с  трубы  несколько  отпечатков
пальцев, в пыли они ясно видны.
   Решетняк занялся исследованием подозрительного места.
   Он сунул руку в нишу между перекрытием крыши и стропилом и  наткнулся  на
какой-то бумажный  сверток,  какие-то  большие  листы  бумаги,  свернутые  в
трубку, моток тонкого крепкого шпагата толщиной почти в карандаш,  карманный
фонарик, несколько запасных батареек и, наконец, какую-то толстую книгу.
   Наскоро осмотрев другие стропила, подполковник приказал  всем  спуститься
вниз.
   Найденные на чердаке вещи были сложены на стол.  Решетняк  еще  не  успел
ничего спросить у хозяйки дома об этом тайном складе на  чердаке,  не  успел
сам их как следует рассмотреть, как Валентина удивленно воскликнула:
   - Смотри-ка, нашел мою книгу!
   Решетняк взял в руки книгу.
   Прежде чем осматривать другие находки, он  попросил  Валентину  пояснить,
что это за книга и почему она удивлена, что ее нашли.
   - Да не вы. А видать, Ваня нашел да на чердаке  спрятал.  Вот  и  веревки
тоже, - она указала на моток.
   Шпагата на глаз было не меньше двухсот метров. Он был новый и крепкий.
   Развернули свернутые в трубку бумажные  листы.  Это  оказались  подробные
топографические  карты.  На  первом  листе  были  нанесены  северные  склоны
Главного Кавказского хребта и двух тянущихся с  ним  параллельно  хребтов  -
Скалистого и Ч„рных гор. Другой лист оказался картой  долины  реки  Псекупс,
притока Кубани и хребта Пшаф, вдоль которого течет Псекупс. Третий -  картой
Таманского полуострова.
   Решетняк посмотрел на находки лишь мельком. Он  не  сводил  глаз  с  лица
Валентины, пытаясь уловить на  нем  признаки  досады  или  беспокойства.  Но
тщетно. Ее лицо не выражало ничего, кроме крайнего удивления.
   Оставался  еще  перевязанный  крест-накрест  бумажный   пакет.   Решетняк
развернул его. Из пакета посыпались деньги. И вот в этот момент подполковник
увидел, что Кваша не сводит глаз с одной из пятидесятирублевых бумажек.  Она
и действительно была приметна. На белой полосе, где обозначен водяной  знак,
по которому, посмотрев на свет, можно определить, не фальшивая  ли  бумажка,
темнело чернильное пятно. Оно было продолговатое, напоминало формой  яйцо  и
покрывало почти весь водяной знак.
   - Узнаете? - спросил неожиданно  Гайда,  тоже  заметивший,  куда  смотрит
Кваша.
   - Узнаю, - не смутившись ни на секунду, ответила она. - Я  эту  полусотку
отдала Ване перед отъездом. Решетняк сдвинул деньги в сторону.
   - Понятые,  пересчитайте  сколько  тут,  -  бросил  он  Волощук  и  снова
обернулся к Валентине: - А вы рассказывайте  подробно  обо  всем.  С  самого
начала. Прежде всего ответьте на обычные вопросы: где и когда родились?  Кто
родители? Вы были замужем. Когда и почему разошлись с мужем? Где он  теперь?
А уже после этого расскажите все, что вы знаете об Иване Нижнике и всех этих
находках.
   Валентина   потупилась   и   несколько   минут   молчала.   Решетняк    и
приготовившийся записывать ее показания  Гайда  терпеливо  ждали,  давая  ей
собраться с мыслями. Но дело оказалось не в этом.
   Она подняла голову, посмотрела  прямо  в  глаза  Решетняку  и  решительно
проговорила, кивнув головой на понятых:
   - Я при них, при соседях, ничего рассказывать не буду.
   Решетняк на несколько  минут  задумался.  Конечно,  он  мог  прикрикнуть,
пристрожить Квашу и заставить отвечать на  вопросы.  Дело  не  шуточное.  Но
нужно  ли  это?  Всей  силой  своей  интуиции,  шестым   чувством   опытного
следственного работника, он уверовал в то,  что  Валентина  Кваша  не  имеет
отношения к убийству и ничего не знает о найденном тайнике. Но из  отдельных
слов  Валентины,  из  того,  что  она  опознала  книгу,  моток   шпагата   и
пятидесятирублевую бумажку,  можно  было  безошибочно  определить,  что  она
многое  расскажет,  и  надо  было,  чтобы   рассказывала   она   как   можно
непринужденнее, не стесняясь. Ведь пока что Кваша - единственный человек,  с
помощью которого можно размотать весь этот сложный  клубок.  Очевидно,  есть
смысл повременить с ее допросом. К тому же  он  успеет  получить  заключение
экспертов об отпечатках пальцев и ответы на запросы. Следовательно, он будет
лучше подготовлен к предстоящему разговору.
   - Пусть будет по-вашему, - кивнул он Валентине, - поговорим в другой раз,
а пока продолжим обыск. - Он прошел к этажерке с книгами и спросил: - Нижник
любил книги?
   - Нет, это мои, - отозвалась Валентина. - Он только  "Тремя  мушкетерами"
заинтересовался.
   Но Решетняк кивнул головой Гайде на книги, и младший лейтенант занялся их
просмотром. Делал он это тщательно: перелистывал, встряхивал,  заглядывал  в
корешки.
   Между тем сам Решетняк выстукивал  молоточком  стены,  исследовал  печку.
Несколько висящих на стене запыленных  картин,  штору  и  старинные  часы  с
гирями он снял и долго, внимательно их осматривал.
   Но пока что ни Гайда, ни Решетняк не обнаруживали ничего существенного.
   - Нижник у вас ничего не оставлял? - спросил он Валентину.
   - Вот тут его новый костюм, - показала она на шкаф.
   Но костюма в шкафу не оказалось. Не было  и  лаковых  туфель,  в  которых
Ванька Каин щеголял, надевая парадный костюм. Зато в шкафу появились  другие
вещи, которых,  как  заявила  Валентина,  она  раньше  не  видела.  Байковый
спортивный костюм - шаровары со штрипками и глухо застегивающаяся  куртка  с
большими накладными карманами, брезентовая  роба  -  такие  носят  рыбаки  и
моряки небольших судов торгового флота, - высокие  с  раструбами  сапоги,  в
какие обуваются рыбаки и  охотники,  и  рядом  с  сапогами  -  альпинистские
ботинки на очень толстой подметке с шипами. Тут же высилась стопка  портянок
и аккуратно сложенных шерстяных носков.
   Все вещи были новые, ни разу не надетые. На спортивном костюме  и  носках
даже не были сорваны фабричные ярлычки.
   Все это было странно: карты  горных  хребтов  и  Таманского  полуострова,
альпинистские ботинки и байковый костюм, брезентовая роба и болотные сапоги.
   Между этими вещами была явная связь. Но какая? Пока Решетняк  не  мог  на
это ответить. Во всяком случае, Ванька Каин вряд ли собирался  в  туристский
поход для того, чтобы полюбоваться красотами Главного Кавказского хребта или
ознакомиться с достопримечательностями древней Тамани.
   Предстояло выяснить происхождение этих вещей,  узнать,  каким  путем  они
попали к Нижнику. С картами это будет не трудно. На каждом листе стоял гриф:
"Для служебного  пользования",  а  рядом  номер,  присвоенный  этому  листу.
Значит, нужно лишь  установить,  где,  когда  и  при  каких  обстоятельствах
пропали карты.
   Надо попытаться узнать и то, где Нижник купил одежду  и  обувь.  Это  уже
труднее. В городе много магазинов, торгующих такими вещами. Они  могли  быть
куплены в другом городе, или на базаре, или просто похищены.
   Однако обыск не был еще окончен. Предстояло  осмотреть  маленькие  темные
сени и кладовку. Вот в этой-то кладовке и ожидала Решетняка самая странная и
самая неожиданная из всех сегодняшних находок.
   Кладовка была полупустая. Лишь в одном  углу  стояла  маленькая  бочка  с
сельдями, - очевидно, с теми самыми сельдями, о которых  говорила  Валентина
при своем появлении, - да в другом углу были беспорядочно свалены  наколотые
дрова.
   Так же как в комнате, Решетняк остукал стены кла-довки. Звук был  повсюду
одинаково звонким,
   Гайда в это время откатил бочку, перебрал дрова и  убедился,  что  ничего
под ними нет.
   Оставался неизученным пол. Он был сделан из больших  квадратных  каменных
плит, затоптан, засыпан разной трухой и, судя по всему, если  и  подметался,
то очень давно, много месяцев назад, а не мылся и того больше.
   Гайда безнадежно посмотрел на прилегающие друг к другу плиты и направился
к выходу из кладовки. Простукивать эту  каменную  толщу  было  бессмысленно:
совершенно одинаково забитые грязью пазы между плитами говорили о  том,  что
их никто не поднимал.  Если  бы  это  было  не  так,  то  загрязнение  между
вынимавшимися плитами было меньше и было бы заметно, как бы старательно  его
ни присыпали сверху пылью и грязью.
   Знал это и Решетняк, но он подумал, что эта  кладовка  -  место,  гораздо
более удобное для устройства тайника, чем чердак, и решил исследовать пол.
   Взяв из сеней ведро воды  и  ковш,  он  стал  поливать  пол.  Он  поливал
методично, участок за участком, стараясь попадать не в центр каменных  плит,
а в щели между ними.
   Гайда, конечно, понял, что делает его начальник, Валентина же, понятые  и
даже Степенко  были  удивлены  до  крайности  и  с  интересом  наблюдали  за
Решетняком.
   - Есть, товарищ подполковник! - обрадованно воскликнул Гайда и пристукнул
каблуком по плите у самого входа в кладовку. - Есть! Вот здорово!
   В щели вокруг этой плиты вода впитывалась значительно быстрее, чем в щели
других плит. Взяв нож, Решетняк подковырнул плиту, и она  послушно  поползла
вверх.
   Ее подняли и отложили в сторону. Три ярких фонарика осветили  открывшийся
под плитой колодец глубиной метра в полтора.
   Внутри тайник был выложен пластами очень толстой  кошмы,  и  в  нем  было
совершенно сухо. Площадь колодца была  немногим  меньше,  чем  размер  плит.
Вода, вылитая Решетняком, впиталась в кошму, так что,  если  бы  в  кладовке
мылся пол, содержимое тайника все равно осталось бы  сухим.  Случись  пожар,
толстая плита сохранила бы спрятанное здесь от огня.
   Разорвав  густую  сетку  паутины,  Решетняк  начал  выгружать  содержимое
колодца. Здесь было несколько серебряных  ложек,  колье,  серьги,  карманные
часы с золотым корпусом и деньги. Денег было много. Полная ученическая сумка
аккуратно уложенных пачками сторублевых бумажек. Но эти деньги уже ничего не
стоили. В 1947 году в стране были введены новые  денежные  знаки,  проведена
так  называемая  денежная  реформа.  Тот,  кому  принадлежали  эти   деньги,
почему-то не обменял их вовремя, и теперь они годны были лишь для растопки.
   Рядом лежали и другие деньги, но они стоили еще меньше. Это были немецкие
оккупационные марки. Выпущенные во время войны гитлеровским  правительством,
они предназначались специально для оборота в захваченных фашистами странах.
   Словом, работники угрозыска открыли кем-то забытый клад. По деньгам можно
было безошибочно определить, что спрятано все это в дни  войны.  На  золотом
корпусе старинных часов было выгравировано: "Пахому  Самойленко  от  жены  в
день рождения 10. V. 26 г"
   Клад несомненно был спрятан матерью Валентины. И в этом  не  было  ничего
удивительного. После прихода гитлеровцев, без зазрения совести тянувших все,
что плохо лежит,  многие  прятали  вещи.  А  Самойличиха,  как  рассказывала
Волощук, была одержима бесом стяжательства и скопидомства.
   Решетняка озадачило другое. Вместе с деньгами, с золотыми  и  серебряными
вещами в тайнике была спрятана маленькая,  с  ладонь  величиной,  картина  с
изображением колышущегося под дуновением ветра камыша и какая-то икона.
   Ну, картину еще куда ни шло, она Решетняку  сразу  понравилась,  но  чего
прятать икону?
   - Что Самойленко, мать Валентины, очень набожная была? - спросил Решетняк
Волощук, отряхивая с рукава пыль и паутину.
   Волощук и Кузьма Алексеевич, как по команде,  улыбнулись.  Даже  на  лице
Валентины пробежало какое-то подобие улыбки.
   - Нет, напраслины не скажу. Чего нет, того нет. Она еще  до  революции  в
церковь не ходила  и  попов  на  порог  не  пускала.  Бога,  правда,  любила
поминать, но  с  приложением  таких  слов,  что  разве  у  пьяных  грузчиков
услышишь, да и то редко.
   - Это правда, - подтвердил Кузьма Алексеевич, - покойница не верила ни  в
сон, ни в чох, ни в вороний грай. Первый раз в этом доме икону вижу.
   - Не знаю, откуда она тут взялась, - недоумевала и Валентина. - Наверное,
мать во  время  фашистской  оккупации  где-то  раздобыла.  Но  чего  она  ее
спрятала?
   Это было непонятно и Решетняку.
   Исполнительный Гайда во время обыска вел протокол, на котором  оставалось
лишь расписаться всем присутствующим.
   Таким образом, все уже было кончено за два часа до полудня.
   Вещественные доказательства  тщательно  упаковали,  и  Гайда  унес  их  в
машину.
   Найденную в тайнике и понравившуюся ему картину с видом камышей  Решетняк
аккуратно завернул в чистый платок и положил в свою полевую сумку.  Туда  же
он довольно небрежно сунул икону и, наконец, книгу "Три мушкетера".
   - Собирайтесь, - бросил он Валентине, застегивая сумку,
   Лицо женщины побледнело и покрылось мелкими капельками пота.
   - Арестовываете? - прерывистым шепотом спросила она. - За что?
   Решетняк посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом. Интуиция -  чувство
ненадежное, оно может и подвести. Он считал,  что  Валентина  непричастна  к
убийству, но многое было пока неясно. Он не  знал,  как  повернется  дело  с
Валентиной, будет ли она полностью реабилитирована или ее придется  привлечь
к  ответствен-ности  за   соучастие   в   убийстве,   поэтому   он   ответил
не-определенно:
   - Поедете с нами. Вы же не захотели тут ничего рассказывать.
   С трудом передвигая ноги,  которые,  казалось,  сразу  налились  свинцом,
Валентина вышла из дома и направилась к машине.
   Решетняк давал последние указания Степенко:
   - Сидите здесь, в садике. За кустами вас не будет видно. Если кто войдет,
дадите пройти к крыльцу, а после  этого  остановите.  Проверяйте  документы,
расспрашивайте,   зачем   приходили.    Если    покажется    подозрительным,
задерживайте... Нет, запишите фамилию, адрес и предложите уйти. Впрочем, это
вряд ли понадобится. Сейчас же я пришлю оперативных работников. На несколько
дней у дома придется оставить засаду.
   - Так вот что, Валентина, - говорила тем временем Волощук, отдавая  Кваше
ключ от дома, - ты не особенно убивайся. Коли не  виновата,  все  выяснится.
Подполковник-то Решетняк Филипп  Васильевич,  он  правильной  души  человек,
зазря не обидит. На вот ключ от хаты. Приедешь - приберешься там.
   - Не пойду я туда, коли и  отпустят,  -  проговорила  Валентина  и  зябко
передернула плечами. - Страшно мне.
   - Ну и не ходи, - согласилась Волощук. - Приезжай  прямо  ко  мне.  Места
хватит. Мои-то все разлетелись, одна живу.
   - Спасибо, тетя Маша! -  впервые  за  многие  годы  назвав  так  Волощук,
поблагодарила Валентина и отвернулась.
   Вещи, изъятые при обыске, положили рядом с шо-фером. Валентина сидела  на
заднем сиденье, между Решетняком и Гайдой. По дороге они заехали в отделение
милиции. Решетняк вышел из машины и вошел в помещение, но Гайда  остался  на
месте. "Стерегут, - подумала она, - боятся, чтоб не  убежала  или  чего  над
собой не сделала". В машину заглянул молодой, безусый милиционер и  с  чисто
детским, неприкрытым любопытством рассматривал ее до  тех  пор,  пока  Гайда
строго, но в то же время насмешливо не спросил:
   - Скучаете? Делать нечего? Может, пару нарядов подбросить?
   Молоденький милиционер мгновенно исчез.
   Решетняк подошел с тремя людьми в штатском.
   - Вот хозяйка дома, Валентина Кваша, - сказал он и пришедшие  внимательно
посмотрели ей в лицо.
   "Всем любопытно", - с горечью подумала она.
   Машина  остановилась  у  большого  неуютного  здания,  где,   как   знала
Валентина, помещалось краевое управление милиции.  Решетняк  прошел  вперед,
Гайда подождал, когда в дверь войдет Валентина, и пошел сзади.
   На душе у Валентины было плохо. Она  знала,  что  посетители,  приходящие
сюда либо с жалобами, либо вызываемые в  качестве  свидетелей,  проходят  по
пропускам. Ее же провели без пропуска. Значит, она все же арестована.
   Она  представила  себе,  что  ее  сейчас  введут  в  камеру,  обязательно
одиночную,  обязательно  полутемную,  обязательно   сырую,   и   в   которой
обязательно будет много крыс. Потом ее  долго  и  много  будут  допрашивать,
судить и сошлют куда-нибудь очень далеко на север, где она будет работать на
лесозаготовках.
   Она, собственно, даже не думала, за что именно ее будут судить. То ли  за
убийство Ивана Нижника, то ли за перепродажу селедки. Ей просто  вспомнились
рассказы Вани. А он говорил всегда в таком роде:  "...потом  меня  посадили,
дали три года и выслали на Север. Там я лес пилил". Или: "когда я засыпался,
мне дали мало. Всего год, а заслали аж на Енисей. Мы там лес валили".
   Почувствовав себя арестованной, она решила, что так или иначе ее осудят и
сошлют. Но все это будет еще не скоро,  сейчас  же  ее  передадут  мрачному,
старому, неразговорчивому надзирателю с огромной связкой ключей в  руках,  и
он отведет ее в камеру.
   Вместо этого она попала в большую,  светлую  комнату  второго  этажа.  На
окнах висели красивые шторы, на полу лежала темно-красная бархатная дорожка,
у стены стоял широкий диван с высокой спинкой, увенчанной двумя шкафиками  с
хрустальными дверцами. Напротив дивана -  письменный  стол.  За  ним  сидела
девушка и что-то печатала на маленькой  пишущей  машинке.  Словом,  не  было
ничего общего  с  той  картиной,  которую  нарисовала  в  своем  воображении
Валентина,
   Комната была веселая, чистая и светлая, совсем не похожая  на  камеру.  И
девушка никак не походила на мрачного тюремного надзирателя. Это была  самая
обыкновенная девушка, коротко подстриженная и  модно  причесанная.  С  самым
обыкновенным молоденьким личиком, если не красивым, то,  во  всяком  случае,
очень  приятным.  Одета  она  была  тоже  в  самое  обыкновенное  платье  из
штапельного  полотна.  Правда,  при  входе   Решетняка   девушка   вскочила,
вытянулась и даже чуть прищелкнула каблуками своих лаковых  лодочек.  Однако
при  этом  она  так  широко   и   приветливо   улыбнулась,   что   Валентина
почувствовала,  что  вскочила  она  скорее   оттого,   что   очень   уважает
подполковника,  а  отнюдь  не  оттого,  что  она  его  боится  или  ее   так
вымуштровали.
   - Здравствуйте, Анечка,  -  приветливо  поздоровался  с  ней  Решетняк  и
остановился; волей-неволей  остановились  Валентина  и  следовавший  за  ней
Гайда. - Что у вас новенького?
   - Доброе утро, Филипп Васильевич! - отозвалась девушка. Голос у  нее  был
звонкий  и  веселый.  -  Начальник  управления  приказал  вас  на  дежурстве
подменить, чтобы вам ничего не мешало  заниматься  этим  делом.  Вместо  вас
заступил на дежурство* капитан Голицын. Лейтенанта Потапова тоже  подменили.
Он сейчас отдыхает у себя в кабинете.  Приказал  разбудить,  как  только  вы
приедете. Из научно-технического отдела поступили заключения. Получен  ответ
на телеграфный запрос из Сочи и два ответа на запросы из  городского  отдела
милиции. Вот я здесь все подшила. Я тут по ходу дела послала еще один запрос
от вашего имени, но ответа пока нет.
   Девушка передала Решетняку тоненькую  папку  скоросшивателя,  на  котором
ровным, округлым  почерком  было  написано:  "Дело  об  убийстве  гр.  Ивана
Ннжника, известного под кличками "Цыган" и "Ванька Каин".
   - Молодцом! - похвалил Решетняк. - Я посмотрю  потом.  Возьмите  у  Гайды
протокол обыска, первичное заключение судебно-медицинского эксперта  и  тоже
подшейте в дело. А вы, Гайда,  -  обернулся  он  к  младшему  лейтенанту,  -
отберите из вещественных доказательств что нужно  и  сдайте  на  экспертизу.
Отдохните и возвращайтесь. Вы мне будете нужны.
   Гайда ушел, и Решетняк опять обратился к девушке:
   - Пройдите с нами в кабинет, Анечка. Потапова пока  не  будите.  Пусть  у
него голова посвежее будет.
   Девушка маленьким плоским ключом открыла замок и распахнула обитую черной
клеенкой дверь.
   Кабинет Решетняка поразил Валентину еще больше, чем приемная.  Она  никак
не представляла себе, что в учреждении, тем  более  в  милиции,  могли  быть
такие кабинеты. Собственно, о том, что это учреждение, можно было догадаться
лишь по трем телефонам, стоящим на маленьком столике.
   Письменный  стол  какого-то  светлого   полированного   дерева,   другой,
маленький столик у  стены,  покрытый  красной  бар