умья:
   - Если это работа Кукольника, то, выходит, она  пролежала  в  цементе
более четырех лет, верно? А если так, то для такого срока она  не  очень
сильно  разложилась.  И  волосы  еще  остались,  и  глаза,  и  кое-какие
внутренние органы... С ней можно поработать. Вот  на  прошлой  неделе  у
меня была работенка: чувак, который путешествовал автостопом - его нашли
на дне каньона Соледад. Считают, это -  тот  самый  парень,  что  пропал
прошлым летом. Так там ничего, кроме  костей,  не  осталось.  Ну,  ясное
дело: лежал на открытом месте, а  там  -  животные  всякие.  Они  обычно
прогрызаются внутрь сквозь дырку  в  жопе.  Это  для  зверушек  -  самое
удобное место, чтобы попасть в тело, поэтому они...
   - Я знаю, Сакаи. Давай ограничимся этим трупом.
   - Ну, а в случае с этой теткой цемент замедлил процесс  разложения  -
как будто специально для нас.
   Не остановил его, конечно, но притормозил.  Получилось  что-то  вроде
герметичного саркофага.
   - Вы сможете определить, когда ее убили?
   - По телу, пожалуй, нет. Мы  ее  идентифицируем,  а  уж  вы,  братцы,
сможете вычислить, когда она исчезла. Вот таким образом.
   Босх посмотрел на пальцы женщины. Они  напоминали  темные  палочки  -
почти такие же тонкие, как карандаши.
   - А что с отпечатками?
   - Мы их добудем, только не с ее помощью.
   Подняв глаза, Босх увидел, что Сакаи улыбается.
   - А как? Они отпечатались в цементе?
   Торжество  Сакаи   было   расплющено,   как   муха.   Босх   испортил
подготовленный им эффект неожиданности.
   - Ага, так оно и есть. Она вся отпечаталась. Мы снимем не  только  ее
"пальчики", но даже нечто вроде посмертной маски, если сумеем  аккуратно
выковырять кусок, в котором она лежала. Кто бы  там  ни  замешивал  этот
цемент, он налил слишком много воды. Цемент вышел очень мягким. Для  нас
это - подарок. Мы получим отпечатки пальцев.
   Босх наклонился над  мешком,  чтобы  поближе  рассмотреть  обмотанный
вокруг шеи трупа и завязанный узлом  кожаный  ремень.  Это  была  тонкая
черная кожа, и Босх даже сумел разглядеть шов, идущий вдоль края: ручка,
отрезанная от дамской сумочки - как и  во  всех  остальных  случаях.  Он
наклонился еще ниже, и трупный запах проник  в  его  рот  и  ноздри.  То
место, где удавка перетягивала шею, было узким - не шире бутылки  из-под
вина.  Достаточно  узким,  чтобы  вызвать  смерть.   Босх   смотрел   на
почерневшую шею, в которую врезался ремень, выдавив жизнь из этого тела.
Он разглядывал узел - скользящий, крепко затянутый на правой стороне шеи
левой рукой убийцы. Как и все остальные. Черч был левшой.
   Нужно было проверить еще одну вещь - "подпись", как они ее называли.
   - Одежды нет? Обуви?
   - Ничего. Как и на всех остальных.
   - Открой мешок до конца.
   Сакаи потянул "молнию" и расстегнул ее до самого низа.  Босх  не  был
уверен, знает ли Сакаи о  такой  детали,  как  "подпись",  но  вовсе  не
собирался сообщать ему об этом. Склонившись над телом, он стал  медленно
опускать глаза вниз, делая вид, что рассматривает каждую деталь, хотя на
самом деле его интересовало лишь одно: ногти на ногах. Пальцы  ног  были
высохшие, черные и потрескавшиеся. Ногти на  них  тоже  потрескались,  а
кое-где и вовсе отсутствовали.  Однако  на  тех  из  них,  которые  были
нетронуты, Босху удалось разглядеть  следы  педикюра.  Из-за  разложения
тканей, грязи и времени ярко-розовый некогда лак сделался тусклым. А  на
большом пальце правой ноги Босх увидел "подпись" - по крайней мере,  то,
что от нее осталось. Крошечный белый крестик, аккуратно нарисованный  на
ногте. Подпись Кукольника. Она присутствовала на всех телах.
   Босх почувствовал, как заколотилось его сердце. Он  огляделся  внутри
микроавтобуса и ощутил приступ клаустрофобии.  Похоже,  в  его  сознание
впервые  в  жизни  постучала  паранойя.  Мозг  его   начал   лихорадочно
перебирать возможные варианты. Если на теле имеются все  признаки  того,
что это работа Кукольника, следовательно, ее убил  Черч.  Если  ее  убил
Черч, который, в свою очередь, и  сам  уже  мертв,  то  кто  же  оставил
записку в полицейском отделении Голливуда?
   Босх  выпрямился  и  впервые  окинул  взглядом  все   тело   целиком.
Обнаженное и сморщенное. Забытое всеми. "Нет ли там, в  цементе,  еще  и
других, которые тоже дожидаются, чтобы их откопали?" - подумалось ему.
   - Закрой, - велел он Сакаи.
   - Ведь это он, Кукольник?
   Босх промолчал. Выбравшись из микроавтобуса, он  расстегнул  "молнию"
на плаще, чтобы впустить внутрь хоть немного свежего воздуха.
   - Эй, Босх, - окликнул его  изнутри  автобуса  Сакаи.  -  Мне  просто
любопытно, как вы узнали об этой девке? Если Кукольник  мертв,  кто  вам
сообщил, где ее искать?
   Босх не ответил и на  этот  вопрос.  Медленным  шагом  он  направился
обратно под навес. Похоже, стоявшие под  ним  все  еще  не  решили,  как
вытащить кусок цемента, в котором  недавно  лежало  тело.  Эдгар,  боясь
испачкаться, стоял поодаль. Босх знаком подозвал его и  Паундса,  и  они
встали слева от траншеи, где их никто не мог услышать.
   - Ну? - спросил Паундс. - Что мы имеем?
   - Похоже на работу Черча, - ответил Босх.
   - Черт! - выругался Эдгар.
   - Ты уверен? - переспросил Паундс.
   - Об этом говорит каждая деталь,  которую  мне  удалось  рассмотреть:
Кукольник. Вплоть до "подписи". Она - там.
   - Подпись? - озадаченно спросил Эдгар.
   - Белый крестик на ногте ноги. Все время, пока шло следствие,  мы  не
разглашали этого. Договорились со всеми репортерами, что они не станут о
том сообщать.
   - А может, какой-то подражатель? - с надеждой  в  голосе  предположил
Эдгар.
   - Может быть. В газетах о белом крестике не упоминали ни  разу,  пока
мы не закрыли дело. После этого Бреммер из "Таймс" написал о  Кукольнике
книгу. Там он упомянул и про "подпись".
   - Значит, мы имеем дело с подражателем! - провозгласил Паундс.
   - Все зависит от того, когда она умерла, -  возразил  Босх.  -  Книга
Бреммера появилась примерно через год после смерти Черча.  Если  девушку
убили после выхода книги, значит, это действительно подражатель. Если же
ее уложили в цемент до того, то я уж и не знаю...
   - Черт! - повторил Эдгар.
   Прежде чем снова заговорить, Босх некоторое время размышлял.
   - Тут может быть много вариантов. Подражатель. Но не исключено, что у
Черча был напарник, о котором нам ничего не известно. Или, быть может...
я шлепнул не того парня. Возможно, в записке, кто бы ее  ни  написал,  -
правда?
   После  того,  как  прозвучали  эти  слова,  в  воздухе  на  несколько
мгновений повисло молчание. Собеседники отреагировали  на  них,  как  на
собачье  дерьмо   на   тротуаре:   осторожно   обходили,   стараясь   не
приглядываться.
   - Где записка? - спросил наконец Босх у Паундса.
   - В моей машине. Сейчас принесу. Но что ты имеешь в виду, говоря, что
у него мог быть партнер?
   - Допустим, это - дело рук Черча. Но он мертв. Откуда тогда появилась
записка? Значит, совершенно очевидно, что кто-то знал, что он  сделал  и
куда спрятал труп. В таком случае, кто он, этот второй? Партнер?  Может,
у Черча был партнер по убийствам, о котором мы даже не догадывались?
   -  Помните  Хиллсайдского  Душителя?  -  спросил   Эдгар.   -   Потом
выяснилось, что это были душители. Их  оказалось  двое.  Два  двоюродных
братца, которым нравилось убивать молодых женщин.
   Паундс отступил назад  и  принялся  трясти  головой,  словно  отгоняя
предположение, которое, окажись оно правдой, могло стоить ему карьеры.
   - А вдруг это Чэндлер? -  предположил  он.  -  Допустим,  жена  Черча
знает,  куда  он  запрятал  тело.  Она  говорит  о  том  Чэндлер,  а  та
разрабатывает этот план. Пишет записку, подделываясь под  Кукольника,  и
подкидывает ее нам. Таким образом Чэндлер точно создает  условия,  чтобы
тебе всыпать.
   Босх прокрутил в мозгу и  этот  вариант.  Сначала  он  показался  ему
правдоподобным, но  потом  обнаружились  его  слабые  стороны.  Они  уже
перебрали все возможные сценарии.
   - Но почему Черч  стал  бы  одни  тела  хоронить,  а  другие  -  нет?
Психоаналитик, который в свое время консультировал нашу группу,  сказал,
что Черч не просто так  выставлял  напоказ  тела  своих  жертв.  Он  был
эксгибиционист. А под конец, после седьмого убийства, стал  подбрасывать
записки - нам и в газету. В таком случае глупо думать, что одни тела  он
оставлял, чтобы их нашли, а другие хоронил в цементе.
   - Верно, - согласился Паундс.
   - Мне больше нравится идея с подражателем, - сказал Эдгар.
   - Но для чего копировать чей-то стиль вплоть до  "подписи",  а  потом
хоронить тело? - спросил Босх.
   На самом деле он спрашивал не их. На этот вопрос предстояло  ответить
ему самому. Долгое время они  стояли,  не  произнося  ни  слова,  и  для
каждого  становилось  все  более  очевидным,  что   наиболее   вероятное
предположение, скорее всего, заключается в следующем: Кукольник  до  сих
пор жив.
   - Кто бы это ни сделал, зачем была нужна записка? - изрек Паундс.  Он
выглядел крайне возбужденным. - Зачем он подбросил нам записку? Ведь его
уже никто не ищет.
   - Потому что хочет привлечь к себе внимание, - ответил Босх. -  Такое
же, как Кукольник. Такое же, какое привлечет к себе и этот процесс.
   Вновь воцарилось долгое молчание.
   - Ключ к разгадке, - наконец нарушил его Босх,  -  это  идентификация
жертвы. Надо выяснить, сколько времени она пролежала в цементе, и  тогда
мы поймем, с чем имеем дело.
   - Так что же нам теперь делать? - спросил Эдгар.
   - Я тебе скажу, что делать, - ответил Паундс. - Мы никому ни хрена об
этом не скажем. Пока  не  скажем.  До  тех  пор,  пока  не  узнаем,  что
происходит.  Дождемся  результатов  вскрытия,   установления   личности.
Узнаем, как давно умерла эта девушка  и  чем  она  занималась,  пока  не
пропала. И только тогда мы... я сообщу,  каковы  будут  наши  дальнейшие
действия. А до тех пор - никому ни слова. Если  что-то  пойдет  не  так,
нашему отделению может быть нанесен непоправимый вред. Я  вижу,  кое-кто
из журналистов уже здесь. Беру их на себя. И чтобы больше никто  с  ними
не разговаривал! Все поняли?
   Босх с Эдгаром  утвердительно  кивнули,  и  Паундс  отошел,  медленно
ступая между обломками, двинулся по направлению  к  кучке  репортеров  и
операторов, собравшихся возле желтой ленты, натянутой полицейскими.
   Несколько мгновений Босх и Эдгар молча провожали его взглядами.
   - Надеюсь, он знает, что собирается им  сказать,  черт  его  дери,  -
прокомментировал Эдгар.
   - Он вызывает огромное доверие, не правда ли? - ответил Босх.
   - О, да!
   Босх двинулся обратно к навесу, и Эдгар последовал за ним.
   - Что вы собираетесь делать с отпечатком, который от нее остался?
   - Молотобойцы говорят, что его вряд ли удастся извлечь. По их словам,
тот, кто замесил цемент, не так уж тщательно следовал инструкциям. Налил
слишком  много  воды,  а  песок  насыпал  мелкозернистый.  В  результате
получилось что-то вроде глины. Если мы  попытаемся  поднять  весь  кусок
целиком, он рассыплется под собственным весом.
   - А что же делать?
   - Донован уже замешивает настоящую глину. Хочет сделать слепок  лица.
Что касается рук, то у нас  остался  отпечаток  только  левой  -  правая
разлетелась, когда  мы  долбили  цемент.  Тут  Донован  хочет  применить
упругий силикон. Он говорит, что это  лучший  способ  сделать  слепок  с
отпечатками пальцев.
   Босх кивнул. Несколько секунд он наблюдал, как Паундс  объясняется  с
журналистами, и увидел то, что заставило его улыбнуться впервые за  весь
день. На Паундса была направлена телекамера, но, по-видимому,  никто  из
журналистов не сказал ему, что его физиономия перепачкана  грязью.  Босх
закурил сигарету и вновь обратился к Эдгару.
   - Значит, тут  находились  складские  помещения,  которые  сдавали  в
аренду? - спросил он.
   - Совершенно верно. Хозяин только что  был  здесь.  Сказал,  что  все
задние помещения были разгорожены под склады. Их сдавали  разным  людям.
Кукольник... э-э-э... то есть убийца, кто бы он, мать его, ни  был,  мог
снимать одну из таких комнат и в полном уединении заниматься чем угодно.
Единственной проблемой для него мог стать шум,  когда  он  вскрывал  тут
пол. Впрочем, он мог делать это ночью. Хозяин говорит, что по ночам  тут
обычно никто  не  появлялся.  Людям,  которые  арендовали  тут  комнаты,
выдавался ключ от внешней двери, выходящей на аллею. Так что  преступник
мог прийти и провернуть все в течение ночи.
   Вопрос, который должен был последовать,  казался  очевидным,  поэтому
Эдгар ответил, не дожидаясь, пока Босх его задаст:
   - Хозяин не может сообщить нам имя арендатора. По  крайней  мере,  не
уверен в том, что  может.  Все  записи  сгорели  во  время  пожара.  Его
страховая компания заплатила всем, кто написал заявление  об  ущербе,  и
имена этих людей у нас есть. Но по его словам, несколько человек  так  и
не обратились к нему после беспорядков.  Больше  он  о  них  никогда  не
слышал. Всех он припомнить не может, но если наш подопечный и был  среди
них, он наверняка использовал вымышленное имя. По крайней мере, если  бы
я снял комнату и раздолбал в ней пол, чтобы спрятать труп,  хрен  бы  ты
меня заставил зарегистрироваться под собственным именем.
   Босх  кивнул  и  взглянул  на  часы.  Пора  возвращаться.  Он   вдруг
почувствовал,  что  голоден,  но  времени,  чтобы  перекусить,  уже   не
оставалось. Еще раз заглянув в яму, он обратил  внимание  на  разницу  в
цвете между старым и новым цементом. Старый скол был почти белого цвета.
Цемент, которым была залита женщина, - темно-серый.  И  тут  он  заметил
маленький кусочек красной бумаги, торчавший из  серого  обломка  на  дне
ямы. Спрыгнув вниз, Босх подобрал этот обломок, величиной примерно с мяч
для софтбола , и, взяв его в руки, принялся колотить им о старый цемент,
пока обломок не развалился на части.  Бумажка  оказалась  куском  смятой
пачки из-под "Марльборо". Эдгар выудил из  кармана  пустой  целлофановый
пакет для вещественных доказательств и открыл перед  Босхом,  чтобы  тот
мог опустить туда свою находку.
   - Должно быть, она оказалась там вместе с телом,  -  прокомментировал
он. - Отличная находка.
   Босх вылез из ямы и вновь взглянул на часы.
   - Когда установите личность, не забудь сообщить мне, - обратился он к
Эдгару.
   Засунув плащ обратно в багажник, он зажег  еще  одну  сигарету.  Стоя
рядом  с  "каприсом",  Босх  наблюдал,  как  Паундс  купается  в   своей
хитроумной, хотя и возникшей экспромтом пресс-конференции. По камерам  и
тому, как щегольски были одеты репортеры, Гарри понял,  что  большинство
из них - телевизионщики. С краю группы он заметил Бреммера  из  "Таймс".
Босх не видел его уже довольно  давно  и  теперь  углядел,  что  у  того
появилось брюшко и борода.  Босх  знал:  Бреммер  стоит  поодаль  только
потому, что ждет, когда у телевизионщиков закончатся вопросы,  чтобы  уж
тогда шарахнуть Паундса таким вопросиком,  после  которого  тот  надолго
задумается.
   Босх курил и ждал еще минут пять - пока с Паундсом не было покончено.
Он рисковал опоздать в суд, но ему хотелось увидеть записку. Закончив  с
репортерами, Паундс жестом велел Босху следовать за ним к машине.  Когда
тот уселся на пассажирское сиденье, Паундс вручил ему фотокопию записки.
   Гарри изучал  записку  очень  долго.  Он  сразу  узнал  эти  печатные
каракули. Один из полицейских аналитиков назвал такой шрифт "Филадельфия
печатный" и предположил,  что  наклон  букв  справа  налево  объясняется
нетренированной рукой: возможно, левша писал правой.
 
   Газеты пишут, что начался суд,
   Про Кукольника вновь разговоры пойдут.
   Прямо и честно Босх стрелял,
   Да вот не в того человека попал.
   Под Бингом на Западной место лежит,
   Где куколка чудная крепко спит.
   Хороший мой Босх, жаль, что ты промахнулся,
   Хоть годы прошли, а я все еще здесь.
 
   Босх понимал: стиль можно скопировать, но что-то  в  этом  стишке  не
давало ему покоя. Он был таким же, как и все остальные - те же бездарные
школьные вирши, те же безграмотные попытки изъясняться "высоким" стилем.
Босх почувствовал растерянность, сердце его сжалось.
   "Это он, - подумал Босх. - Это он".
 
Глава 3 
 
   - Дамы и господа, - нараспев  произнес  окружной  судья  Альва  Кейс,
обратив глаза к жюри присяжных. - Мы начинаем судебное разбирательство с
того, что принято называть вступительными речами сторон. Учтите,  их  не
следует воспринимать, как нечто доказательное. Это скорее наброски, если
хотите - дорожные карты тех путей, которые выбрал  для  себя  каждый  из
адвокатов. Отнеситесь к ним проще.
   Юристы,  возможно,  станут  высказывать  напыщенные   и   голословные
утверждения, но вовсе необязательно, чтобы это  было  правдой.  В  конце
концов, на то они и юристы.
   Это  заявление  вызвало  вежливый   смешок   у   присяжных   и   всех
присутствующих в зале номер четыре. Из-за южного акцента слово  "юристы"
прозвучало как "лжецы" , что еще добавило смеха. Улыбнулась даже Чэндлер
Денежка. Босх осмотрелся со своего места за столом защиты и увидел,  что
места для публики  в  этом  зале  заседаний  двенадцатиметровой  высоты,
обшитом деревянными панелями, заполнены  лишь  наполовину.  Впереди,  на
местах для представителей истца,  расположились  восемь  человек:  члены
семьи Черча и его друзья, не считая самой вдовы, которая стояла рядом  с
Чэндлер.
   В зале сидело еще  с  полдюжины  завсегдатаев  судебных  заседаний  -
старичков, которым нечем было заняться, кроме  как  наблюдать  жизненные
драмы посторонних. Кроме того - различные судебные чиновники и  студенты
юрфака, которые, надо полагать, хотели посмотреть  на  очередной  триумф
великой  Хани  Чэндлер.  Да  еще  репортеры  с  ручками   и   блокнотами
наизготовку. Послушав  вступительные  речи  сторон,  всегда  можно  было
состряпать неплохую статейку, поскольку, как справедливо заметил  судья,
в них юристы могли говорить все, что  им  вздумается.  Босх  знал,  что,
начиная с завтрашнего дня, журналисты  станут  писать  о  процессе  лишь
время от времени - до того момента,  пока  не  прозвучат  заключительные
речи и не будет вынесен приговор.
   Если, конечно, не произойдет чего-нибудь необычного.
   Босх обернулся. На задних скамейках никого  не  было.  Он  знал,  что
Сильвия Мур не придет - они заранее договорились об этом. Босх не хотел,
чтобы она все это видела. Он объяснил ей, что это чистая формальность  -
когда полицейского судят за то, что он выполнил свою работу. Однако Босх
понимал: на самом деле он не хотел, чтобы она  присутствовала  при  этом
только потому,  что  он  не  контролировал  ситуацию.  Он  был  вынужден
беспомощно сидеть за столом  защиты  под  меткими  выстрелами  противной
стороны. В подобной ситуации могло произойти - и наверняка произойдет  -
все, что угодно. Он не хотел, чтобы она видела это.
   Босх подумал, что при виде пустых мест позади  него  присяжные  могут
решить, что он и впрямь виновен, коли никто не пришел поддержать его.
   Когда смешки в зале смолкли, Босх  снова  перевел  взгляд  на  судью.
Сидевший на своем месте судья Кейс выглядел весьма внушительно. Это  был
огромный человек, на котором отлично сидела черная мантия. Толстые  руки
судьи были сложены на  его  бочкообразной  груди,  создавая  впечатление
таящейся в нем до поры огромной силы. Лысеющая голова  с  загоревшей  на
солнце кожей была большой,  идеально  круглой  и  окаймленной  остатками
седых волос. Казалось, в ней в идеальном порядке хранится огромный запас
юридических знаний и истин. Судья был с  юга,  он  специализировался  по
делам,  связанным  с  защитой  гражданских  прав,  и  сделал  себе  имя,
преследуя управление полиции  Лос-Анджелеса  за  слишком  частые  случаи
гибели  чернокожих  граждан  в  результате   превышения   копами   своих
полномочий. Он  был  назначен  на  должность  судьи  президентом  Джимми
Картером незадолго д