чень хорошо поработал до нас.
   Кстати? Вашего фотоаппарата я там тоже не нашел.  Когда  мы  уходили,  он
оставался на полке.
   - Может, слесарь спер?
   - Да не должен, он вроде ничего мужик.
   - Потому и спер, - с преувеличенной уверенностью  сказала  Касатонова.  -
Когда будете у него обыск проводить, я согласна быть понятой. У меня хороший
опыт.
   - Признавайтесь - прихватили свой фотоаппарат?
   - Не оставлять же мне его в квартире, залитой кровью невинной жертвы.
   - А я уж было забеспокоился, - Гордюхин облегченно перевел дух.  -  Вроде
взял, а не вернул. Ладно, обошлось и хорошо.
   - Эти снимки вам вряд ли понадобятся? - Касатонова придала своему  голосу
сложную интонацию, нечто между вопросом и утверждением, но Гордюхин  ответил
легко, не задумываясь.
   - Да, эксперт  был  со  своим  сверхмощным  аппаратом.  Думаю,  он  сумел
ухватить больше подробностей, чем ваша мыльница.  Я  ведь  и  снимал  только
потому, что не был уверен, что они с фотографом приедут.  А  раз  прибыли  в
полном комплекте, то все и  уладилось.  Как  впечатления?  Вы  ведь  впервые
исполняли обязанности понятой?
   - Крутовато для первого  раза,  но  ничего?  Спала  нормально.  Уже  есть
успехи?
   - Какие успехи, - безнадежно проговорил Гордюхин, и Касатонова,  кажется,
даже увидела, как он, сидя в своем кабинете, махнул рукой. - Следов никаких,
зацепок нет, сам никто с повинной не пришел. Остается  одно  -  искать,  как
говорится, умозрительно - не было ли врагов, не угрожал ли кто,  не  пытался
ли совершить убийство до этого случая? Ну, и так далее. Среди  своих  искать
надо - знакомые, приятели, соратники, сотрудники.
   - Женщины, - подсказала Касатонова.
   - Вы имеете в виду образцовую уборку? Вряд ли? У женщин, как мне кажется,
другой способ сведения счетов. И потом тут не месть, тут другое?  -  Передел
собственности?
   - Что-то в этом роде. На фабрике надо искать концы.
   - То есть заказное убийство?
   - Екатерина Сергеевна, - усмехнулся Гордюхин. - Где  вы  набрались  таких
слов? Как вам удается произносить  их  столь  легко  и  непосредственно?  Вы
побыли два часа понятой,  а  кажется,  всю  жизнь  проработали  в  уголовном
розыске.
   - А знаете, Николай Степанович,  если  неделю  посидеть  у  телевизора  и
посмотреть криминальную хронику? И все. Этого вполне достаточно. А ведь есть
еще  последние  известия,  репортажи  из  мест   заключения,   интервью   со
следователями, документальные фильмы, художественные сериалы, если, конечно,
их  можно  назвать  художественными?  Кто-то  настойчиво  и  целеустремленно
готовит народонаселение России к криминальной жизни? Вам не кажется?
   - Я уверен, что народонаселение России к этой  криминальной  жизни  давно
подготовлено и, кажется, даже забыло, что бывает жизнь другая  -  спокойная,
доверчивая, благожелательная? Хотите цифру, Екатерина Сергеевна?
   - Хочу! - быстро сказала Касатонова.
   - За последние десять лет,  за  годы  демократии,  свободы  и  счастливых
преобразований десять миллионов человек получили  тюремный  опыт.  Прибавьте
сюда еще столько же их детей, жен, мужей, родственников и вы получите  почти
все сто пятьдесят миллионов. А  вы  говорите,  идет  подготовка?  Подготовка
закончена.
   - А что же дальше?
   - Загляните как-нибудь? Я слышал, вы вроде как бы на пенсию решили выйти,
а? У вас теперь много времени?
   Не понравились Касатоновой последние слова участкового, не понравились.
   Что-то в них цепляло ее самолюбие, достоинство, или  же  просто  нарушало
мнение о самой себе.  Она  не  сразу  поняла,  в  чем  дело,  но,  помолчав,
догадалась - не надо бы ему произносить слово ?пенсия?, не надо бы. Она  еще
не привыкла к этому своему положению, звание пенсионерки если и не  огорчало
ее так уж сильно, то как  бы  опускало  на  землю,  ставило  на  место.  Так
примерно прозвучали для нее невинные слова Гордюхина.  Он  тоже  понял  свою
промашку и тут же попытался исправить  положение,  причем  неплохую  попытку
сделал, Касатонова не могла не отдать ему должное.
   - А вы случаем не танцевали в  балете?  -  спросил  он,  воспользовавшись
затянувшимся молчанием.
   - С чего это вы взяли? - изумилась Касатонова.
   - Там, говорят, в тридцать лет на пенсию выходят? Ведь вам не  больше?  -
наивно спросил он.
   - Ну, вы даете, Николай Степанович! - не могла не восхититься  Касатонова
столь неуклюжим, но все равно приятным комплиментом. - Как  такое  в  голову
могло прийти!
   - Ах, да! - спохватился участковый, почувствовав, что прощен. - Сейчас же
везде  на  пенсию  стараются  выпихнуть  даже  раньше  времени,  задолго  до
достижения пенсионного возраста! Видимо, в балете тот же процесс пошел,  как
выражался один краснобай.
   - Спасибо, Николай Степанович! Я вам этого не забуду. Скажите, а  вот  вы
снова были в квартире несчастного Балмасова? И  что  же,  на  этот  раз  вам
понятые не понадобились?
   - Видите ли, Екатерина Сергеевна, дело в том, что  именно  первый  осмотр
места происшествия важно закрепить юридически,  застолбить  само  событие  и
главные подробности, обстоятельства. А уж потом, когда возбуждено  уголовное
дело, когда началось следствие, понятые уже не столь  необходимы.  Не  может
ведь следователь приставить по два понятых к каждому оперу? Все должно  быть
в границах разумного. Значит, заглянете, Екатерина Сергеевна?
   - Обязательно.
   - Кстати, вам привет от следователя.
   - Напомните его фамилию? У него такая забавная  фамилия,  что  с  первого
раза запомнить невозможно.
   - Убахтин. Капитан Убахтин. Юрий Михайлович. Думаю, вам он даже  позволит
называть себя Юрой. Будет даже счастлив. Он напомнил мне, что у вас во время
осмотра  места  происшествия  мелькнула  какая-то  мыслишка,  и  вы  обещали
поделиться с ним этой мыслишкой.
   -  Вообще-то  они  у  меня  постоянно  мелькают,  -  передернула  плечами
Касатонова, но была благодарна Гордюхину за это напоминание  -  речь  шла  о
телефонных номерах, с которых звонили Балмасову в последний день его  жизни.
- С одним условием.
   - Записываю.
   -  Он  покажет  мне  список  телефонов,   которые   эксперт   увидел   на
определителе.
   - Екатерина Сергеевна! - вскричал участковый  почти  в  ужасе.  -  Уж  не
хотите ли вы подключиться к следствию?!
   - Знаете, Николай Степанович? Мыслишка-то действительно есть.
   Гордюхин только внешне был тяжеловат, неуклюж и как бы слегка туповат. Но
только внешне. Касатонова допускала, что этот облик он сам же и  придумал  -
таким ему легче было исполнять  свои  обязанности.  Люди  не  видели  в  нем
опасности и гораздо охотнее, подробнее отвечали на вопросы. А если бы он был
цепким, проницательным, хватался бы за каждое  неосторожное  слово,  взгляд,
жест? О, встретившись с таким человеком, лучше сразу  замолчать  и  навсегда
забыть все, что видел, слышал, все, что знаешь и о чем только догадываешься.
   - Значит так, Екатерина Сергеевна, - сказал Гордюхин рассудительно.  -  Я
сейчас у себя. Вы знаете, где я обитаю в рабочее время. Жду  немедленно.  Не
уйду, пока вас не дождусь.
   - На чашку кофе я могу надеяться?
   - Можете. И еще у меня пряники есть.
   -  Уговорили,  Николай  Степанович.  -  И  Касатонова  положила   трубку,
неожиданно остро почувствовав, что разговор затянулся, что в  их  словах,  и
так достаточно бестолковых, появились какие-то посторонние  мысли,  догадки,
намеки.
   Все это уводило в сторону, заставляло ковыряться в этой словесной шелухе,
искать смысл, напрягаться.  Она  предпочитала  разговоры  короткие,  четкие,
может быть, даже жестковатые. К этому ее приучило издательство - там телефон
был параллельный, один номер на несколько отделов, и  стоило  чуть  затянуть
разговор, как в дверь начинали заглядывать редакторы и делать страшные глаза
- поторопись, дескать, сколько можно болтать?!
   Зазвонил телефон.
   - Да!
   - Жива? - это был сын.
   - Местами.
   - Жизнь распахивается всеми своими красками? Звуками? Запахами?
   - Пока еще не всеми. Леша, я тороплюсь.
   - Я слышал, в твоем доме что-то случилось? По телевидению передавали.
   - Соседа убили. На третьем этаже. Как раз подо мной. Чуть наискосок.
   - Насмерть?
   - Выстрел в затылок.
   - Нашли?
   - Ищут.
   - Он же это? Владелец какой-то фабрики?
   -  Мебельной,  -  нетерпеливо  и  кратко  отвечала  Касатонова,  стремясь
побыстрее закончить разговор. Почему-то ей хотелось попасть  к  участковому,
его приглашение встряхнуло ее, вывело из какого-то оцепенения.
   - Передел собственности?
   - Похоже на то. Я видела все это, Леша? Меня  туда  затащили  в  качестве
понятой.
   - Да-а-а!? - восторженно протянул Алексей. - Ну ты  даешь!  Ну  ты  круто
начала новую жизнь. А это? Тебе не угрожали?
   - Леша! Подъезжай, поговорим. Хорошо?
   - Заметано. Я позвоню. Лады?
   - Лады, - и Касатонова положила трубку.
   Опасаясь, что телефон снова зазвонит, она быстро оделась,  протерла  очки
замшевым лоскутком, встряхнула головой,  придавая  волосам  некий  ей  одной
понятный порядок, и выскочила из квартиры, захлопнув за собой дверь.
   Спустившись на первый этаж, она  мимоходом  заглянула  в  почтовый  ящик,
убедилась, что он пуст, вышла на порог  и  остановилась,  ослепленная  ярким
солнцем. А дальше произошло то, чего она и сама не могла  себе  объяснить  -
вместо того, чтобы свернуть влево, и по сухому  теплому  асфальту  пройти  к
участковому, она свернула  направо  и  пошла  по  сырой,  разбитой,  еще  не
просохшей дорожке к тому  месту,  где  позапрошлой  ночью  стояла  машина  с
зажженными габаритными огнями.
   Ученые утверждают - если человек взял в руки совершенно незнакомую книгу,
которую он никогда не читал, и даже не видел, так вот, если он взял  в  руки
эту книгу и просто пролистнул ее, не вчитываясь ни в единое  слово,  то  вся
она до последней опечатки уже в нем. И во всех  своих  дальнейших  суждениях
он, сам того не замечая, будет уже как-то соотноситься с этой книгой, с теми
сведениями, которые в ней изложены. Поэтому есть смысл, несмотря ни на  что,
книги все-таки покупать и ставить их на полку, даже  не  читая.  Достаточно,
если вы с этой книгой десять минут посидите на диване и полистаете, не будет
никакой беды, если прочтете какую-нибудь строку, абзац или даже страницу.  И
хотя вы не сможете ничего сказать  о  ее  содержании  -  пусть  это  вас  не
огорчает: вся книга уже в вашем подсознании.
   Вот так же и Касатонова.
   Ночной хлопок раскрываемого зонтика под навесом вдруг вверг ее в какой-то
поток, в водоворот событий, в котором она барахталась, ничего не понимая, но
в то же время всеми силами стараясь в этом  водовороте  удержаться.  Она  не
могла внятно изложить свой интерес к  происходящему,  но  даже  разрозненные
впечатления, полученные за  последние  несколько  дней,  где-то  в  ней  уже
слепились в смутную картину  случившегося,  и  теперь  все  ее  усилия  были
направлены на то, чтобы эту картину как-то проявить, увидеть ясно и здраво.
   Разметавшийся на полу труп Балмасова с дырой в затылке,  из  которой  все
еще сочилась кровь, телевизионный пульт, зажатый в его  мертвой,  серой  уже
руке, полупьяный, улыбающийся  какой-то  неживой  улыбкой  слесарь,  который
играючи выставляет из проема стальную дверь вместе с рамой - чем  не  символ
нашей беззащитности? Чем не символ тщетности человеческих усилий спастись  и
защититься от обстоятельств, сооруженных вокруг нас высшими силами?
   Все это в сознании Касатоновой каким-то необъяснимым образом  соединилось
с самыми невинными, даже возвышенными, впечатлениями того дождливого вечера,
когда разноцветные окна домов  отражались  в  мокром  асфальте,  из  влажных
кустов слышался молодой смех,  а  женщина  в  светлом  плаще  и  под  темным
зонтиком легкой походкой устремилась за темный угол дома, к дороге,  где  ее
поджидала машина с зажженными габаритными огнями. И даже тургеневская строка
из наугад раскрытой книги - как хороши,  как  свежи  были  розы?  ?У  убийц,
наверно,  всегда  легкая  походка?  -  мелькнула  вдруг  мысль  случайная  и
неожиданная. Касатонова даже  глаза  закрыла,  озадаченная  этим  неизвестно
откуда пришедшим озарением.
   Стоял солнечный полдень, асфальт был сух и сер, мимо проносились  машины,
обдавая ее горячими волнами воздуха, в ста метрах  на  автобусной  остановке
толпились люди, а здесь на повороте не было ни души. И именно это  вроде  бы
незначительное обстоятельство вдруг  пронзило  Касатонову  после  того,  как
какой-то лихач, проносясь  мимо,  выругал  ее  длинным  нахальным  гудком  -
дескать, какого черта здесь стоишь?!
   - Действительно, - пробормотала Касатонова. - Мне здесь совершенно нечего
делать. Машины несутся, как угорелые, визжат, пытаясь вписаться  в  поворот,
тормозят. Но в таком случае,  почему  именно  здесь  стояла  та  злополучная
машина в тот злополучный вечер? Почему  она  стояла  именно  здесь,  если  в
пятидесяти метрах специально расширили  асфальтовое  покрытие,  чтобы  можно
было оставить машину, без  риска,  что  какой-нибудь  самосвал  царапнет  ее
своими дурными колесами?
   Касатонова осмотрелась внимательнее.
   Прямо перед ней была канализационная решетка для стока дождевой воды, для
весенних потоков, для подтаявшего снега. Касатонова  курила  и,  как  каждый
курильщик,  обладала  некими   привычками,   слабостями,   даже   хитростями
курильщика.
   Поднявшись на бордюрный камень, она внимательно посмотрела себе под ноги.
   Сделала вдоль дороги шаг, еще один, немного прошлась  и  нашла,  наконец,
нашла то место, где стояла машина. А место ей указали несколько  уже  слегка
подсохших на  сильном  жарком  солнце  окурков.  Да,  в  ту  ночь  они  были
размокшими, каплями дождя их даже вдавило в землю, но теперь  они  просохли,
окрепли настолько, что их можно было взять в  руки,  не  опасаясь,  что  они
расползутся. И вздох облегчения вырвался из  касатоновской  груди  -  окурки
были короткими, выкуренными до  самого  фильтра.  Но  что  больше  всего  ее
обрадовало - они были коричневыми. Более того, взглянув на них внимательнее,
да с близкого расстояния, да при ярком солнце, она  увидела  на  них  вполне
различимую темную губную помаду.
   Касатонова даже понюхала один из окурков,  но  нет,  кроме  тяжкого  духа
пепельницы ничего не различила. Всего она нашла пять окурков,  возможно,  их
было больше, но не исключено, что некоторые из них, выброшенные  из  машины,
упали на асфальт, и их попросту  смыло  дождевой  водой  вот  в  этот  самый
канализационный люк. Люди здесь бывали редко, и они  не  успели  еще  забить
чугунную решетку отходами своей бестолковой жизни - целлофановыми  пакетами,
раздавленными пластмассовыми  бутылками,  битым  стеклом  и  прочей  дрянью,
которой обычно забиты все подобные решетки.
   - Интересно, - протянула Касатонова вслух обычное свое словечко, не  один
раз доводившее до бешенства едва ли  не  всех  начальников,  с  которыми  ей
пришлось работать, пока не вышла, наконец, на вполне заслуженную  пенсию.  -
Инт-е-р-е-е-сно, - повторила она еще протяжнее, но на этот раз в  ее  голосе
прозвучало уже нечто угрожающее.
 
*** 
 
   Гордюхин подготовился к встрече гостьи куда более основательно, чем можно
было ожидать. Так участковые понятых не встречают, не  чествуют.  Место  ему
выделили не самое лучше, но неплохое  -  однокомнатная  квартира  на  первом
этаже, с маленькой кухней и подтекающим унитазом, к тому же окна выходили на
грохочущий машинами проспект. Но все-таки это была однокомнатная квартира, и
Гордюхин обосновался в ней всерьез и надолго.
   Едва войдя в прихожую, Касатонова издали увидела в комнате накрытый стол.
   -  Интересно,  -  протянула  она  по  привычке,   разглядывая   увешанные
инструкции, положения, плакаты. На окне висела  штора,  служебный  стол  был
накрыт клеенкой, вполне домашней клеенкой, с цветочками и ягодками. На столе
стоял чайник, две чашки,  тарелка  с  черными  пряниками  и  даже  несколько
конфет, судя по их обнаженному виду, из какого-то шоколадного набора.
   - А в холодильнике шампанское, - добавил Гордюхин,  заметив,  что  гостья
закончила осмотр помещения.
   - Вы всех понятых так встречаете?
   - Только избранных.
   - Избранные - это какие? Чем они лучше всех прочих? Отношением к делу?
   Образованием? Внешними данными?
   -  Всего   понемножку,   Екатерина   Сергеевна,   всего   понемножку.   -
Присаживайтесь. Чай? Кофе?
   - Чай.
   - Мне казалось, что вы пьете кофе.
   - Кофе я пью дома. Это целый процесс. Поджарить зерна, смолоть,  засыпать
в холодную воду? Ну и так далее. Приходите, угощу.
   - Приду, - кивнул Гордюхин. - Обязательно приду.
   - Какие новости на нашем фронте?  -  Касатонова  сама  положила  в  чашку
пакетик с чаем, залила его кипятком, бросила два кубика сахара  и,  взяв  из
тарелки пряник, разломила пополам. - Хорошие пряники, - похвалила она.
   - Чем?
   - Съедобные. Обычно пряники  подают,  когда  они  уже  окаменели.  А  эти
ничего, свежие.
   - Полчаса назад купил.
   - Так что говорит капитан Убахтин?
   - Склоняется к версии о переделе  собственности.  Балмасов,  видимо,  был
хорошо знаком с убийцей. Сам впустил его в дом, угостил виски.
   - Я этого не подписывала!
   - Во время второго осмотра, вчера? Свинтили крышку с початой бутылки.  На
крышке капельки виски, на горлышке тоже.
   - А отпечатки?
   - Никаких. Даже самого Балмасова. Это вам о чем-то говорит?
   - Говорит, - кивнула Касатонова.  -  Если  с  бутылки  стерты  отпечатки,
значит, ее держал в руках убийца, значит,  не  только  хозяин,  но  и  гость
разливал виски. Значит, сидели долго, курили, беседовали.
   - А почему вы решили, что курили? - спросил Гордюхин.
   - На пепельнице есть отпечатки пальцев? - спросила Касатонова.
   - Нет.
   - Балмасовских тоже нет?
   - Никаких.
   - Вот и доказательство. К тому же на столе зажигалка? Значит,  за  столом
был хоть один курящий.
   - Зажигалка? - удивился Гордюхин. - На столе?
   - А вы не помните?
   - Что-то было? Убахтин послал на фабрику ревизию -  проверить  финансовое
состояние, установить деловых партнеров, поставщиков, оптовиков? Ну,  и  так
далее.  Среди  них  должен  засветиться  человек,  которому  выгодно  убрать
Балмасова.
   Касатонова,  не  торопясь,  откусывала   маленькими   кусочками   пряник,
прихлебывала чай, изумленно смотрела сквозь очки на Гордюхина, поражаясь его
знаниям, опыту, проницательности.
   - Вы так смотрите на меня,  будто  вам  не  нравятся  пряники,  -  сказал
Гордюхин.
   - Пряники мне как раз нравятся, я даже подумываю, не прихватить ли мне  с
собой два-три.
   - Сколько угодно! - обрадовался Гордюхин.
   - Спасибо. Вот вы  только  что  перечислили  людей,  которым  может  быть
выгодна смерть Балмасова. Все это посторонние люди, они всего лишь партнеры?
Но ведь убийца может оказаться среди его сотрудников, вам не кажется?
   Зазвенел  телефон,  Гордюхин  поднял   трубку,   долго   кому-то   что-то
втолковывал, раздражался, начинал  заново  и,  наконец,  закончив  разговор,
положил трубку. Касатонова, занятая своими мыслями, не  слышала  ни  единого
слова, но когда Гордюхин вышел  на  кухню,  она  увидела,  все-таки  увидела
хитрая баба, как, возвращаясь, он мимоходом взглянул  на  себя  в  маленькое
зеркало,  прикрепленное  к  стене  в  прихожей,  поправил  волосы,  подвигал
плечами, расправляя на себе китель.
   А что его расправлять, тесноват был китель для гордюхинского  тела,  явно
тесноват.
   - Так на чем мы остановились? - спросил он.
   - Я осмелилась  предположить,  что  убийца  может  обнаружиться  и  среди
ближайших сотрудников Балмасова.
   -  Вполне  может,  -  легко  согласился  Гордюхин.   -   И   эта   версия
отрабатывается, и эту возможность Убахтин предусмотрел.
   - А еще не исключена личная неприязнь, - Касатонова  осторожно  подводила
Гордюхина к своей версии.
   - Екатерина Сергеевна? - Гордюхин помялся. - Я вижу, пряники  понравились
насто