е  под  темным  зонтиком,  легко  и
невесомо, почти не касаясь мокрого асфальта, пропорхнула за угол и  скрылась
из глаз? Касатонова пристроилась на краешке дивана, а перед  ней  в  креслах
сидели Гордюхин и Алексей. Видя что она задумалась,  они  молча  поглядывали
друг на друга, стараясь не производить слишком громких звуков.
   - А вы никак собрались здесь ночевать? - Касатонова, наконец,  вспомнила,
что в комнате она не одна.
   - Жизнь заставила, - ответил Алексей.
   - По-моему, мы этот вопрос уже обсудили, - добавил Гордюхин.
   - А где же пряники?
   - На кухне. Принесть?
   - Вы при оружии? - спросила Касатонова.
   - Даже с запасной обоймой.
   - Это прекрасно!
   - Что прекрасно? - не понял Гордюхин.
   - Здорово, когда у человека что-то есть в запасе! Обойма,  кошелек,  дом,
женщина? Да?
   - Вот тут я с  тобой  полностью  согласен!  -  подхватил  Алексей.  -  Ни
добавить, ни убавить.
   - Странная  у  вас,  однако,  логика  Екатерина  Сергеевна,  -  проворчал
Гордюхин, задетый, видимо, тем перечнем, который огласила Касатонова. - Если
ваш список продолжить, то  можно  дойти  и  до  запасной  совести,  запасной
морали, можно? - Нужно! - воскликнула Касатонова. - Что же в этом плохого! -
ее снова охватило куражливое настроение и она готова  была  отстаивать  вещи
сомнительные,  рисковые,  отстаивать  с  единственной  целью  -  поддразнить
тугодумного участкового.
   - Ну, знаете ли, - пробормотал он смятенно. - Так можно далеко зайти? - И
не выйти! - подхватил Алексей.
   - Это и  есть  женская  логика,  -  произнес  Гордюхин,  найдя,  наконец,
достойное объяснение  словам  Касатоновой,  объяснение,  которое  никого  не
обижало, никого не задевало.
   - Вам знакома  женская  логика?  -  Касатонова  изумленно  посмотрела  на
Гордюхина. - Поделитесь, Николай Степанович!
   - Поделюсь, - согласился Гордюхин. - Но сначала нам надо определиться. Мы
с Алексеем ночь проводим здесь? Я правильно понимаю?
   - Правильно, - сказал Алексей. - Думаете,  могут  нагрянуть?  -  спросила
Касатонова.
   - Зачем об этом думать, -  Гордюхин  пожал  округлыми  плечами.  -  Такое
возможно? Возможно. Значит, надо принять меры. Вот и все.
   - Так, - Касатонова на  минуту  задумалась,  окидывая  взглядом  комнату,
которая все еще пребывала в разгромленном состоянии, пустующий книжный шкаф,
стопки книг на полу. - Я буду спать на диване. Николай Степанович, вы ляжете
на раскладушке. Ты,  Леша,  расположишься  в  креслах.  Вопросы?  Замечания?
Дополнения?
   - Меня беспокоит судьба пряников, - напомнил Гордюхин.
   - Сейчас мы ими займемся. А пока задерните, пожалуйста,  штору.  Начинает
темнеть.
   - Вот это правильно, - согласился Алексей.
   Через пятнадцать минут стол был накрыт, чай заварен,  пряники  ссыпаны  в
глубокую тарелку, а Касатонова, Алексей и  Гордюхин,  расположившись  вокруг
низкого журнального столика, приступили, наконец, к чаепитию.
   - Так что там у вас с женской логикой,  Николай  Степанович?  -  спросила
Касатонова. - Обещали? Выполняйте.
   - Да нет никакой женской логики, - махнул пряником Гордюхин. -  По  одним
законам живем.
   - А ты, Леша? - спросила Касатонова.
   - Ну, что сказать, если не логика, то ее особенности, конечно, есть.
   Капризность, неустойчивость в суждениях, готовность принять  любую  точку
зрения, если ее высказывает человек, приехавший на мерседесе, а если он  еще
и хорош собой, ростом где-нибудь  за  сто  восемьдесят,  прилично  одет?  То
вообще полный отпад. Женщина  убежденно,  искренне  и  самоотверженно  будет
отстаивать любую глупость, если она накануне сделала новую прическу,  надела
новые туфли, побывала на берегу моря и вернулась  с  загаром.  То  есть,  ее
суждения полностью зависят от самочувствия, от того, как она выглядит, с кем
в данный момент беседует. И она будет  искренне  уверена  в  какой-то  своей
никому не ведомой правоте, в чем бы эта правота не заключалась. Если все это
имеет какую-то связь с логикой, то я связи не улавливаю. Нет ее.
   Касатонова молча прихлебывала крепкий горячий чай, откусывала от  пряника
маленькие кусочки и смотрела  в  пространство,  которое  простиралось  между
двумя мужчинами - она как бы не видела ни одного, ни другого.
   - Заступитесь, Николай Степанович, - обратилась она к Гордюхину.
   - Трудная задача, Екатерина Сергеевна.
   - То есть, вы согласны с Алексеем?
   - Может быть, формулировки жестковаты, но по сути? Он недалек от истины.
   Мне так кажется.
   - Все, что сказал Алексей - полная чушь. Он говорил  не  о  женщинах,  он
говорил о своей подружке. Да, Леша? - участливо спросила Касатонова.
   - Во всяком случае, моя подружка, как ты ее называешь, в эту схему вполне
укладывается.
   - А когда она в нее уляжется еще место остается?
   - Да, небольшое такое тепленькое местечко.
   - Как ты говоришь ее зовут? Эсмеральда?
   - Арчибальда, - Алексею не понравились слова матери и он посерьезнел.
   - Вот видишь, Лешенька? Когда только что ты топтался по  мне  ногами,  по
моему самолюбию, по моей гордыне? Все было хорошо и справедливо. Но когда  я
осмелилась чуть-чуть с тобой не согласиться? Ты посуровел. Ты  заметил,  как
посуровел?
   - Я посуровел, когда ты перешла на личности.
   -  Ну  и  чем  же  я  затронула  твою  красавицу?  Я  усомнилась   в   ее
достоинствах?
   Ничуть. Ты же в моих усомнился. И сказал мне это в глаза. А  я  продолжаю
пить чай и улыбка блуждает на моих устах. Делаю вывод - женщины лучше держат
удар.
   - Нет, мама, - улыбнулся Алексей. - Это ты лучше держишь удар.
   - Спасибо, сынок. Но я  продолжу.  Женская  логика  все-таки  существует,
Николай  Степанович.  И  выражается  она  не  в  капризности  и  бесконечной
уверенности в какой-то своей,  никому  не  ведомой  правоте,  как  выразился
недавно один из участников нашего разговора? Да, Леша?
   - Внимательно слушаю тебя, мама.
   - Согласитесь, Николай Степанович, интуиция у женщин выше.
   Результативнее. У меня нет никакого криминального опыта, но я  подсказала
следователю Убахтину, что отпечаток пальца  убийцы  надо  искать  на  пульте
управления телевизором.
   - Согласен, было дело.
   - И сейчас, вот только сейчас я поняла, чем  отличаются  снимки,  которые
сделали  вы,  от  снимков,  которые  через  три  минуты  сделал  убахтинский
фотограф.
   - Неужели?! - восхитился Гордюхин.
   - Да, Николай Степанович, да. И если у нас зайдет  об  этом  разговор,  я
выдам эту тайну. Но продолжу. Давайте согласимся,  что  мир,  в  котором  мы
живем - это мир мужчин, они хозяева жизни. А наша сестра на подхвате.  Мы  -
лакеи, прачки, уборщицы в доме, который называется мир. А  лакеям  позволено
поступать по своей, лакейской, низкой,  корыстолюбивой  логике.  Мы  хитрим,
изворачиваемся, лукавим точно  так  же,  как  это  делают  все  лакеи  мира.
Глядишь, что-то обломится, что-то удасться урвать, пока хозяин  отвлекся  со
своими высокими гостями.
   - В этом что-то есть, - согласился Гордюхин.
   - В этом правда жизни, а не что-то, -  поправила  Касатонова.  -  Поэтому
женщины  расчетливее,  или  скажем  иначе  -  бережливее.   У   них   меньше
возможностей,  они   зависимы.   Мы   можем   надеяться   только   на   свою
предусмотрительность, мы больше обстоятельств принимаем в  расчет,  для  нас
важны тон, жест, взгляд, громкость голоса, цвет галстука, запах лосьона.  Мы
наматываем на ус все, чем мужчина может легко и безнаказанно  пренебречь.  Я
внятно выражаюсь?
   - Вполне, - кивнул Гордюхин.
   - Часто все эти мелочи оборачиваются большей раскованностью в поступках.
   Как у детей? Я слабее, значит, мне можно. Мне это можно, потому  что  все
равно отвечать тебе. И так далее. Некоторые называют это капризностью?  Нет,
это нечто совсем другое. Это попытка уравняться, встать с  колен,  как-то  о
себе заявить.
   Леша, ты со мной согласен?
   - Как ни странно? Да.
   -  Последние  события  в  нашем  доме,  печальные   события,   неожиданно
подтолкнули меня к мысли? Женщины по жизни  незаметнее,  они  как  бы  более
замаскированы.
   - Интересно! - Гордюхин уловил в словах Касатоновой нечто знакомое, может
быть, просто привычное словосочетание. - Насчет  маскировки  я  не  подумал,
честно говоря.
   - Нет-нет, Николай Степанович. Я говорю о другом.  Не  о  маскировке.  По
жизни мы  менее  заметны.  Основные  поступки  совершают  все-таки  мужчины.
Совершено убийство? Конечно, это сделал мужчина. Угнана машина? То же самое.
Сделано открытие? Даже вопросов не возникает. Вот  пример?  Вы  подходите  к
подъезду и спрашиваете у старушки? Кто-нибудь заходил в дом?  Нет,  отвечает
бабуля, никто не заходил. А  заходила  женщина.  Но  бабуля  ее  в  упор  не
увидела, если, конечно, на ней не было шляпы в перьях.
   - Вывод? - спросил Алексей.
   - Мы живем на другом уровне. На более тонком.  Не  буду  уточнять,  какой
уровень главнее. Это неважно. Повторяю,  мы  живем  на  ином  уровне,  более
тонком.
   Отсюда иная логика поступков. Иное понимание  событий,  а  часто  -  иные
выводы.
   - Вы намекаете, что убийца - женщина? - спросил Гордюхин, которого трудно
было сбить с толку  изящными  рассуждениями.  Жизнь,  прожитая  среди  людей
чреватых, настороженных и  готовых  в  любой  момент  выкинуть  какой-нибудь
невиданный доселе фортель, приучила Гордюхина  во  всех  самых  замысловатых
рассуждениях видеть нечто простое и очевидное, более того,  он  считал,  что
кроме простого и очевидного в мире и  нет  ничего.  А  если  что-то  кажется
непонятным и запутанным, то это может означать только одно  -  его  пытаются
обдурить, ему пудрят мозги и вешают лапшу на уши.
   Услышав вопрос, Касатонова оборотила к Гордюхину изумленный свой  взор  и
некоторое время рассматривала гостя с нескрываемым восхищением. И не нашлась
ответить ничего, кроме коротенького словца:
   - Да.
   Их разговор в этом месте прервался, поскольку резко  и  даже  с  каким-то
раздражающим напором прозвенел звонок. Алексей сидел к аппарату ближе других
и поднял трубку.
   - Слушаю, - сказал он  с  некоторой  расслабленностью,  почти  с  ленивым
равнодушием. - Говорите.
   Но тут же выражение его лица, поза, жесты резко  изменились.  Он  подался
вперед, глаза его заметались по комнате, время от  времени  в  беспомощности
останавливаясь то на Касатоновой, то на  Гордюхине,  словно  он  нуждался  в
помощи, но еще не решился, к кому из них обратиться в первую очередь.
   - Да? Понял? Все понял? Когда? А сейчас? Уже?! Понял! Буду! Буду! Буду!
   Обессиленно положив трубку на аппарат, он откинулся на  спинку  кресла  и
закрыл глаза. Ни Касатонова, ни Гордюхин не мешали  ему  в  борьбе  с  самим
собой, ни о чем не спрашивали, не торопили с разъяснениями.
   Наконец, Алексей распрямился, широко открытыми,  но,  похоже,  невидящими
глазами осмотрел комнату, скользнул, не задерживаясь, взглядом по матери, по
Гордюхину, нервно хихикнул.
   - Докладываю, - решился он произнести первое слово. - Пожар потушен.
   - Это хорошо, - кивнул Гордюхин. - Пожарам нельзя давать полную волю.
   Иначе все может сгореть.
   - А все и сгорело.
   - Но мы-то уцелели.
   - А это уже не имеет большого  значения.  Я,  во  всяком  случае,  сгорел
полностью. Хотя в таких случаях говорят, что не сгорел, а погорел.
   - Ну, ладно, -  сказала  Касатонова  неожиданно  спокойным,  отстраненным
голосом. - Ты в порядке, даже не поседел. Выкладывай.
   - Сгорели мои книжные склады, - сказал Алексей. - Все три.
   - В разных концах города? - уточнил Гордюхин.
   - Нет, они рядом стояли. Собственно, какие склады? Три железных гаража.
   Они пустовали, машин у хозяев уже не было по разным причинам. И я снял их
в аренду под склады.
   - Может, замыкание? - предположил Гордюхин, чтобы произнести хоть  что-то
утешительное.
   - Да? - удивился Алексей. - Докладываю? Электричество не было подключено.
   Надобность такая не возникала. Поскольку все работы проходили  при  ясном
свете дня. И второе? Вспыхнули все три гаража одновременно.
   Некоторое время  все  молчали,  осмысливая  случившееся,  потом  поморгав
глазами,  как  бы  стирая  с  них  картины  страшного  пожарища,  заговорила
Касатонова.
   - Вообще-то, книги горят очень трудно? Они почти не горят. Тем  более,  в
пачках.
   - Это как? - не понял Алексей.
   - Если в этих гаражах загорелось со стороны ворот,  то  выгорело  два-три
ряда книг, не больше. Книги не столько горят, сколько  тлеют,  -  продолжала
Касатонова. Достаточно выбросить из гаража эти два-три ряда тлеющих книг?  И
все. Остальные в неприкосновенности.
   - Тогда я еду, - Алексей вскочил и бросился  в  прихожую.  -  Я  пообещал
ребятам, что буду через пятнадцать минут. Может, и в самом деле хоть  что-то
осталось.
   - Постой, - сказал Гордюхин. - Я с тобой.
   - Одна я здесь не останусь, - поднялась с дивана и Касатонова.
   - Неужели это их ответ? - выглянул из прихожей Алексей.
   - Чей? - спросила Касатонова, явно лукавя, явно притворяясь непонимающей.
   - Твоих приятелей! Пожлобилась пленочку отдать - получай фашист гранату!
   - Разберемся, - успокаивающе произнес Гордюхин. - Во всем разберемся,  ни
один вопрос не оставим без ответа.
   - Вы, главное,  не  забудьте  запасную  обойму!  -  нервно  выкрикнул  из
прихожей Алексей. - Без запасной обоймы там делать нечего. Верно говорю?
   - Верно, но преждевременно. А по сути все  правильно.  Заверяю  -  обойму
взял. К неожиданному повороту событий готов.
   - Вы сколько раз обязаны в воздух стрелять, прежде чем на поражение?
   - По обстоятельствам, - Гордюхин был непробиваем. - Бывают случаи,  когда
в воздух вообще лучше не стрелять. Мне пока не приходилось вот так уж  сразу
и на поражение, не приходилось. Прижмут суровые обстоятельства? Ну,  что  ж,
будем принимать решения.
   - Удачи вам! - крикнул Алексей уже с площадки. И хотя была в  его  словах
издевка, нотка пренебрежения, Гордюхин легко пропустил ее мимо ушей. Человек
потрясен, взволнован, может быть, даже разорен, надо  ему  дать  возможность
выплеснуться. Если же он стремится выплеснуться не просто так, а на  другого
человека, ну, что ж, рассуждал Гордюхин, стерпим. Его больше  всего  утешало
то, что Касатонова вела себя куда сдержаннее и мужественнее, нежели ее сын.
   - Позвольте, Николай Степанович, вашу руку, - проворковала  она,  догоняя
Гордюхина на лестнице. - Так редко можно встретить в жизни что-то надежное и
непоколебимое? - Неужели это относится ко мне?!
   - Неужели я выразилась недостаточно внятно?
   - Понял, - кивнул Гордюхин, - Вопрос можно?
   - Валяйте!
   - Вы в самом деле знаете убийцу?
   - Иногда мне так кажется.
   - А что вам мешает назвать имя преступника тому же Убахтину?
   - Деликатность.
   - По отношению к кому?
   - К убийце, к кому же  еще!  -  фыркнула  Касатонова.  -  И  потом?  Есть
некоторые сомнения. И их становится все больше.
   - Женская логика срабатывает?
   - Она самая, Николай Степанович, она самая.
   Когда они вышли на крыльцо, опель-кадет Алексея уже стоял рядом, а сам он
сидел за рулем и нетерпеливо махал рукой - садитесь же уже, наконец!
 
*** 
 
   Маленький,   верткий   опель-кадет,   проскальзывая    между    машинами,
действительно  за  пятнадцать  минут  преодолел   расстояние   от   квартиры
Касатоновой до пустоватого  двора,  где  располагались  злополучные  гаражи,
арендованные Алексеем. Когда машина въехала во двор, сразу стало  ясно,  что
малой кровью Алексею отделаться не удастся. Все три гаража  были  распахнуты
настежь, внутри тлели книги, а  из  пожарных  машин,  остановившихся  совсем
рядом, мощные струи воды били прямо внутрь, затапливая не только первые ряды
книг, но и вообще все пространство внутри этих железных коробок. Едва увидев
эту картину, Алексей в ужасе закрыл глаза. То, что  не  удалось  бы  сделать
огню, с успехом проделала вода - книги наверняка были безнадежно испорчены.
   Едва ли не все жители трех домов, выходящих окнами во двор,  высыпали  на
балконы, приникли к окнам, некоторые не поленились спуститься вниз и плотным
кольцом стояли вокруг, получая, по всей видимости, неизъяснимое  наслаждение
от всей той кошмарной картины.
   - Суду все ясно и понятно, - пробормотал Алексей. - Книг больше нет.
   - Может внутри что-то осталось? - предположил Гордюхин.
   - Вряд ли? Смотрите с каким напором поливают? Там уже и огня-то  нету,  а
они знай льют! А температура! Крыши шипят!
   - Может остановить?
   - Пусть, - Алексей безнадежно махнул рукой. Он еще что-то хотел добавить,
еще что-то порывался пояснить Гордюхину,  но,  обернувшись,  участкового  не
увидел. Видимо, тот отошел в сторонку.
   Из всех трех гаражей валил густой чад, вонь горелой бумаги, водяной пар.
   В стекающих из железных коробов струях воды плавали  черные  слои  пепла.
Красные пожарные машины стояли рядом и беспрерывно опорожняли громадные свои
баки, стремясь, видимо, уехать отсюда  налегке,  чтобы  заполнить  их  водой
свежей и холодной.
   - Это все твои книги? - спросила Касатонова у Алексея.
   - Половина моих - это точно.
   - Хорошие книги?
   - Твердые обложки, прошитые переплеты,  бумвенил,  супера,  -  перечислял
Алексей достоинства своего товара.
   - А авторы?
   - Нормальные авторы, раскрученные. С другими я и не связываюсь.
   - Ценная литература?
   - По двадцать, двадцать пять рублей за штуку можно было спокойно брать.
   Касатонова слушала совсем не те ответы, на которые надеялась,  и,  поняв,
что разговора не получается, замолчала.
   - Все равно жалко, - сказала она. - Но не смертельно. Жизнь продолжается.
   - Разве это жизнь? - усмехнулся Алексей.
   Касатонова уже хотела  что-то  ответить,  как  вдруг  почувствовала,  что
кто-то осторожно касается ее руки.  Взглянув  вниз,  она  увидела  мальчика,
который дергал ее за руку, робко пытаясь привлечь к себе внимание.
   - Тебе чего? - спросила она.
   - Вот, - мальчик протянул  что-то  небольшое,  темное,  что  в  полумраке
нельзя было и разглядеть.  Механически  взяв  и  повернувшись  к  свету  фар
пожарной машины, Касатонова  увидела  коробочку  от  фотокассеты.  Она  была
совсем легкая, похоже пустая.
   Касатонова осторожно отковырнула мягкую крышечку, заглянула  внутрь.  Там
лежала бумажка. Вынув ее и развернув,  она  прочитала  написанные  печатными
буквами два слова - ?Вопросы есть??.
   - Что там? - обеспокоенно спросил Алексей.
   Касатонова молча отдала ему бумажку.
   - Суду все ясно и понятно, - повторил Алексей, едва взглянув на послание.
   - Мы ведь об этом уже говорили, да?
   - Я его найду, -  без  выражения,  буднично  сказала  Касатонова.  -  Вот
увидишь - я его найду.
   - Кого?
   - Убийцу. Он плохо себя ведет.
   - Людей убивает? - поинтересовался Алексей.
   - И это тоже. Где Гордюхин?
   - Слинял, наверно.
   - Нет, он не может слинять.
   - Почему?
   - Не тот человек.
   - Ты его так хорошо изучила?
   - Достаточно.
   - Ну-ну, - улыбчиво протянул Алексей. - А знаешь, мне ведь  и  за  гаражи
платить придется.
   - Убийца заплатит. За все.
   - И за товар?
   - Конечно.
   - Он наверно состоятельный?
   Изумленный взор Касатоновой, в котором метались  красные  отблески  огня,
был ему ответом.
   - Я конечно извиняюсь, -  проговорил  Алексей  смятенно.  -  Пойду  поищу
Гордюхина. Он, наверно, все-таки где-то здесь. А вот и он.
   Подошел Гордюхин, посмотрел на Касатонову, на Алексея, что-то  про  себя,
видимо, понял.
   - Есть новости?
   Касатонова молча  протянула  ему  записку.  Гордюхин  прочел  ее,  сложил
пополам и сунул в карман.
   - Это для Убахтина, - пояснил он. - А я  тут  пока  то  да  се,  проделал
небольшую работу - переписал все машины, которое сейчас  стоят  во  дворе  и
рядом.
   - Зачем? - не поняла Касатонова.
   - На одной из них приехали вот эти, - он  постучал  пальцем  по  карману,
куда сунул записку.
   - И что, технически можно их вычислить? - изумленно спросила Касатонова.
   - Конечно. Если отсечь все машины, вла