ал,  -  перевел  дыхание  Меджидов,  только  сейчас
обнаруживший, что у него дрожат руки. Все-таки пятый выстрел он смазал. Быть
палачом было очень трудно, - это бандиты, ворвавшиеся к нам  в  дом.  Кличка
одного из них  "Карась",  -  он,  кажется,  "вор  в  законе",  проверьте  по
картотеке, остальные его люди. А  этот  тяжелораненый  -  наш  сотрудник.  В
больнице у него обязательно должна быть своя охрана.
   - Конечно. Но как они узнали о вашей квартире?
   - Потом, Сейчас, если можно, разрешите нам уехать.
   Суслова вышла  из  другой  комнаты  уже  одетая,  внешне  спокойная  и  с
чемоданчиком в руках. Вадим Георгиевич с интересом посмотрел на нее.
   - Она тоже ваш сотрудник?
   - Да. Кстати, теперь  вы  знаете  всех  семерых.  Тот  раненый  тоже  наш
сотрудник. У него прострелены обе ноги. Нужна срочная операция. И  еще  одна
просьба - пока здесь ничего не трогайте. Просто  увезите  трупы  и  закройте
дверь.
   - Я выставлю охрану
   - Как вам будет удобно А сейчас разрешите нам уехать
   Суслова подошла к Меджидову
   - Я отключила компьютер, стерла всю информацию, - просто сказала  она,  -
все документы у меня с собой, - молодая женщина избегала  смотреть  в  глаза
Меджидову, словно  происшедшее  как-то  скомпрометировало  ее.  Но  говорила
спокойно, голос  почти  не  дрожал.  Он  понял,  каких  сил  стоило  ей  это
спокойствие И подивился ее профессионализму. Даже в такой  ситуации  она  не
забыла отключить компьютер и взять документы.
   - Мы уезжаем, - просто сказал он, взяв чемоданчик из рук Сусловой,  -  до
свидания, - сказал он на прощанье генералу.
   - Вам не кажется,  что  вы  ошиблись?  -  спросил  его  уже  вслед  Вадим
Георгиевич. - Решив бороться в одиночку Теперь вы  повторяете  свою  ошибку.
Может, все-таки останетесь?
   - Мы не ошиблись, - упрямо ответил Меджидов, - если бы мы сидели  у  вас,
все было бы действительно спокойно, и эти подонки  у  вас,  конечно  бы,  не
появились. Но тогда бы мы многого не узнали. Нет, генерал,  мы  были  правы.
Всего хорошего.
   На лестнице  уже  толпились  соседки,  зеваки,  провожавшие  каждое  тело
испуганными восклицаниями. Впрочем, особого удивления не было. За  последние
три года москвичи привыкли к разборкам между бандитами и стрельбе на  улицах
города.
   Внизу на  улице  начинался  дождик.  Меджидов  взял  женщину  за  руку  и
осторожно  перевел  на  другую  сторону  улицы.  Поднял  руку,  останавливая
попутную машину. Взвизгнули тормоза.
   - В отель "Балчуг",  -  негромко  попросил  Меджидов.  Женщина  удивленно
взглянула на него, но ничего не спросила.
   Через десять минут  они  были  у  гостиницы.  Меджидов  протянул  деньги,
пригласил женщину выйти. Они прошли в холл гостиницы. Видимо, измученный вид
Меджидова и  несчастное  лицо  Сусловой  не  произвели  на  портье  должного
впечатления Она неприязненно посмотрела на "лицо кавказской национальности"
   - Что вам нужно?
   - У вас есть свободные апартаменты?
   - Да. Вы знаете, сколько они стоят.
   Меджидов раскрыл чемоданчик, достав конверт с имеющейся валютой. Там было
около тысячи долларов
   - Пожалуйста, на один день, - попросил он, уплатив за номер. - И пришлите
к нам официанта из ресторана.
   Суслова по-прежнему ничего не спрашивала Они вошли в лифт,  поднялись  на
свой этаж, отказавшись от портье, сами прошли по коридору и  открыли  дверь.
Суслова вошла в номер и села на диван. Она по-прежнему ничего не спрашивала.
   Меджидов подошел к телефону, набрал номер.
   - Добрый вечер. Это говорит Кямал. Скажите, это библиотека?  Извините,  я
кажется ошибся номером.
   Термином "библиотека" обозначалось  вынужденное  опоздание.  Сказав  свое
имя, он обратил внимание Подшивалова на опасность. В дверь постучали.  Вошел
прыщеватый молодой официант.
   - Вызывали?
   - Принесите что-нибудь поесть. И бутылку вина - попросил Меджидов,
   - Шампанское будете?
   - Нет я же сказал - вино. Два салата, закуски, горячее. И быстро.
   Официант, не решившийся  больше  переспрашивать,  почти  сразу  исчез  за
дверью. Меджидов сел на диван, взяв руки женщины в свои. Они были холодные и
какие-то безжизненные. Он подул на них.
   - Все хорошо, улыбнулся он, - все в порядке.
   И  здесь  она  не  выдержала.  Накопившаяся  боль,  разочарование,  стыд,
испытанный страх, пережитое внезапно взорвалось в ней и она разрыдалась.
   Меджидов, осторожно обняв женщину за плечи, привлек ее к себе.
   - Ничего, ничего, - бормотал он, обнаружив, что у самого  трясутся  руки.
Так они и просидели двадцать минут в ожидании официанта. Тот, войдя,  вкатил
столик, быстро сервировал стол и, получив свои деньги, удалился.
   - Садись за стол, - предложил Меджидов.
   Она покачала головой:
   - Я не хочу есть, - тяжело вздохнула, пойду умоюсь,
   Оставшись один, он снял пиджак и вдруг обнаружил, что нестерпимо  хочется
курить. Он бросил курить двадцать лет назад и с тех пор никогда не испытывал
такого желания, а сегодня  вдруг  почувствовал  нестерпимую  тягу.  Он  даже
подошел к телефону, чтобы попросить принести ему  сигареты  в  номер,  но  в
последнее мгновение чудовищным усилием воли сдержался.
   Суслова вышла из ванной  в  банном  халате,  заранее  приготовленном  для
посетителей. Она собрала волосы И выглядела еще моложе своих лет. Туфли  она
не надела, предпочитая вышагивать босиком.
   - Кажется, я проголодалась, - застенчиво  улыбнулась  она,  усаживаясь  к
столу.
   Он прошел в другую ванную комнату, помыл руки,  умылся,  снял  галстук  и
вернулся в комнату, усаживаясь напротив.
   Бутылка вина была уже открыта, и он разлил его в бокалы.
   - За тебя, - просто сказал он.
   - За тебя, - ответила она, впервые за шесть с лишним лет обращаясь к нему
на "ты".
   Ужинали молча, словно  боясь  нарушить  хрупкое  равновесие.  Только  еще
дважды он разливал вино, дважды они пили друг за друга.
   Затем они долго сидели почти в темноте, не решаясь включить свет.
   - Как  твой  сын?  -  спросил  Меджидов,  знавший,  что  у  женщины  есть
восьмилетний мальчик.
   - Ходит в школу.
   Муж Сусловой погиб семь лет назад в Афганистане, после чего  она  приняла
решение перевестись в особую группу  "О",  вернее,  еще  ничего  не  зная  о
группе, попросила свое руководство направить ее на  самый  трудный  участок.
Тогда руководители  КГБ  посчитали,  что  она  может  пригодиться  в  группе
Меджидова. Кямал видел фотографию ее убитого мужа. Открытое,  запоминающееся
лицо. Парень чему-то улыбался, еще не зная, что впереди его ждет Афганистан.
   - У нас в группе были две женщины, - вдруг начал рассказывать Меджидов, -
ты никогда не интересовалась, что было до тебя.
   Женщина насторожилась, откинулась на спинку стула и закрыла глаза, слушая
Меджидова
   - Мы никогда не говорили об этом, - продолжал тот, - первая из  них  была
из Молдавии. Мы работали вместе пять лет, пока она не  погибла  в  Ирландии.
Случайный выстрел какого-то экстремиста попал точно в спину.  Она  была  еще
жива, когда Билюнас пытался тащить ее на себе. Потом она умерла. Вторая была
из Одессы. Примерно твоего возраста, но более темпераментная, разговорчивая.
Ее труп мы оставили в Колумбии, когда пытались  оторваться  от  преследующих
нас боевиков - торговцев наркотиками. Она была  снайпером,  и  она  осталась
сдерживать их. Позднее мы узнали, что она уничтожила  пятнадцать  человек  и
последнюю пулю пустила себе в висок.  А  я,  оставив  ее,  молодую  красивую
женщину, оставив одну прикрывать меня, уходил  в  горы,  спасая  необходимые
документы. И не мог остаться, потому что связной знал только меня в лицо.
   Суслова молчала. Сидела, слушая его, закрыв глаза. И ничего не  говорила.
Он различал в темноте неясные контуры ее лица.
   - У нее в Одессе осталось двое детей, - глухим голосом говорил  Меджидов,
- и нам, даже мне, не разрешили поехать в Одессу, увидеть, утешить ее детей.
Даже не дали их адреса, посчитав, что это будет нарушением конспирации.  Вот
так я и живу с тех пор. Живу за себя и за мать этих двоих детей.  Поэтому  я
был против твоей кандидатуры, решительно против. Когда я узнал, что  у  тебя
погиб муж и остался сын, я представил на мгновение, что и ты можешь остаться
где-нибудь, в Колумбии или Ирландии, и тогда твой ребенок будет совсем  один
А это очень страшно - быть совсем одному.
   Она поднялась со стула и подошла к нему, касаясь губами его волос.
   - Вы никогда  не  рассказывали  об  этом  -  вне  стола  ей  трудно  было
обращаться к нему на "ты".
   Он взял ее руку, поцеловал. - Это моя боль. Иногда трудно о ней  говорить
вслух.
   Она понимала, что он привез ее сюда, чтобы она как-то отошла, успокоилась
после таких потрясений. И  вместе  с  чувством  благодарности  росло  новое,
какое-то неиспытанное чувство любви к  этому  седому,  много  страдавшему  и
много знавшему человеку. Словно пережитое  сблизило  их,  породнив  каким-то
неведомым образом их души.
   - Останешься здесь, - тихо сказал Меджидов, - закрой дверь  и  постарайся
заснуть.  Никому  не  открывай.  Я  повешу  табличку  на  дверь,  чтобы   не
беспокоили. Вот мой пистолет на всякий случай.
   - Вы уходите? - спросила женщина.
   -  Я  быстро  вернусь.  Хочу  еще  кое-что  проверить.  Она  не  решилась
возражать, понимая, что это действительно необходимо.
   - Возвращайтесь, - попросила она, - возвращайтесь поскорее. Простите меня
за мои слезы и за все остальное.
   Она просила прощение за свою слабость, обнаруженную ею на  той  квартире,
за свой выстрел в "Гриву",  за  свой  удар  насильнику.  Подсознательно  она
просила  прошение  и  за  свою  наготу,  словно  ее  обнаженное  тело   было
проявлением слабости, не свойственной  профессионалам.  Еще  глубже,  где-то
очень глубоко, ей было просто  стыдно,  как  молодой  женщине,  показавшейся
нагишом перед посторонним  понравившимся  ей  мужчиной  Этот  атавистический
страх сидел во многих женщинах, считавших, что обнажение тела  почти  сродни
обнажению души.  Может  быть  проституция  начинается  тогда  когда  женщина
дерзает отделить душу от тела, сознательно раздеваясь перед любым встречным.
Но даже такая женщина не сможет механически скинуть с себя платье, оставшись
в комнате с  человеком,  который  ей  нравится.  Ибо  в  таком  случае  душа
прилипает к телу и их очень трудно разъять.
   - Ничего не было, - просто сказал  Меджидов,  вставая.  Он  положил  свой
пистолет на столик, проверил  магазин,  прошел  в  другую  комнату,  завязал
галстук, надел пиджак и  уже  выходя,  добавил  -  Заодно  узнаю,  как  себя
чувствует Олег Митрофанович
   - Спасибо вам за все, - она не смогла удержать набежавшую слезу.
   - Иди отдохни, завтра будет тяжелый день. Он вышел из номера, захватив  с
собой табличку "не беспокоить". Повесил ее на дверь и зашагал  по  коридору.
Внизу он довольно  быстро  поймал  такси  и,  отъехав  несколько  кварталов,
позвонил Вадиму Георгиевичу. Тот, несмотря  на  глубокую  ночь,  по-прежнему
сидел в кабинете. Уже третьи сутки.
   - Это я, - просто сказал Меджидов, - у меня к вам срочное дело.  Кажется,
мы вышли на след.
   - Приезжайте поскорее, - предложил генерал. - У  меня  к  вам  тоже  есть
вопросы. Заодно узнаете некоторые новости.
   - Как наш товарищ?
   - Плохо, - честно  ответил  генерал,  -  врачи  считают,  что  необходима
ампутация. Он слишком долго  пролежал  без  медицинской  помощи.  И  потерял
слишком много крови. Кроме того,  у  него,  кажется,  было  больное  сердце.
Кстати, как его зовут.
   - Ковальчук Олег Митрофанович. Он из Киева.
   Меджидов положил трубку, затем поднял ее  снова.  И  снова  позвонил.  На
другом конце ответил Подшивалов.
   - Что-нибудь случилось?
   - Олег Митрофанович тяжело заболел, - ответил  Меджидов.  -  Лена  сейчас
отдыхает в гостинице "Балчуг", в  апартаментах.  Пусть  Теймураз  приедет  и
подежурит у ее номера.
   По старой привычке он не назвал номера комнаты по  телефону,  справедливо
рассудив, что это можно узнать и в самой гостинице.
   - Помощь нужна?
   - Пока нет. Я еду к Вадиму Георгиевичу.  Кажется  что-то  вырисовывается.
Еще, - не удержался вдруг Меджидов, - скажи Теймуразу, что долги за Павку  и
Паулиса я уплатил. С хорошими процентами.
   - Спасибо. Обязательно передам.
   Меджидов повесил трубку.
   Дождь обрушился на город каким-то неистовым ливнем,
   Он поднял голову и впервые за этот день улыбнулся,  Впереди  была  долгая
ночь.

Х

   Внутрь здания его пропустили сразу, внизу ждал  уже  выписанный  пропуск.
Меджидов поднялся на четвертый этаж и через  минуту  уже  сидел  в  кабинете
Вадима Георгиевича. На генерала жалко было смотреть. Он сильно сдал  за  эти
несколько дней, побледнел,  осунулся.  Сознание  собственных  ошибок  тяжким
грузом давило на пожилого генерала,  не  привыкшего  к  такой  экстремальной
нагрузке.  Соответственно  к  этой  нагрузке  не  могли  привыкнуть   многие
контрразведчики,  ибо  в  отличие  от   прошлых   "застойных"   лет,   когда
действительно шпионов приходилось придумывать, а вся  борьба  была  нацелена
против открыто выступающих диссидентов, теперь приходилось бороться сразу на
несколько фронтов, ликвидируя многочисленные террористические  и  фашистские
группы, пытаясь бороться с организованной  преступностью  и  имея  в  стране
действительно мощные разведсети западных стран. В довершение ко  всем  бедам
контрразведку трижды реорганизовывали  за  три  года,  пять  раз  меняли  ее
руководителей, отправляя наиболее способных на  пенсию.  Теперь  приходилось
работать за себя и ушедших профессионалов, которые, несмотря на все издержки
системы КГБ, все-таки были, составляя законную славу этой организации. Вадим
Георгиевич был профессионал, но  уже  пожилой  профессионал,  большая  часть
жизни которого прошла совсем в других условиях. И теперь,  отлично  сознавая
это, он с горечью признавал превосходство Меджидова, понимая, что тот привык
действовать в  экстремальной  ситуации,  и  гораздо  лучше  ориентируется  в
нынешних обстоятельствах, чем он сам.
   - Как наш товарищ? - уже с порога спросил Меджидов.
   - Пока ничего утешительного, - протянул ему генерал,  показывая  на  стул
рядом с собой, - но врачи считают, что будет жить. Судя по тому, как вы  его
оберегали, он ваш аналитик. В Киеве он известен  как  блестящий  специалист,
безупречное логическое мышление, аналитический ум. Я прав?
   Меджидов кивнул головой.
   -  Здесь  установлены  скэллеры?  -  спросил   он.   Скэллеры   исключали
возможность записи беседы, но не  могли  помещать  прямому  подслушиванию  с
помощью направленного луча. Кабинет генерала выходил во двор и  использовать
другую технику, кроме элементарных "жучков", было довольно сложно.
   - Конечно, - Вадим Георгиевич как-то растерянно оглянулся, -  никогда  не
думал, что буду беспокоиться об этом в своем кабинете.
   - Какие-нибудь новости есть? - спросил Меджидов, не обращая  внимания  на
последнее замечание генерала.
   - Есть, - оживился Вадим Георгиевич, -  мы,  кажется,  нашли  оружие,  из
которого был убит Вячеслав Корин.
   - Эксперты уже произвели идентификацию? - быстро спросил Меджидов.
   - Дважды, - торжествующе ответил генерал, - никаких случайностей быть  не
может. Владелец оружия уже арестован. Сейчас Николай  Аркадьевич  занимается
им в Лефортово.
   - Кто он?
   - В том-то и все дело, - оживился  генерал  и,  выждав  эффектную  паузу,
произнес, - мы нашли его у офицера милиции.
   - Подполковник Корженевский?
   - Нет, - удивился генерал, - капитан Хрусталев. Он из особой инспекции.
   - Быстро сделайте запрос, - попросил Меджидов, - связаны ли  хоть  как-то
между  собой  подполковник  Корженевский  и  Хрусталев.  От  скорости  наших
действий сейчас многое зависит.
   Генерал нажал кнопку селектора.
   -  Немедленно  установить,  работает  ли  в  отделе  капитана  Хрусталева
подполковник Корженевский.
   - Да, товарищ генерал, - раздался громкий голос сотрудника ФСК, - он  уже
звонил в Московское управление, требовал отпустить его сотрудника,  грозился
доложить обо всем министру.
   Меджидов разочарованно покачал головой. Заметив  его  раздражение,  Вадим
Георгиевич разозлился еще  больше.  Он  считал,  что  арест  Хрусталева  был
огромной победой. Теперь выяснилось, что и это было просчетом.
   - Откуда, - заревел он,  -  откуда  подполковник  мог  узнать  об  аресте
Хрусталева? Я же приказал засекретить всю информацию. Кто разрешил?
   - Извините, товарищ генерал, - послышался смущенный голос его сотрудника,
- информацию  никому  не  давали.  Просто  по  инструкции  в  случае  ареста
сотрудника  особой  инспекции  мы  должны  сообщать  его   непосредственному
начальнику. А непосредственный начальник  капитана  Хрусталева  подполковник
Корженевский. Вы же знаете их статус.
   Генерал со злостью отключил селектор. Его сотрудник был  абсолютно  прав.
Вообще,  любое  задержание  офицера  милиции  должно   быть   известно   его
начальству, но если этот закон еще как-то обходили, то  в  случае  с  особой
инспекцией  или  инспекцией  по  кадрам  делать  такого  было  нельзя.   Это
подразделение МВД считалось элитарным,  своего  рода  контрразведкой  внутри
самого МВД, и при любом контакте с представителями этого  отдела  необходимо
было докладывать своему руководству. Положение строго  обязывало  работников
ФСК обращать внимание на особый статус офицеров особой инспекции.  Если,  не
считаясь со званиями  и  регалиями  других  офицеров,  ФСК  могла  проводить
операции против них, даже не поставив  в  известность  их  непосредственного
начальника,  часто  даже  более  коррумпированного,  чем  сотрудник,  против
которого проводились оперативные мероприятия, то  с  особой  инспекцией  все
было по-другому. И генерал это отлично знал.
   Минутное замешательство  прошло,  Вадим  Георгиевич  взял  себя  в  руки,
доказывая, что он все-таки профессионал.
   - Быстро, -  нажал  он  снова  кнопку  селектора,  -  найдите  данные  на
подполковника Корженевского.  Используйте  свои  каналы,  при  необходимости
подключитесь к компьютеру МВД.
   Это был самый большой секрет контрразведки. В  нужный  момент,  в  случае
необходимости чекисты выходили на компьютеры  параллельных  органов  -  МВД,
Министерства обороны, разведки. Правда, они уже давно  смутно  догадывались,
что и все другие ведомства - особенно  Главное  Разведывательное  Управление
Министерства обороны охотно подключаются и к их  компьютерам.  Службы  часто
соперничали  друг  с  другом  и  не  видели  в  этих   подключениях   ничего
криминального.
   - Технический отдел, - приказал генерал, нажимая другую кнопку,  -  адрес
подполковника Корженевского из особой инспекции. Немедленно  подключитесь  к
его телефону. В минимально короткий срок. Как только сделаете, доложите.
   На этот раз никто не говорил о  регламентации  правил  и  положений.  Его
поняли сразу и через пятнадцать минут из технического отдела  доложили,  что
подключение прошло успешно. Разумеется, санкции прокурора, как полагалось  в
таких случаях, никто не получал.
   Еще через пять минут поступили данные самого подполковника. Найти их было
труднее обычного, информацию о своих сотрудниках  особая  инспекция  хранила
большом секрете.
   Дежурный офицер принес данные компьютера.
   В ожидании документов генерал спросил у Меджидова:
   - Как вы на него вышли?
   - Нападавшие получили задание лично от него.
   - Ясно, - нахмурился  генерал,  -  кстати,  мы  установили  их  личности.
"Карася" вообще давно  искала  вся  милиция  бывшего  Советского  Союза.  Он
действительно "вор в законе". Теперь понятно, почему его так долго не  могли
найти. У остальных тоже целый букет преступлений. Но... - он развел  руками,
- вы же все отлично сознаете. Пять трупов... В общем, прокуратура  возбудила
уголовное  дело  по  факту  смерти  этих  негодяев.  Вам   придется   давать
объяснения.
   - Вы дадите мне три дня?
   - Я уже договорился с прокуратурой. Три дня вас есть, - гене