итал  все,  что  было  связано  с  единственной  уцелевшей
женщиной. Вытащив записную книжку, Босх аккуратно переписал  в  нее  все
эти данные:
   - 17 июня, 23.00
   Джорджия Стерн. Псевдоним - Бархатная Коробочка.
   Жива.
   - 6 июля, 23.30
   Николь Нэпп. Псевдоним - Святая Наставница.
   Зап. Голливуд.
   - 28 сентября, 04.00
   Ширлин Кемп. Псевдоним - Нагреватель-Кончатель.
   Малибу.
   Затем Босх открыл вторую папку  и  проверил  разнарядки  полицейских,
помеченные теми датами, когда были  убиты  две  из  женщин  и  произошло
покушение еще на одну.  Семнадцатого  июня,  в  ночь,  когда  напали  на
Джорджию Стерн, было воскресенье. Группа в этот  выходной  не  работала.
Мора, конечно, мог это сделать, но с таким же  успехом  покушение  могло
быть совершено и любым другим членом группы.
   Проверяя  разнарядки  на  тот  день,  когда  была  убита  Нэпп,  Босх
почувствовал, как его будто током ударило.  Он  держал  в  руках  список
нарядов на неделю, начавшуюся первого июля, и лист прыгал в его дрожащих
пальцах. Шестого июля, когда в девять вечера Нэпп отправилась по  вызову
и через два с половиной часа была  найдена  мертвой  на  тротуаре  улицы
Суицер в Западном Голливуде, была пятница. Мора должен был  работать  до
трех часов ночи, но напротив его фамилии стояло выведенное рукой  самого
Босха: "Болен".
   Босх немедленно взял список работавших на неделе, начавшейся двадцать
второго сентября. Обнаженный труп Ширлин  Кемп  был  найден  на  обочине
шоссе Пасифик-Кост в Малибу в четыре утра в  пятницу  двадцать  восьмого
сентября. Чувствуя, что ему чего-то не хватает, Босх залез в папку,  где
лежали материалы следствия по делу о ее смерти.
   Быстро пролистав ее,  он  выяснил,  что  ее  вызвали  по  телефону  в
гостиницу "Малибу Инн" в 00.55. Позже сыщики установили, что  ее  вызвал
постоялец номера 311. Служащие  не  смогли  как  следует  описать  этого
человека, а данные, которые он сообщил о себе портье, оказались ложными.
Заплатил он наличными. Единственное, что смогли  вспомнить  в  гостинице
совершенно точно, - то, что этот человек  занял  номер  в  00.35.  Через
двадцать  минут  он  уже  вызвал  по  телефону   женщину   по   прозвищу
Нагреватель-Кончатель.
   Босх вернулся к списку разнарядок. В четверг ночью, накануне убийства
Кемп, Мора работал, однако меньше, чем должен был. Он появился на службе
в 14.40, а ушел в 23.45.
   У него было пятьдесят минут, чтобы доехать  от  отделения  полиции  в
Голливуде до Малибу и к 00.35 пятницы поселиться в  гостинице  в  номере
311. В такое позднее время шоссе обычно бывает пустым.
   Это вполне мог быть Мора.
   Босх заметил, что сигарета, которую он  закурил  и  положил  на  край
стола, догорела до фильтра и испортила полированную поверхность.  Быстро
бросив окурок в кадку с фикусом, стоявшую в углу, он  развернул  круглый
стол так, чтобы пятно от сигареты находилось напротив стула, на  котором
сидел Ролленбергер. Помахав одной из папок в  воздухе,  чтобы  разогнать
сигаретный дым, Босх открыл дверь в кабинет Ирвинга.
 
*** 
 
   - Раймонд Мора.
   Ирвинг громко произнес эту фамилию, словно пробуя  ее  на  вкус.  Это
было единственное, что он сказал после  того,  как  Босх  закончил  свой
рассказ. Босх ждал, что он скажет еще, но заместитель начальника  только
понюхал воздух и, учуяв сигаретный дым, недовольно скривился.
   - И вот еще что, - добавил Босх, - Лок - не  единственный,  с  кем  я
говорил о последователе. Мора знает практически обо всем, о  чем  я  вам
сейчас рассказал. Он работал в следственной бригаде, а на этой неделе мы
обращались к нему с просьбой помочь в установлении  личности  "цементной
блондинки". Когда вы мне позвонили, я как раз находился в отделе полиции
нравов. Он звонил мне вчера вечером.
   - И чего же он хотел? - спросил Ирвинг.
   - Он хотел сообщить мне, что считает, будто последователь убил  двоих
из всего списка. Сказал, что эта мысль только что пришла ему в голову.
   - Черт! - воскликнул Шиэн. - Он просто играет с нами. Если он...
   - А что вы ответили? - перебил его Ирвинг.
   - Я сказал, что тоже об этом думал. Кроме того, просил его узнать  по
своим каналам, существуют ли еще девушки, исчезнувшие или бросившие свою
работу так же внезапно, как Бекки Камински.
   - Вы дали ему такое задание? - переспросил Ролленбергер, подняв брови
и всем своим видом изображая изумление и отчаяние.
   - Пришлось. Моя просьба выглядела естественной и логичной. Если бы  я
этого не сделал, Мора сообразил бы, что я его подозреваю.
   - Он прав, - сказал Ирвинг.
   Ролленбергер немного сжался. Он все время попадал пальцем в небо.
   -  Да,  теперь  понимаю,  -  услужливо  пробормотал  он.  -   Отлично
сработано!
   - Нам понадобится много людей, - вновь напомнил Опельт, видя, как все
друг с  другом  соглашаются,  и  надеясь  воспользоваться  благоприятным
моментом.
   - Я хочу, чтобы с завтрашнего утра за ним было  установлено  наружное
наблюдение, - заявил Ирвинг. - Для этого  нам  понадобятся  три  группы.
Шиэн и Опельт, вы - одна группа. Босх занят на  процессе,  Эдгар  должен
найти  уцелевшую   женщину,   так   что   они   исключаются.   Лейтенант
Ролленбергер, кого еще вы можете выделить?
   - Ну, поскольку Батчер в отпуске, на его месте сидит Эйд, а Мэйфилд и
Разерфорд  заняты  на  том  же  судебном  процессе.  Я  могу  освободить
кого-нибудь из них, чтобы он работал в паре с Эйдом. Это все, кто у меня
есть, если только вы не захотите снять кого-то с других расследований.
   - Нет, этого я не хочу. Подключайте Эйда и Мэйфилда, а я  поговорю  с
лейтенантом Хильярд и узнаю, не сможет ли она подбросить кого-нибудь  из
Вэллей. У нее работали три группы по тому делу с грузовиком,  но  сейчас
они зашли в тупик. Я заберу одну группу.
   - Великолепно, сэр, - восхитился Ролленбергер.
   Шиэн посмотрел на Босха и  скорчил  рожу,  показывая,  что  от  этого
начальничка  его  сейчас  стошнит.  Босх  улыбнулся.  Детективов  всегда
охватывало  подобное  легкомысленное  настроение,  когда  они   получали
приказы и выходили на очередную охоту.
   - Опельт, Шиэн, я хочу, чтобы вы повисли  на  Море  завтра  с  восьми
утра, - сказал Ирвинг. - Вы, лейтенант,  завтра  утром  должны  провести
инструктаж двух новых членов следственной группы. Расскажите им все, что
нам известно, и пусть они сменят Опельта и Шиэна к  четырем  часам  дня.
Пускай следят за домом Моры до тех пор, пока он не выключит  свет.  Если
понадобится работать сверхурочно, - разрешаю. Следующая пара  возобновит
наблюдение в восемь утра в субботу, а Опельт и Шиэн сменят их  в  четыре
часа дня. В том же порядке пусть меняются и дальше. Ночные смены  должны
оставаться на посту до тех пор,  пока  не  убедятся,  что  он  улегся  в
постель и собирается спать. Никаких проколов! Если  этот  парень  сумеет
что-нибудь выкинуть в  то  время,  когда  мы  за  ним  наблюдаем,  можем
прощаться с работой.
   - Сэр.
   - Что, Босх?
   - Нет никаких гарантий, что он что-либо предпримет. Лок говорит,  что
последователь хорошо умеет себя контролировать. Доктор не  считает,  что
он  выходит  на  охоту  каждую  ночь.  По  его   мнению,   последователь
контролирует свои желания и живет нормальной  жизнью,  а  накатывает  на
него без какой-либо системы.
   - Нет никаких гарантий того, что мы будем  следить  за  тем,  за  кем
нужно, детектив Босх, но я все равно хочу, чтобы  за  ним  наблюдали.  Я
всячески надеюсь на то, что мы сильно заблуждаемся в отношении детектива
Моры. Но то, что вы тут рассказали,  звучит  убедительно,  хотя  в  суде
ничего из этого невозможно было бы использовать. Так что следите за  ним
и молитесь, чтобы - если это он - нам удалось понять это прежде, чем  он
причинит вред кому-либо еще. Я...
   - Полностью с вами согласен, сэр, - встрял Ролленбергер.
   - Не перебивайте меня, лейтенант. Я не силен ни в работе сыщика, ни в
психоанализе,  но  что-то  подсказывает  мне,  что,  кем   бы   ни   был
последователь, он чувствует за спиной наше  дыхание.  Он,  конечна,  сам
виноват - из-за своей записки, а, может, считает это чем-то вроде игры в
"кошки-мышки", в которой считает себя мастером. И все же  он  чувствует,
что за ним идут. Будучи полицейским, я точно знаю одно: когда эти люди -
те, кто живет на лезвии бритвы, как я говорю, - когда они чувствуют, что
за ними идут, они на это реагируют.
   Иногда ломаются, иногда случайно выдают себя. Потому-то я  и  требую,
чтобы за Морой наблюдали даже тогда, когда он идет к почтовому ящику.
   Все молчали. Даже Ролленбергер, который был в  отчаянии  из-за  своей
очередной оплошности, когда он перебил Ирвинга.
   -  Ну  что,  каждому  ясна  его  задача?  Шиэн,  Опельт  -   наружное
наблюдение. Босх, вы - вроде внештатника, пока не разберетесь  с  судом.
Эдгар, на вас -  уцелевшая  жертва,  и,  если  будет  время,  разузнайте
побольше о Море. Но так, чтобы тот ничего не узнал.
   - Он разведен, - сказал Босх. - Развелся прямо перед  тем,  как  была
сформирована следственная бригада по Кукольнику.
   - Вот с этого и  начните.  Сходите  в  суд,  полистайте  дело  о  его
разводе. Кто знает, а вдруг нам повезет? Может, жена бросила  его  из-за
того, что он любил раскрашивать ее, как куклу?
   Ирвинг поочередно посмотрел на каждого из сидевших за столом.
   - Вполне возможно, что в  результате  всего  этого  управлению  будет
нанесен огромный ущерб, но я не хочу никаких  послаблений.  Пусть  камни
падают туда, куда упадут... На  этом  -  все.  Каждый  получил  задание.
Приступайте. Все свободны. За исключением детектива Босха.
   Мужчины поднялись и начали расходиться. Босх видел, в каком  отчаянии
пребывал Ролленбергер оттого, что ему не удалось еще разок, теперь уже в
приватной обстановке, лизнуть жопу своему боссу.
   После того, как дверь закрылась, Ирвинг несколько секунд сидел молча,
собираясь с мыслями. На протяжении всей работы Босха  в  полиции  Ирвинг
всегда выступал по отношению к нему в роли эдакой Немезиды  ,  постоянно
пытаясь контролировать его и  загонять  за  некую  ограду.  Босх  всегда
сопротивлялся  этому.  Между  ними  не  было  неприязни,   просто   Босх
по-другому не умел.
   Однако сейчас он чувствовал, что Ирвинг смягчился - по тому,  как  он
обращался к Босху во время совещания или говорил в своих  показаниях  на
суде. Ведь он мог вывесить Босха на просушку, но не стал  этого  делать.
Впрочем, Босх не мог и не хотел  высказывать  свои  чувства  к  Ирвингу,
потому сидел и молча ждал.
   - Я доволен вами, детектив Босх. Особенно в связи с вашим  поведением
на суде и действиями по новому делу.
   Босх кивком поблагодарил начальника, зная, что главное еще впереди.
   - Собственно, я попросил вас задержаться именно в связи с  процессом.
Я хотел... как бы это получше сказать... хотел сообщить  вам,  что  мне,
простите за выражение,  глубоко  наорать,  какой  вердикт  вынесет  жюри
присяжных и сколько денег они решат заплатить той семье.  Эти  присяжные
не имеют ни малейшего представления о том, каково это  -  находиться  на
лезвии бритвы,  принимать  решения,  которые  могут  либо  спасти,  либо
погубить чьи-то жизни. У вас нет возможности взять недельку и  тщательно
взвесить и оценить решения, которые приходится принимать в доли секунды.
   Босх не знал, что на это ответить,  и  за  столом  воцарилось  долгое
молчание.
   - Как бы то ни было, - сказал  наконец  Ирвинг,  -  для  того,  чтобы
прийти к такому заключению, мне понадобилось четыре года. Впрочем, лучше
поздно, чем никогда.
   - Могу я процитировать вас завтра в  суде,  во  время  заключительных
выступлений?
   Лицо Ирвинга скривилось, челюсти сжались, словно он набил полный  рот
холодной квашеной капусты.
   - Не заставляйте меня распространяться на эту тему. Вы понимаете, что
я имею в виду? Городская прокуратура  -  всего  лишь  школа.  Школа  для
юристов, ведущих дела в суде. А за их обучение платят налогоплательщики.
К  нам   приходят   сосунки,   приготовишки,   ничего   не   знающие   о
судопроизводстве. Учатся они на ошибках, которые сами же и совершают  во
время процессов - за наш счет, естественно. А когда они наконец выучатся
и начнут как следует разбираться в своем деле, они уходят и  принимаются
засуживать нас самих!
   Босх никогда не видел Ирвинга таким возбужденным. Тот будто скинул  с
себя  маску  важной  персоны,  которую,  не  снимая,  носил   вместе   с
полицейской формой. Гарри слушал как завороженный.
   - Извините, - сказал Ирвинг, - я отклонился от темы. В любом  случае,
желаю вам удачи с этими присяжными, но пусть вас это не волнует.
   Босх промолчал.
   -  Знаете,  Босх,  стоит  мне  полчаса   пообщаться   с   лейтенантом
Ролленбергером, как  у  меня  возникает  непреодолимое  желание  получше
присмотреться к самому себе, ко всему нашему управлению и к  тому,  куда
мы двигаемся. Это уже не  то  полицейское  управление  Лос-Анджелеса,  в
которое пришел я или вы. Он - неплохой администратор, как, впрочем, и я.
По крайней мере, мне хотелось бы так думать. Но мы не можем  забывать  о
том, что мы - копы...
   Босх не знал, что сказать и стоит ли вообще что-либо говорить. У него
было чувство, что у Ирвинга уже начали  путаться  мысли.  Как  будто  он
хотел о чем-то сказать, но судорожно  искал  какие-то  другие  темы  для
разговора.
   - Ганс Ролленберг... Ну и имечко! Бьюсь об  заклад,  что  подчиненные
называют его Гансом Недотрогой. Угадал?
   - Бывает.
   - Я так и думал. Знаете ли, Гарри, ведь  я  проработал  в  управлении
тридцать восемь лет.
   Босх молча кивнул. Разговор становился  все  более  странным.  Раньше
Ирвинг никогда не называл его по имени.
   -  После  окончания  академии  я  много  лет  проработал   патрульным
полицейским в  Голливуде...  Помните  вопрос,  который  Денежка  Чэндлер
задала мне относительно вашей матери? Так рассудили на небесах,  и  я  в
самом деле очень скорблю о вашей потере.
   - Это было давно, - сказал Босх и помолчал.  Ирвинг  сидел,  устремив
взор на свои руки, сцепленные на столе. - Если дело в этом, я думаю...
   - Видите ли, я в тот день был там - вот что я  хотел  сказать  вам  с
самого начала.
   - В какой день?
   - Когда была убита ваша мать, я был дежурным офицером.
   - Вы?
   - Да, и именно я нашел ее  тело.  Я  пешком  патрулировал  Бульвар  и
заглянул в аллею, ведущую от улицы Гоуэр. Я обязательно туда заглядывал,
когда был на дежурстве. Там я ее и обнаружил... Когда  на  суде  Чэндлер
показала мне тот рапорт, я сразу его узнал. Ведь там  стоял  даже  номер
моего полицейского значка - только она-то его не знала. Если бы  ей  это
стало известно, вот тогда бы уж она вволю порезвилась.
   Босху с трудом удавалось усидеть на месте. Теперь  он  был  рад,  что
Ирвинг на него не смотрит. Он знал - или думал, что знает, - о  чем  тот
не договаривает. Если Ирвинг регулярно патрулировал Бульвар, то он  знал
мать Босха при ее жизни.
   Ирвинг поглядел на Босха, затем отвел глаза и стал смотреть в  другой
конец комнаты. Внезапно его взгляд упал на цветок.
   - Кто-то сунул окурок в мой фикус, - сказал он. - Не вы, Гарри?
 
Глава 20 
 
   Босх  открыл  плечом  одну  из   стеклянных   дверей   Паркер-центра,
одновременно с этим прикуривая сигарету. Он до сих пор не мог  прийти  в
себя от того, что рассказал ему Ирвинг.  Босх  всегда  предполагал,  что
хоть кто-нибудь в управлении мог знать либо ее саму, либо ее историю, но
никогда при том не думал об Ирвинге.
   Направляясь через  южную  стоянку  к  своему  "капрису",  Босх  вдруг
заметил Джерри Эдгара. Тот стоял  на  перекрестке  улиц  Лос-Анджелес  и
Первой в ожидании зеленого света для пешеходов. Взглянув на  часы,  Босх
увидел, что было уже  одиннадцать  минут  шестого  -  время,  когда  все
расходились по домам. Он решил, что Эдгар, видимо, держит  путь  либо  в
"Севен код", либо в "Красный ветер",  чтобы  пропустить  кружечку  пива,
прежде чем сражаться с бесконечными пробками на шоссе. "Неплохая  идея",
- подумал Босх. Шиэн и Опельт, вероятнее всего, уже сидели на табуретках
в одном из этих баров.
   К тому времени, когда Босх дошел до угла, Эдгар уже опередил  его  на
полтора квартала и двигался вверх по Первой  улице  в  сторону  Седьмой.
Босх побежал рысцой. Впервые за долгое время он почувствовал настойчивую
потребность в алкоголе. Ему хотелось хотя бы ненадолго позабыть о Черче,
Море, Чэндлер, о своих собственных секретах и о том, что он  услышал  от
Ирвинга в комнате для совещаний.
   Однако Эдгар прошел  мимо  "Севен  код",  даже  не  посмотрев  в  его
сторону. Он перешел через улицу Спринг и двинулся вдоль  здания  "Таймс"
по направлению к Бродвею. "Значит, пошел в "Красный ветер", -  сообразил
Босх.
   Дела  у  "Красного  ветра"  шли  не  ахти.  Прежде  всего,  заведение
проигрывало  от  того,  что  "Вейнхардс"  тут  было  не   разливное,   а
бутылочное. Еще один его недостаток заключался  в  том,  что  это  место
нравилось  хлыщам  из  "Таймс",  так  что  здесь  всегда   было   больше
журналистов, нежели копов. Зато неоспоримым плюсом "Ветра" было то,  что
по четвергам и пятницам сюда приходил квартет и играл с шести до десяти.
   Музыка, конечно, не бог весть какая, но данный способ пересидеть часы
пик был ничуть не хуже других.
   Гарри увидел, как вместо того,  чтобы  повернуть  налево  к  "Ветру",
Эдгар продолжал идти по Первой. Тогда Босх  замедлил  бег,  чтобы  их  с
Эдгаром снова разделяло  не  менее  полутора  кварталов.  Закурив  новую
сигарету, он подумал, что есть какая-то нелепость в том, что один  сыщик
шпионит за другим,  но  это  его  не  остановило.  В  душе  Босха  стало
подниматься какое-то нехорошее чувство.
   Свернув налево  на  улицу  Хилл,  Эдгар  нырнул  в  первую  же  дверь
восточной стороны дома, стоявшего прямо через дорогу от нового  входа  в
метро. Место, куда он вошел, называлось "Повешенный присяжный". Это  был
бар на первом этаже Юридического центра Фуэнтес, восьмиэтажного  здания,
занятого   исключительно   юридическими   конторами.   Большинство   его
обитателей были  адвокатами  различного  профиля,  которые  выбрали  это
неказистое - если не сказать уродливое - здание только по одной причине:
оно располагалось меньше чем в квартале от здания уголовных  судов  и  в
полутора кварталах - от федерального.
   Все это рассказал Босху Белк, когда в свое  время  они  пришли  сюда,
чтобы отыскать контору Хани Чэндлер. Босх, вызванный  повесткой,  должен
был дать показания по делу Нормана Черча.
   Неприятное предчувствие, возникшее у Босха чуть раньше,  переросло  в
смятение, когда, миновав дверь  "Повешенного  присяжного",  он  вошел  в
главный холл центра Фуэнтес. Босх знал этот  бар,  поскольку  после  той
встречи с Чэндлер зашел сюда, чтобы выпить пива и рюмочку,  поэтому  ему
было известно, что из центрального холла ведет еще  одна  дверь  в  бар.
Теперь, оказавшись в холле, Босх встал в углублении, где находились  два
телефона-автомата и дверь в туалет. Осторожно выглянув  из-за  угла,  он
посмотрел в сторону бара.
   Невидимый для Босха музыкальный автомат играл "Летний  ветер"  Фрэнка
Синатры, официантка в лохматом парике, зажав в руке бумажки  по  одному,
пять и десять долларов, тащила поднос с мартини к  столику,  за  которым
расположились четверо адвокатов.
   Бармен, склонившись над  скупо  освещенной  стойкой,  курил  и  читал
"Голливуд репортер". "Наверное, когда не стоит за стойкой, подрабатывает
как актер или  сценарист,  -  подумал  Босх.  -  Возможно,  непризнанный
талант". В конце концов, кто не был таковым в этом городе?
   Бармен отодвинулся, чтобы стряхнуть пепел сигареты,  и  Босх  заметил
Эдгара - он сидел с кружкой пива за дальним концом стойки. Рядом  с  ним
вспыхнул огонек, и Босх увидел, как сидевшая рядом с  ним  Хани  Чэндлер
прикурила сигарету и бросила спичку в пепельницу. Перед ней стоял  бокал
с чем-то похожим на "кровавую Мэри".
   Босх отпрянул обратно в углубление, где его не мог