вески, сквозь окно, сквозь весь этот
город, не видя ни светящихся вдалеке окон, ни отблесков неоновых  реклам
в темном небе,  ни  огней  городских  улиц,  ни  мигания  красно-зеленых
огоньков на борту пролетающего где-то в черном небе самолета,  ни  жизни
за окном...
   Неожиданно взгляд его зафиксировал слово "СПРАЙ" на световой рекламе,
расхваливающей... новую сковороду, что ли? Господи, опять этот "СПРАЙ".
   Первое их свидание завершалось явно неудачно. Они вместе провели весь
вечер и теперь сидели в ресторане,  расположенном  на  крыше  одного  из
лучших отелей города, глядя на протекавшую внизу реку,  вдали  за  рекой
вспыхивала реклама.
   Сначала появлялось одно слово "СПРАЙ".
   Потом появлялась фраза: "СПРАЙ ДЛЯ ЖАРКИ".
   На смену приходила другая фраза: "СПРАЙ ДЛЯ ВЫПЕЧКИ".
   А после этого вновь загоралось "СПРАЙ".
   - Ты что будешь пить? - спросил Клинг.
   - Виски с лимонным соком, - сказала Клер.
   - Коньяку не хочешь?
   - Может, потом.
   К их столику подошел официант.
   - Для начала что-нибудь выпьете, сэр? - спросил он.
   - Виски с лимонным соком и мартини.
   - Лимонад подать?
   - Лучше маслины, - сказал Клинг.
   - Благодарю вас, сэр. Не желаете ли ознакомиться с меню?
   - Мы посмотрим его после того, как выпьем. Правда, Клер?
   - Да, конечно, - сказала она. Они  какое-то  время  просидели  молча.
Клинг задумчиво глядел вдаль.
   "СПРАЙ ДЛЯ ЖАРКИ" загорелось в ночном небе.
   - Клер?
   - Да?
   "СПРАЙ ДЛЯ ВЫПЕЧКИ".
   - Ничего у нас не получилось, правда?
   - Не нужно об этом, Берт.
   - Дождь... а потом еще и этот дурацкий фильм. Мне хотелось бы,  чтобы
все было совсем не так. Я хотел...
   - А я знала, что все именно так и получится, Берт.  Я  даже  пыталась
сказать тебе об этом, предупредить  тебя,  разве  не  так?  Разве  я  не
говорила тебе, что я - самая скучная девушка в мире? И зачем тебе только
понадобилось настаивать на своем? А теперь я чувствую себя как-как...
   - А я не хочу, чтобы ты чувствовала себя так, - горячо проговорил он.
- Я просто хотел предложить тебе сейчас, чтобы  мы...  чтобы  мы  просто
начали все сначала. Вот прямо с этого момента. Постараемся  забыть,  как
было до этого... начнем так, будто мы только сейчас встретились?
   - Ох, да к чему все это?
   - Клер, - сказал он вдруг спокойным тоном, - скажи,  пожалуйста,  что
это, черт побери, творится с тобой?
   - Ничего не творится.
   - А куда это ты все время пропадаешь?
   - Что?
   - Где ты сейчас на самом...
   - Прости, пожалуйста. Я не думала, что это так заметно.
   - Очень даже заметно, - заверил ее Клинг. - Кто он?
   Клер вдруг пристально посмотрела на него.
   - А знаешь, ты гораздо проницательнее, чем я думала.
   - Для этого не нужно особой проницательности, - сказал он. Голос  его
звучал очень огорченно. Казалось, что это  косвенное  подтверждение  его
подозрений лишило его желания продолжать борьбу.  -  Я  ничего  не  имею
против того, что ты не предала пока огню прошлых увлечений. Очень многие
девушки...
   - Тут все иначе, - прервала она его.
   - Так поступают многие девушки, -  он  все  же  решил  договорить.  -
Парень просто смоется от них, а то бывает,  что  просто  как-то  все  не
заладится.
   - Так ведь без особых причин кончаются многие...
   - Здесь все иначе! - резко сказала она и, взглянув на нее через стол,
он вдруг обнаружил, что глаза у нее полны слез.
   - Послушай, я совсем не хотел...
   - Берт, прекрати, я тоже не хочу, чтобы...
   - Но ты ведь сама сказала, что дело... дело тут в  парне.  Ты  же  не
станешь отрицать...
   - Ну что ж, хорошо, - сказала она. - Все так, Берт. -  Она  прикусила
губу. - Все равно, парень был. И  я  была  влюблена  в  него.  Мне  было
семнадцать - я была такого же возраста,  как  и  эта  несчастная  Дженни
Пейдж, о которой ты меня расспрашивал. А ему было  девятнадцать.  У  нас
все это произошло  как-то  сразу...  ты,  наверное,  знаешь,  что  такое
случается, правда, Берт? Вот именно так произошло и  у  нас.  Мы  с  ним
строили массу планов, таких  чудесных  планов.  Мы  были  молоды,  полны
энергии, а кроме того, мы были влюблены друг в друга.
   - Я пока что... ничего не понимаю... - сказал он.
   - Он был убит в Корее.
   За рекой в черном небе вспыхнула надпись: "СПРАЙ ДЛЯ ЖАРКИ".
   И  слезы.  Это  были  горькие  слезы,  которые  сначала  текли  очень
медленно, с трудом пробиваясь сквозь плотно сжатые  веки  и  прокладывая
дорожки по щекам. Плечи ее как-то  опустились,  она  сидела  неподвижно,
положив руки на колени, как будто окаменев. Потом слезы потекли быстрее,
свободнее, а плечи совсем поникли. Никогда раньше  он  не  видел  такого
откровенного горя. Он отвернулся в сторону. Ему неудобно было  наблюдать
за ней. Она тихо всхлипывала какое-то время,  потом  слезы  прекратились
так же внезапно, как и появились, и лицо ее  стало  таким  же  чистым  и
ясным, как улица, омытая теплым летним ливнем.
   - Извини, я очень сожалею, - сказала она.
   - Ну что ты.
   - Мне давно следовало выплакаться.
   - Может быть.
   Официант принес заказанные ими напитки. Клинг поднял бокал и сказал:
   - За начало новой жизни.
   Клер изучающим взглядом поглядела на него. Прошло время,  прежде  чем
она взяла свой бокал и, коснувшись им бокала Клинга, повторила:
   - За начало новой жизни.
   Выпив все виски сразу, она опять посмотрела на него,  но  так,  будто
увидела его впервые. Слезы придали ее глазам какой-то особенный блеск.
   - На это может понадобиться много времени, Берт, - сказала она. Голос
ее доносился откуда-то издалека.
   - Да у меня этого времени в запасе сколько угодно, - сказал он. И тут
же, как бы опасаясь, что она его высмеет, пояснил:
   - Ведь до того, как ты появилась,  я  только  тем  и  занимался,  что
старался убить время.
   Ему показалось, что она снова готова расплакаться, и он  замолчал,  а
потом, наклонившись к ней через стол, положил ладонь на ее руку.
   - Ты... ты очень хороший человек, Берт,  -  сказала  она,  неожиданно
высоким голосом, как будто с трудом сдерживала рыдания.
   - Ты хороший, ты добрый, а кроме того, знаешь, ты ведь еще и  красив.
Да, да, я в самом деле считаю тебя очень красивым...
   - Погоди, вот сделаю прическу, так просто глаз от меня не отведешь, -
проговорил он, пытаясь шуткой прикрыть смущение.
   - А я совсем не шучу, - сказала она. - Вот ты все время думаешь,  что
у меня только шутки в голове, а это совсем не так. Ведь  на  самом  деле
я... я очень серьезный человек.
   - А я это знаю.
   - Берт, - сказала она. - Берт.
   Она положила руку поверх  его  руки.  Их  руки  образовали  маленькую
пирамидку на столе. Лицо ее вдруг стало очень серьезным:
   - Спасибо тебе, Берт. Я, знаешь, очень, очень благодарна тебе.
   Он не знал, что сказать. Он чувствовал себя смущенно, глупо, но в  то
же время он был безмерно  счастлив.  Казалось,  что  он  мог  бы  сейчас
запросто спрыгнуть с этого небоскреба и ничего бы с ним не случилось.
   Неожиданно она наклонилась к нему через стол и быстро его поцеловала.
Губы ее только на мгновение коснулись его губ, и тут же она  отшатнулась
от него и сидела теперь очень  прямо.  Выглядела  она  при  этом  как-то
неуверенно, подобно маленькой девочке, нежданно-негаданно оказавшейся на
своем первом балу.
   - Ты... тебе придется проявить терпение, - сказала она.
   - Я буду терпеть сколько угодно, - пообещал он совершенно искренне.
   Перед ним внезапно возник официант.  Он  улыбнулся,  затем  деликатно
кашлянул.
   - Я тут подумал, - мягко предложил он, - а не  поставить  ли  вам  на
стол свечи, сэр? Ваша леди будет  выглядеть  еще  прекрасней  при  свете
свечей.
   - Прекрасней, чем  сейчас,  выглядеть  просто  невозможно,  -  сказал
Клинг.
   Официант был явно разочарован.
   - Но я... - начал было он.
   - А свечи зажгите обязательно, - перебил его Клинг. -  Как  же  можно
обойтись без свечей в такой вечер?
   Официант расплылся в улыбке:
   - Разумеется, сэр. Вы совершенно правы,  сэр.  А  потом  вы  закажете
обед, сэр, я вас правильно понял, сэр? Когда  подоспеет  время,  сэр,  я
позволю себе кое-что вам порекомендовать, сэр. - Он  снова  расплылся  в
улыбке. - Прекрасный сегодня вечер, сэр, не так ли?
   - Вечер просто великолепен, - это сказала Клер Таунсенд...
   А сейчас он сидел в полном одиночестве в своей меблированной комнате,
где по стенам и потолку таинственно метались  блики  ночного  города,  и
пытался убедить себя в том, что она не умерла.  Он  разговаривал  с  ней
только сегодня днем. Она шутила про свой новый бюстгальтер.  Она  просто
не может быть мертвой. Она жива и полна жизни. Она по-прежнему  остается
все той же Клер Таунсенд.
   Она мертва.
   Он смотрел и смотрел в окно.
   Холод и немота сковали его тело. Руки ничего не чувствовали. Он знал,
что если попробует пошевелить  пальцами,  то  они  не  послушаются.  Дул
теплый октябрьский ветер, но ему было холодно.  Неподвижно  сидел  он  в
комнате и смотрел  на  мириады  городских  огней,  на  легкое  колебание
занавески и не ощущал ровным  счетом  ничего,  кроме  холодной  пустоты,
лежащей тяжелым ледяным  камнем  где-то  внутри.  У  него  не  было  сил
двигаться, плакать и вообще чувствовать.
   Она мертва.
   Нет, сказал он себе и даже чуть-чуть улыбнулся. Нет, не говори  таких
глупостей. Клер мертва? Чепуха  какая-то.  Я  ведь  разговаривал  с  ней
только сегодня. Она позвонила мне  в  дежурку,  как  обычно.  Мейер  еще
отпускал шуточки  на  эту  тему.  И  Карелла  тоже  был  там,  он  может
подтвердить. Он наверняка помнит. Она позвонила  мне,  и  они  оба  были
рядом, поэтому мне это не приснилось. А  если  человек  звонит  тебе  по
телефону, то значит, этот человек жив, разве не так? Все очень  логично.
Она позвонила мне, значит,  она  жива.  Там  был  Карелла.  Можете  сами
спросить его. Он подтвердит. Он тоже скажет, что Клер жива.
   Он вспомнил, что как-то недавно он разговаривал за обедом с Кареллой.
Окно в тот день, помнится, было сплошь  в  потоках  дождя.  Может  быть,
именно из-за дождя в помещении создалась атмосфера уюта и  доверия.  Они
говорили сначала о деле, над которым они тогда вместе работали, а потом,
когда в руках у них уже дымились  чашки  с  кофе,  Карелла,  то  ли  под
воздействием монотонного и умиротворяющего шума дождя, то ли  из-за  той
неожиданно домашней и уютной атмосферы, и задал свой вопрос.
   - Так когда же ты собираешься наконец жениться на  своей  девушке?  -
спросил он.
   - Она хочет обязательно защитить диплом до нашей свадьбы,  -  ответил
Клинг.
   - А почему?
   - А я почем знаю? Может, хочет чувствовать себя увереннее.  А  может,
просто помешалась на этом дипломе. Почем мне знать?
   -  А  что  она  собирается  делать  после  диплома?  Будет   защищать
диссертацию?
   - Может, и будет, - Клинг пожал плечами. - Послушай, ты  можешь  себе
представить, я ведь предлагаю ей выйти за меня при каждой нашей встрече.
Но она каждый раз заявляет - только после диплома. И  что  ты  прикажешь
мне делать. Я ведь люблю ее. Ну скажи, могу  я  взять  и  послать  ее  к
чертовой матери вместе с этим дурацким дипломом?
   - Нет, я полагаю, что не можешь.
   - Вот, видишь, не могу. - Клинг помолчал немного, а потом добавил:
   - Знаешь, что я хочу тебе сказать, Стив?
   - Что?
   - Ты знаешь, я думаю: если бы я мог хоть какое-то время... если бы  я
мог не дотрагиваться до нее. Понимаешь, я хотел бы, чтобы нам  не  нужно
было... ну, сам понимаешь... а то моя  хозяйка  каждый  раз  косится  на
меня, когда я привожу к себе  Клер.  Потом  мне  приходится,  как  вору,
срочно доставлять ее домой, потому что отец ее очень строгих нравов и не
потерпел бы ничего подобного. Я просто понять не могу, как  это  он  еще
соглашается отпускать ее на уик-энд. Но я хотел не об  этом...  Нет,  ты
скажи, ну на кой черт ей понадобился этот диплом, а, Стив? Да, так  вот,
я хотел бы, чтобы  у  меня  хватило  сил  не  трогать  ее,  пока  мы  не
поженимся, но я просто не в состоянии это сделать. Понимаешь, меня тянет
к ней: каждый раз, когда я ее вижу, у меня даже во  рту  пересыхает.  Ну
скажи хоть ты, это что, у всех?.. Нет, не нужно. Я не хочу лезть в чужую
жизнь.
   - У всех так, - сказал тогда Карелла.
   Она жива, она, конечно,  жива,  -  убеждал  себя  Клинг.  Она  просто
готовится к своему диплому. Она уже давно проходит практику в социальной
службе. Да что там, ведь сегодня она сама сказала мне по  телефону,  что
немного задержится, потому что  ей  срочно  понадобились  дополнительные
материалы...
   "Искусство брать интервью. Принципы и методология", - вспомнил он.
   "Культура и стереотипы".
   "Здоровое общество".
   "Она мертва", - подумал он.
   - НЕТ!
   Он выкрикнул это слово вслух в мрачную  тишину  своей  комнаты.  Крик
этот как бы сорвал его со  стула,  словно  взрывная  волна  подняла  его
вверх.
   - Нет, - повторил он, но уже тихо и подошел к окну. Зарывшись лицом в
прохладные занавески, он постоял так какое-то время,  а  потом  поглядел
вниз на улицу, как бы ожидая увидеть там Клер. К этому времени  она  уже
должна была бы добраться сюда. Ведь сейчас уже почти кстати,  а  который
сейчас час? Который час? Он  прекрасно  знал  ее  походку.  Он  бы  и  в
тысячной толпе узнал ее фигуру. Он заметит ее,  как  только  она  выйдет
из-за угла: белая блузка, как она сказала, да и еще  черная  юбка  -  он
сразу же узнает ее. Внезапно он вспомнил  про  ее  новый  бюстгальтер  и
улыбнулся своим мыслям. Занавеска мягко трогала его щеку,  огни  рекламы
на ресторане напротив освещали его лицо то красным, то зеленым цветом.
   - Интересно, что это могло ее так задержать, - подумал он.
   - Так ведь она умерла, и ты прекрасно  знаешь  это,  -  пронзило  его
снова.
   Он отвернулся от окна. Потом подошел к постели  и  долго  смотрел  на
нее, ничего не видя. Подошел к туалетному столику, взял с него щетку для
волос, увидел запутавшийся в ее щетинках  черный  волос  Клер  и  быстро
положил щетку на место. Потом он глянул на часы,  но  так  и  не  понял,
какое время они показывают.
   Время приближалось к полуночи.
   Он снова подошел к окну и посмотрел  на  улицу,  все  еще  ожидая  ее
появления.
   К шести часам утра он уже точно знал, что она не придет.
   Он также точно знал, что больше он никогда ее не увидит.
 
Глава 5 
 
   Полицейский участок представляет собой как бы маленькое государство в
государстве. В нем служат сто восемьдесят шесть  патрульных  полицейских
и, кроме того, шестнадцать детективов, закрепленных за отделом розыскной
службы.  Патрульные  и  детективы  знакомы  примерно  так,  как  знакомы
обитатели маленького городка: тут бывает тесная дружба и чисто  шапочное
знакомство;   случаются   интриги,   но   чаще    наблюдается    деловое
сотрудничество. Все эти люди безусловно знают друг друга в лицо  и,  как
правило, по имени, даже если им и  не  приходилось  расследовать  вместе
какое-нибудь дело.
   Наутро к семи сорока пяти, когда  треть  личного  состава  патрульных
официально сдала свою смену и когда трое  детективов  со  второго  этажа
тоже закончили свое дежурство, во всем участке не  было  уже  ни  одного
человека - будь то  патрульный  в  форме  или  детектив  в  гражданском,
который не слышал бы,  что  девушку  Берта  Клинга  застрелили  вчера  в
книжном магазине на Калвер-авеню.
   Большинство полицейских не знали даже ее  имени.  Для  них  она  была
каким-то смутным, абстрактным  образом.  Черты  реального  человека  она
приобретала в их представлении только при ассоциации с  их  собственными
женами и девушками. Она была девушка Берта Клинга, и она была мертва.
   - Клинг? - спрашивал кто-нибудь  из  патрульных.  -  А  кто  же  это?
Который?
   - Девушку Клинга? - спрашивали некоторые из  детективов.  -  Да  быть
этого не может! Ты что, на самом деле?
   - Да, паршивое дело, - говорили другие. Полицейский участок и в самом
деле представляет собой как бы маленькое государство внутри государства.
   Полицейские Восемьдесят седьмого участка  -  как  патрульные,  так  и
детективы - знали одно: Клинг - один из них. Хотя для патрульных он  был
тот самый "белобрысый бык", который сидит  себе  спокойно  на  телефоне,
когда они вышагивают свою смену в любую погоду. И если  бы  им  пришлось
обращаться к нему по каким-то служебным делам, то  они  должны  были  бы
называть его "сэр" как старшего по званию. Для других же, из числа  тех,
которые знали его еще простым  патрульным  и  которые  сами  таковыми  и
оставались, его повышение было преждевременным, и они были уверены,  что
в детективы  он  попал  "дуриком",  просто  ему  выпала  удача  случайно
распутать сложное дело об  убийстве.  Были  и  среди  детективов  такие,
которые считали, что Клинг был бы больше на месте  в  качестве  продавца
обувного магазина, а не в их  отделе.  Правда,  были  и  такие,  которые
думали, что Клинг просто незаменим при расследовании  определенных  дел,
где  его  прямота  в  соединении  с   мальчишеской   непосредственностью
заставляла  разговаривать  даже  самых  мрачных  и  упрямых  свидетелей.
Некоторые тайные осведомители обвиняли Клинга  в  прижимистости.  А  вот
проститутки с Виа ла Путас -  проспекта  Шлюх  -  тайно  поглядывали  на
Клинга и нередко признавались в душе, что с  удовольствием  уплатили  бы
ему взятку своим товаром. Среди владельцев магазинов  встречались  люди,
которые считали, что  Клинг  слишком  уж  придирчиво  соблюдает  правила
относительно уличных  лотков  с  товарами.  Мальчишки  же  с  территории
участка безошибочно угадывали, что Клинг не станет особо придираться  за
открытый летом пожарный кран. Столь же безошибочно они знали, что  Клинг
переломает  им  руки  и  ноги,  если  они  попадутся  на   баловстве   с
наркотиками, даже с таким безобидным, как "травка". Среди регулировщиков
уличного движения встречались  такие,  которые  за  глаза  называли  его
"красавчиком". Даже в его собственном отделе был один  человек,  который
просто терпеть не мог читать отчеты Клинга, потому что тот отвратительно
печатал на машинке и делал массу ошибок.
   И тем  не  менее,  абсолютно  все  полицейские  Восемьдесят  седьмого
участка, а также большинство  людей,  проживающих  на  территории  этого
участка, считали Клинга своим.
   Нет, нет, тут не было трогательных писем с выражением соболезнования,
полных дурацких фраз, вроде "ваша утрата - это наша утрата"...  "навечно
останется..." и прочей муры. Честно говоря, утрату Клинга они  вовсе  не
считали своей утратой. Имя Клер Таунсенд было для них не более чем  имя,
но Клинг был полицейским, а это значит, что он принадлежал к их клубу, к
их команде, если хотите, и  никому  не  дозволено  безнаказанно  обижать
членов твоего клуба или близких им людей.
   И вот, в силу всего этого, каждый считал это преступление чуть ли  не
преступлением против него самого. И хотя все они говорили между собой  о
недавней трагедии, никто  особенно  не  распространялся,  что  он  лично
намерен предпринять. В этот  день,  четырнадцатого  октября,  в  участке
произошло странное событие. Четырнадцатого  октября  каждый  полицейский
как бы перестал быть просто полицейским. Никто, конечно, не сдал  своего
номерного жетона или служебного револьвера - никаких  таких  театральных
жестов не было. Однако быть полицейским - это прежде  всего  изо  дня  в
день выполнять определенный набор рутинных дел, причем выполнять их  все
одновременно. И четырнадцатого октября полицейские Восемьдесят  седьмого
участка приступили к  выполнению  своих  обязанностей,  которые  главным
образом состояли в предупреждении  преступлений.  Внешне  все  было  как
обычно, за одним исключением.
   Они продолжали арестовывать воров, толкачей  наркотиков,  мошенников,
пьяниц, насильников, наркоманов и  проституток.  Они  разгоняли  игорные
притоны,  противодействовали,   как   могли,   деятельности   подпольных
букмекеров, принимавших ставки  на  лошадей,