Александр Бушков.
   Четвертый тост.


   Памяти Павла  Судоплатова  волкодава  Великой  Эпохи,  а  равно  -  всем,
безымянным при жизни, посвящается

   Опасность - дело, во всяком случае, не мгновенное, как кажется многим, ее
нельзя  сразу  проглотить,  а  придется  принимать  понемногу,  разбавленную
временем, подобно испорченной лекарственной микстуре.
   К. фон КЛАУЗЕВИЦ. "О ВОЙНЕ"

   Вообще, мы живем в век, когда нельзя ничему удивляться и когда нужно быть
готовым ко всему, исключая добра.
   Великий князь КОНСТАНТИН.
   (Из письма брату Николаю от 7 мая 1826г.)

   ...Вообще-то, со всеми это происходит примерно одинаково. Если  подумать,
незатейливо. Человек без особых достижений и провалов тянет свою  офицерскую
лямку...  стоп,  стоп,  офицером  быть  вовсе  не  обязательно,   достаточно
прапорщиком. Главное, состоять в рядах, уж это непременно, в  рядах,  потому
что из штатских в спецназ ФСБ не попадают. Итак, достаточно служить в рядах.
Остальное произойдет независимо от служивого, который и  понятия  не  имеет,
что к нему давненько уже присматриваются, то мысленно похлопав в ладоши,  то
мысленно поморщившись (и то, и другое - без особых эмоций,  мимолетно);  что
твою ничего не  подозревающую  персону,  твою  неповторимую  якобы  личность
давненько уже изучают вдумчиво и серьезно посредством придуманных  не  вчера
засекреченных методик.
   Правда, это ни о чем еще не говорит. Совершенно  ни  о  чем.  Продолжения
может и не оказаться... Иногда решают в конце концов, что - нет, не подходит
сей индивидуум. И все кончается, не начавшись. Причем объект разработки  так
и не узнает, что когда-то являлся таковым.
   Ибо, как пели давно тому симпатичные германские привидения, важнее  всего
результат. Важнее всего результат, чики-чики, чики-чик... А в данном  случае
результат был - ноль. Или нуль, кому как больше нравится. К  чему  при  этом
раскладе зря напрягать человека? Ведь как строевой офицер  он  неплох  и  на
своем месте, к чему ж ему знать, что кое для чего он оказался  неподходящим?
То-то и оно.
   А если  решено,  то  судьба  нагрянет  в  гости  в  облике  неприметного,
несуетливого, выражаясь старым армейским термином, покупателя. И он  сделает
предложение. От которого, кстати, можно и отказаться. Бога  ради,  никто  не
неволит, дело житейское. Но если человек соглашается...
   То попадает в другой мир. Где его  научат  многому,  способному  ужаснуть
прекраснодушных пацифистов, мечтающих, чтобы никто никого не обижал, и  волк
возлег рядом с ягненком. Вот только серый, паскуда,  ни  за  что  не  желает
мирно возлегать, а пацифистов,  вот  загвоздочка,  кто-то  постоянно  должен
охранять от кучи паскудных сложностей, коими полна жизнь на грешной земле...
   Короче, научат. На совесть. И сажать дельтаплан на крышу атомной станции,
и эффективно превращать живого человека в труп, и ставить мины, и  извлекать
мины. И много чему еще. Впрочем, до финиша доходят не все, кто-то  отсеется,
и вовсе не потому, что труслив или нерасторопен. В спецназе свои нюансы. Тут
нужен не Рэмбо, не супермен, героически скрипящий бицепсом под градом пуль и
тупо идущий на рожон. Это-то как раз и не приветствуется - переть на  рожон,
не уметь бояться. Вот именно, бояться тоже нужно уметь, а ежели не умеешь  -
на все четыре стороны...
   И если человек все же достиг финиша, он переходит в  другое  качество,  в
иную плоскость жизни. Теперь если говорят о спецназе  -  говорят  и  о  нем.
Слово  красивое,  понятие   загадочное,   заманчивое,   романтическое.   Для
непосвященных.
   Посвященным-то прекрасно известно, что на  самом  деле  все  до  обидного
грубо и просто. Жизнь вообще простая и грубая штука. И когда звучит  команда
"спецназ, пош„л!", на деле это означает лишь, что у человека в погонах  есть
однаединственная веселенькая  привилегия:  первым  обрушиться  в  пекло.  Да
вдобавок желательно, чтобы он из этого пекла  вернулся,  мало  того,  приказ
обычно предписывает приволочь с собой связанного черта, а лучше двух.
   Всего делов...
   Часть первая. Джинн без бутылки.
   Глава первая. Я ИДУ ПО КОВРУ...
   ...Высокий парень в белой ветровке куда-то запропастился,  но  взамен  за
ним топали целых двое, один белесый, с очень светлыми  ресницами,  такой  же
молодой,  как  и  предыдущий  хвост,  второй  -  гораздо   старше   и   одет
консервативнее, ничего  спортивного  в  облике.  Между  прочим,  и  держится
гораздо профессиональнее - белесый несколько  суетлив,  а  вот  его  старший
напарник, есть такое подозрение, проходил  школу  еще  в  ранешние  времена,
старые, советские. Местный кадр, сука.  С  распадом  Союза  в  нем  неведомо
откуда пробудилось национальное самосознание  и  жуткая  нелюбовь  к  бывшим
оккупантам - наслышаны-с...
   Но ничего тут не поделаешь,  пусть  топают  по  пятам.  Ему  было  нечего
скрывать от гостеприимных хозяев, законов  здешних  он  не  нарушал  и  даже
намерений таких не питал, а потому, как и подобает честному иностранцу,  чья
совесть ничем не отягощена, Костя преспокойно шел себе дальше, не особенно и
торопясь и уж тем более не подавая вида, что заметил прилипал.
   Миновал здание Верховного  суда,  построенное  лет  сто  назад  немецкими
баронами для совершенно других целей. То  самое  здание,  где  неделю  назад
впаяли тюремный срок немощному старику, чья вина заключалась лишь в том, что
в сорок четвертом он шлепнул парочку местных полицаев,  эсэсовских  бобиков.
Времена, увы,  переменились  совершенно  шизофренически,  а  потому  полицаи
обернулись борцами за независимость державы (причем непонятно было, как это,
собственно, увязывается с решениями Нюрнбергского процесса,  объявившего  СС
преступной организацией).
   Мечтать не вредно и не запрещено, а потому  он  мимоходом  окинул  здание
профессиональным взглядом и  без  особого  труда  представил,  что  от  него
останется, если разместить в  этом  вот  тихом  широком  переулочке  батарею
"Акаций" и поставить перед ними  боевую  задачу  в  виде  нескольких  залпов
прямой наводкой...
   Ага, вот  она,  табличка.  Как  ему  объяснили,  улица  на  здешней  мове
именовалась Хыйкалу. Интересно было бы приписать вместо "ы" другую  гласную,
более подходившую к его настроению, да и ко всей этой "державе", в одночасье
сляпанной на живую нитку потомками немецких пастухов и золотарей  (других-то
должностей немцы в старину этому племени не особенно и доверяли).  Увы,  меж
нашими желаниями и возможностями - громадная пропасть...
   Небольшая вывеска гласила, что здесь размещается "юбелирус  варстатус"  -
вообще-то, здешнее наречие не столь  заумно,  как  кажется,  ибо  наполовину
построено на заимствованиях из немецко-польско-русского. Ничего странного, у
них до прошлого века и  письменности-то  своей  не  имелось.  Одним  словом,
Шарикас изъясняется вполне понятно: "Тяфс! Тяфс!"
   Он вошел. Над головой мелодично  звякнул  колокольчик.  Пожилой  владелец
невеликого заведения  сразу  его  узнал,  по  глазам  видно,  но  все  равно
потребовал  квитанцию  и  вдумчиво  ее  изучил  -  хорошо   еще,   не   стал
притворяться, будто русского не понимает совершенно. Положив квитанцию перед
собой на стеклянный прилавок, воздел глаза к потолку и озабоченно  пошевелил
губами - держал марку, жулик старый,  изображал  из  себя  хозяина  солидной
мастерской, где серьезных заказов скопилось столько, что не мудрено и забыть
недавнего посетителя.
   - Ну? - в конце концов спросил Костя, не выдержав затянувшейся паузы.
   - Ах да, да... - Пожилой с  видом  мгновенного  озарения  полез  в  стол,
извлек небольшой пакетик из плотной, непрозрачной бумаги. - Прошу  простить,
я не могу держать в голове все заказы... Если не ошибаюсь, господин Тулупов?
   - Именно.
   - Да, тут написано... Прошу. Исполнено в лучшем виде.
   - Точно? - с самым недоверчивым видом спросил Костя.
   Он представления не имел, что было в пакете  и  в  чем  состояла  работа,
поскольку выполнял  роль  простого  курьера.  А  знать  чертовски  хотелось,
полезно для дела. Два дня назад, по дороге сюда, так и подмывало заглянуть в
пакет, но он не рискнул: там вполне могла  оказаться  какая-нибудь  хитрушка
вроде кусочка фотопленки, неминуемо засветившейся  бы  при  открывании.  Или
что-то изощреннее. А знать хотелось...
   - Между прочим, я занимаюсь своим ремеслом сорок лет, - с обидой, но и  с
некоторой гордостью заявил хозяин "юбелирус варстатус", а  говоря  попросту,
ювелирной мастерской.
   Костя ничего не сказал, но состроил гримасу, при виде которой  любой  мог
бы понять, что его одолевают нешуточные сомнения.
   Он добился своего:  этот  то  ли  ювелир,  то  ли  "юбелирус"  прямо-таки
взвился, выхватил у него пакет и живенько развернул:
   - Нет уж, извольте убедиться! Есть какие-то сомнения?
   На свет божий появился не самый диковинный, но все же  неожиданный  здесь
предмет: красный эмалевый крест  с  золоченым  двуглавым  орлом,  российский
орден "За заслуги перед Отечеством",  судя  по  величине,  третьей  степени,
шейный,  и,  что  характерно,  выданный  за  воинские   заслуги,   поскольку
наличествовали мечи. Ювелир проворно перевернул его изнанкой:
   - Ну-с? Есть претензии?
   Откровенно говоря. Костя и  не  представлял,  какие  у  него  могут  быть
претензии. На оборотной стороне все было, как надлежит: девиз "Польза, честь
и слава", дата "1994". И  номер.  Чем-то  смутно  знакомый...  или  нет?  Да
ведь...
   - Я интересуюсь, у вас есть претензии? - не унимался ювелир.
   - Да нет, знаете...
   - Вот и прекрасно. - Он демонстративно отвернулся,  уселся  за  столик  и
принялся преувеличенно внимательно  вертеть  в  пальцах  какой-то  несложный
инструмент.  Клиенту  явно  предлагалось   считать,   что   товарно-денежные
отношения закончились, что  полностью  соответствовало  истине,  ибо  деньги
давно заплачены, а товар только что получен.
   - До свиданья, спасибочки, - вежливо распрощался он, спрятав  пакетик  во
внутренний карман.
   -  Не  за  что,  -  сухо  отозвался  ювелир,  не  поворачивая  головы.  -
Захаживайте.
   Колокольчик вновь звякнул над головой. Сделав несколько шагов  по  улице,
Костя невольно покрутил головой. Теперь  он  знал,  что  не  ошибается.  Вот
только как это прикажете понимать, если...
   - Минуточку!
   Он остановился и поднял глаза. Вплотную стояли те двое, парочка  хвостов,
искусный и не очень. Тот, что  моложе,  проворным  жестом  фокусника  извлек
закатанную в пластик карточку и поводил ею перед глазами:
   - Фам исфестно, что это есть?
   Капитану Глухову это было прекрасно  известно:  цветная  фотография,  две
печати, герб, наискось полосочка цветов государственного флага... Не  ребус.
Местная охранка. Однако бандюк Толик по кличке Утюг не обязан был  знать  по
причине неразвитого интеллекта, что ему сейчас суют под нос - ксиву  местной
охранки или членский билет общества любителей нудизма. А потому он, надеясь,
что его  физиономия  выглядит  достаточно  удивленно  и  тупо,  недружелюбно
сказал:
   - Я по-вашему, братан, не волоку...
   Теперь слегка растерялся белесый:
   - Чьто?
   - Не волоку, - сказал Костя. - Не секу, не врубаюсь.
   Кажется, то, что он говорил, лингвистические  способности  белесого  явно
превышало. Потому что тот, что постарше, поторопился вмешаться:
   - Мы из управления контрразведки. Надеюсь, вам понятно.
   - Понятно, братила, чего ж тут непонятного? - сказал Костя.  -  А  ты  на
старомто языке хорошо волокешь. Кэгэбэшник, поди, бывший? Интересно, как  же
ты прошел эту самую... перлюстрацию?
   На миг старший дрогнул лицом, даже, такое впечатление, боязливо покосился
на молодого напарника, но справился с собой, сухо сказал:
   - Вам придется пройти с нами.
   - А с каких таких щей? Ничего вроде бы не нарушал...
   - Не састафляйте нас прибегать к  применению  силы,  -  сообщил  белесый,
отвернувшись, сделал скупой жест, и  к  ним  моментально  подлетела  машина,
совершенно штатского вида  старенький  "опель".  -  Сопротифление  по  нашим
саконам карается.
   Ну что тут поделать? Пришлось лезть в машину следом за тем, что постарше.
Особой тревоги не. было, но на душе, понятное дело, стало неуютно.
   - У меня все документы в порядке, - запустил он пробный шар.
   - Никто и не сомнефается, господин Тулупов, - глядя перед собой,  сообщил
белесый.
   - А чего тогда произвол лепите?
   - Ф чем фы фидите происфол? -  пожал  плечами  белесый  и  демонстративно
отвернулся.
   - Ордер на арест где?
   - Никто фас не арестофыфает. Фас приглашали на беседу.
   И больше он не проронил ни слова. Ехали не так уж  долго,  минут  десять,
машина остановилась перед зданием  казенного  вида.  Нет,  пожалуй  что,  не
декорация: вывеска соответствующая, у крыльца две полицейские машины, вон  и
полицаи в форме кучкуются... Именно что полиция, судя по вывеске. Почему  же
не прямо в контрразведку, любопытно бы знать?
   Его провели в боковую дверь, в комнатушку, где  за  столом  сидел  усатый
хмырь с сержантскими нашивками. Заставили  вытряхнуть  все  из  карманов  на
стол, поверхностно охлопали.  Покопавшись  в  немудреных  вещичках,  сержант
извлек из черного чехла приличных размеров перочинный нож:
   - Сачем фам оружие?
   - Да какое это оружие? - пожал плечами Костя. - Это ножичек.
   - А сачем?
   - Колбаски порезать, пиво откупорить...
   - Цифилисофанные люди пифо откупор-ри-фают специальным... -  он  замялся,
то ли забыл, как это будет по-русски,  то  ли  сам  плохо  представлял,  как
зовется  та  штука,  которой  откупоривают  пиво  "цифилисофанные"  люди.  -
Распишитесь.
   - Не буду.
   - Поч-чему? Это протокол обыска.
   - А кто вас знает, - сказал Костя, не особенно стараясь обострять,  но  и
не стоя навытяжку. - Может, вы там написали, что я хотел  вашего  президента
шлепнуть, я ж по-вашему не читаю. Президента там или вашего министра...
   Сержант зло покосился на  него,  отвел  глаза.  Пикантность  в  том,  что
министра внутренних дел в настоящий момент не имелось вообще - старого вчера
сняли из-за скандальчика с педофилией, а нового еще не назначили.
   - Как хот-тите, - фыркнул сержант. И рявкнул что-то на  местном  наречии.
Браво влетевший высоченный полицай в белых ремнях и  ярких  нашивках  что-то
приказал Косте. Видя, что  консенсус  не  достигнут,  соизволил  перейти  на
русский:
   - Пошоль ф кам-мера.
   - А как там насчет адвоката?
   Полицай  многозначительно  покачал  дубинкой  американского  образца,   с
боковой ручкой, соизволил пошутить:
   - Адфоката ф настоящий момент у нас  не  содержится  ф  кам-мера.  Прошу,
пошоль.
   Замок защелкнулся с неприятным лязгом. Крохотная каморка, едва освещенная
тем скудным светом, что проникал в крошечное  окошечко  под  потолком,  явно
была построена  еще  в  советские  времена,  как  и  само  здание.  Ментовки
переезжать не любят, тяжелы на подъем, так что нынешние хозяева  всего  лишь
поменяли  вывеску  на  бывшем  райотделе,  но  вопреки  своей  декларируемой
цивилизованности ничуть не озаботились навести тут глянец. Нары, несомненно,
сработаны еще при старом режиме и с тех пор вряд ли ремонтировались.
   Стояла тишина, неприятно вязнувшая в ушах. Часы, естественно,  сняли,  но
он мог примерно определить, что торчит тут уже часа два. Паршивая  ситуация,
но считать ее особо скверной пока что нет оснований: ничего непоправимого не
произошло. Если рассчитывают, что привели этой кутузкой в состояние  должной
моральной запуганности, то глубоко ошибаются: во-первых, Утюг видывал  виды,
а во-вторых, и тот, настоящий, сиживал-с. Было дело, отведали губы.
   Почему-то в первую очередь  вспомнилось,  как  он  сидел  в  историческом
девяносто первом году, во Вьетнаме. Угораздило его тогда,  стоя  в  карауле,
подстрелить до смерти вьетнамца,  припершегося  ночью  на  аэродром  спереть
чтонибудь, что можно использовать в домашнем хозяйстве.  Все  бы  и  ничего,
святой долг часового, да на беду накануне вышел  известный  приказ,  который
остряки озаглавили "О запрете отстрела местного населения". Вот  и  пришлось
сидеть.
   Эт-то был цирк... В один прекрасный день главный губарь выстроил всех  на
плацу и назвав,  как  положено,  "гражданами  административно  осужденными",
сообщил, что в Союзе переворот,  Горбачева,  слава  богу,  расстреляли,  все
гайки, несомненно, будут закручены,  как  надлежит,  а  потому  все  обязаны
сидеть тише воды и ниже травы. Вот только через трое суток  тот  же  губарь,
бледный и  дерганый,  собрал  всех  на  плацу  вновь  и,  пытаясь  выглядеть
радостным, рявкнул:
   -  Господа  административно  осужденные!  В  Союзе  победила  демократия,
президент Горбачев исполняет обязанности, ура!
   И выпустил всех на радостях, явно опасаясь,  как  бы  ему  не  припомнили
потом прошлую речь, не просигнализировали как о стороннике ГКЧП, коих  тогда
выискивали с остервенением цепных бульдогов...
   - Господин Тулупов!
   Он поднял голову - в дверях маячил давешний полицай.
   - Что, отпускаете?
   - Не фсе срасу, - сухо сообщил тот. - С фами будут беседофать.
   На сей раз его привели в чистенький кабинетик на третьем  этаже,  где  за
столом восседал неприметный человек непонятного возраста в сером костюмчике,
а над головой у него светлый квадратик недвусмысленно обозначал  место,  где
еще пару дней назад висел портрет министра внутренних дел. Ну да,  портретик
президента висит, президент от педофильского скандала  отмотался,  а  пустое
место, более светлое, чем остальные обои, как  раз  симметрично  лику  главы
этой кукольной республики...
   - Садитесь, господин Тулупов, - произнес он по-русски довольно чисто. - Я
- полковник Тыннис, из контрразведки.
   - А с какой стати?
   - Простите? Ах да... - непринужденно улыбнулся полковник. -  Для  вас,  я
так  понимаю,  контрразведка  -  понятие  совершенно  даже   непривычное   и
экзотическое? Вы обычно  с  другими  службами  общаетесь,  правда,  Анатолий
Степанович?
   - Что-то я не понял ваших намеков, - глянув исподлобья, сказал  Костя.  -
Закурить дайте. У меня все отобрали.
   - О, пожалуйста... А что, разве мои намеки недостаточно прозрачны?
   - Гнилые у вас какие-то намеки, - сказал Костя, с удовольствием  выпустив
дым. Черт его знает, полковник он или нет,  но  уж,  безусловно,  не  унтер,
сигареты у него  хорошие,  сержант  вон  смолил  какую-то  местную  дрянь  с
непроизносимым названием...
   - Разве?
   - Слушайте, объясните, в конце концов, что вы тут крутите, - сказал Костя
сердито. - Арестовали посреди улицы на глазах у всего честного народа  ни  с
того ни с сего, отобрали все, в  камере  держите,  да  еще  намеки  какие-то
гнилые делаете... И вообще, требую адвоката. Вы тут все твердите, что страна
у вас чуть ли не самая цивилизованная в Европе, а  произвол  гоните  почище,
чем красные...
   - Помилуйте, в чем вы видите произвол? - пожал плечами полковник с  самым
невозмутимым видом. - Вас попросту пригласили для беседы.
   - А в подвале зачем держали?
   -  Приношу  официальные  извинения.  -   Полковник   с   видом   глубокой
удрученности развел руками. - Мне пришлось задержаться, а  нижние  чины,  не
проинструктированные должным образом, вместо комнаты ожидания сунули  вас  в
камеру. Печальное недоразумение, согласен.
   - А эти ваши намеки на какие-то службы? Я ни с какими службами не связан,
я человек мирный...
   - Помилуйте, кто же говорит,  что  вы...  -  Он  явно  не  придумал,  как
закончить фразу, и потому сделал неопределенный жест обеими руками. - И  чем
же изволите заниматься, господин Тулупов?
   - Менеджер, -  сказал  Костя.  -  Санкт-Петербург,  акционерное  общество
"Якорь".
   - Великолепно, - сказал  полковник  Тыннис,  подумав.  -  Какое  емкое  и
исчерпывающее слово - "менеджер", вроде бы ничего не объясняет  и  в  то  же
время как бы должно объяснять все... Менеджер - и вс„ тут. Интересно, в  чем
же заключаются ваши обязанности?
   - А это - коммерческая тайна. Бизнес, по