е области. Неспокойно и в Джанси, и в
Сатара, и в Хайдерабаде. Раджпутана ненадежна, в Пенджабе брожение. Крепко
держатся пока только Мадрас и Бомбей. Но никто не знает, что может
принести завтрашний день.
  - Святые небеса! А Калькутта? - сказала миссис Пембертон, выслушав
Бедфорда. - Неужели и нам грозит то же самое?
  - Спокойствие, дорогая!.. На помощь Калькутте идут европейские войска.
  Прибытия "Оливии" с британскими стрелками и пушками в штабе ждали с
большим нетерпением. Бедфорду сказали, что он может каждый день ждать
приказа о выступлении в глубь страны. Но Дженни капитан об этом до поры до
времени ничего не сказал.
  На ночь Дженни отвели большую полутемную комнату с окном на веранду.
Дженни уснула крепко, а утром ей рассказали, что ночью под самое окно
кухни подбежал шакал, и повар отогнал его, швырнув сандалию в окошко.
Никого в доме это не удивило: шакалы здесь постоянно бродили вокруг домов
по ночам и выли, как собаки.

  Глава шестнадцатая
УХОД ПАРИИ

  Утро прибытия "Оливии" в порт было для майора Бриггса очень хлопотливым,
но на этот раз Бриггс не забыл о Макфернее.
  В полдень к нему пришел сержант Флетчер с таинственным сообщением.
  - Пошел переодеваться, сэр! - доложил сержант.
  - Наворачивает чалму под шляпу! - шептал он минуту спустя. - Посмотрите на
него, сэр, он похож на туземца, одевшегося англичанином!..
  - Тем лучше, тем лучше!.. - прохрипел майор.
  Сошедший на берег Макферней, в своей широкополой шотландской шляпе поверх
индусской чалмы, защищающей голову от жестокого калькуттского солнца, с
темным как бронза лицом, в сандалиях, с мешком за плечами, действительно
походил на индуса, одевшегося по-европейски.
  Майор тотчас послал сержанта к начальнику калькуттской полиции.
  Шотландец неторопливо побрел по улицам знакомой Калькутты, сквозь толчею
Читпур-базара, мимо улицы Башмачников и улицы Ткачей, к площади Звезды,
где был у него знакомый перс, продавец книг.
  Войдя под навес персидской лавки, Макферней долго рылся в старинных
связках книг, пахнущих кожей и пылью. Сам успел уснуть на улице у дверей.
Когда шотландец вышел из полутемной лавки и зажмурился от ослепительного
солнечного света, к нему подошли два полисмена.
  - По распоряжению начальника полиции! - сказал один из них и положил руку
на плечо Макфернея.
  Шотландца повели. Мгновенно собралась толпа. Продавцы табака, ковров,
орехов, бананов, рыбы, бросая свой товар, выбегали из лавок. Сам проснулся
и кинулся вслед. Бедный пес! Он опоздал, он не смог пробиться сквозь
плотную толщу босых ног: такая толпа собралась посмотреть, как саибы
арестуют саиба.
  Вся джелхана всполошилась, когда на тюремный двор привели саиба. Он носил
индусскую чалму под белой шотландской шляпой и был смугл лицом, - но кто
же в Индии не отличит англичанина от индуса? Саибы могли думать, что им
угодно, но заключенные уже с первой минуты знали, что новый пленник -
европеец.
  За темное лицо и светлые с сединой клочья волос под смуглым лбом индусы
прозвали нового заключенного Теманг Ори - барсук. Сам он называл себя
Макфернеем.
  Макферней, казалось, нисколько не был огорчен тем, что попал в
калькуттскую тюрьму. Он очень быстро подружился с заключенными. С
тибетцами, мадрасцами, сингалезами он говорил на их собственном языке.
Скоро вся джелхана знала его быстрые шаги, клочки седых волос над
загорелым лбом и добрые синие глаза.
  Макферней приметил Лелу в первый же день. Длинная белая юбка с каймой и
белый шерстяной платок, хитро завернутый вокруг головы и плеч, отличали
Лелу среди других женщин.
  - Откуда ты родом, девочка? - спросил Макферней.
  - Раджпутана, - ответила Лела.
  Макферней кивнул головой. Он знал эту страну. Но еще ни разу до сих пор не
бывал в западной ее половине, где безводные степи преграждают дорогу
путешественникам, где бродят на воле еще не вполне покорившиеся англичанам
племена.
  Вечером Лела сидела, скрестив ноги, на плитах двора и тихонько пела:

  Белым сари прикрою лоб,
Белым сари закутаю плечи.
  Далек мой путь, труден мой путь,
Далек мой путь до Дели...

  Макферней присел подле нее и стал слушать.
  Лела пела:

  Леса стоят на пути.
  О, Сакра-Валка!
  Тигры бродят в пути.
  О, Чунда-Сакра!..

  Макферней встрепенулся.
  - Где ты слыхала эту песню?
  - В моей стране, - ответила Лела.
  - И эти слова припева? Чунда-Сакра... Сакра-Валка?
  Лела с удивлением смотрела на него.
  - Разве ты их тоже знаешь?
  - Знаю, - сказал Макферней. - И еще много других. Чунда-Натта - Дар...
Бхатта-Баруна...
  Лела с испугом отодвинулась.
  - Ты факир?
  - Нет, - сказал Макферней. - Я узнал их из песен, из старых книг.
  Макферней вынул свои листки.
  - А как в твоей стране, Раджпутане, называют мать, сестру, отца? - спросил
Макферней.
  Лела сказала.
  - Небо? Звезды? Океан?
  - Самудра... - ответила Лела.
  Макферней записал это слово.
  - У вас в стране все так говорят? - спросил он Лелу.
  - О, нет! - сказала девушка. - Моя мать знала слова, которые никто не
знает.
  - У кого же она им научилась?
  - У моего деда, - шепотом сказала Лела. - Он факир... Он знает молитвы и
заклинания, каких не знает никто в нашей стране, - даже самые старые
старики. Он умеет заклинать змей, летучих мышей и крокодилов.
  - Отлично! - сказал Макферней. - В заклинаниях лучше всего сохраняется
древний язык.
  Он спрятал свои листки.
  "Отсюда, из Калькутты, я пойду в западную Раджпутану", - думал он.
  Шотландец, казалось, нисколько не горевал о том, что его окружают высокие
стены джелханы.
  Зато сильно горевала о том Лела; она пела, сидя в своем уголку:

  Высоки стены джелханы!..
  Ой, высоки!
  Недобрые глаза у сторожа,
Ой, недобрые!
  Он стал у ворот и стоит,
Неподвижный, как сухой кипарис,
Он сдвинул ноги и никуда не уходит.
  Узкая полоска земли осталась меж его ступней,
Едва приметная полоска.
  Человек не пройдет по ней,
И даже суслик не проскочит.
  Но змейка, маленькая крылатая змейка
С полосатым хвостом и гордыми глазами
Может проползти по ней.

  Я хочу стать змеей,
Маленькой крылатой змеей
С полосатым хвостом и гордыми глазами.
  Я проползу меж ступней сторожа,
Вырвусь на свободу, взмахну крыльями и полечу
Далеко, далеко от стен джелханы...

  Лела очень сильно тосковала по свободе.
  Несколько раз она пыталась напомнить Чандра-Сингу его обещание, но он
только кивал головой, расписанной черными полосами, и таинственно улыбался.
  - Терпи, Лела! - говорил Чандра-Синг. - Терпи. Ты - дочь нашего Панди.
  Время проходило, и Чандра-Синг заметно веселел за своей глиняной оградой.
Даже песенка его словно становилась живее. Как-то раз Лела разобрала
слова, которые тихонько пел неприкасаемый:

  Что вижу я там под деревом, белое, как мрамор,
И круглое, как тыква?
  Может быть, это сладкий плод?..
  Или, быть может, чалма праведника?..
  Или белый, как кость, щит священной черепахи?..
  Нет, это белое брюхо англичанина, набитое белым рисом!..

  По двору шел саиб в пробковом шлеме, и Чандра-Синг снова мычал невнятно и
раскачивался взад и вперед, не поднимая расписанного черной краской лба:
"Ннии... Ннии..."
"Берегитесь, саибы, сыны саибов!" - точно говорил он этой песней.
  Вести с воли долетали к Чандра-Сингу неуловимыми путями, - с полоской
индийской бумаги, переданной ловким посланцем, через таинственный знак
углем на беленой стене:
  "Крепость Агра восстала, английский генерал разбит...
  Британцы бегут из городов и деревень Доаба...
  Вся Индия поднимается, чтобы навсегда изгнать притеснителей из пределов
страны".
  Неприкасаемый веселел день ото дня.
  - Этой ночью! - однажды шепнул Леле Чандра-Синг. - В полночь мы уйдем
отсюда.
  Лела не проглотила ни зернышка маиса, розданного в тот день на завтрак -
так сдавила ей горло спазма волнения. Обрывком своей давно изодранной
рубашки она перевязала запекшиеся раны на руках несчастной ткачихи из
Бихара. "Ночью!" - твердила Лела про себя, но не решилась поделиться своей
тайной с соседкой. К полудню она легла на солнечной стороне двора, обернув
голову под платком мокрой тряпкой, и пролежала так весь день, до заката.
Жестокое солнце палило ей ноги и спину, в ушах у Лелы звенело, мутилось
сознание, - она не шевельнулась.
  Тюремщик-афганец пнул Лелу ногой. Она не застонала.
  - Что такое с девчонкой? - брезгливо спросил саиб в пробковом шлеме.
  - Чумная или помешанная, - сказал афганец. - Лежит на солнце весь день, не
шевелится. Без памяти, должно быть...
  - Вынеси ее за первые ворота, Руджуф, - сказал саиб. - Если до ночи не
очнется, вели увезти к чумным на свалку.
  Афганец осторожно и брезгливо, как падаль, поднял худенькое тело Лелы и
понес прочь.
  Между наружными и внутренними воротами тюрьмы, в закоулке позади каменной
будки сторожа, он положил ее на землю, чтобы на утро, если девочка не
очнется, увезти ее на кладбище. Чума, частая гостья индийских тюрем, не
была ему внове.
  Лела пролежала между воротами несколько долгих мучительных часов. Когда
стемнело и стража в последний раз обошла дворы, кто-то тихо подошел к ней.
Чья-то рука сунула ей под платок измятую рисовую лепешку. Она узнала
маленькую руку Макфернея.
  - Спасибо, Макферней-саиб! - прошептала Лела.
  В час накануне полуночи кто-то опять подошел и склонился над нею. Сильные
руки подняли ее.
  - Ничего не бойся! Молчи... - шепнул ей в ухо голос Чандры.
  Он поставил ее на ноги, спиной прислонив к высокой каменной стене.
  Лела услышала, как по стене, тихо шурша, сползает что-то. Это была веревка
с двойной петлей на конце. Чандра-Синг схватил петлю, растянул ее и продел
подмышки Лелы. Он свистнул тихонько, за стеной ответили таким же свистом,
и Лелу начали поднимать.
  - Осторожно!.. Наверху шипы!..
  Лела ухватилась за гребень стены, и тотчас острый железный шип распорол ей
руку. Не вскрикнув, она перекинула ноги на другую сторону. Кто-то обнял ее
за плечи. "Прыгай!" - сказали ей. Лела прыгнула в темноту. И тотчас ее
подхватили несколько пар рук, сняли с нее веревочную петлю. Она стояла на
дне глубокого рва, окружавшего тюрьму. Минуту спустя в ров спрыгнули и
Чандра и тот невидимый человек, который был на гребне стены.
  Колотушка сторожа затрещала где-то очень близко. Они поползли по дну рва,
нашли в боковом его скате какую-то расщелину, перебрались в темноте через
дурно пахнущий ручеек стока нечистой воды и вышли на пустырь. Здесь
пригнулись к земле и побежали. Скоро их обступили дома, деревья, и еще
задолго до наступления рассвета они укрылись в переулках старой Калькутты,
где человека, как иголку, ищи - не отыщешь.


  Глава семнадцатая
В КАЛЬКУТТЕ ТОЖЕ НЕСПОКОЙНО

  Прошло пять-шесть дней. Дженни уже не замечала ни вечно открытых дверей в
доме Пембертонов, ни глиняного пола, ни сквозняка, ни жары, ни
тростниковых занавесок. Ей казалось, что она так никогда и не уезжала из
Индии.
  На седьмой день утром, еще до завтрака, к Дженни в незапертую комнату
торопливо вошла миссис Пембертон. Незавязанные ленты ночного чепчика в
беспорядке висели у нее по плечам. Фредди, бледный, держался за ее руку.
  - Джордж сошел с ума! - испуганно сказала миссис Пембертон. - Заперся у
себя в кабинете и никого не впускает.
  - Вчера в контору ездил, брал с собой пистолеты! - прошептал Фредди.
  Дженни пошла с ними к двери кабинета мистера Пембертона, в другой конец
дома.
  Мистер Пембертон не ответил на стук.
  - Это мы, Джордж! - молящим голосом сказала миссис Пембертон.
  Что-то тяжелое звякнуло за дверью кабинета и покатилось по полу.
  - Папа, открой, это мы! - закричал Фредди.
  Дверь отворилась. Но мистера Пембертона Дженни разглядела не сразу. В
комнате было полутемно: хозяин наглухо закрыл внутренние ставни. Рядом с
дверью валялась массивная чугунная фигура охотника, которой мистер
Пембертон, не надеясь на запоры, припирал дверь. Два пистолета со
взведенными курками мрачно поблескивали на его письменном столе. Подле
зажженной свечи лежала кучка золота и банковых билетов. Сам мистер
Пембертон, отложив в сторону груду деловых писем, нервно считал золотые
монеты.
  - Что такое, Джордж? - растерянно спросила миссис Пембертон. - Ты вс„
забрал из банка домой?
  Мистер Пембертон поднял глаза.
  - Банк ненадежен, - сказал он. - В банке готовится заговор. Весь запас
золота индусы хотят объявить собственностью индийского народа.
  - Бог мой, возможно ли это? - Миссис Пембертон заломила руки.
  - Возможно, - сказал мистер Пембертон. - Вчера я видел телеграмму в штабе.
Вс„ золото Ост-Индской компании, которое хранилось в Индийском банке Дели,
повстанцы объявили собственностью народа.
  - Святые небеса! Золото Ост-Индской компании?.. Они разорят половину
Англии.
  Миссис Пембертон плотно прикрыла дверь и стала помогать мужу считать
монеты.
  - Никто не знает, что может произойти каждый день, - сказал мистер
Пембертон. - Индусские грузчики в порту уже отказались грузить рис на мои
пароходы. В этой стране никому нельзя доверять, даже собственным слугам.
  В тот же день в доме Пембертонов уволили всю мужскую прислугу: конюхов,
лакеев, поваров, садовых рабочих. В услужении оставили только женщин и
подростков не старше тринадцати лет.
  Мистер Пембертон ездил в штаб и просил у генерала еще двоих солдат для
охраны своего дома. Один встал на страже у порога кухни, другой - у
садовых ворот.
  Фредди добыл себе маленький деревянный пистолет и с утра до вечера носился
с ним по саду, пугая птиц.
  - Я всех бунтовщиков перестреляю! - грозился Фредди.
  Из дому Дженни никуда не отпускали: в Калькутте было неспокойно. После
восьми вечера на улицах гасли редкие масляные фонари и город погружался в
кромешную тьму: военное положение. Напуганные вестями о восстании,
англичане не выходили из домов без охраны европейских слуг. Балы и
собрания были отменены. Выезжая по утрам в конторы, калькуттские купцы
укладывали в кареты по две пары заряженных пистолетов.
  - Скоро откроются тюрьмы, и заключенные захватят лучшие дома английского
квартала! - пугали британцы друг друга.
  Туземный гарнизон Калькутты наскоро разоружили. Но это никого не
успокоило. Офицеры и чиновники переводили свои семьи в Вильямс-форт, под
защиту фортовых пушек.
  - В самом форту заговор, - шептались в городе. - На монетном дворе
готовится взрыв... О чем думает генерал-губернатор?
  Лорд Каннинг уверял, что вс„ спокойно. Его белое и гладкое, как мрамор,
лицо оставалось на приемах таким же бесстрастным, как прежде, а супруга
генерал-губернатора, леди Каннинг, каждое утро по-прежнему выезжала в
своей карете на прогулку по главной аллее Приморского парка.
  Беженцы из глубины страны приносили ошеломляющие вести. Вся Верхняя Индия
в огне, к восставшей столице присоединяются другие города и военные
станции. Отдельные кучки англичан по всей стране блокированы повстанцами.
Мятежный раджа Битхурский, Нана-саиб, зовет под свои знамена мусульман и
индусов Доаба - земли между Гангом и Джамной. Английский генерал Хьюг
Уилер терпит бедствие в Каунпуре; войска Нана-саиба осадили его и жмут с
четырех сторон; индусские пушки обстреливают Лакнау, и тамошний резидент
Генри Лоуренс шлет отчаянные мольбы о помощи ко всем военным станциям
Пенджаба и соседних провинций.
  Лорд Каннинг наконец связался с командующим кружным путем, через Амбаллу.
  - Ударить немедленно по Дели, по самому сердцу восстания! - приказывал
генерал-губернатор.
  Он не знал, что у генерала нет войска, что он не может сделать по стране
даже короткого перехода: крестьяне отказывают в продовольствии. В каждой
деревне его ждет засада, лошадей и верблюдов нечем кормить, обозная
прислуга разбегается... Лорд Каннинг не знал, что англичане, осаждающие
Дели, терпят большие потери, и, кажется, скоро сами превратятся в
осажденных.
  В конце июня замолчала Агра - старинная, хорошо укрепленная крепость на
рукаве Джамны, южнее Дели.
  Неужели и в Агре восстали туземные полки?
  Вот когда началась настоящая паника в Калькутте.

  ... Мы повернем свои штыки,
Мы опрокинем саибов с гор,
И потопим их в море, -
В море, из которого они пришли...

  Власти англичан в Индии, казалось, наступал конец.
  Лорд Каннинг больше никого не уверял в том, что вс„ спокойно. Он посылал
отчаянные письма в Лондон, требовал войск. Войск из Бирмы, из Персии, с
Цейлона. В Бомбее выгружались мадрасские стрелки, - лорд Каннинг просил
срочно переправить их в Калькутту. Транспорты с британскими войсками
отплывали из Лондона в Шанхай кружным путем, вокруг Африки, - лорд Каннинг
слал срочные отношения в Кэптаун и на Коморинский мыс с просьбой
останавливать в пути все военные суда с войсками на борту и направлять их
к нему в Калькутту.
  "Нам очень нужны европейские войска. Но если европейцев нет, - шлите хоть
малайцев", - писал он в Коломбо, на остров Цейлон.
  Командование растерялось. Оно рассылало один приказ, а через два дня
отменяло его другим. Капитана "Оливии" так торопили у Коморинского мыса, а
сейчас корабль вторую неделю стоял, не выгружаясь, в калькуттском порту и
ждал новых распоряжений.
  Лорд Каннинг никак не мог решить вопрос: отправлять прибывших на "Оливии"
солдат в мятежный Бенгал или оставить их для защиты самой Калькутты.
  В последних числах июня из Бирмы, наконец, прибыл в Калькутту полк
европейских солдат, переправленный из Рангуна. Вскоре вверх по Хуггли
поднялись паровые суда с мадрасскими стрелками. Командовал стрелками
Джордж Нэйл, - тот самый, который во время недавней войны с Россией служил
под началом сэра Роберта Вивьена в англо-турецких частях на Черном море,
учил турок обращению с британским оружием, а сам учился у них жестоким
турецким приемам расправы с покоренными и пленными.
  Калькуттцы повеселели: помощь, наконец, начинает подходить.
  Прошло еще несколько дней, и майор Бриггс увидел на ступеньках
калькуттской пристани свой шотландский полк, хайлэндских горных стрелков,
старых знакомых по севастопольской кампании. Хайлэндцы плыли в Китай, но
их перехватили в пути и вместо Шанхая повезли в Калькутту.
  Индусы-носильщики в порту раскрывали рты, глядя на короткие юбки
шотландских стрелков, на их рыжие бороды и голые коленки.
  - Женщины? Или дьяволы? - пугались индусы. - Нет, ни те, ни другие. Должно
быть, какие-то еще невиданные в наших местах полулюди-полузвери.
  Майор Бриггс получил в штабе назначение в свой старый полк. Джордж Нэйль
раньше других отплыл со своими мадрасцами вверх по Гангу. Нэйл торопился,
он хотел поскорее применить при усмирении индийского восстания уроки,
полученные им у турок.
  Так продолжалось недели полторы. Капитан Бедфорд ждал приказа о
выступлении. Дженни сидела взаперти за тростниковыми занавесками
пембертоновской веранды. Еще в первый вечер их прибытия в Калькутту в дом
Пембертонов прибежал Сам, пес шотландца Макфернея. Должно быть, он нашел
путь по следу мистера Бедфорда. Сам жалобно визжал и терся о ноги Дженни,
точно прося ее о чем-то. Дженни приютила собаку у себя.
  Прошло еще дня три. Рано утром солдат, охранявший наружные ворота дома
Пембертонов, увидел перед собой индусскую девушку-подростка в длинной
белой запыленной юбке, в белом платке, прикрывшем черные кудрявые косы, в
браслетах из синих стеклянных бус на обеих руках.
  Солдат нахмурился. Ему строго было приказано никого из туземцев за ограду
не пускать.
  - Зачем ты в сапогах? В такую жару! - тоненьким певучим голосом спросила
девушка.
  Солдат ничего не ответил.
  - Сними сапоги! - сказала девушка. - Ноги сопреют.
  Солдат переступил с ноги на ногу.
  - Проходи! - хмуро сказал солдат.
  - Я тебе говорю: сними! - настаивала девушка. - Хочешь, помогу?
  В ту же секунду она лежала ничком на песке у ног солдата, ухватившись за
правый сапог.
  - Прочь! - сказал солдат, отряхая ногу. - Уходи, негодная девчонка!
  - Ухожу! - ответила Лела. Она проскользнула между ног солдата и мгновенно
исчезла в туче зеленого кустарника, обступившего зеленую ограду сада с
внутренней стороны. Оглянувшись, солдат не увидел ничего,