одойдут и предложат. Я бродил по узким улочкам. Расстояние между домами
было не более двух метров. Если зажмут с двух сторон, мало не покажется. Из
домов доносились женские крики, арабская музыка и молитвы. Внезапно в
глазах начало темнеть. Я опустился на тротуар, прислонившись спиной к
стене, и сознание покинуло меня.

Так прошло несколько часов. Время от времени сознание возвращалось, и я
видел, как проходившие мимо оборванцы лениво перешагивали через мое тело,
распростершееся поперек тротуара от одного дома до другого. От боли
хотелось орать благим матом, но не было сил. Я закрыл глаза и стал мысленно
молить Бога, чтобы поскорее умереть.

Внезапно я услышал незнакомую, явно не арабскую речь, и кто-то легонько
тронул меня за плечо. С неимоверным усилием я поднял голову и разлепил
веки. Рядом стояли три бородача. "Курды", - пронеслось в голове. Арабы не
носили бороды. Попытался вскочить, но тут же повалился на тротуар, сильно
стукнувшись локтем. Незнакомцы что-то оживленно обсуждали, видимо, выбирали
способ умерщвления саддамовского наемника. (На мне была форма
подполковника.) Затем они осторожно подняли меня и понесли. Сопротивляться
не было сил.

Минут через сорок меня внесли в небольшой особняк окруженный высокой
кирпичной стеной. В комнате без окон горели факелы, а посредине лежал
огромный плоский камень черного цвета. "Курды" положили мое тело на камень
и принялись стаскивать с меня одежду. Судя по всему, готовилось какое-то
языческое жертвоприношение, но движения их были очень осторожными, а лица
даже выражали сочувствие. Спустя пять минут я, голый, как Адам в раю, лежал
на спине, устремив взгляд в потолок. Прикосновение к камню было приятно,
несмотря на дикую боль. Я молча ждал своей участи. За те несколько минут,
которые я пролежал в одиночестве на черном камне ("курды", раздев меня,
молча удалились), в мозгу пролетела вся прожитая жизнь. Причем не в форме
мысленных воспоминаний, а как в кино. Я видел себя в детском возрасте,
причем все ситуации, как кинокадры возникающие перед моим взором, были
обязательно связаны с какими-нибудь горестями, имевшими место в далеком
прошлом. Некоторые уже были давно забыты. Все было в ярких красках на
каком-то светло-синем фоне.

Послышался скрип отворяемой двери, и я открыл глаза. Видения исчезли, а в
ногах у меня стоял высокий, седой как лунь, старик в длинной белой рубахе.
Его внешность завораживала. Длинная седая борода опускалась почти до
живота. Серебряные густые вьющиеся волосы лежали на плечах. Неестественно
огромный, почти не тронутый морщинами лоб. Прямой с горбинкой нос. Глаза...
Это было что-то сверхъестественное. Огромные, черные, не имеющие выражения.
Зрачков не было видно, и создавалось впечатление, что это не человеческие
глаза, а два окна в другой мир. Мистический мир.

Старик смотрел на меня, а я чувствовал, как все мое тело вибрирует под этим
магическим взглядом и словно наполняется каким-то горячим воздухом.
Казалось, что меня сейчас разорвет. Одновременно усилилась боль, которую я
и так едва выдерживал.

Видимо, лицо мое искривилось. Старик смотрел уже с некоторым интересом,
видимо, удивляясь, почему я не кричу. А не кричал я просто потому, что не
мог пошевелить губами. Наконец, он протянул левую руку ко мне, а вторую
направил на молодого бородача, который стоял справа от него. Боль почему-то
сразу исчезла, а лицо юноши слегка искривилось. Затем еще два бородача
осторожно перевернули меня на живот, а старик, зайдя сбоку, положил свои
широкие ладони мне на спину. Его прикосновение вызвало необъяснимое
блаженство. Хотелось петь и летать. Но я не мог пошевелиться. Затем веки
начали тяжелеть, а какая-то теплая волна окутала меня с ног до головы. Я
заснул. Последнее, что я успел почувствовать, это какой-то ароматный запах.

Не знаю, сколько времени я пролежал в забытьи и как долго старик "колдовал"
над моим телом. Когда я очнулся, его в комнате уже не было, и только юноша,
на которого старец перевел мою боль, стоял перед камнем у меня в ногах и
терпеливо ждал, когда я проснусь. Он молча протянул мне одежду и, когда я
уже был одет, жестом пригласил следовать за собой. Боли не было. Я
пошевелил туловищем. Ни малейших признаков. Не столько радостный, сколько
обалдевший, я последовал за ним. Не говоря ни слова, он вывел меня за
ворота, после чего они закрылись со страшным скрипом. Я побрел на виллу.

Прошло несколько дней. Позвоночник о себе не напоминал, но тем не менее я
на следующий же день рискнул отправиться к врачу. Пожилой полковник
медицинской службы долго обследовал мои рефлексы, а затем так же пристально
изучал снимки, которые мне сделали тут же.

"Я не нахожу никаких изменений в позвоночнике, подполковник, - сказал он
по-английски. - Вы абсолютно здоровы, а боль, видимо, имеет чисто нервное
происхождение. Если хотите, я выпишу вам освобождение от службы на три дня.
Полежите. Уверен, что через пару дней все пройдет".

Два дня, как и советовал мне доктор, я провалялся в своей комнате. И
постоянно какая-то непонятная тяга к "бородачам" переполняла всю мою
сущность. Меня тянуло к ним, как алкоголика к водке, и на третий день я
опять отправился в трущобы. В тот раз, когда я возвращался от них, было уже
темно и я очень смутно запомнил дорогу.

До места, где они меня подобрали, я дошел без затруднений, а дальше начал
плутать и каждый раз, как в лабиринте, возвращался на то самое место.
Проплутав пять часов я, злой как черт, вернулся на виллу.

На следующий день, вернувшись из Таджи и наскоро перекусив, я опять
отправился на другую сторону Тигра. Результат был тот же до мельчайших
подробностей. И чем дольше я их искал, тем сильнее было желание найти.
Прошла неделя, затем другая. Я ежедневно по приезде со службы отправлялся в
трущобы. Все было тщетно. Но вот в один прекрасный день...

Я сидел в своем кабинете и просматривал план боевой подготовки дивизии,
внося свои коррективы, когда зазвонил внутренний телефон.

- Зайди, пожалуйста, - прозвучал в трубке сочный бас полковника Дануна.

Сунув план в сейф, я отправился к своему шефу. Данун сидел за письменным
столом с чашкой кофе в руке и беседовал с каким-то полковником, который
развалился в кресле спиной к двери. Увидев меня, Данун приветливо кивнул
головой.

- Проходи. Садись и познакомься.

Я сел на диван, справа от собеседника Дануна и, когда тот обернулся, чуть
не вскрикнул от удивления. Передо мной в форме полковника иракских
сухопутных войск сидел один из "бородачей", подобравших меня в трущобах.

Он встал, протянул мне руку и на чистом русском языке представился:

- Полковник Сабих, начальник Управления сухопутных войск министерства
обороны.

Я встал, пожал ему руку и представился.

- Я слышал, подполковник, вы окончили Академию Фрунзе, - улыбаясь сказал
Сабих. - Я тоже выпускник этого храма военной науки. Очень рад встретить
еще одного питомца моей альма-матер.

Около часа мы обсуждали план предстоящих командно-штабных учений, где Сабих
должен был выступать в качестве посредника, после чего он посмотрел на
часы:

- Рабочий день закончился. Я возвращаюсь в Багдад. Могу подбросить вас до
дома, подполковник.

- С удовольствием воспользуюсь вашим предложением, господин полковник,
сказал я.

За рулем "мерседеса", на котором приехал Сабих, сидел солдат с
непроницаемым, нетипичным для эмоциональных арабов лицом. Мы уселись на
заднем сиденье, и Сабих что-то сказал ему на арабском языке, а затем
повернулся ко мне.

- Что тебе нужно от нас. Ищущий. Великий Молчащий прислал меня к тебе,
чтобы узнать, что гнетет тебя. Ты теперь абсолютно здоров. Чего ты еще
хочешь?

Я пожал плечами.

- Даже для выпускника русской академии ты очень правильно говоришь
по-русски. Арабы всегда говорят с акцентом.

Сабих смотрел мне в глаза не мигая, и под этим взглядом я физически ощущал
нечто. По позвоночнику снизу вверх ползло тепло. Тело как бы вибрировало. Я
отчетливо ощущал свою макушку, словно мне на голову положили камень.

- Я не араб, и мое настоящее имя не Сабих.

- Ты курд? - спросил я.

Он отрицательно покачал головой.

- Ты иностранец? Разведчик?

- Нет, я родился здесь, в Междуречье. И я не работаю на какое-либо
отдельное государство.

- Ты ассириец? - продолжал допытываться я, вспомнив, что на территории
Ирака и Сирии проживают несколько десятков тысяч представителей этой
древнейшей нации.

- Нет. Не гадай, все равно не угадаешь. Так чего же ты хочешь?

- Не знаю, - честно сказал я. - Просто не могу отделаться от образа вашего
старика. И во сне его вижу, и чувствую постоянно. Хочется его видеть.
Прикоснуться к нему.

Сабих понимающе кивнул головой. Лицо его стало непроницаемым, как только мы
сели в машину. Он сразу же стал другим человеком, не имевшим ничего общего
с тем жизнерадостным иракским полковником, с которым я еще десять минут
назад беседовал в кабинете Дануна.

- Ты видел Великого Молчащего. Это очень опасно для обычного человека, но
вылечить тебя мог только он. А вообще-то его уже много лет не видел никто,
кроме его учеников и жрецов.

- Жрецов? - заинтересовался я. - Так вы не мусульмане?

- Нет. Наша религия гораздо древнее и отличается от всех религий мира.

- Чем?

- Она стоит над всеми остальными религиями, потому что не только
непосредственно контактирует с Творцом, но и выполняет миссию.

- Какую?

- Ты очень много хочешь узнать сразу. Ищущий.

- Хорошо, - согласился я, - скажи хотя бы как тебя зовут.

- Это тайна. Большая тайна. Если я открою тебе ее, то ты будешь навсегда
связан с нами. На всю жизнь и после нее тоже.

- Вы не отпускаете тех, кто приходит к вам?

- Не в этом дело. Мы редко допускаем к себе иноземцев, в том числе и
арабов. Но те, кого допускаем, сами не могут уйти от нас. Даже если уезжают
навсегда за тысячи километров.

- Гипноз? Зомбирование?

Он отрицательно покачал головой.

- Я не боюсь. Открой мне твое имя, - настойчиво сказал я.

- Ты понимаешь, что просишь? Ты понимаешь, что выбираешь путь, которого не
знаешь и о существовании которого не можешь даже подозревать, и с которого
невозможно сойти?

- Да, - твердо сказал я. Мне казалось, что я сойду с ума, если не увижу еще
хотя бы раз великого старца.

- Ну что ж. Меня зовут Берос.

Когда он произнес это слово, в моем мозгу словно что-то щелкнуло, и все
ощущения пропали. Но появилось чувство, что я стал каким-то другим.

- Кто же вы?

- Мы великие халдейские жрецы. Наблюдатели, а если нужно, регуляторы
Всемирного Баланса на этой планете.

- Так вы халдеи, - задумчиво проговорил я. Мои знания древнего Вавилона
были ограничены школьной программой, но я знал, что вавилонские жрецы
творили чудеса, объяснение которым современная наука дать не могла. У нас в
Москве есть целая община ассирийцев. Я слышал, что сейчас в Египте их живет
несколько тысяч, но, что есть халдеи, я не знал.

- Халдейский народ исчез, как только выполнил свою миссию, - сказал
Сабих-Берос, - но мы, жрецы, остались и продолжаем выполнять то, что
предписано нам Великим Хором.

- Что такое Хор? - спросил я.

- Хор - это Творец, источник всех Начал.

- То есть, как я понимаю, это Бог Вавилона.

- Не существует Бога Вавилона или Бога Израиля. Бог един.

- Возможно, - согласился я, - но религий великое множество. Ты полагаешь,
что ваша религия единственно правильная?

- Все религии, за исключением языческих, правильные. Они выражают единую
сущность и являются психическими составляющими единого Всемирного Баланса.

- Но разве у вас в Вавилоне религия не была языческой? Ведь халдеи
поклонялись множеству богов.

- Халдеи, да. Религия толпы была языческой. Но жрецы всегда исполняли волю
единого Бога Хора. И до поры до времени тот факт, что Бог един, был великой
жреческой тайной.

- Почему?

- Этого требовал Баланс.

- А что такое Баланс?

- Ты слишком торопишься. Ищущий. Завтра приходи к нам. Будешь узнавать все
постепенно и, как и мы, служить Балансу.

- Я пытался найти вас, но не смог.

- В этот раз сможешь, - сказал Сабих. "Мерседес" остановился возле виллы. Я
пожал руку полковника и вылез из машины.

Лежа на тахте в своей комнате в излюбленной позе (на спине, заложив руки за
голову), я размышлял о случившемся. С одной стороны, все это отдавало
мистикой и всякой чепухой, в которую я никогда не верил. Будучи вульгарным
материалистом по складу ума, я всегда смеялся над суеверными приятелями,
которые, забыв что-нибудь дома и вернувшись, всегда смотрелись в зеркало, а
увидев черную кошку, замедляли шаг и топтались на месте, пока их кто-нибудь
не обгонял. С другой - факт, что называется, "на лице". Позвоночник в
норме. Я здоров.

Во что может вылиться эта связь? Сабих сказал, что порвать с ними
невозможно, но я не мог себе представить, что не смогу порвать с
кем-нибудь, если захочу. Во всяком случае, у них можно многому научиться.
Это я понимал ясно. Ну, а как я это использую, уже мое дело.

Где-то в ночи прозвучала автоматная очередь. Затем еще одна. Через минуту
поблизости уже шел бой. Я поднялся на крышу и увидел, что метрах в ста от
виллы два человека из автоматов обстреливают машину, которая петляя
продвигалась к реке. Машина сделала резкий поворот, врезалась в магазин
"Вильяме" и взорвалась.

- Дикий народ, - послышалось сзади.

Я обернулся и увидел Постникова. Мы обнялись.

- Какими судьбами? И вообще. Ты где находишься? В Багдаде?

- Нет, - ответил Валентин. - Моя бригада дислоцируется в Киркуке.

Постников выглядел молодцом. В нем появилась какая-то уверенность, не
имевшая ничего общего с тем истерическим состоянием, в котором я оставил
его в московской коммуналке. Форма полковника иракских танковых войск ладно
облегала его поджарую фигуру. Я отметил про себя, что кобура с пистолетом
висела у него не как у арабов сбоку, а как у советских офицеров сзади.

- Ну как ты? Обвыкся? - спросил он, после того как мы, спустившись в мою
комнату и сев за стол, опрокинули по рюмке арака.

- Служим потихоньку, - ответил я, разрезая помидор. - А ты как?

- Повоевать пришлось. Восемь танков потерял.

- С кем? - удивился я.

- С курдами, разумеется. Эти остолопы, я имею в виду арабов, суют танки
куда попало. Все не могут уяснить, что боевые действия в горах ведутся
пехотой и спецподразделениями.

С азартом Валентин живописно рассказал мне о боях войск Саддама с курдскими
повстанцами, которые были не только прекрасно оснащены новейшим
американским оружием, но и имели иностранных инструкторов, преимущественно
афганцев. Я отчетливо понимал, что, несмотря на азарт воспоминаний, мысли
его были прикованы не к горам Курдистана, а к Родине.

Сам я весьма смутно представлял ситуацию в России, так как средства
массовой информации были для меня пока еще недоступны, хотя я уже немного
понимал арабский и даже пытался говорить.

- Ну, а дома что делается? Ты в курсе? - спросил я, как только он сделал
паузу.

Веселое, дышащее азартом лицо Постникова помрачнело. Он начал нервно катать
шарик из хлебного мякиша, затем налил полстакана арака и залпом выпил.

- То, что и предполагалось всеми, кто по своим мыслительным способностям
отличается от барана.

- А именно?

- Разграбление государства невесть откуда появившимися "новыми русскими" с
партийным прошлым, обнищание населения и полное моральное падение нации.
Все это под проповеди и под благословение антихристов в рясах. Этот жирный
боров (я понял, что он имеет в виду нового премьера, который внезапно
выскочил из какого-то института, как чертик из табакерки) ввел свободную
внешнюю торговлю. В том числе на стратегическое сырье. - Он помолчал и
добавил, четко выговаривая звуки: - Бесконтрольно. Сейчас миллионы тонн
нефти, металлов, древесины фактически присваиваются высокими чинами новой
"демократической" России, гонятся за границу, а деньги оседают на их личных
счетах. Одновременно наблюдается мощный подъем бандитизма. - Он снова налил
себе араку и резким движением влил его себе в глотку. - Идет борьба за
выживание. Люди взялись за оружие, но не против верхов, а против друг
друга. Словом, Россия уже превратилась в криминальное государство с
бандитским уклоном.

- Мда-а, - промычал я. Несмотря на то что я собирался вернуться домой, а
Постников нет, его события в России волновали гораздо больше меня.

- Я регулярно читаю сводки иракской разведки о развитии ситуации в России,
- продолжал Валентин. - Все идет в соответствии с прогнозом. Формируется
специфический тоталитарный режим в демократической одежде. Иракцы выявили
некую аналитическую группу, которая, используя псиметоды, направляет
событие в нужное русло. По расчетам иракской разведки, формирование
тоталитарного режима закончится к концу 93-го, после чего Россия и русские
будут принадлежать десяти, пятнадцати семейным кланам, которые к этому
времени уже сложатся как финансовые олигархии и возьмут под контроль
финансовую систему государства, средства массовой информации, ключевые
отрасли промышленности и организованную преступность. Поскольку все эти
мероприятия будут финансироваться за счет государственного бюджета, то
начнется дикое обнищание масс. Внешне все сейчас уже выглядит как анархия,
бесконтрольность. В действительности уже действует четкая система
приватизации государственных денег. Население полностью лишится всех видов
защиты от этих олигархий и фактически тоже будет приватизировано.

- Как так? - не понял я.

- А вот так. Новая форма рабства. Словом, эти интеллектуалы, в полном
смысле этого слова, разработали принципиально новый строй, в структуру
которого входят элементы всех предыдущих общественно-экономических
формаций, включая рабовладельческую. Причем современные рабы в отличие от
рабов Древнего Рима не будут понимать, что они рабы, что исключит
вероятность появление нового Спартака.

- Я не пойму только одного, - сказал я, внимательно всматриваясь в лицо
Постникова. - Почему тебя это все интересует? Ведь ты принял решение
порвать с Россией.

Постников на несколько минут задумался. Затем, твердо глядя мне в глаза,
сказал:

- Я не исключаю, что в России создастся ситуация, когда я обязан буду
вернуться. Обязан как патриот и офицер.

- Гражданская война? - спросил я скептически. Постников снисходительно
улыбнулся.

- Да. Но не в том виде, в котором они проходили в прошлом. Гражданская
война в России неизбежна. Но будет вестись без огнестрельного оружия.

Он посмотрел на часы и встал.

- Обо всем этом мы еще поговорим, а сейчас я должен ехать к министру. Нужно
изложить кое-какие соображения.

Глава 3. ХАЛДЕИ

Когда по повелению Набу и Мардука, любящих мое царство, и при помощи
оружия, принадлежащего Грозному Эрре, который поражает молнией моих врагов,
я победил ассирийца и превратил его страну в груды обломков и развалины,
тогда Мардук, владыка Этеменанки, вавилонской ступенчатой башни, которая
еще до меня обветшала и обвалилась, приказал мне заново возвести фундамент
в котловане на старом основании, чтобы глава его могла высотой состязаться
с небом.

Древние халдейские письмена

На следующий день, вернувшись из Таджи и наскоро пообедав, я отправился на
другой берег Тигра. Стояла поздняя осень, и в Багдаде непрерывно лил дождь.
Спустя сорок минут, весь мокрый, я уже находился на том самом месте, где
меня подобрали таинственные незнакомцы. Не знаю, какое чувство вело меня по
лабиринту узких трущобных улочек, но еще минут через тридцать я уже стоял
перед воротами того самого особняка, в котором начался новый этап моей
жизни.

Ворота открыл молодой парень, борода которого еще только-только
пробивалась. Не поприветствовав ни жестом, ни даже выражением лица, он
кивком головы пригласил меня следовать за собой. Мы прошли через дворик,
посредине которого лежал большой камень черного цвета, и вошли в дом. Здесь
не было ни души. Хотя внутренним чутьем, которое почему-то обострилось, как
только я подошел к этому дьявольскому особняку, я ощущал, что он полон
народа. Берос,