рассеивали  подозрительные
сборища,  задерживали  водителей,  не  реагирующих  на   красный   свет,
предупреждали  стычки  между  враждующими  подростковыми  бандами.   Они
выручали из беды кошек и детишек, помогали женщинам,  у  которых  каблук
застревал в решетке уличной  канализации,  переводили  школьников  через
улицу - словом, как обычно, проделывали тысячи самых различных дел.
   Но была во всем этом одна особенность.  Особенность  эта  состояла  в
том, что их повседневные обязанности, то, что они делали каждый день,  -
их работа превратилась  в  хобби.  То  есть  во  что-то  второстепенное,
необязательное, можете назвать это  как  угодно.  Нет,  они  несли  свою
службу, и даже лучше, чем обычно, но  все  их  действия  служили  сейчас
прикрытием; та работа, которую обычно  выполняет  полицейский,  делалась
теперь как бы мимоходом. А по-настоящему каждый из  них  работал  только
над Делом Клинга. Они не  называли  его  "убийством  в  книжной  лавке",
"убийством Клер Таунсенд" или делом "о массовом убийстве" - нет, никаких
таких звучных или официальных названий они не употребляли.  Между  собой
они называли его просто Делом Клинга. Но с первой же минуты и до  самого
конца своего рабочего дня они работали над его раскрытием,  вслушиваясь,
следя, сопоставляя и размышляя. И хотя официально только четыре человека
были выделены для этого дела, преступника, открывшего стрельбу в книжном
магазине, разыскивали все двести два полицейских участка.
   К их числу принадлежал  и  Стив  Карелла.  Вчера  он  вернулся  домой
примерно к полуночи. В два часа ночи, так и  не  сомкнув  ни  на  минуту
глаз, он позвонил Клингу.
   - Берт, - сказал он. - Ну как ты?
   - Нормально, - ответил Клинг.
   - Я не разбудил тебя?
   - Нет, - сказал Клинг, - я еще не ложился.
   - А чем ты там занят, дорогой?
   - Сижу и смотрю. Смотрю на улицу.
   Они поговорили еще какое-то  время,  а  потом  Карелла  попрощался  и
повесил трубку. Он не мог заснуть до четырех утра, а когда заснул, то  и
во сне ему не давала покоя одинокая фигура Клинга, стоявшего  у  Окна  и
смотревшего на пустынную улицу. В восемь часов он проснулся, оделся, сел
в машину и поехал в участок.
   Мейера он застал уже на месте.
   - Знаешь, мне надо тут кое о чем поговорить с тобой, Стив,  -  сказал
Мейер.
   - Давай выкладывай.
   - Ты веришь в то, что этот тип просто ненормальный?
   - Нет, - тут же отозвался Карелла.
   - Я тоже не верю этому. Я всю ночь не спал, проворачивая и так и эдак
то, что произошло в этом книжном магазине. Я  так  и  не  заснул  ни  на
минуту.
   - Я тоже спал очень плохо, - сказал Карелла.
   - Я вот прикидываю, если мы имеем дело с каким-то сумасшедшим, то  он
наверняка повторит то же самое и сразу же. Он  точно  так  же  зайдет  в
какой-нибудь супермаркет или  еще  куда-нибудь  и  снова  застрелит  там
первых попавшихся четырех, а то и полдюжины человек, правильно?
   - Да, верно, - согласился с ним Карелла.
   - Но это только в том случае, если  мы  действительно  имеем  дело  с
помешанным. Казалось бы, все здесь указывает на  то,  что  этот  человек
сумасшедший. Ну представь себе, он входит в магазин и ни с  того,  ни  с
сего открывает там  пальбу.  Сумасшедший,  так  ведь?  -  Мейер  покачал
головой. - Но я в это не верю.
   - А почему?
   - Инстинкт. Интуиция. Сам не  могу  толком  объяснить.  Но  я  просто
уверен, что этот тип совсем не сумасшедший. Я считаю, что он хотел убить
определенного человека в этом магазине. Думаю, что  убийца  точно  знал,
что его жертва будет именно в этом магазине и  именно  в  это  время.  И
тогда он вошел туда и открыл огонь, и плевать ему было, кого он там  еще
застрелит, главное было убить человека, которого он наметил. Вот  так  я
представляю себе то, что там произошло.
   - Я тоже примерно так думаю, - сказал Карелла.
   - Вот и хорошо. А теперь предположим,  что  он  убил  того,  на  кого
охотился, тогда, как мне думается, нам следует...
   - А если нет, тогда что, Мейер?
   - Что - нет?
   - Ну, если он не попал в того, кто ему был нужен.
   - Этот вариант я тоже продумывал, Стив, но я исключил  его.  Мне  это
пришло в голову где-то посреди ночи. Господи, подумал я, а что  если  он
охотился за тем,  кто  остался  жив?  Тогда  нам  нужно  было  сразу  же
поставить охрану ко всем, кто  был  в  лавке.  Но  подумав,  я  все-таки
исключил этот вариант.
   - Честно говоря, я тоже, - сказал Карелла.
   - А как ты пришел к этому выводу?
   - Я рассуждал так, -  сказал  Карелла,  -  помещение  магазина  можно
разделить на три части: это два прохода между полками и высокая  стойка,
за которой сидел Феннерман. Если бы убийце нужен был сам  Феннерман,  он
сразу бы и пристрелил его за стойкой. Если же ему  нужен  был  тот,  кто
находился в дальнем проходе, где были трое уцелевших покупателей, то  он
стал бы стрелять в ту сторону. Но как мы  знаем,  он  вошел  в  лавку  и
тотчас начал стрелять в направлении ближайшего  к  нему  прохода,  а  во
втором проходе не пострадал никто. Отсюда можно сделать вывод,  что  его
жертва мертва. А, значит, Мейер, он своего добился.
   - Но тут нужно учесть еще кое-что, Стив, - сказал Мейер.
   - Что именно?
   - Мы ведь пока не знаем, за кем он  охотился,  поэтому  нам  придется
задавать самые различные  вопросы  близким  погибших.  Но,  Стив,  нужно
помнить о...
   - Да, я это знаю.
   - Что?
   - Среди убитых была Клер Таунсенд.
   Мейер кивнул.
   - Это означает, - сказал  он,  -  что  именно  Клер  могла  быть  тем
человеком, за которым он охотился.
 
*** 
 
   Человека в костюме из индийской ткани звали Гербертом Лэндом.
   Он  преподавал  философию  в  университете,  расположенном  на  самой
окраине  полицейского  участка.  Он  частенько  заглядывал   в   магазин
"Книгочей", поскольку это было совсем рядом с университетом и там  можно
было  отыскать  подержанные  издания  Платона  или  Декарта  по   вполне
доступным ценам. Лэнд стоял первым от входа,  когда  убийца  ворвался  в
магазин и открыл огонь. Он был убит наповал.
   "Герберт Лэнд... умер на месте происшествия".
   Лэнд проживал в дешевой новостройке в довольно близком пригороде  под
названием Сэндс-спит. Он жил  здесь  вместе  с  женой  и  двумя  детьми.
Старшему исполнилось шесть лет, младшему  -  три  года.  Вдова  Герберта
Лэнда, которую звали Вероникой, оказалась женщиной двадцати восьми  лет.
Мейер и Карелла с первого же  взгляда  поняли,  что  она  ждет  третьего
ребенка.  Она  показалась  им  женщиной  довольно  заурядной  внешности.
Синеглазая шатенка, среднего роста, она стояла в дверях дешевой квартиры
со спокойным достоинством, которое мало вязалось с залитым слезами лицом
и покрасневшими от бессонной ночи глазами. Она довольно спокойным  тоном
спросила у них, кто они такие,  потом  попросила  предъявить  документы,
стоя при этом в классической позе беременной  женщины,  выставив  вперед
огромный живот и придерживаясь руками за поясницу. Голова  ее  при  этом
была гордо запрокинута назад.  Внимательно  изучив  их  удостоверения  и
служебные жетоны, она коротко кивнула и пригласила их войти.
   В квартире царила неожиданная тишина.  Вероника  Лэнд  объяснила  это
тем, что ее мать забрала детей на несколько дней к себе. Дети  пока  еще
не знают о том, что отец убит. Ей, естественно, придется сказать  им  об
этом, но  для  этого  их  нужно  как-то  подготовить  к  столь  ужасному
известию, а пока что она и  сама  никак  не  может  примириться  с  этим
фактом. Все это она говорила тихим и вроде даже  спокойным  голосом,  но
глаза ее все время были полны слез, готовых вот-вот прорваться наружу, и
детективы  старались  разговаривать  с  ней  как  можно   осторожней   и
деликатней, лишь бы не допустить  этого.  Она  с  трудом  опустилась  на
жесткий стул, придерживая рукой свой огромный,  как  гигантская  грелка,
живот. При разговоре она не  спускала  глаз  со  своих  собеседников.  У
Кареллы создалось впечатление, что она внимательно вслушивается в каждое
слово еще и потому, что разговор этот помогает ей удержаться от рыданий.
   - Сколько лет было вашему мужу, миссис Лэнд? - спросил Мейер.
   - Тридцать один год.
   - Он преподавал в университете, правильно?
   - Да, он преподавал там. Он был младшим преподавателем.
   - И каждый день он приезжал сюда, в Сэндс-спит?
   - Да.
   - В котором часу он обычно выезжал из дому, миссис Лэнд?
   - Он шел на поезд к восьми семнадцати.
   - А машина у вас есть, миссис Лэнд?
   - Есть.
   - Но муж ваш предпочитал ездить в университет на поезде?
   - Да. У нас ведь всего одна машина, а я... ну, вы сами видите, что  я
жду ребенка. И поэтому Герби... Герби считал, что машина мне нужнее. Ну,
понимаете... в случае...
   - А когда вы ждете рождения ребенка, миссис Лэнд? - спросил Карелла.
   - Он должен родиться в этом месяце, - ответила она.  -  Точно  трудно
сказать, но предполагают, что где-то в этом месяце.
   Карелла понимающе кивнул, и в доме снова воцарилась тишина.
   Мейер смущенно кашлянул.
   - А не можете ли вы сказать, миссис Лэнд, в котором часу этот  поезд,
что отходит отсюда в восемь семнадцать, прибывает в город?
   - Я думаю, что часам к девяти. Первый из семинаров,  которые  он  там
вел, начинался в  половине  десятого,  так  что  он  должен  был  успеть
добраться от вокзала в центр.  Да,  поезд  приходит  примерно  в  девять
часов.
   - Он преподавал философию?
   - Да, он работал на кафедре философии. Но практически он вел семинары
и по философии, и по логике, и по этике, и по эстетике.
   - Понятно. Миссис Лэнд, скажите, а не проявлял ваш муж... какого-либо
беспокойства в последнее время. Не упоминал ли он в разговорах с вами  о
чем-нибудь таком, что могло бы...
   - Был ли он чем-либо обеспокоен? Как  это  понимать  "обеспокоен"?  -
спросила Вероника Лэнд. - Господи, конечно же, он был  обеспокоен  своей
довольно низкой заработной платой, обеспокоен он  был  и  тем,  что  нам
приходится выплачивать квартирную ссуду, беспокоило его и то, что у  нас
на  всех  одна-единственная  машина,  да   и   та   грозит   рассыпаться
окончательно в  любой  момент.  А  вы  спрашиваете,  беспокоило  ли  его
что-нибудь? Я просто  не  понимаю,  что  вы  подразумеваете  под  словом
"беспокойство"?
   Мейер с Кареллой быстро переглянулись. Им обоим было совершенно ясно,
что напряженная обстановка в комнате может в  любой  момент  прорваться.
Вероника Лэнд держала себя в руках буквально из последних сил.  Но  она,
заметив их смущение, тяжело вздохнула.
   - Простите, - сказала она уже совершенно другим  тоном,  -  просто  я
никак не могу понять, что именно вы подразумеваете под  "беспокойством".
- Она, кажется, сумела справиться с собой и сейчас в ее тоне не  было  и
тени истерии. - Простите, - добавила она.
   - Ну, видите ли... не было ли...  не  было  ли  у  него  каких-нибудь
врагов или недоброжелателей, словом, вы понимаете, о чем я спрашиваю?
   - Нет, никаких врагов у него не было.
   - А среди его коллег по университету не было ли людей, с которыми  он
ссорился или... в общем,  я  и  сам  не  знаю,  что  там  могло  быть...
какие-нибудь серьезные неприятности по службе?..
   - Нет, ничего такого не было.
   - Не угрожал ли кто-нибудь ему?
   - Нет.
   - А как насчет его студентов?  Не  рассказывал  ли  он  о  каких-либо
ссорах с ними или что-нибудь в этом роде? Не завалил ли  он  кого-нибудь
из студентов на экзамене, да так, что человек этот затаил против него...
   - Нет.
   - ...обиду, счел это несправедливостью...
   - Погодите, было такое.
   - И что же именно? - спросил Карелла.
   - Да, был такой студент, который не смог сдать ему экзамен.  Но  было
это еще в прошлом семестре.
   - Кто же это был? - спросил Карелла.
   - Один из студентов, посещавших его семинар по логике.
   - Как фамилия этого студента?
   - Вертится в голове...  Берни...  Берни...  одну  минуточку.  Он  еще
выступал за бейсбольную команду университета, а когда Герби не принял  у
него  зачет,  то  ему  не  разрешили  дальше  играть...  Робинсон,   да,
вспомнила. Его звали Берни Робинсон.
   - Так, Берни Робинсон, - повторил Карелла. - И вы  говорите,  что  он
играл в университетской бейсбольной команде, правильно?
   - Да, он играл в ней еще весной. Это было, понимаете,  еще  до  того,
как он завалил у Герби зачет. В прошлом семестре.
   - Да, да. Я понимаю. А не знаете ли вы, почему он не  принял  у  него
этого зачета, миссис Лэнд?
   - Ну это же естественно. Он, он... не написал свою работу. А  с  чего
бы еще мог Герби не поставить ему зачет?
   - В результате этого Робинсону не разрешили  играть  в  команде,  так
ведь?
   - Совершенно верно.
   - А не считал ли ваш муж, что Робинсон затаил на него обиду?
   - Ну откуда же я могу знать это? Просто вы спросили у меня,  не  было
ли такого, кого Герби завалил на экзаменах, и кроме  этого  Робинсона  я
никого не смогла припомнить, потому что... Понимаете, у Герби вообще  не
было врагов, мистер... простите, я забыла ваше имя...
   - Карелла.
   - Так вот, мистер Карелла, у Герби не было врагов. Просто вы не знали
моего мужа, и... и поэтому вы не можете знать, что это был за человек...
он... он...
   Чувствуя, что она сейчас снова утратит контроль  над  собой,  Карелла
постарался побыстрее задать ей первый же пришедший в голову вопрос.
   - А вы знакомы с этим Робинсоном?
   - Нет.
   - Следовательно, вы не можете сказать, высокий он или...
   - Нет.
   - Понятно. А ваш муж разговаривал с вами о нем, так я вас понял?
   - Он просто сказал мне как-то, что пришлось не поставить зачета Берни
Робинсону и что это означает, что парень не сможет играть в команде.  Он
был там подающим, так, кажется, это называется.
   - Да, так. Значит, он был в команде подающим?
   - Да, - ответила она. - Мне кажется, что я правильно  запомнила  это:
он был подающим.
   - А ведь это -  одна  из  основных  фигур  в  команде,  миссис  Лэнд.
Подающий - это основной игрок.
   - Да?
   - Вот именно. Следовательно, существует возможность того, что  помимо
самого Робинсона, на вашего  мужа  мог  затаить  обиду  и  любой  другой
студент за то, что ваш муж нанес существенный  урон  команде.  Разве  не
так?
   - Ничего не могу сказать.  Он  никогда  не  говорил  об  этом,  кроме
единственного раза.
   - А никто из его коллег не вспоминал об этом?
   - Насколько мне помнится, нет.
   - Вы знакомы с кем-нибудь из его коллег домами?
   - Да, конечно.
   - И вы не можете припомнить случая, чтобы кто-нибудь из них  упоминал
о Берни Робинсоне или о том, что муж ваш не принял у него зачета?
   - Нет, никогда ничего такого не было.
   - Даже в шутку?
   - Не было такого.
   - А не получал ли ваш муж когда-нибудь анонимные письма  с  угрозами,
миссис Лэнд?
   - Нет.
   - А телефонных звонков такого же содержания?
   - Нет.
   - И все-таки вы сразу же вспомнили о Робинсоне,  когда  я  спросил  у
вас, мог ли кто-нибудь затаить обиду на вашего мужа.
   - Конечно, вспомнила. Но это скорее всего  потому,  что  Герби  очень
мучился из-за этого. Из-за того, что он не принял у него зачет.
   - Вы говорите, что это беспокоило его. Он сам говорил вам об этом?
   - Нет. Но я-то уж знаю своего мужа. Если бы это  не  мучило  его,  он
никогда вообще бы об этом не заговорил.
   -  Но  он   сказал   вам   уже   после   того,   как   поставил   ему
неудовлетворительную отметку?
   - Да.
   - А не можете ли вы сказать, сколько лет этому Робинсону?
   - Нет, я не знаю этого.
   - А кроме того, что Робинсон посещал семинары  вашего  мужа,  вы  еще
что-нибудь можете сказать о нем?
   - Нет, ничего.
   - Следовательно, единственное, что вам известно, это то, что муж  ваш
не поставил зачет юноше, которого зовут Берни Робинсон и который посещал
семинар вашего мужа по логике, а также играл за университет  в  бейсбол,
правильно?
   - Да, это все, что мне известно, - сказала Вероника.
   - Большое спасибо вам за оказанную  помощь,  миссис  Лэнд.  Позвольте
выразить вам...
   - А еще я знаю то, что мой муж  мертв,  -  сказала  Вероника  ровным,
ничего не выражающим голосом. - Это я тоже очень хорошо знаю.
 
*** 
 
   Университетский городок представлял собой как  бы  островок  науки  в
напирающем со всех сторон море суровой практической действительности.  И
объяснялось это странностями и превратностями роста города. В те далекие
годы, когда строительство университета еще только планировалось  и  едва
начинало воплощаться в жизнь, окружавший его  район  считался  одним  из
лучшим в городе. Тут было несколько небольших уютных парков, а роскошные
особняки соседствовали  с  громадами  не  менее  роскошных  многоэтажных
зданий со швейцарами у подъездов. Но кварталы трущоб все разрастались. И
в данном случае они почему-то разрастались именно в сторону университета
и в конце  концов  захлестнули  его  лавиной  бедноты  и  плохо  скрытой
враждебности. Однако университету удалось сохранить  свою  относительную
независимость в качестве островка культуры и просвещенности, защищенного
кольцом тщательно ухоженных газонов, которые как бы  представляли  собой
непреодолимую  границу  для  представителей  иного  мира.   Студенты   и
профессура с равной степенью риска выбирались теперь из станции метро и,
нагруженные книгами, шагали сквозь враждебные районы, в которых  "Острие
бритвы" отнюдь не означало  названия  романа  Сомерсета  Моэма,  а  было
фактом повседневной жизни.  Как  это  ни  странно,  но  конфликты  между
окрестными жителями и обитателями университетского городка возникали тем
не менее необычайно редко. Случалось, конечно, что у студента по  дороге
отбирали кошелек, был даже случай, когда одну  студентку  чуть  было  не
изнасиловали, но эти происшествия были скорее  исключением  из  правила.
Обычно же действовало нечто вроде неписанного  соглашения,  по  которому
жители окрестных районов и стремящаяся к  знаниям  молодежь  как  бы  не
замечали друг друга и старались не вмешиваться в  чужую  жизнь  или,  по
крайней мере, свести это вмешательство до минимума.
   Одним из представителей такой стремящейся к знаниям  молодежи  и  был
Берни Робинсон.
   Карелла с  Мейером  нашли  его  на  скамейке  рядом  со  студенческим
общежитием, целиком поглощенным разговором с девушкой, по внешнему  виду
только что сошедшей  со  страниц  "Бродяг  Дхармы"  Джека  Керуака.  Они
объяснили ему, кто они такие, и девушка тут же,  пробормотав  извинения,
куда-то исчезла. Робинсон, судя по выражению его лица, не  очень-то  был
рад их появлению, как, впрочем, и внезапному исчезновению девушки.
   - А в чем дело? - спросил он. У  него  были  ярко  голубые  глаза  на
простом открытом лице, одет он был  в  майку  с  эмблемой  университета.
Продолжая сидеть верхом на скамейке, он мрачно поглядывал  на  Мейера  с
Кареллой, слегка щурясь от солнца.
   - А мы и не надеялись застать вас здесь сегодня, - сказал Карелла.  -
Неужто у вас и по субботам занятия?
   - Что? Нет. Сегодня у нас тренировка.
   - Какая тренировка?
   - По баскетболу.
   - А мы считали, что вы играете в бейсбол.
   - Да, играю. Но я занимаюсь и баскетом... - Робинсон вдруг  замолчал.
- А откуда вам все это известно? - спросил он. - В чем дело?
   - Ну, в любом случае, очень приятно, что нам удалось поймать  вас,  -
сказал Карелла.
   - Поймать?..
   - Это просто так говорится...
   - Надеюсь, что это именно так, - мрачно заметил Робинсон.
   - А какой у вас рост, мистер Робинсон? - спросил Мейер.
   - Шесть футов два дюйма.
   - Мистер Робинсон, а не случалось ли  вам  некоторое  время  посещать
семинар профессора Лэнда?
   -  Случалось.  -  Робинсон  продолжал  приглядываться  к  детективам,
пытаясь определить, к чему они клонят. Ответы его были  сдержанными,  но
не чувствовалось, чтобы он был особенно обеспокоен  разговором.  Он  был
озадачен их появлением, но не более того.
   - И когда же это было?
   - В прошлом семестре.
   - А предме