о хайза, страшная болезнь - холера, снова, как семь
лет назад, начинает шагать по полям Индии.
  - Рассказывай дальше, Ордар-Синг!..
  - Каждый день саибы собираются на совет. Сердца их печальны: стены Дели
высоки и крепки, а больших пушек у саибов нет. Новый генерал-саиб просит
помощи у своей королевы, но везти войска из страны ферингов кружной
дорогой вокруг жаркой африканской земли - слишком долго, а ближним путем,
через Красное море, не пускает египетский султан.
  "Наши посланцы ходили в Пешавар и дальше, в патанские земли. Патаны в
своих землях, в Афганистане разнесли слух, будто королева ферингов,
Виктория-ханум, прислала письмо с приказом: всех мусульман в Индии
обратить в христианство. Слух этот дошел до египетского султана, и
египетский султан сказал:
  "- Виктория-ханум обратит в христианство правоверных Индии, а потом начнет
добираться и до правоверных моей страны. Пускай феринги привозят свои
войска в Александрию, я поставлю пушки на берегу и не пропущу их войско
через мою страну!.. Так сказал египетский султан."
Все засмеялись.
  - Хорошо придумали афганцы! - сказал Чандра-Синг.
  - Саибы хотели поссорить афганских мусульман с мусульманами Дели, а потом
и тех и других - с индусами всего Доаба, - продолжал Ордар-Синг. -
Лазутчиков засылали в город.
  - Ну, и что же?
  - Не разбили нашей дружбы саибы. О, сейчас у нас все заодно, по всей
Верхней Индии, и мусульмане и индусы. "Разве у нас с вами не один Коран и
не одна Кибла?" - говорят мусульмане афганских земель своим братьям, нашим
мусульманам в Дели. - "Разве у нас не один враг и не один противник?" -
говорят индусы мусульманам. "Один и тот же зверь терзает сердца детей и
нашего и вашего народа. Вы говорите на языке урду, а мы на хиндустани, и
вс„ же мы хорошо понимаем друг друга. Как охотники в деревне, став плечом
к плечу, всей страной, мы должны устроить облаву на тигра и прогнать его
из нашей земли".
  - Хорошо говоришь, Ордар-Синг!.. - сказал Чанд-ра. Он с улыбкой качнул
головой.
  - Очень злы саибы, - продолжал Ордар-Синг. - Они сами укрепили наш Дели,
сами сложили, несколько лет назад, тысячи бомб и ядер в делийские
подземные кладовые. Они видят, что им теперь ни силой, ни хитростью не
одолеть делийцев. На последнем совете решили: просить Калькутту собрать
большие пушки и повести орудийный поезд под стены Дели.
  - Орудийный поезд? - сказал Чандра-Синг. Лицд его стало серьезно.
  - Да, и этот поезд уже выходит в путь.
  Хайдар, молодой мусульманин-оружейник, с красивым лицом, измазанным
копотью, вступил в разговор.
  - Все, что были тяжелые гаубицы у нас в Дум-Думе в пушечной мастерской,
вошли в поезд, и много больших мортир из Вильямс-форта. Капитан Бедфорд
поведет поезд, уже есть приказ.
  - Каково прикрытие? - живо спросил Чандра-Синг.
  - Королевские стрелки, человек пятьсот, орудийная прислуга вся наша.
  - Так. Очень важная новость, - сказал Чандра-Синг. - Ты говоришь, поезд
отправляется скоро?
  - Да. Завтра или послезавтра. Приказ уже есть.
  - Орудийный поезд не дойдет до Дели, - сказал Чандра-Синг. - Слишком
далеко...
  Чандра-Синг усмехнулся.
  Все смотрели на него.
  - Его остановят в пути, - договорил Чандра-Синг.
  - Да!.. Да!.. - подхватили все. - Нельзя пропустить большие пушки к стенам
Дели.
  - Наши должны узнать. И узнать вовремя.
  - Я пойду! - сказал крестьянин, принесший письмо.
  - Нет. - Чандра-Синг поглядел на его босые ноги, избитые о дорожные камни.
- Ты издалека пришел, Ордар-Синг, тебе надо отдохнуть. Ты, Хайдар?.. Ты
мне нужен для другого дела, в твоей мастерской... - Чандра-Синг перевел
взгляд, и глаза его остановились на Леле.
  Лела смело встретила взгляд быстрых серых глаз Чандры.
  Чандра-Синг помедлил.
  - Пойдет девушка! - сказал он. - Девушка сделает вс„, что нужно.
  - Пускай она будет осторожна! - сурово сказал крестьянин, принесший
письмо. - Ходсон-саиб...
  - А-а!.. Тощий саиб? - раздались голоса. Даже здесь, в Калькутте, многие
слыхали о нем.
  - Ходсон-саиб сколотил недавно в наших местах секретный корпус и называет
его: "Туземные разведчики". Не знаю, чем он платит своим разведчикам, -
золотом или ложью, - только хитер тощий саиб; видно, мать его дружила с
дьяволом. Люди Ходсона узнают, где что делается, и доносят ему.
  - Изменники!..
  - Сыны бесчестных отцов!..
  - Намак-Харам!.. Ломающие соль! - с презрением сказал Чандра-Синг.
  "Намак-Харам" - ломающий братскую соль, нарушающий общую трапезу,
изменник, - этим словом клеймили тех, кто продался англичанам.
  - Они всюду! - сказал Ордар-Синг. - На базаре, на улице, в курильне, в
бане, на мосту, на почтовой станции... Они узнают, кто куда идет и зачем.
Они расспрашивают детей, женщин. Пускай девушка будет осторожна!
  - От Бенареса ее повезут в лодке, - сказал Чандра-Синг.

  Лодка ждала Лелу под прикрытием древесных ветвей, в стороне от храмов и
людных мест. Лелу усадили под травяной навес, и, оттолкнувшись от берега,
лодка пошла вверх по течению.



  Лодочники держались вдалеке от левого берега, и Лела издали глядела на
храмы Бенареса. Удивительные здания столпились на берегу. Одни походили на
выложенный из камня огромный улей со срезанной верхушкой, другие изогнули
во все стороны углы многоскатной кровли, облепленной фигурами, третьи,
тысячелетней давности, расползлись по земле каменным полукружьем, заросли
травой и могучими деревьями. Здесь был индусский храм Духа, и знаменитая
мечеть Аурангзеба. и полуразрушенный Непальский храм. Река круто
поворачивала к северу; уже не одну милю проплыла лодка вверх по течению, а
храмы вс„ виднелись на берегу, новые и новые. Здесь были храмы всех
индийских религий. Сюда приходили молиться и брамины, и джайны, и верующие
в Будду, и магометане. Большие парусные лодки и малые челноки проплывали
по реке навстречу Леле. К храмам священного города плыли и шли паломники
из всех городов Индостана. Часто вниз по реке спускалась небольшая лодка,
на ней был устроен шатер из широких листьев банана, переплетенных цветами;
внутри шатра сидел покойник, спеленутый как кукла и завернутый в желтую
ткань: это везли в Бенарес хоронить брамина.
  Много дней Лела слушала удары весел по воде, плеск реки и негромкий говор
лодочников. Она сидела тихо под плотным травяным навесом, прижимая к груди
бамбуковую палочку, полую внутри, с двух концов запечатанную воском. В
палочке было письмо, которое ей поручили передать. Она повторяла про себя
наставление Чандра-Синга:
  - Пойдешь вверх по реке, правым берегом, - сказал ей Чандра, - с того
места, куда привезет тебя лодка. Увидишь песчаный откос и одинокое дерево,
тамаринд, над самым откосом. Здесь сверни в лес, иди прямо на север лесом,
не бойся ничего. Увидишь плешины в лесу, выжженные места, иди дальше через
плешины. Костры увидишь, опаленный лес; не бойся костров, не бойся
горелого леса, иди вс„ дальше, дальше. На лужайке в лесу увидишь пустой
оставленный храм, храм обойди и тропинкой с правой стороны выйдешь к
деревне. Посреди деревни - круглый копаный пруд. Смело иди к большому дому
у пруда, спрашивай начальника, джемадара. Выйдет начальник, скажи ему:
"Тигр идет на водопой". А он тебе ответит: "Охотник ждет в кустах". Тогда
отдай джемадару запечатанную палочку с письмом, он будет знать, что с нею
делать.
  "Тигр идет на водопой, - повторяла про себя Лела. - Что это значит?"
Никто не мог объяснить ей значения этих слов. Лодочники гребли день и
ночь, хмуро переговариваясь между собой, они даже не глядели на Лелу.
  У стен Аллахабада лодка из мутных вод Ганга вошла в светлые воды Джамны.
Здесь начиналась земля Доаб - страна Двух Рек, огромным треугольником
легшая между Гангом и его притоком Джамной. Течение здесь было быстрое,
лодка боролась со встречной струей. Бамбуковые заросли на берегу сменились
безлесной равниной, потом пошли холмы, колючий кустарник, и снова леса.
  Через много дней лодка остановилась у песчаного мыска, где в воды Джамны
вливался какой-то узкий безыменный приток с поросшими лесом берегами. Лела
простилась с лодочниками и вышла на берег. Чандра-Синг дал ей три
серебряные рупии на дорогу. Две из них Лела отдала лодочникам: они всю
дорогу делились с нею хлебом. На третью рупию она хотела купить еды в
прибрежном селении.
  Но первая встретившаяся ей на краю селения крестьянка - худая, истощенная
- покачала головой.
  - Спрячь свои деньги, девушка! - сказала крестьянка. - Ты не найдешь во
всей деревне и горсти риса. Здесь прошел недавно отряд саибов. Только
труху и мусор оставило их войско по крестьянским кладовым... На, возьми
хоть это!..
  Она положила ей в ладонь горсть белой сушеной мякоти саговой пальмы.
  - Спасибо, сестра! - сказала Лела.
  Женщина вгляделась в цветной узор на ее белом платке, в прозрачные синие
браслеты на сожженных солнцем смуглых руках и спросила:
  - Куда ты идешь, раджпутанка?..
  - К родным, в дальнее селение, - ответила Лела.
  - Не ходи правым берегом! Перейди речку вброд, иди левым. Солдаты саибов
бродят по правому берегу.
  - Спасибо, сестра! - сказала Лела.
  Она пошла вверх по реке, лесистым правым берегом, как сказал ей
Чандра-Синг.

  Глава двадцатая
ПУШКА "ПОЛКОВНИК ВИЛЬСОН"

  Инсур взял себе в помощь только двоих человек: Лалл-Синга и молодого
оружейника Застру, из бывших рабочих Арсенала.
  Брошенные штурмовые лестницы валялись вокруг взорванного здания Арсенала,
камни, рваные стальные полосы фризовых заграждений. Наружные ворота чудом
сохранились, сохранились и железные брусья, защищавшие их изнутри.
  За воротами была мертвая тишина.
  Инсур с товарищами взобрались на навороченную взрывом груду камней и
осторожно спрыгнули вниз.
  По ту сторону стояли две поврежденные взрывом пушки. Мертвец, давно
иссохший, в форме лейтенанта королевских войск, валялся рядом.
  Они шли дальше, пробираясь среди почерневших камней.
  - Вот! - сказал Лалл-Синг и с улыбкой откинул носком сандалии обгорелый
уголок сержантского обшлага. - Вс„, что осталось от сержанта.
  - Не смейся! - сурово сказал Инсур. - Сержант поступил как храбрый человек.
  Лалл-Синг замолчал.
  Они спустились в подземелье. Оружейник шел впереди.
  Запах сырости и смерти ударил им в ноздри. Инсур остановился.
  Город отдаленно шумел над их головами. До самого рассвета не затихал шум
на людных улицах Дели, - на улице Водоносов и улице Оружейников, улице
Ковровщиц и улице Кузнецов. Красные куртки пехотинцев и голубые конных
соваров пестрели в переулках и на площадях. Крестьяне стали табором на
Конном Базаре. В домах богатых купцов притихли, стало шумно на площадях.
  Повстанцы стекались в крепость со всех концов Верхней Индии. "Дели, наш
Дели!" - Это имя повторяли, как призыв. Древняя столица первая подняла
знамя большого восстания, и теперь оно охватывало вс„ новые и новые
области. Сюда стремились райоты из восставших деревень, сипаи из дальних и
ближних военных станций. По плавучему мосту через Джамну тряслись
крестьянские повозки, в полном боевом порядке проходили полки. Иной раз
целая военная станция, поднявшись в одну ночь, выходила в поход и
прибывала в Дели.
  На Серебряном Базаре до поздней ночи не гасили огней, сипайская вольница
шумела, располагаясь на ночлег.
  "Держаться старых знамен, каждый сипай при своей части!" - выбросили
лозунг повстанцы. На базаре так и расположились: восточный угол - Девятый
полк, южный - Тридцать седьмой.
  Все различия рангов были уничтожены. "Каждый, кто обнажил меч в этой
священной войне, достоин равной славы!" - объявили сипаи.
  Серьезная опасность грозила повстанцам Дели. Инсур знал это лучше, чем
кто-либо другой: в крепости было слишком мало пороха и снарядов. Пушки на
стенах Дели каждый день грозили замолчать из-за недостатка ядер и бомб.
Запасы пороху и боевого снаряжения решали сейчас судьбу восстания.
  Британцы взорвали центральное здание Арсенала. Но Инсур помнил: в старом
Арсенале были потайные кладовые в боковых ходах, отделенные от центральных
многофутовой каменной кладкой, тысячепудовыми гранитными плитами и землей.
Может быть, не вс„ уничтожено взрывом.
  Все трое медленно подвигались вперед. Откуда-то сбоку просачивался слабый
свет. Ласкар-оружейник останавливался каждую минуту и приглядывался к
развороченным плитам.
  - Может быть, здесь! - сказал Ласкар и остановился.
  Лалл-Синг откинул землю лопатой. Обнажилась большая, почти уцелевшая
плита. На ней - литые буквы незнакомого слова.
  Инсур долго разглядывал буквы.
  Язык англичан он знал хорошо. Но это слово было ему незнакомо.
  Может быть, слово было французским? Бахадур-шах когда-то держал при дворе
советника-француза, искусного в артиллерии.
  Инсур надавил ногой на левый угол плиты, и камень поднялся. Согнувшись,
Инсур вполз в узкий потайной ход, за ним - остальные.
  Здесь было совсем темно. Через пять-шесть шагов Лалл-Синг споткнулся о
какой-то ящик.
  Ласкар осторожно засветил огонь.
  Темными блистающими рядами, как арбузы в подвале перса, в ящиках потайной
кладовой были сложены пушечные ядра и бомбы.
  - Опусти плиту и приметь место! - сказал Инсур ласкару. - Теперь у наших
пушек надолго хватит снарядов.
  Но Ласкар шел дальше, в глубь кладовой.
  - Здесь должны быть большие орудия, - сказал ласкар. - Большие орудия из
Дум-Дума.
  - Из Дум-Дума?
  Много лет назад, когда Инсур еще только начинал свою солдатскую выучку,
его приставили к пушечной мастерской Дум-Дума, что под Калькуттой. Они
отливали тогда в мастерской тяжелые крепостные орудия,
двадцатичетырехфунтовые гаубицы. Он прекрасно помнил: гаубицы посылали в
Дели для усиления старой крепости.
  - Ты прав, Застра! - сказал Инсур. - Но может быть, эти пушки покалечены
взрывом?
  Ласкар покачал головой:
  - Нет, пожалуй, они здесь, в боковой кладовой. Большие пушки, во много
пудов весом. На них и надпись была - "Дум-Дум" - и имя саиба, который
ведал их изготовлением. Резная надпись, красивая, с узором, как кружева. Я
помню...
  - Ищи! - сказал Инсур.
  Они пошли дальше. На этот раз Инсур шел впереди. Земляной ход вел кверху.
Слабый свет снова начал просачиваться над их головами.
  - О, дьявол! - в полутьме Инсур больно ушиб колено о какой-то выступ. Он
ощупал предмет рукой.
  - Огня!
  Забывая об опасности, Лалл-Синг чиркнул о подошву серной спичкой. Это был
лафет большой пушки.
  - Нашли! - закричал Инсур. - Большая крепостная гаубица!
  Он нащупал на казенной части металлические буквы.
  "Дум-Дум. 1846", - прочитал Инсур при слабом свете спички. "А рчдэйл
Вильсон".
  Вильсон! Ну, конечно! Как он мог забыть? Полковник Вильсон тогда был
начальником мастерских Дум-Дума, и на вновь отлитых пушках гравировали его
имя. Тот самый Арчдэйл Вильсон, который сейчас засел лагерем под Дели!..
  - Приметь место и пойдем отсюда! - сказал Инсур. - Я пришлю людей за
орудием.
  На площади Арсенала Инсур постоял минуту-две, глубоко вдыхая свежий воздух
утра. Потом пересек площадь и большими прыжками поднялся по земляному
скату на свой Кашмирский бастион.
  На север от городской стены, за грядой невысоких холмов укрылись белые
палатки британского лагеря. Британцы называют "Хребтом" эту гряду холмов,
свою единственную защиту. Вот уж больше сорока дней они удерживают за
собой небольшой уголок равнины между Джамной с одной стороны и высохшим
каналом - с другой. У них нехватает ни людей, ни пушек, чтобы окружить
город и начать правильную осаду.
  Больше того, они не могут даже помешать подвозу продовольствия и
подкреплений в город. Много раз пытались британские артиллеристы втащить
свои пушки на Хребет, и каждый раз великолепный и точный огонь Кашмирского
и Речного бастионов заставлял их снова прятаться за холмы. Инсур
усмехнулся: всего лишь несколько лет назад англичане сами усилили старые
укрепления: углубили ров перед городской стеной, возвели гласис - крутой
земляной вал, защищающий стены крепости от орудийного обстрела, -
поставили пушки на воротные башни. Теперь им остается только смотреть на
мощные стены Дели из-за своих холмов и щелкать зубами с досады.
  - Многие из ферингов уже сами рады были бы свернуть свои палатки и уйти, -
не раз доносили разведчики Инсуру. Но полковник Вильсон упрям, он сел за
Хребтом и не хочет уходить.
  Долго смотрел Инсур на оголенные холмы, на круглую башню в центре Хребта.
Подле башни шевелились черные фигурки людей.
  "Погоди, полковник Вильсон! - думал Инсур. - Скоро мы угостим тебя из
твоей собственной пушки!"

  Глава двадцать первая
"СТАРЫЕ БЕЛЫЕ РУБАШКИ ЛОРДА ЛЭЙКА"

  Худой Лалл-Сингов конек с трудом вскарабкался на холм по каменистой тропе.
Гаррис остановил конька подле круглой башни в центре холма. В конце
концов, конь служил ему не так уж плохо, а лучших в британском лагере нет.
Не хватает лошадей даже в кавалерийских частях.
  Отсюда, с Ладловской вышки, хорошо видны были высокие белые зубчатые
стены, башни и бастионы осажденного города.
  Осажденного?.. Трудно сказать, кто больше похож на осажденных: повстанцы в
крепости или королевские войска, засевшие за холмами.
  Каждый день их тревожат то с правого, то с левого фланга, режут
коммуникации, не дают подвезти продовольствие, боевые припасы. По ночам
сипаи выкатывают из ворот крепости легкие пушки, подтягивают их почти к
самому Хребту и обстреливают лагерь. Чуть ли не каждую ночь приходится
перетаскивать на новое место палатку самого командующего, повстанцы очень
метко стреляют. Генерал уже заболел от трудов и огорчений, он не знает, у
кого просить помощи: связь с Калькуттой прервана, генерал Кольвин в
соседней Агре блокирован мятежными войсками, единственная дорога,
связывающая их с Пенджабом, - Курнаульское шоссе - вс„ время под угрозой.
Каждую ночь на шоссе засады; только покажется британский конный пикет, его
тут же на месте уложат засевшие по бокам дороги крестьяне. Ни в самом
лагере, ни на шоссе нет покоя ни днем, ни ночью. Куда ни ступишь в этой
стране, - земля горит под ногами. А тут еще малярия, холера, солнечные
удары... Проклятое пекло!..
  Но сегодня - большой день. Сегодня из Пенджаба наконец прибывает
подкрепление - настоящие войска - старый британский королевский корпус
"Белые Рубашки".
  Знаменитый корпус! Полвека назад, еще при лорде Лэйке, "Белые Рубашки"
брали приступом эту самую крепость Дели. Ни один королевский полк
индийской службы не сравнится с "Белыми Рубашками" храбростью в бою,
выносливостью, привычкой к тропическому солнцу.
  "Старые Белые Грязные Рубашки лорда Лэйка", - называют их в Пенджабе за
светлосерые дымчатые мундиры, на которых точно осела пыль тропиков за
столетие.
  С небольшим запасом довольствия в ранцах, с шестьюдесятью патронами в
сумке у каждого, они проделали двести миль за девяносто часов, под
июльским солнцем, и к полудню вышли на Курнаульское шоссе, в нескольких
милях от лагеря.
  Только сейчас прискакал верховой: "Белые Рубашки" очень бодры, поют свою
отчаянную песню - "Джонни, мой мальчик", - и меньше чем через час будут в
лагере.
  Гаррис ждал их прибытия, стоя на вышке в центре Хребта. Снизу к нему
поднялся лейтенант Франк. Они видели какое-то движение на ближайшем
участке городской стены, недалеко от Морийского бастиона.
  Значит, повстанцы уже проведали о приближении "Рубашек"?
  - Не туда смотрите, полковник! - Франк указывал правее, в сторону
Кабульских ворот.
  Ворота были открыты настежь. Большой отряд сипаев выходил из крепости с
барабанным боем, как на параде.
  - И пушки тащат за собой! Глядите!
  Сипаи выкатывали из ворот легкие полевые пушки. Горожане суетились вокруг,
помогали солдатам.
  Облачко пыли поднялось далеко на Курнаульской дороге. Это шли "Рубашки".
  - Внимание, Франк!..
  Частая ружейная пальба неожиданно донеслась откуда-то слева. Навесы давно
опустевшего загородного Птичьего Рынка у самого шоссе вдруг ощетинились
ружьями.
  - Повстанцы!
  - Как они забрались туда?
  - Должно быть, вышли из крепости еще с вечера и залегли.
  - И с другой, с другой стороны! Глядите!
  Красные куртки туземных солдат, точно из