и,  не  отрицает,  что
была в квартире Балмасова в ночь убийства.
   - В вечер убийства, - механически поправила Касатонова.
   - Это имеет значение? - Убахтин, как человек,  славно  поработавший,  как
человек довольный своей работой, откинулся на спинку стула и  поглядывал  на
Касатонову с этакой снисходительностью, доброй, сочувствующей,  но  все-таки
снисходительностью к ее неопытности, слабости, может  быть,  даже  некоторой
бабьей глуповатости. А вот этого Касатонова не любила. Более того -  терпеть
не могла и всегда находила возможность поставить наглеца на место.
   - Как?! Вам, следователю, безразлично время, когда совершено убийство?! -
изумлению Касатоновой не было предела.
   - Видите ли, дорогая Екатерина Сергеевна, - Убахтин оттолкнулся, наконец,
от спинки стула и положил руки на стол. - Это,  конечно,имеет  значение.  Не
спорю. Но на фоне других фактов, неоспоримых и суровых, некоторыми побочными
обстоятельствами можно и пренебречь.
   - Вы знаете о том, что Юшкова была любовницей Балмасова?
   - Знаю. Как и то, что потом в качестве любовницы выступала дочь Юшковой.
   Смена поколений, как говорится. Мать подготовила  достойную  замену.  Но,
видимо, где-то  не  совладала  с  собственными  страстями.  Бывает.  Видимо,
поддали они с Балмасовым в тот вечер, может быть, даже хорошо поддали? И вот
результат.
   - А откуда у нее пистолет?
   - Знаю, знаю я про этот пистолет, - Убахтин махнул большой своей  ладонью
так выразительно, что лица Касатоновой коснулась, кажется, волна воздуха.  -
Сам Балмасов по  глупости  своей  и  самонадеянности  этот  пистолет  вручил
юшковской дочке. А мать нашла. И рванула к Балмасову выяснять отношения. Чем
кончилось это выяснение, вам известно.
   - Я все поняла, - обреченно проговорила Касатонова, потупив глаза. -  Вам
просто нужен убийца.
   - Что?!
   - И вы готовы этот ярлык  нацепить  на  кого  угодно?  Вам  срочно  нужен
убийца. Для отчета.
   Касатонова прекрасно понимала, что несет полную чушь, но в  то  же  время
сознавала, что эта чушь, во-первых, задевает Убахтина за  живое,  лишая  его
спокойствия и здравости, а во-вторых, имеет жесткую, скрытую логику, которую
вот так сходу опрокинуть  невозможно.  А  если  учесть,  что  это  абсурдное
обвинение произносит женщина, которая сама кое-что сделала для  разоблачения
убийцы, то нет ничего удивительного в том, что следователь попросту  потерял
дар речи.
   - Мне нужен убийца?! А на фиг?! На фиг?!
   - Для отчета, - чуть слышно проговорила Касатонова, не поднимая глаз.
   - На фиг?!
   - Чтобы получить повышение.
   - На фиг?!
   - И вам повысят зарплату, - Касатонова не поднимала головы и не  смотрела
на Убахтина, словно бы стесняясь  его  корыстолюбивых  устремлений,  которые
только сейчас вдруг ей открылись.
   - Ни фига  себе,  -  обессиленно  произнес  Убахтин,  чуть  изменив  свой
возглас.
   - Вот вы говорите - отпечатки  остались?  -  Нет!  -  Убахтин  поводил  в
воздухе указательным пальцем из стороны в сторону. - Отпечатки  -  это  ваше
достижение, Екатерина Сергеевна! А мои достижения  в  другом.  Я  установил,
откуда пистолет, я установил мотив? Вам известен мотив?
   - Известен.
   - Он достаточно убедителен?
   - Достаточно.
   - Вы видели ее дочь?
   - Видела.
   - Разговаривали с ней?
   - Немного.
   - И что?
   - Красивая девочка.
   - Эта красивая девочка не сомневается в том, что ее мать  -  убийца.  Вам
это известно?
   - Да. Но показания родственников не имеют значения.
   - Кто сказал вам такую глупость? Имеют! Если родственники  оправдывают  -
да, их мнением можно пренебречь. А если родственники обвиняют? - То вы уж  и
счастливы?
   - Да! Я смеюсь и заливаюсь!
   - Часто случается, что для обвинений у них не меньше оснований,  чем  для
оправданий. У родственников. И если уж вы отрицаете их оправдания, найдите в
себе мужество пренебречь и их обвинениями.
   - Екатерина Сергеевна! Что вы несете?!
   - Не знаю, Юрий Михайлович,  не  знаю?  -  Касатонова  подняла,  наконец,
голову и посмотрела Убахтину в глаза. - Я не говорю, что не верю,  я  говорю
иначе - мне не верится, что это сделала Юшкова.
   - Почему?! - взревел Убахтин.
   - Потому! - ответила Касатонова, понимая всю бестолковость своего ответа.
   - Как тогда понимать мою разгромленную квартиру? А охота за  снимками?  А
сгоревшие книжные склады моего сына?
   - А почему бы вам не спросить об этом у своего сына? Может  быть,  оттуда
ниточка тянется? Может быть, ваш сын запутался в платежах, авансах, арендах?
   Это вам не приходило в голову?
   - Приходило.
   - И что?
   - Ничего.
   Касатонова и сама не  могла  разобраться  в  своих  ощущениях.  Она  лишь
поймала себя на том, что ей почему-то нестерпимо хотелось оправдать  Юшкову,
доказать ее невиновность. Может быть, за этим стояло простое  бабье  желание
уязвить Убахтина? Нет, тут она могла ответить себе совершенно  твердо  -  не
было у  нее  такого  желания.  С  каждой  минутой,  проведенной  в  кабинете
следователя Касатонова все сильнее ощущала что-то большое и громоздкое,  что
ворочалось в ее сознании и раздражало своей неопределенностью.
   Что это было?
   Сомнение?
   Или наоборот - уверенность?
   - Екатерина Сергеевна, - взяв себя в руки, Убахтин заговорил  негромко  и
рассудительно. - Давайте проговорим то, что нам известно. Балмасов некоторое
время жил с Юшковой, достаточно долго, лет пять не меньше. Это  много,  люди
за это время вполне  способны  внутренне  породниться.  Это  и  произошло  с
Юшковой. Но Балмасов вдруг бросает ее  и  уезжает  в  Турцию  с  дочкой.  Он
испортил  девочку  алкоголем,  наркотиками,  роскошью,  заразил  собственной
порчей. Это достаточный мотив, чтобы пустить пулю в лоб?
   - Достаточный, - согласилась Касатонова. - Но пуля была пущена в затылок.
   Мне Юшкова сама об этом сказала.
   - Она вам сказала, что выстрел был сделан в затылок?!  -  Убахтин  приник
грудью к столу, будто готовился к прыжку, будто  услышал  нечто  такое,  что
переворачивало всю картину преступления.
   - Сказала, - кивнула Касатонова.
   - Сама?
   - Ну, - Касатонова не понимала вопросов Убахтина, все о чем они говорили,
казалось ей очевидным.
   - Без всякой подсказки с вашей стороны?
   - Она сказала в том смысле, что вот пуля в затылке, тело в морге?  Ну,  и
так далее.
   - Сама сказала?
   - Ну, да, да! - с легким раздражением подтвердила Касатонова.  -  Что  из
этого следует?
   - Из этого следует, что она сама и всадила пулю в балмасовский затолок! -
веско отчеканил Убахтин. - Откуда ей известно, что пуля в затылке, а  не  во
лбу?
   - Она могла по телевизору увидеть,  услышать,  -  неуверенно  проговорила
Касатонова.
   - Не-е-ет! - Убахтин опять поводил  указательным  пальцем  из  стороны  в
сторону. - Всю информацию об убийстве для телевидения давал я сам! Лично!  И
никто другой! И сознательно, вникаете?  сознательно  внес  ошибку,  впрочем,
можете назвать это ловушкой - я везде, всем и на всех уровнях  говорил,  что
Балмасов застрелен  выстрелом  в  сердце.  И  телевидение  по  всем  каналам
сообщило - пуля в сердце. И вдруг моя ловушка сработала! Вдруг  моя  ловушка
захлопнулась! Я все время ждал -  с  какой  стороны  появится  информация  о
выстреле в затылок! И дождался! Юшкова! Именно она первая сказала -  пуля  в
затылке. Вопросы есть?
   Касатонова  помолчала,  причем,  скорбно  помолчала,  как  бы  огорченная
бесчувственностью следователя, грубостью  его  мышления,  подозрительностью.
Потом горестно вздохнула, осторожно подняла глаза.
   - Они ведь прожили вместе столько лет, Юрий Михайлович.
   - Ну и что?
   - Она могла почувствовать.
   - Это как? - не понял Убахтин.
   - Чувства могли ей подсказать, что Балмасов убит выстрелом в затылок.
   - А что, так бывает? - удивлению Убахтина не было предела.
   - И очень часто.
   - Если она такая чувствительная? - Убахтин не  знал,  чем  закончить  эти
слова, - если она такая чувствительная? То какого черта поперлась той  ночью
к Балмасову?
   - Сердцу не прикажешь, - смиренно ответила Касатонова.  -  Кстати,  а  вы
нашли пистолет?
   - Нет. Она говорит, что выбросила его.
   - Вот видите.
   -  Что  видите?!  Что  видите?!  Убийца  сумел   избавиться   от   орудия
преступления! Значит, все продумала заранее! Значит, готовилась! Значит, все
осуществила сознательно!
   - А вы уж и рады.
   - Не понял?!
   - Разбиты человеческие жизни? А вы веселитесь.
   - Не понял?! - Убахтин обессиленно откинулся на спинку стула и  уставился
на Касатонову белыми от бешенства глазами.
   - Вы считаете, что это справедливо?
   - Что справедливо? Что?!
   - Все, - чуть слышно обронила Касатонова.
   - Милая дамочка! В мою задачу не входит поиски справедливости. Если уж на
то пошло, мне это глубоко безразлично.
   - Оно и видно.
   - Мне по барабану, кто прав, а кто виноват! Кто кого соблазнил, кто  кому
не доплатил, кто чья дочь, а кто чей любовник! Моя задача простая и унылая -
найти  убийцу.  И  я  нашел.  А  что  касается  справедливости,  гуманности,
терпимости и прочих прекрасных качеств человеческих, то для  них  есть  суд.
Вот суд пусть и решает, кто прав, а  кто  виноват.  Не  мое  это  дело.  Мне
говорят - дайте убийцу. Я говорю - возьмите, вот он. И делайте  с  ним  все,
что хотите! Моя задача выполнена.
   - Конечно, - кивнула Касатонова. - Всем нужен убийца.  И  вы  этих  убийц
поставляете в необходимом количестве.
   - Боже! Какую чушь вы несете, Екатерина Сергеевна! Хотите? Хотите, Юшкова
при вас, вот сейчас, сию минуту подтвердит все свои показания?
   - Хочу, - прошептала Касатонова.
   - Хорошо!
   Убахтин нажал неприметную кнопку на своем столе и через некоторое время в
дверях появился щуплый паренек в зеленоватой форме, с косо сидящей на голове
фуражке, со сдвинутой набок пряжкой ремня.
   - Юшкову сюда!
   Конвоир вышел, осторожно прикрыл за  собой  дверь  и  тут  же  послышался
грохот удаляющихся шагов - сапоги на  парнишке  тоже,  похоже,  были  не  по
размеру.
 
*** 
 
   Несмотря на всю бессмысленность возражений Касатоновой, продиктованных не
столько многозначностью фактов, сколько  обычной  женской  логикой,  которая
если и не идет поперек мужской, то где-то рядом,  в  стороне,  что-то  в  ее
словах зацепило следователя, заставило его если не усомниться в  очевидности
той картины преступления, которая сложилась в папке уголовного дела, то хотя
бы еще раз взглянуть на эту картину. Видимо, не все подробности преступления
в сознании Убахтина стыковались без зазоров и накладок. И его что-то смущало
в этом убийстве.
   - Если Юшкова сказала, что Балмасов убит выстрелом в затылок, -  медленно
проговорил  Убахтин,  -  значит,  она  там  была.  Юшкова  была   на   месте
преступления.
   - Она этого и не отрицает.
   - Да, не отрицает.
   - Я сама ее видела выходящей из дома.
   - Что?!
   - Я же вам говорила - ее машина ждала. С включенными габаритными огнями.
   Как раз за нашим домом.
   - Время? - сипловато спросил Убахтин.
   - Что-то около одиннадцати.
   - Вечера?
   - Разумеется.
   - А по заключению экспертов убийство произошло около десяти вечера.
   - Эксперты могут и ошибиться, - невозмутимо произнесла Касатонова.
   - Если они ошиблись на час в одну сторону, или на час в  другую  сторону,
это не меняет сути происшедшего.
   - А в чем суть происшедшего?
   - Убит человек. И Юшкова имеет к этому прямое отношение. Я допускаю,  что
она была не одна, но то, что она тоже приняла участие в  печальных  событиях
того вечера, для меня совершенно бесспорно.
   Наступило молчание.
   Касатонова  и  Убахтин  продолжали  мысленно  перебирать   известные   им
обстоятельства убийства, примеряя их к Юшковой, как  примеряет  портной  еще
незаконченный пиджак, удлиняя его, укорачивая, приметывая рукава,  воротник,
снова их  отрывая,  снова  прикладывая,  добиваясь  совершенства,  добиваясь
правильной стыковки.
   - Я, кажется, знаю, где пистолет, - неожиданно проговорила Касатонова. Но
теперь ее взгляд был направлен скорее внутрь самой  себя  -  она  изумлялась
собственным словам.
   - Так, - крякнул  Убахтин  и  невольно  осел  на  своем  стуле.  -  Я  не
ослышался, Екатерина Сергеевна?
   - Не знаю? Но я, кажется, знаю, где нужно искать пистолет.
   В этот момент раскрылась дверь и вошла Юшкова. Следом за  ней  в  кабинет
опять просочился конвоир и вопросительно посмотрел на Убахтина.
   - Подождите в коридоре, - сказал он. - Минут пятнадцать.
   Юшкова  выглядела  осунувшейся,  лицо  ее  без   подкрашивающих   средств
выглядело сероватым, но, в общем, спокойным, даже  какая-то  терпеливость  в
нем просматривалась, как бы жалея следователя, она согласилась  уделить  еще
немного времени его бестолковым вопросам.
   - Садитесь, - сказал он, показав на стул.
   - Здравствуйте, -  Юшкова  увидела,  наконец,  Касатонову.  -  Мои  слова
сбываются.
   - Какие?
   - Если вы помните, я что-то сказала  о  вашей  неотвратимости.  Когда  вы
приносили повестку. Я тогда сравнила вас с шумным духом.
   - Было, - кивнула Касатонова.
   - Случайные слова часто оказываются самыми верными. Ваша повестка  так  и
не пригодилась. Не успела я воспользоваться  приглашением.  Юрий  Михайлович
опередил меня и сам заявился в мою квартиру.
   - Изменились обстоятельства, - смешавшись, сказал  следователь.  -  Елена
Ивановна? Есть несколько вопросов. Не возражаете?
   - А мне позволено возражать?
   Юшкова села на стул в сторонке, закинула ногу на ногу, осмотрелась.
   - Тогда начнем.
   - Сигареткой угостите, Юрий Михайлович?
   - Прошу, - Убахтин вышел из-за стола, протянул Юшковой пачку  сигарет,  и
когда она взяла одну, поднес зажигалку. - Может быть, это не столь роскошные
сигареты, как те к которым вы привыкли, но, как говорится, чем богаты, тем и
рады.
   - Ваши дороже, - сказала Юшкова.
   - А ваши в доме убитого.
   - Как я понимаю, разминка закончилась?
   - А она и не  начиналась,  -  Убахтин  почему-то  сделался  раздраженным,
причем, Касатонова даже не заметила перехода - что-то в словах Юшковой, в ее
поведении его зацепило, что-то вывело из себя, но  что  именно  понять  было
невозможно. - Несмотря на тщательную  уборку,  которую  проделал  убийца,  в
квартире Балмасова обнаружены отпечатки ваших пальцев.
   - Я была в этой квартире.
   - Отпечатки пальцев обнаружены на пульте, зажатом в руке Балмасова.
   Мертвого Балмасова. Значит, это совсем свежие отпечатки. Отпечаток вашего
пальчика мы нашли на кнопке выключения телевизора. То есть,  он  возник  там
уже после смерти Балмасова.
   Юшкова затянулась  и,  выпустив  дым  к  потолку,  продолжала  сидеть  не
проронив ни слова.
   - В связи с этим вопрос? Вы были в квартире Балмасова в ночь убийства?
   - Была.
   - Вы видели Балмасова живым?
   - Видела.
   - Вы видели Балмасова мертвым?
   - И мертвым тоже видела.
   - Это вы убили его?
   - Нет.
   - А кто?
   - Не знаю. Но я уверена, что вы найдете убийцу. Его следы в ваших руках.
   - Не сомневаюсь.
   - В вашем доме был пистолет?
   - Да, его подарил Балмасов моей дочери.
   - Где сейчас этот пистолет?
   - Я его выбросила.
   - Почему?
   - Чтобы не было соблазна пустить в дело.
   - А такой соблазн был?
   - Скажем так - посещал. Как и каждого нормального человека.
   - Вы считаете, что пустить пистолет в дело - это нормально?
   - Я говорила о желании  пустить  его  в  дело.  Так  вот  желание  -  это
нормально.
   - Но вы подавили в себе искушение?
   - Да нет, все было гораздо проще, - Юшкова глубоко затянулась,  раздавила
окурок о пепельницу. - Я опоздала.
   - Куда вы опоздали? - терпеливо спросил Убахтин.
   - Опоздала пустить его в дело.
   - А намерение было?
   - Не твердое, не окончательное? Но что-то такое корячилось в душе.
   Знаете, какие слова за последние дни зацепили меня  больше  всего?  Когда
дочь спросила, сколько мне светит? Она не сомневается в том, что это я убила
Балмасова.
   - Я тоже не сомневаюсь, - сказал Убахтин без выражения.
   - Вам по должности положено, вам убийца нужен.
   Убахтин молчал некоторое время, вертел шариковую ручку на столе,  смотрел
в окно, потом, наконец, повернулся к Касатоновой.
   - Екатерина Сергеевна, может бы, вы хотите задать какой-нибудь вопрос?
   - Скажите, Елена Ивановна? Балмасов? Каким  он  был  при  жизни?  Неряха,
грязнуля, шалопай, пижон, этакий джентльмен?  -  Последнее,  пожалуй,  ближе
всего к действительности. Но, сами понимаете,  это  касалось  только  манеры
поведения, манеры одеваться, манеры  общения.  Вообще  это  касалось  только
манер. И не более того. По сути своей он  остался  тем,  кем  был  всегда  -
торгаш.
   - И второй вопрос? Вы сказали, что были у него в тот вечер?  Зачем  вы  к
нему приходили?
   - Хотела поговорить о дочери.
   - Поговорили?
   - Да.
   - Разговор получился?
   - Нет.
   - Перед тем, как прийти  к  нему?  Вы  позвонили?  Предупредили  о  своем
приходе?
   - Да, конечно. Я ведь должна была убедиться, что он дома, что он хотя  бы
откроет мне дверь.
   - Вы делали уборку в его квартире? Я имею в виду ту самую ночь?
   - Да.
   - Зачем?
   - По привычке, - Юшкова усмехнулась. - Вы  хотите  другого  ответа?  Могу
ответить иначе? Я делала уборку, чтобы скрыть  следы  своего  пребывания.  О
пульте не подумала. Мое упущение. Следы всегда остаются, да?  -  повернулась
она к Убахтину.
   - Совершенно с вами согласен. У меня больше вопросов нет. Пока нет.
   Убахтин нажал неприметную кнопку на столе, вошел конвоир и увел Юшкову  в
камеру.
   - Что скажете, Екатерина Сергеевна?
   - Мне кажется, ей нравится быть арестованной, подозреваемой, обвиняемой.
   - Не понял? - Убахтин вскинул клочковатые брови.
   - Юрий Михайлович!  Такая  уж  это  редкость?  Человеку  иногда  нравится
переносить страдания, особенно,  если  они  незаслуженны.  Он  этим  как  бы
укоряет остальное  человечество,  или,  скажем,  ближнее  свое  окружение  -
смотрите, дескать, как вы несправедливы, как вы низки и злобны! Ну,  что  ж,
пейте мою кровь,  наслаждайтесь  моими  несчастьями,  но  не  дождетесь,  не
дождетесь от  меня  ни  стона,  ни  плача.  И  о  пощаде  просить  не  буду.
Спохватитесь, ужаснетесь, да будет поздно. И тогда уж имейте дело  со  своей
совестью,  перед  ней  оправдывайтесь,  перед  ней  кайтесь  и  выпрашивайте
прощения! Может быть, высшие силы вас простят, может быть,  но  это  уж  без
меня, без меня. Мне кажется, у Юшковой сейчас примерно такое состояние.
   Убахтин долго молчал, в упор рассматривая Касатонову, не то удивляясь  ее
проницательности, не то огорчаясь наивности.  Потом  тяжко  вздохнул,  будто
проделал непосильную умственную работу.
   -  Для  того,  чтобы  впасть  в  подобное  состояние,  дорогая  Екатерина
Сергеевна, надо обладать? надо обладать? - Ну? Ну?  -  торопила  следователя
Касатонова,  словно  ожидая  от  него  слов   важных,   может   быть,   даже
окончательных.
   - Для этого надо обладать невиновностью. Только  невинный  человек  может
заняться таким вот самоистязанием.
   - Вы не допускаете? - А разве не при вас  она  только  что  призналась  в
совершенном убийстве?
   - Я как-то этого и не заметила, - растерянно проговорила Касатонова.
   - Видите ли, дорогая  Екатерина  Сергеевна?  -  Перестаньте,  пожалуйста,
называть меня дорогой Екатериной Сергеевной!
   - Простите. Больше не буду. Я не мог предположить, что? - И  об  этом  не
надо.
   - Хорошо. Мне  кажется,  что  Юшкова,  как  человек  впервые  совершивший
убийство, внутренне, может быть, даже на уровне подсознания,  пытается  уйти
от всех подробностей, от воспоминаний, связанных с преступлением.  Некоторые
в этом достигают столь больших успехов, что искренне не помнят  совершенного
ими же накануне вечером. Она готова  признать  многое  -  что  была  в  доме
Балмасова, признает, что был пистолет, но потом она его  куда-то  выбросила,
признает, что с Балмасовым хорошо выпили в  тот  вечер,