизнь Шуня, он же Игорь Елагин,
он  же Акбар. Так уж повелось, что на заставе почти все имели свои прозвища,
кто профессиональные (как,  например,  я  -  комтех,  командир  технического
отделения), кто просто прилипшие. У Елагина таковых было два - по кличке его
служебной собаки Акбар и по внешнему виду - Шуня;  видимо, тот, кто прилепил
ему  это  имечко, прочитал иллюстрированную книжку про Алису Селезневу,  где
нарисованный инопланетянин Шуня был  удивительно похож  на многострадального
Игоря Елагина.
     Я стряхнул  остатки сна,  вскочил и начал быстро одеваться, краем глаза
наблюдая за остальными членами тревожной  группы. По сборам я был чемпион, -
сказывались  ежесуточные  назначения  в  тревожку.   Обычно   мне  удавалось
полностью  взнуздаться  до  того,  как  остальные, спавшие, как положено  по
Уставу, одетыми, не торопясь обуются. В этот раз рекорд установлен не был, и
я  выскочил в  дежурную  комнату за  оружием в  числе последних. В общем, мы
храбро  мчались по направлению к сработавшему участку сигнализации через три
минуты  после  получения  сигнала, что  было  очень  даже  здорово, если  не
принимать во внимание зверского желания  спать, обрушившегося на  всех сразу
после погрузки в кузов нашего абсолютно нового  грузовика  ГАЗ-66,  который,
похоже, помнил еще нашествие Мамая.
     В этот  выезд  тревожная группа была, как  обычно, не в  полном составе
из-за  нехватки  людей  после   увольнения  дембелей  в  запас   и  всеобщей
измотанности народа.  Собралось нас  всего  шестеро: я, Шуня, Захар из моего
отделения  с  автоматной  фамилией  Калашников,  храбрый  водитель  Шуруп  и
начальник  заставы.  Шестым  был  пожилой  пес Акбар, который  почему-то  не
выражал   обычной  радости  поездке,  а,  грустно   свесив  уши,   лежал  на
подстеленном заботливым  Шуней старом  ватнике и смотрел куда-то  в пустоту.
Неверный свет  кузовного плафона слабо  освещал усталые лица ребят. Все были
измучены,  на каждого солдата приходилось в последнее  время  по 12-14 часов
службы  в  сутки,  на  сержанта  -  по  16-18.  Полное  занудство  и  ничего
интересного.
     Да еще зверье со своей предзимней беготней хлопот добавляет: то медведи
снуют  туда-сюда, места для  берлог разыскивают, то олени в стада сбиваются,
то вечно беспокойные кабаны... В общем, всякие  божьи  твари бегают по своим
звериным делам и постоянно  норовят залезть в сигнализацию. А мы  по  каждой
сработке - "В  ружье!" и вперед. Сегодня ночью это был первый выезд, но зато
накануне  спать почти  не  удалось -  участки  срабатывали один  за другим с
занудной  периодичностью;  набегались так,  что  к  середине  ночи  пришлось
поменять почти  всех в тревожной группе, остались только я и начальник, да и
то потому,  что  нам  деваться  некуда.  Когда садились в  машину, начальник
глянул на меня красными воспаленными глазами и невесело пошутил:
     - Приятно чувствовать себя незаменимым.
     Судя по всему, у меня видок был еще тот, наверное, в гроб краше кладут.
     Сквозь заднее стекло кабины мне было видно, как он пытается не заснуть,
сидя в тепле: то  трет  лицо,  то старается  рассмотреть  в  боковое  стекло
мелькающую  в  прыгающем  свете  фар контрольно-следовую  полосу. Шуруп тоже
старается  за себя и за  начальника  -  видно,  как  шевелятся губы,  значит
болтает без умолку. Понятное дело, отвлекается от сна,  в конечном итоге, за
наши жизни  в дороге он отвечает. Уснет - всем  хана, дорожки-то у  нас жуть
какие:  то в гору, то с горы - на каждом фланге  по  перевалу. Спать хочется
жутко, ребятки все  уже дрыхнут, даже Акбар задремал. Ничто не помогает - ни
холодный  ветер,  забирающийся под  тент, ни  тряска  машины на  бесконечных
камнях и ухабах. Но нельзя. Хотя бы кто-то один должен бодрствовать,  не дай
Бог на перевале выбьет передачу  - все, пиши пропало, будет,  как  в прошлый
раз. В конце подъема выбило скорость, а кручи такие, что грузовичишка наш на
первой пониженной передаче,  да с двумя ведущими  мостами еле спускается, не
то  что  в  гору  идет. Тормозами  машину не  удержать,  бесполезно. Шуруп с
криком:  "Прыгайте!"  из  кабины выскочил и под  переднее колесо лег, вместо
тормозной колодки. Спас он  тогда нас. Пока машина через него перелезала, да
скорость  набирала, все повыскакивали. Мне только слегка  не  повезло -  пес
Задор заартачился,  не  выпрыгнул  сразу  за хозяином, так  что пока  я  его
выбросил, да оружие схватил, скорость уже была километров 50 в час. В общем,
приземлился не совсем удачно. Так и поехали в  госпиталь вдвоем с Шурупом  -
он с трещинами ребер, а я с кучей вывихов.
     Ну  вот  и  прискакали, пора работать. Все проснулись,  поматерились  и
начали.  Мы  с  Захаром  перешли  КСП,  по  тропинке  у  самого  заграждения
пошлепали, начальник с Шуней - по дороге, Акбар нос в землю уткнул и впереди
всех  шагает.  Никого учить не надо,  все машинально  делают привычные вещи.
Аккумуляторные  фонари на  рассеивающий свет,  отпускаем на  тридцать метров
вперед  Шуню  с  собакой,  за  ним  в отрыве я с Захаром по  своей  стороне,
напротив Захара -  начальник. Как положено, каждый  осматривает свой сектор,
чтобы ничего неувиденного и  необнюханного  за ним не осталось. Все занудно,
обыденно и неромантично, не то что в кино. Прошли метров двести и тут сделал
стойку Акбар, Шуня встал, как вкопанный и выкинул правую руку в сторону, а я
увидел впереди,  напротив  собачьего  носа,  пролаз в заграждении. Фонари  в
задрожавших руках  высветили на плохо  вспаханной и  затоптанной зверьем КСП
смутные, но  явно  свежие вмятины-царапины - следы.  Такие отметины зверь не
оставляет, это сразу ясно, хотя видно плохо, даже направление движения сразу
не  разобрать,  не  говоря  о  размере  обуви и весе.  Вот  оно,  дождались,
домечтались, блин,  сейчас попрет романтика,  только разгребай! Я машинально
глянул на часы: 3.40,  через три  с минутками  светать  начнет,  это хорошо.
Начальник  даже и секунды не медлил,  сразу к следу с подветренной стороны и
на ходу:
     -  Захар, бегом к  машине, дай  связь, заслоны  - "В ружье" и с машиной
сюда.
     Захар умчался, а начальник Шуне:
     - Как след?
     - Один человек, а направление, похоже, в тыл.
     Разглядывая пролаз, я с колючей проволки ниточку синюю снял.
     Начальник мне:
     - Комтех?
     - По пролазу, похоже, точно в тыл.
     - Так похоже или точно?
     Тут мы с Шуней в один голос завопили:
     -  Да Вы  сами говорите, наверняка же знаете уже! -  а сами аж на месте
приплясываем от волнения.
     - Я-то знаю, а вы когда научитесь?
     Тоже  мне,  педагог сыскался,  нашел время! Приехали  Захар  с Шурупом,
глаза горят от нетерпения. Начальник им:
     - Ждать на месте, держать связь!
     Захар расстроился,  как будто ему в отпуске отказали.  А  мы  поснимали
свои ватники, шапки, все из карманов выкинули, начальник у меня радиостанцию
забрал, я у Шуни - сигнальный пистолет, и - бегом...
     Бежать по нашей дальневосточной тайге где попало нельзя - не пролезешь.
Так что  двигаться приходится в основном по руслам ручьев, оврагам да тропам
звериным, да и  то  где  шагом, где бегом. Тяжко  перли мы по сопкам, долго,
часа  четыре.  Помню, читал  где-то, что  гонщик "Формулы-1" теряет  до трех
килограммов  веса за  одну гонку, а  пилот  сверхзвукового истребителя -  до
десяти за  один сложный полет.  Интересно, сколько веса,  а заодно и нервов,
теряет состав "тревожки" за многочасовое преследование нарушителя? Об этом я
тогда тоже думал,  да  и о многом другом, к делу относящемся  и  не очень, а
гвоздем  сидело  в  голове одно: "Догнать!" Почему-то совсем не  думал,  как
брать будем, когда догоним, какой-то азарт чувствовал, сродни охотничьему.
     Догнали уже на рассвете, видно было все хорошо. Вырвались из кустов  на
большую поляну и увидели в дальнем конце ее маленькую фигурку в  синей робе,
наподобие той, что рабочие носят.  Фигурка метнулась вправо-влево и замерла,
изготовившись в боевой стойке. Тут что-то случилось со  временем, оно как бы
растянулось,  и  дальше  все происходило, как в замедленном кино.  Начальник
кричит: "Пускай!",  Акбар поводок рвет и  в злобе аж  заходится.  Шуня сипло
выдохнул  пересохшим  горлом  "Фас!" и  бросил поводок.  Так получилось, что
бежали мы  в небольшом отрыве:  пес, за  ним Шуня, потом я, а  мне в затылок
начальник дышит. Акбар в прыжке вытянулся, сейчас на  горле повиснет, сшибет
сильным телом и начнет рвать, катать по земле, как куклу... Не вышло. Как-то
неправдоподобно  медленно  отклонился в  сторону  человек  в синем,  коротко
взмахнул  рукой  и пролетел  мимо  Акбар,  упал  и покатился  по  земле,  не
взвизгнув.  Шуня издает  короткий крик и, не сбавляя  скорости,  мчится, как
таран. Взмах ногой -  и Шуня будто сломался пополам, рухнул на то место, где
только  что стоял этот проклятый китаец.  Я скорости  тоже  не  сбавлял,  но
приближался, словно преодолевая  сопротивление воды,  а мозг, как компьютер,
лихорадочно  работал, анализировал  стойку  противника  и выдавал  возможные
варианты  атаки. Вот уже  близко злые глаза, напружиненное тело врага... ну,
давай, кто кого! Автомат я давно двумя руками  перехватил  поудобней  и пер,
как танк, провоцировал  на  прямой удар ногой.  Есть,  купился! Пошла правая
нога  навстречу,  а мы  ее обогнем  извивом тела да с выкриком в ненавистное
лицо автоматным магазином, да на  скорости, да всей  массой тела и  оружия -
НА! Только ноги в грязных кедах кверху, да кровь из размолоченной физиономии
мне  на лицо,  одежду, оружие,  как сок из переспелого помидора. Размахнулся
было ногой  - контрольный удар в голову отвесить,  но сдержался,  понял - не
скоро встанет.
     Тут  и  подзатыльник  от  любимого начальничка  схлопотал, аж в  глазах
искры.
     - Псих, - кричит, - урод моральный! Ты ж его убил!
     Ага, убьешь  такого,  ничего  ему  не будет.  Прошла секунда,  остывать
стали,  вернулось  время  в свои  привычные  быстрые  рамки.  Тут  начальник
опомнился  и  к Шуне кинулся, я через  нарушителя  перескочил,  чтоб и своих
видеть и  его. Смотрю и как-то  холодеть начинаю - Шуня с перекошенным лицом
кривобоко  сидит  рядом  с неподвижным  Акбаром и  какие-то  странные  звуки
издает. Долго я не мог сообразить, в чем дело. Начальник кричит, трясет Шуню
за плечо:
     - Игорь, ранен? Чем тебя, ножом? Куда? Говори со мной!
     И тут я почувствовал: Шуня плачет, а Акбар мертв. Сжал зубы, перевернул
неподвижное тело китайца лицом вниз, завел руки за  спину и  связал, обшарил
одежду - нет оружия, никакого. Только потом к своим подошел.  Шуня  уткнулся
лицом в собачий бок, зарылся в шерсть, обнял тело руками и сам весь трясется
от  рыданий, словно  маленький  ребенок  от  горькой,  незаслуженной  обиды.
Начальник на  колени встал, одной рукой  Шуню по плечу гладит, другой Акбара
по голове и шепчет:
     - Ну что ж вы, ребятушки, как же вы так...
     И вид у него растерянный, в первый раз за все время, что  я его знаю. У
меня руки  опустились  и такой  ком  к горлу подкатил  -  задохнусь  сейчас.
Чувствую: и у меня слезы потекли, прямо потоком.
     Не знаю, сколько  мы  так в себя приходили, но, кажется,  долго. Первым
начальник  очнулся. Мягко  оттянул Шуню от  мертвого пса, уложил на спину  и
мне:
     - Осмотри. Обоих осмотри, чем он так Акбара?
     Глянул я  на  Шуню  -  крови  на форме  нет,  расстегнул  гимнастерку -
расплывается  здоровый синяк  на правом  подреберье, плохо дело,  но кажется
ребра  уцелели,  хотя без рентгена, конечно, не поймешь.  Подошел  к Акбару,
перевернул бережно,  как  спящего.  Нет  ран, нет крови,  только  шея внутри
похрустывает  странно и жутко. Вернулся к  начальнику,  он  над  задержанным
трудится,  в  чувство  приводит.   Тот   мычать  начал,   шевелиться,  кровь
сплевывать. Живой, гад, даром что маленький, такого ломом не убьешь.
     - Ну?
     - Шуня очухается, удар  сильный,  -  покачал я головой.  - А Акбара  он
голыми руками убил, одним ударом.
     Потом  все опять  пошло по  Уставу:  по  радиостанции доложили  кодом о
задержании,  обыскали местность, нашли все: и мешок с контрабандой, и карту,
и нож. Понадеялся, дурак, на свое ушу, что ли? Через переводчика разберемся.
Трудновато  пришлось  без акбарова нюха  шмотки разыскивать, но  нашли.  При
таких  уликах  не отвертится,  а  то мастера они  притворяться политическими
беженцами.   Хуже  всего,  что   мне  же  пришлось   этого  паразита  еще  и
перевязывать, чтоб  идти мог и кровью не  истек.  Рожу я  ему  действительно
автоматом здорово разломал, придется медикам потрудиться.
     Выходили к дороге  тяжело и долго.  Шуня Акбара  на  руках нес,  хоть и
корчился сам от сильной боли в боку. Мы молча шли рядом и только плечами его
поддерживали, а  впереди  задержанный  плелся.  Такой  вот  невеселый кортеж
получился. Дальше - просто. На дороге  ждала машина, нас замотали в тулупы и
кружным  путем  повезли  домой.  Дома  сдали  нарушителя  на  руки  врачам и
разведчикам, отписали подробные отчеты и рухнули спать до вечера.
     Вечером хоронили Акбара.  Ребята выкопали ему могилу рядом  с заставой,
на невысоком  холме, собрались все  свободные от службы. Шуня, которому было
совсем худо, завернул  друга в старый плащ и опять сам нес до могилы,  сам и
опустил туда.  Командир  собачьего отделения "компес" Сашка Сагидов в могилу
все нехитрое  снаряжение  собачье  положил, словно  воину  оружие:  ошейник,
поводок и намордник, который Акбар и не носил никогда -  ласковый он был  со
своими. А  на дубке рядом прикрепили табличку с именем, снятую с опустевшего
вольера. Молча засыпали, постояли. Потом начальник сказал неуверенно, как бы
спрашивая:
     - Отсалютуем... - и потянулся к кобуре, но Шуня взял его за руку:
     - Не надо, он этого при жизни наслушался, теперь пусть в тишине лежит.
     Поднял я тогда глаза, и увидел всех нас, как бы со стороны: не солдат и
сержантов,  не  офицеров  боевых,  через  кровь,  огонь  и  воду  сотни  раз
прошедших, а молодых пацанов, беззащитных и растерянных перед чужой смертью.
     На следующее утро, перед  отправкой в  госпиталь, Шуня отдал начальнику
рапорт с просьбой о переводе стрел