слабонервных.

С места поднялся молодой человек, в котором Дубков узнал скандального
репортера "Московского комсомольца". Держа в руке диктофон, он обратился к
Мячкову:

- Евгений Владимирович, в книге "Бездна" автор в положительных тонах
описывает установление диктаторского режима в нашей стране. Более того, он
рисует диктатуру и диктатора-мессию как панацею от всех бед, которые на нас
обрушились с наступлением демократии. Не кажется ли вам, что мы слишком
много заплатили за демократию, чтобы откатываться назад к диктатуре?

- Спасибо за вопрос, - сказал Мячков, улыбаясь одними губами. - Я
постараюсь дать не ответ на него, а анализ происходящего, с тем чтобы ответ
на ключевой вопрос книги каждый себе дал самостоятельно. - Он помолчал,
словно собираясь с мыслями, затем тряхнул головой и заговорил тихим
вкрадчивым голосом. - Итак, сначала о демократии. Что вы подразумеваете под
этим термином? Если возможность кричать на улицах и в СМИ, что президент
свинья, или публиковать факты казнокрадства, то у нас, безусловно,
демократическое государство. Потому что нынешний режим в отличие от
прежнего, коммунистического, прекрасно понимает, что караван идет, даже
если собаки лают. Но имеется ли у нас главный показатель демократии,
свободный рынок? То есть равные для всех условия ведения бизнеса. Имеются
ли у нас средства контроля за государственными финансами? Имеется ли у нас
независимый парламент, который не покупается и не продается? Имеется ли у
нас Конституция, отражающая интересы общества, а не семейных кланов?
Возможны ли у нас нефальсифицированные выборы? Может ли рядовой россиянин
добиться соблюдения своих конституционных прав? Пусть каждый честно ответит
самому себе на эти вопросы. Не вслух. Про себя.

Мячков сделал паузу и выжидательно посмотрел на зал. Аудитория слушала с
интересом и не выказывала желания вступать в полемику. Все, о чем говорил
оратор, было прекрасно известно каждому. И каждый подспудно понимал, что на
пути демократии в России создана такая стена, в сравнении с которой весь
прежний советский аппарат подавления - детская игрушка. И в то же время
сущность каждого протестовала против ликвидации иллюзий, навеянных внешними
признаками того, что называлось демократией.

- А теперь, - вновь заговорил Мячков, - пусть каждый даст себе ответ на
второй вопрос. А нужно ли нам эту систему менять, или лучше оставить все,
как есть? - Он помолчал несколько секунд, словно давая аудитории подумать,
а затем продолжил: - И наконец, ответьте себе на третий вопрос: какими
методами это можно изменить, а какие не дадут результатов.

Время Мячков рассчитал таким образом, что Дубков, как и все остальные, не
имел возможности подумать и выискать аргументы, опровергающие основные идеи
"Бездны", или найти хотя бы какие-нибудь доказательства пользы существующей
формы правления. Он мысленно похвалил представителя "Бездны" за удачное
построение схемы полемики, а точнее, воздействия на аудиторию, и встал.

- Милостивый государь, - иронично заговорил Владимир Иванович, - должен
признаться, что ваши вопросы исключают альтернативу в ответах, но... - он
обернулся и обвел взглядом аудиторию, - вся положительная основа диктатуры,
описанной в книге, и государственность диктатора зиждятся на его высоких
моральных качествах. Где гарантия, что, получив неограниченные возможности
в управлении государством, он не трансформируется в нынешнего президента?
Ведь сегодняшний правитель в восьмидесятые годы представал перед нами не
менее нравственной фигурой. А что было потом, мы все видели.

На лице оппонента отразилось полное понимание опасений Дубкова. Он даже
кивнул головой.

- Очень хороший вопрос. Спасибо.

- Всегда к вашим услугам, - саркастически бросил Владимир Иванович и сел на
место.

- Итак. Из вопроса следует, что отсутствие демократии в стране
безоговорочно признается уважаемым... - он вопросительно посмотрел на
Дубкова.

- Владимир Иванович, - поклонился, не вставая, Дубков.

- ...Владимиром Ивановичем, - закончил фразу Мячков. - Теперь относительно
гарантий. Посмотрим ретроспективно на события в нашей стране. Вспомним май
1999 года. Если вы не забыли, в стране имел место государственный переворот
по латиноамериканской модели, хотя внешне все выглядело как очередная смена
правительства. Я говорю по латиноамериканской, потому что власть была
захвачена семейным кланом. Даже пресса использовала термин "Семья", как
будто речь шла о клане Самосы или Стресснера. В течение двух недель в руках
Семьи оказались практически все финансы государства. Казна, источники ее
пополнения (я имею в виду государственные монополии). Центральный банк,
Сбербанк и так далее. Со стороны населения не было ни малейших признаков
протеста. В этой связи я позволю себе зачитать одну цитату из книги, на
презентации которой мы присутствуем.

Он взял со стола книгу, полистал страницы и, найдя нужное место, начал
читать: "Приход диктатора, а точнее, его замена была исключена в силу
созданной режимом системы управления государством, поскольку захват
финансов в стране, где все продаются и покупаются, где политические партии
и общественные движения являются не чем иным, как коммерческими
структурами, торгующими своими голосами в парламенте, означал такую
непоколебимость семейного клана, которой еще не знала мировая история.
Казалось, что новая форма диктатуры установилась на долгие годы. Однако,
как это иногда бывает даже в самых просчитанных и управляемых исторических
процессах, вмешался фатум. Начались стихийные волнения населения. То тут,
то там возникали стихийные очаги сопротивления. Их подавляли, но они
возникали вновь. Начиналась социальная цепная реакция".

Мячков закрыл книгу и посмотрел на Дубкова:

- Я не заметил гарантий, - сказал Владимир Иванович, сохраняя
саркастический тон.

- Очень жаль, - не менее саркастично ответил Мячков. - Очень жаль, что вы
не поняли, что при любой форме правления вы не получите никаких гарантий,
если не создадите их сами. Только правильная реакция масс, и нас с вами в
том числе, может быть гарантией того, что нас не будут очередной раз тыкать
мордой в дерьмо.

- Мы это уже слышали от большевиков, - крикнула с места какая-то
эксцентричная дама. - Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой.

- Ну! И разве они в этом были не правы? А теперь разрешите мне сказать
несколько слов о книге. - И не дожидаясь, когда президиум ответит
согласием, Дубков встал и вышел вперед, повернувшись лицом к залу. -
Уважаемые дамы и господа, граждане и товарищи! Я внимательно изучил
социально-политические концепции, изложенные в "Бездне", и пришел к
следующему выводу. При этом сразу же оговорюсь, что автор выступал с
либеральных позиций, и я не отметил в книге ни одного абзаца, который можно
было бы расценивать как давление на читателя или навязывание ему своей
точки зрения. Итак, к какому же выводу я пришел? Вывод неутешительный.
Население нашей страны (мне не хочется употреблять слово народ) делится на
три психологические группы. Первая - это интеллектуальная элита,
составляющая примерно полтора процента населения нашей страны. Это люди,
которые понимают, что происходит, и не вмешиваются в политические события.
Вторую можно условно обозначить термином "быдло". Это категория людей,
втайне считающих себя либеральной интеллигенцией, придерживающихся
принципов демократических свобод и которой легко манипулировать при помощи
жупела коммунистической угрозы. И третья группа - это недочеловеки, которым
в прошлом вставили в психику программу в виде ненависти к буржуям и
которыми манипулируют политические бизнесмены, именующие себя коммунистами,
патриотами и прочее и прочее.

По залу пронесся ропот. Люди автоматически прикинули, к какой части
населения относится каждый из них, и восприняли данную градуировку как
личное оскорбление.

- Господа! Не обижайтесь, - засмеялся Дубков, - я, как и большая часть
присутствующих, отношусь к категории быдла. И я сам не придерживаюсь данной
точки зрения. Я только позволил себе открытым текстом интерпретировать один
из постулатов, изложенных в "Бездне". - Произнеся заключительную фразу, он
сел на место, победно поглядывая на президиум.

Мячков на мгновение задумался, а затем заговорил жестким, резким тоном:

- Позволю себе заметить, что терминология, обозначающая три основные группы
русского народа, введена не автором, а уважаемым господином, который
почему-то не представился. Мы отвергаем эти термины, так как от них веет
менталитетом, присущим той категории людей, которая называется быдлом.

Мы себя таковыми не считаем. Но уважаемый оратор правильно подметил деление
нашего народа на три группы, исходя из их менталитета. Вспомним, что
творилось в стране в течение семи десятков лет правления коммунистов. И тем
не менее значительная часть населения желает их возвращения. Эта та часть,
которая в силу личных качеств не смогла занять нишу в новом обществе. Они
заслуживают сочувствия. Мы более десяти лет смотрели на то, что вытворяли
коммунисты, именующие себя демократами, либералами, социалистами и так
далее. Мы скатились к семейному правлению государством и приватизации
государства и всего народа семейным кланом. Однако значительная часть
населения готова признать их власть. Обратимся сейчас не к политике и не к
экономике. Обратимся к морали. К нравственному уровню указанных групп
населения. Мы видели все смертные грехи, совершаемые обоими режимами:
убийства, воровство, растление молодежи, отданной на откуп наркомафии. Что
еще нужно увидеть вам, чтобы вы отвергли тех и других? Ответ на этот вопрос
я оставляю вашей совести, господа и товарищи...

С места поднялась дама, излучающая целый спектр эмоций.

- Господин Мячков, - заговорила она прерывающимся от волнения голосом, вы
обвиняете нас в безнравственности. Да, да! В безнравственности. Но в книге,
которую вы представляете и защищаете, высказывается масса безнравственных
постулатов. Ваш диктатор широко использует смертную казнь в борьбе с
преступностью. Или, как он выражается, с "отбросами преступного мира".
Казньэто месть преступнику. А тот, кто мстит, ставит себя на один уровень с
тем, кому мстит. И в этом смысле казнь - жертва на алтарь самых темных
наших инстинктов. Мы исчерпали всякое право на казнь.

Мячков понимающе кивнул головой и, дождавшись момента, когда дама села на
свое место, ответил:

- Я с вами согласен во многом. Мы действительно исчерпали право на казнь.
Но преступный мир так не считает. Он казнит ежедневно десятки и сотни
людей. Кроме того, я с вами полностью согласен относительно мести. Мстить
кому бы то ни было дело безнравственное. Но здесь имеет место не месть.
Ска-ясем, если бешеная собака загрызает человека, после чего ее
пристреливают, значит ли это, что ей мстят за человека, которого она
загрызла? Нет и еще раз нет. Просто устраняется объект, представляющий
опасность для людей. Объект, который на практике доказал свою опасность. Вы
можете сказать, - его тон стал саркастичным, - что человек имеет больше
прав, чем собака. Возможно это и так. Но ведь результат один и тот же.
Смерть. Вам будет легче, если ваш сын погибнет от руки пьяного отребья, а
не от клыков бешеной собаки? Мне нет.

С места встал бородатый интеллигент "меньшевистской наружности".

- Господин философ, - саркастично обратился он к Мячкову, - главный герой
"Бездны", которого автор изобразил в виде мессии, подобно Робин Гуду
отнимает у богатых собственность. Правда, он не раздает ее бедным, а отдает
в руки государства, чтобы продать тем же богатым. Это ведет к
благоденствию. Но это в книге. Неужели вы не понимаете, что в жизни это
приведет к гражданской войне? Мы ведь это уже проходили. Спасибо.

- Очень важный вопрос, - с удовлетворением кивнул Мячков.-Спасибо вам.
Вопрос этот важен потому, что господа Чубайс и Гайдан вот уже много лет
пытаются внушить нам мысль, что возвращение обществу украденной у нее
собственности приведет к гражданской войне. Обратимся к ретроспективе. Я не
настаиваю на правильности своей точки зрения, но, изучив массу документов о
гражданской войне в России, я пришел к выводу, что она имела место не по
причине экспроприации крупной собственности. Причина была в том, что,
во-первых, большевики экспроприировали всю собственность. И крупную, и
среднюю, и мелкую. Но и это не было главной причиной. Главная причина была
в том, что они намеревались экспроприировать жизни целых классов людей. И
людям пришлось защищать уже не собственность, а право не быть
расстрелянными в овраге или в подвалах ЧК. В книге же нет ни малейшего
намека на физическую ликвидацию какого-либо класса или даже социальной
группы людей, за исключением части криминального мира. - Он помолчал, со"
бираясь с мыслями, а затем продолжил:Когда Гайдан запугивает нас
гражданской войной как следствием передела собственности, он прекрасно
знает, что для возникновения такого социального явления, как гражданская
война, необходимо, как минимум, иметь две противоборствующие стороны,
вооруженные не только винтовками, но и идеей, готовые истреблять друг
друга. Возникает вопрос: кто с кем будет воевать? Вы хотите сказать, что
если у Абрамовича отобрать "Сибнефть", а у Потанина "Норильский никель", то
население разделится на две большие группы людей, возьмет в руки оружие и
начнет истреблять друг друга? Одни для того, чтобы вернуть эту
собственность ее прежним владельцам, а другие, чтобы ее не возвращать? Я
сомневаюсь, что даже в этом зале, наполненном, как я убедился, идейными
демократами, найдется хоть один, кто согласится с оружием в руках защищать
право Абрамовича на "Сибнефть". Или Березовского на его многочисленные
компании. Вам самим-то не смешно?

- Дорогой товарищ! Простите за старорежимное обращение, - обратился к
Мячкову молодой человек в очках и потертом костюме. - Насчет передела
собственности с вами можно согласиться. Но вот во что нельзя поверить, так
это в диктатуру с человеческим лицом.

- Человеческое лицо - это главное, чего нам не хватает, - засмеялся Мячков.
- Социализм с человеческим лицом у нас не получился. Некоторые теоретики
утверждают, что такого в природе вообще быть не может. Не знаю. Но ведь и
строительство капитализма с человеческим лицом мы тоже уже прошли. Не
получается, - развел он руками. - Сейчас проходим непонятно что, но
человеческое лицо и тут явно не просматривается. Может быть, попробуем
диктатуру? В порядке эксперимента.

Он посмотрел на часы и встал.

- К сожалению, я вынужден вас оставить. Но на прощанье хочу рекомендовать
вам сделать одну вещь. Подумайте хорошенько и ответьте себе честно на
следующие вопросы. Кому следует бояться диктатуры, описанной в "Бездне?
Какие ваши интересы она затрагивает? Чем она вам грозит и что вы теряете?
Ведь все достижения "либеральной революции" она вам оставляет. Та же
свобода говорить что вздумается. То же право заниматься бизнесом. Причем
она гарантирует вам в бизнесе защиту от криминала. То же право выезжать за
рубеж, когда вам вздумается. Словом, все то же, за исключением беззакония,
которое терзает наше общество уже не один год.

С этими словами Мячков встал и, слегка поклонившись, вышел из зала. Все
оставались на своих местах. Завязалась горячая дискуссия. И только Владимир
Иванович Дубков незаметно выскользнул из зала и направился за Мячковым.
Следуя за ним по пятам, он вышел из гостиницы и увидел, как последний
садился в белую "Волгу".

- Володя! - вдруг послышалось сзади. - Ты что здесь делаешь в столь поздний
час? - Перед ним, поигрывая ключами, стоял его коллега из отдела
скандальной хроники.

- Послушай, Пузырь, ты очень занят? - спросил Дубков.

- Ну, вообще-то... - задумчиво произнес Пузырь. - А что?

- Давай-ка проследим вот за этой "Волгой", - таинственным голосом предложил
Дубков.

- Есть жареный материал? - деловито осведомился Пузырь, который знал, что
по скандальности политические статьи Дубкова бывают похлеще, чем его
репортажи, и что главный редактор платит ему по высшей таксе. - В соавторы
берешь?

- Заметано, - поспешил заверить "скандалиста" Дубков, не отрывая взгляда от
"Волги", в которой сидел Мячков. - Поехали.

Через десять минут Дубков убедился, что "Волгу" Мячкова сопровождает не
только он. За ними неотступно следовала иномарка темно-синего цвета, в
салоне которой находились трое мужчин. Заметил это и Пузырь.

- За ним или за нами? - спросил он, кивком головы указав на иномарку.

- За ним, за ним, - успокоил его Дубков. - Мыто на хрен никому не нужны.

- Ну, ты-то, может, и не нужен, - засомневался "скандалист", - а вот на
меня многие зуб имеют.

"Волга" Мячкова свернула в подворотню высокого дома. Пузырь притормозил
машину и позволил иномарке проследовать за "Волгой". Затем остановился и
выключил двигатель.

- Ты что? - зашипел на него Владимир Иванович. - Поезжай за ними!

- Спокойно, доцент! - сказал Пузырь с превосходством профессионального
подглядывальщика за чужими секретами. - Дальше пехом.

Он откуда-то вытащил кинокамеру и вылез из машины. Дубков последовал за
ним, решив довериться профессиональному опыту скандального хроникера.
Крадучись вдоль стены, они проследовали во двор, где Мячков уже загнал свою
машину в "ракушку" и теперь вешал замок. Они резко нырнули за ряд гаражей,
расположенных в одну линию, и приблизились к Мячкову.

Из иномарки вышли трое и подошли к Мячкову.

- Господин Мячков? - вежливо осведомился один.

- Чем могу служить? - также вежливо ответил вопросом на вопрос Мячков.

Ответа не последовало. Удар кулака опрокинул Мячкова на землю, после чего
все трое начали бить его ногами.

Первой реакцией Дубкова было движение, свидетельствующее о том, что он
собирается вскочить из-за гаражей и броситься на помощь, но Пузырь, более
опытный в таких делах, вцепился в него мертвой хваткой, шипя, как змея:

- Ты профессионал или кто? Наша задача наблюдать, а не вмешиваться!

Не разделяя точку зрения коллеги, Владимир Иванович все же вырвался бы из
его объятий, но в это время во двор на большой скорости въехал
микроавтобус. Из него, как горох, высыпались вооруженные люди, которые без
звука окружили лежавшего без движения Мячкова и тех, кто на него напал. Под
прицелами шести пистолетов с глушителями нападающие без звука заложили руки
за голову и проследовали в микроавтобус, куда двое из вновь прибывших
осторожно занесли тело Мячкова.

- Ну и ну, - промолвил Пузырь, наводя кинокамеру на удалявшийся автобус.

Глава 7. ОБЫВАТЕЛЬ

Конституция не икона, чтобы на нее молиться, ведь даже святые иконы
переписывают.

Егор Строев, Председатель Совета Федерации Новая газета, 4 августа 1999 г.

Юрий Григорьевич Романченко пришел в этот день домой в прекрасном
расположении духа, поскольку получил официальное уведомление от мэрии
Санкт-Петербурга о том, что его фирма "Растрелли" выиграла конкурс на
реставрацию Таврического дворца.

Сумма контракта была настолько велика, что при воспоминании о том, что еще
год назад он был безработным оборванцем, сидевшим на шее жены, работавшей
на трех работах, он задумался о том, как многогранна жизнь и как она вертит
человеком, независимо от его интеллектуальных возможностей и личных
качеств. С наступлением "демократии" кандидат исторических наук Романченко,
в меру своих сил и возможностей боровшийся с тоталитарным коммунистическим
режимом, получил полную свободу высказывать свои мысли вслух не только
перед женой на кухне, но и публично. Однако из человека третьего сорта,
коим являлся средний интеллигент в государстве рабочих и крестьян, он
перешел в разряд "социального балласта", иначе говоря, отброса общества. И
часто ловя себя на мысли, что тоталитаризм уже не представляется ему чем-то
ужасным, он всячески убеждал себя, что не променяет полученную свободу ни
на какие социальные гарантии. По мере обнищания убеждать себя в этом ему
становилось все труднее. Но вот настал тот радостный миг, когда его старый
друг Николаев неожи