ать даже губернатор.
   Жечков все так же сидел  в  кресле,  и  пальцы  его  скручивали  колпачок
изящной паркеровской ручки.
   - Ну что? - спросил начальник охраны.
   - Он ничего не знает.  Антон,  ты  представляешь,  он  ничего  не  знает.
Обычный московский бандит, он на самом деле приехал сюда за убийцами Игоря.
   - Но, может, тогда... - начал Антон.
   Губернатор мгновенно обернулся. Его рыхлое и вместе  с  тем  мальчишеское
лицо пошло красными пятнами.
   - Что - может? - закричал он. - Ничего не может! Ты понимаешь, во что  мы
вляпались?! Это же...
   Отвинченный колпачок спружинил  в  руках  губернатора  и  улетел  куда-то
далеко в угол. Жечков грязно выругался, а потом в отчаянии хватил кулаком по
столу и заговорил, сглатывая слова и сбиваясь с мыслей.
   - Это же хуже Варковского! - заорал губернатор.

***

   В то самое время, когда Валерий  Нестереико  объяснялся  с  губернатором,
депутат областной Думы  Семен  Колунов  обедал  в  компании  главного  мента
области  Григория  Молодарчука.  Обед  проходил  не  то  чтобы  в  секретной
обстановке: для обоих высокопоставленных посетителей в "Радуге" был  выделен
небольшой закрытый зальчик, а служебный джип Молодарчука  (дареный,  кстати,
ментовке все тем же Колуном), не скрываясь, урчал у входа в ресторан. И что,
в самом деле,  скажите,  тут  такого?  Неужто  областной  депутат,  вдобавок
возглавляющий комитет по  охране  порядка,  не  может  покушать  в  компании
областного милиционера?
   Стол перед обедающими был уставлен всем, что  летает,  плавает,  мычит  и
растет, и Колун с брезгливым равнодушием наблюдал, как его собеседник  мечет
в рот свинину вперемешку с черной  икрой.  Колуна  всегда  поражало  желание
мента сожрать как можно больше за чужой счет, даже при половодье собственных
денег. Сам Колун ел довольно мало и очень опрятно,  тщательно  используя  по
назначению разнообразную столовую снасть, выложенную на белоснежной скатерти
вокруг тарелки.
   Депутат Семен Колунов не любил напоминать посторонним о  своем  генезисе.
Во время одной из первых своих  поездок  в  Англию  он  пригласил  человека,
который неделю ходил с ним по ресторанам и учил  русского  дикаря  правильно
обращаться с вилками для рыбы и ножичками для дынь. А  пока  Колун  обучался
политесу в лондонских ресторанах, в Тарске пристрелили двух чечен  и  одного
дагестанца - лидеров противоборствующих с Колуном группировок.
   Наконец  с  жарким  было  покончено.  Молодарчук  поскребся  пальцами   в
подливке, облизал их, опрокинул в себя бокал красного вина, громко рыгнул  и
спросил:
   - Так что, Семен Семеныч, у тебя ко мне дело какое-то?
   Колун задумчиво цедил минералку.
   - Не к тебе, собственно. К "Бенаресу". Я бы у них векселя купил.  Которые
"Зари".
   Глазки  Молодарчука  блеснули  синим,  как  розетка,  в  которую   сунули
разболтанный штепсель, цветом.
   - За сколько?
   - По номиналу.
   Колун помолчал и добавил:
   - Разумеется, с отсрочкой платежа.
   - На сколько отсрочка?
   - До тех пор, пока на заводе не появятся  руководители,  готовые  векселя
погасить.
   Молодарчук задумчиво глядел на  депутата.  Вопреки  расхожим  слухам,  он
отнюдь не состоял на службе у областного бандита, равно как и Колун  не  был
его агентом влияния.  Отношения  между  этими  двумя  были  куда  сложнее  и
проистекали первоначально действительно из косвенного указания  губернатора:
чеченов - давить, а группировке, способной им противостоять,  не  мешать.  И
хотя в ходе этих отношений Молодарчук получил от Колуна множество  подарков,
никто, осведомленный о реальном положении дел, не решился бы предсказать, на
чью сторону станет мент в случае, скажем, конфликта бандита и губернатора.
   - Говорят, Семен, ты скупаешь долги завода?
   - Про меня много что говорят.
   - С отсрочкой - не выйдет, - сообщил Молодарчук. -  Пятьдесят  -  сейчас.
Пятьдесят - потом.
   - Я не плачу за курицу, которую еще не ощипали, - ответил Колун.
   Молодарчук снова срыгнул, озабоченно прислушался к внутреннему  состоянию
и  полез  из-за  стола.  Колун  остался  его  ждать,  равнодушно   потягивая
минералку. Бандит знал, что мент  сейчас  пойдет  в  туалет  и  там  срыгнет
большую часть дармового обеда. А потом вернется за новой порцией.
   Мент появился через три минуты, довольно  утирая  рукой  мокрый  рот.  На
белоснежной скатерти его уже ждал изрядный десерт.
   - Спиридон-то, знаешь,  что  вчера  учудил?  -  спросил  мент.  -  Барыгу
собственного подстрелил. За белого медведя его принял.
   Колун молчал.
   - Брать я его должен, Семен Семеныч, - устало сказал мент.  -  А  то  он,
неровен час, такое отмочит, что до самой Москвы пробьет...
   - Я с ним сам побеседую, - мягко сказал Колун.
   Они поглядели друг другу в глаза. Оба  знали,  что  арест  Спиридона  мог
стать  для  Колуна  катастрофой.  Слишком  много  грязных  заказов  Спиридон
исполнял для крестного отца области, и слишком мало было шансов на то,  что,
попав за решетку, Спиридон не начнет  петь,  что  твой  Паваротти.  В  какую
сторону повернутся мозги у Спиридона, если они у него  еще  остались,  -  не
знал никто.
   - Сам так сам, - согласился Молодарчук с неизбежным  требованием.  -  Как
наследство-то будем делить?
   Колун достал из кармана ручку и нарисовал  на  салфетке  два  кружка.  На
одном он написал: "Хаменка", на другом -  "Вагонзавод".  Посереди  волнистой
линией провел речку Тару.
   - Вот так, - сказал Колун.
   Жирная черная линия, прочерченная им,  пересекала  Хаменку  и  Вагонзавод
пополам. Районы, прилегающие к "Заре", оказывались во владении Колуна.
   - Вот так, - возразил начальник облУВД. Линия, прочерченная им, оставляла
"Зарю" в будущем владении ментовки.
   - Так, как я нарисовал, - сказал Колун,  -  плюс  тридцать  процентов  за
векселя.
   - По рукам, - отозвался Молодарчук.

***

   Весьегонское кладбище на окраине Тарска располагалось сразу за шоссе безо
всякой  ограды.  На  автобусной  остановке  стояла   старушка   с   дешевыми
пластиковыми цветами. День был будний, зарплаты у покупателей  маленькие,  и
старушка была одна.
   Могила Игоря оказалась в дальнем конце главной  аллеи,  позади  роскошных
обелисков, украшенных медальонами сравнительно молодых людей  с  характерным
прищуром глаз и короткой стрижкой. Валерий замедлил шаг, вглядываясь в  даты
рождения и скупые посвящения товарищей по оружию. Обелисков  было  немало  -
года три-четыре назад в Тарске шли нешуточные бои, прежде чем Колун  остался
без соперников.
   Цветов на могиле Игоря было явно меньше, чем  вчера:  видимо,  их  успели
подрастащить, на месте будущего памятника стоял большой деревянный  крест  с
венком и с эмалевым медальоном. С медальона на Валерия  смотрел  тот  Игорь,
которого он видел последний раз месяц назад: испуганный молодой  паренек  со
взъерошенными волосами и удивленным взглядом.
   Позавчера, когда на кладбище было шумно  и  людно,  Валерию  не  хотелось
оставаться на похороны. Сегодня он пришел проститься с  Игорем.  Его  ребята
деликатно рассылались в отдалении, шныряя между могилами и проверяя кладбище
на благонадежность: а вдруг  еще  кто,  помимо  покойного  Лесько,  вздумает
шмальнуть в назойливого московского гостя. Но все было  тихо,  только  вегер
шумел в верхушках розовых сосен да журчал под уклон ручеек из талого  снега,
пробивший себе руслице вдоль утоптанной в лед дорожки.
   Валерий чувствовал, что Чердынский был прав: его слегка шатало, на свежем
воздухе голова мгновенно наполнилась какой-то звенящей пустотой. То ли  рану
все-таки обработали некачественно, то ли он элементарно простыл,  катаясь  в
мокром снегу под пулями незадачливого киллера.
   Где-то у дороги хлопнула  дверца,  послышались  возбужденные  голоса,  и,
повернув голову, Сазан увидел, что к могиле идут двое:  Виктория  Львовна  в
черной дешевой шубке и поддерживающий ее под локоток Санычев.
   Валерий неторопливо встал и отошел за соседний памятник
   Виктория Львовна наклонила изящную головку с тяжелым пышным  шиньоном,  и
Валерий заметил у нее на висках несколько седых волос. Наверное, еще  неделю
назад этих седых волос не было. Она поискала взглядом какую-то  табуреточку,
потом всхлипнула и буквально упала в руки директора.  И  разрыдалась  в  три
ручья.
   - Ну что вы, - забормотал Санычев, - Виктория Львовна...  Вика...  Нельзя
же так... ну жизнь не кончилась... ты еще молодая, красивая...
   Женщина плакала, закрыв глаза. Лицо ее вдруг стало  совсем  некрасивым  и
старым. Директор обнял ее за плечи.
   - Вика, перестань... Господи, я клянусь тебе, мы найдем этих упырей...  Я
все сделаю, я обязательно...
   Громко хрустнула ветка. Директор обернулся и увидел  прохаживающегося  за
соседней оградой Лешку Муху. Валерий выматерился про  себя  и  шагнул  из-за
памятника.
   - А, это вы, - сказал Санычев.
   - Валера, что с тобой?  Ты  плохо  выглядишь,  -  озабоченно  проговорила
Виктория Львовна.
   - А что вы, собственно, здесь делаете? - спросил Санычев.
   - То же, что и вы. Кстати, вы где машину оставили, Демьян Михайлович?
   - У церкви. А что?
   - Просто не вижу с вами охраны. Для  директора,  у  которого  только  что
застрелили зама, это непозволительная роскошь.
   Санычев пожал плечами.
   - У меня есть охранник. Он остался в машине.
   - Если он остался в машине, он не охранник, а хрен собачий. Между прочим,
у вас тут в Тарске наблюдается любопытная закономерность - киллеры у вас  не
хуже, чем везде, а вот охранники определенно урюпинской сборки...
   - Отойдем на минутку, - сказал директор.
   Они отошли на середину аллеи, оставив Нетушкину у могилы  сына.  Директор
тоскливо оглянулся, глаза его с  теплым  вниманием  скользнули  по  стройной
фигурке. Валерий с раздражением вспомнил слова Мирославы о том,  что  Демьян
Санычев любил водить в заводскую гостиницу девиц. Как успел  выяснить  Муха,
Санычев развелся еще на Урале, через пятнадцать  лет  весьма  несчастливого,
шумного и бездетного брака. С тех пор он успел наплодить двух деток,  матери
которых  жили  в  подаренных  им  квартирах  в  центре  Тарска  и   получали
ежемесячную стипендию.
   Нестеренко заметил, что его  ребята  вели  себя  очень  грамотно:  четыре
человека рассредоточились по территории кладбища и, не мозоля глаза, в то же
время перекрывали все подходы к могиле.
   - Я слышал, вы говорили с губернатором? - спросил Санычев.
   - Да. Поинтересовался, за что он взъелся на завод.
   - И что он вам сказал?
   Голос директора внезапно сорвался.
   - Занимался любимым ремеслом губернаторов - словоблудием. Кстати,  насчет
таможни, евреев и Борщака - это правда?
   - Вранье. Стопроцентное и абсолютное. Причем  выдумано  не  три  года,  а
месяц назад, когда Афанасий зарегистрировался как кандидат. Распространяется
как бесплатное приложение с каждым сольным губернаторским выступлением.
   Директор снова оглянулся на Викторию Львовну.
   - Почему ты не сказал мне, что на завод претендует Колун?
   - Я бы просил говорить мне "вы", Валерий Игоревич. Хотя бы потому, что  я
старше на четверть века.
   - Почему вы не сказали, что на завод претендует Колун?
   - На завод претендует не только он.
   - А кто еще?
   -  Ваш  добрый  знакомый  Молодарчук.  Или  господин  губернатор...   Вся
губернская саранча...  Вы  не  представляете,  сколько  появляется  желающих
отхватить от очень прибыльного, но не очень крупного предприятия.
   - Но вряд ли Молодарчук заказывал Игоря.
   - А вы не задумывались над тем, Валерий,  почему  в  вас  стрелял  именно
милиционер?
   - Купленный Спиридоном.
   - Да. Но тем не менее - милиционер. И заказ, насколько я понимаю, он  мог
получить, по крайней мере,  от  двух  сторон.  Во-первых,  от  Спиридона.  А
во-вторых, от своего официального начальства, которое, в  случае  выполнения
заказа, гарантировало ему защиту от неминуемого ареста...
   Валерия слегка качнуло, он шарахнулся плечом о высокую  сосну  и  тут  же
грязно выругался.
   - Что такое? - спросил Санычев.
   - Да ничего, просто рану задело. Слушай, ты куда сейчас едешь?
   - На завод Вику отвезу и на завод.
   Валерий глянул на часы было восемь вечера.
   - Я с тобой. Поговорить надо.

***

   Вопреки ожиданиям Валерия, Санычев поехал в одной машине не с  ним,  а  с
матерью Игоря. Несмотря на раннее  время,  потихоньку  смеркалось:  на  небо
выползли тучи, из них повалил густой и мокрый не то дождь,  не  то  снег,  и
дорога за городом моментально превратилась в каток.
   У самого дома Игоря Санычев вылез из машины и долго прощался с  Викторией
Львовной, однако за калитку не зашел, а  так  и  стоял  на  самом  снегопаде
минуты три, пока не оброс весь белыми пушистыми хлопьями. Виктория Львовна у
порога еще раз обернулась, помахала узкой ладошкой обеим машинам  и  исчезла
за дверью.
   Дорога обратно в  город  была  паршивой  донельзя.  Машины  шли,  включив
противотуманные фары и катаясь из стороны в сторону. На  одном  из  взгорков
Валерий заметил тяжелогруженый фургон. Колеса фургона надсадно вращались, но
он тем не менее неумолимо сползал вниз.
   Въезд на завод был покрыт  девственно-чистым  снегом.  Санычев  вылез  из
машины и довольно сухо предложил московским гостям обождать  снаружи.  Когда
Валерий, поднимаясь по лестнице, в последний раз оглянулся, он  увидел,  как
санычевская "Волга" закатывается в глубь  двора.  Джип  с  ребятами  Валерия
остался на стоянке у проходной.
   Дверь из директорского кабинета  в  комнату  отдыха  была  распахнута.  В
комнате громко разговаривал телевизор, на диване развалился Чердынский.  При
виде Валерия, вошедшего в комнату отдыха вслед за  Санычевым,  он  удивленно
поднял брови.
   Валерий поскорее, не дожидаясь приглашения, сел в широкое кожаное кресло.
Ему показалось, что в здании  очень  жарко.  Пронзительный  писк  телевизора
штопором ввинчивался в уши. Чердьшский  с  Санычевым  оживленно  заговорили:
Нестеренко с трудом понял, что тот грузовик, который застрял на взгорке, шел
с сырьем на комбинат и что как бы он не попал в аварию. Чердынский  спросил,
с чем был грузовик, директор  назвал  какое-то  шибко  непонятное  слово,  и
Чердьшский сказал:
   - Совсем обалдели, да?
   - Да ладно, не первый раз возим, -  проговорил  Санычев.  И  обернулся  к
Валерию:
   - Так о чем вы хотели поговорить?
   - Об Алихани, СПИДе и цикло... цисплантине.
   Санычев слегка побледнел.
   - Когда я спросил вас, Демьян Михайлович,  кто  мог  заказать  Игоря,  вы
назвали мне Спиридона, так? А ты, Алеша, рассказал мне трогательную  историю
о московских фармацевтических корпорациях. Я, конечно, понимаю, что я не тот
человек, которого стоит посвящать в детали вашей хозяйственной деятельности,
но все-таки есть единственные люди, которым было выгодно убрать Игоря.  И  я
так понимаю, что именно они финансируют губернатора...
   В кабинете наступило тяжелое молчание. Потом Санычев с усилием сказал:
   - У вас не совсем верное представление  о  методах  западных  корпораций,
Валерий  Игоревич.  Они  переманили  Игоря.  Он  уезжал.  Зачем  им  в  него
стрелять?
   - Вы оба  утром  встречались  с  доктором  Гертцки.  Что  от  вас  хотела
"Ланка-Гештальт"?
   Санычев промолчал. Чердынский ответил:
   - Допустим - купить нас.
   У  Валерия  страшно  кружилась  голова,  и  он  с  трудом  услышал   свой
собственный голос:
   - Почему вы не сказали этого мне?
   - Потому что "Ланку" трясет от нашего имени. Потому что, с  точки  зрения
"Ланки", Россия - это страна, где украли ее лекарства. А  если  вы  впридачу
возьмете доктора Гертцки и подвесите его за ноги, по своему обыкновению,  то
"Ланка" перестанет трястись и начнет орать. И последствия этого  для  завода
мне даже страшно представить...
   Валерий закрыл глаза и вытер лоб, а когда он открыл  их,  над  ним  стоял
Чердынский и смотрел на него укоризненным взором.
   - Ты показался врачу? - спросил медик из органов.
   - Не успел. Со мной все нормально
   - Какое, к черту, нормально. Сними пиджак и рубашку. Демьян, ножик есть?
   - Сейчас принесу.
   Санычев вышел в кабинет, видимо, за ножом. Валерий потянулся левой  рукой
к рубашке. Пальцы почти не гнулись.
   В предбаннике громко хлопнула дверь, так громко,  что  на  столике  перед
Валерием подскочила бутылку с водой. Валерий, закрыв глаза, казалось, дремал
в кресле.
   Санычев задерживался -  Чердынский,  недовольно  поморщившись,  шагнул  в
кабинет, прикрыв за собор дверь.
   Генеральный директор "Зари" стоял  у  стола,  судорожно  сжимая  в  руках
старый хирургический скальпель, который он достал из  ящика.  Напротив  него
возвышался Павел Когут по кличке Спиридон, в щегольской кожаной куртке и  со
щербатой улыбкой на неестественно красном выбритом лице. С флангов Спиридона
прикрывали двое горилл.
   Когда    впоследствии    милиция    пыталась    расследовать     события,
предшествовавшие  появлению  Спиридона  в  кабинете  генерального  директора
"Зари", то ей пришлось признать, что в ту ночь главный тарский беспределыцик
окончательно и бесповоротно спятил.
   Все началось с бронированного "мерса".
   "Мерс" по заказу Спиридона был куплен владельцем автосалона Ложечкиным  в
Германии, переоборудован в России и прибыл в  Тарск  утром.  Респектабельный
Ложечкин, ходивший под "крышей"  Спиридона,  самолично  отправился  в  гараж
осмотреть  машину  и  на  всякий  случай  прогнать  ее  через   компьютерную
диагностику. Он очень хорошо представлял себе,  что  с  ним  будет,  если  в
роскошной тачке обнаружится какой-нибудь изъян.
   Между тем задержка обернулась для Ложечкина столь  же  скверно,  сколь  и
возможные огрехи машины. О том, что "мерс" прибыл, Спиридон узнал  к  девяти
вечера и тут же  позвонил  Ложечкину.  Он  обругал  барыгу  козлом  и  велел
доставить "мерс" немедленно. Гараж уже был закрыт, все разошлись, и Ложечкин
взял личного охранника, сел в "мерс" и поехал.
   Обитал Спиридон за городом, в деревне Ивантеевке.
   Трудно сказать, что дальше закралось в воспаленную голову Спиридона  -  а
только тот решил сыграть со своим барыгой мелкую шутку.
   И за два километра от дачи  Спиридона,  близ  железнодорожного  переезда,
Ложечкин увидел разбившийся о фонарный столб  "Жигуль".  Охранник  Ложечкина
вылез посмотреть, в чем  дело,  обитатели  "Жигуля"  выкинули  их  обоих  из
"мерса" и укатили.
   Ложечкин оставил охранника вызывать  ментовку,  а  сам  в  предынфарктном
состоянии добрался до  дачи  Спиридона.  Спиридон  принял  его  неласково  и
обвинил в том,  что  тот  сам  украл  "мерс".  Барыгу  приковали  к  батарее
наручниками, и  Спиридон  некоторое  время  кошмарил  его,  угрожая  забрать
бизнес, а потом принялся избивать.
   Окружение Спиридона поначалу ожидало, что игра вот-вот  кончится,  потому
что "мерс" стоял на заднем дворе и  все  происходящее  было  не  больше  как
обычной разводкой. Но Спиридон то ли вошел  во  вкус,  то  ли  действительно
запамятовал, что сам помылил "мерс".
   Спиридон бил Ложечкина, пока тот не потерял сознание, а потом отцепил  от
батареи и поволок во двор расстреливать, потому что в  комнате  пришлось  бы
слишком  много  отмывать  от  стен.  Барыга  был  денежный  и  покорный,   и
заместитель Спиридона, дагестанец Дауд, не  выдержал  беспредела.  Он  велел
ребятам отобрать у шефа барыгу и сказал:
   - Правду говорят, что на тебя Колун уже заказ выписал!
   Дауд, как и Спиридон, был изрядно под кайфом, иначе не произнес  бы  этих
слов.
   - Что? - спросил Спиридон.
   - Что слышал. Ты беспредел с "Зарей" устроил, кому это нужно?
   - И кто ж заказ будет выполнять? - спросил Спиридон. - Ты, что ли?
   Дауд не  успел  ответить:  Спиридон  вынул  ствол  и  выпустил  в  своего
заместителя пять пуль.
   После этого уже никто Спиридону  возражать  не  осмеливался.  Барыга  был
забыт, а Спиридон велел грузиться в авто и ехать к  директору.  По  пути  он
ругался последними словами и обещал разобраться и с директором,