земли возникнув, выросли вдруг
вдоль сухого ложа канала и вперебежку понеслись к шоссе.
  - Франк, это наш взбунтовавшийся Девятый!
  - Да, аллигурцы!.. Они, они!..

  ... Джонни, мой мальчик, не езди в Индию.
  Индия слишком от нас далеко!..

  донеслось с шоссе. Это шли "Рубашки". Аллигурцы, забегая с канала,
отрезали им путь.
  Пушечные ядра взметнули землю на шоссе, по ходу "Рубашек", и дальше за
поворотом дороги. Песня оборвалась. Защелкали ружейные выстрелы.
  Далеко позади "Рубашек" по шоссе подтягивался большой обоз из Пенджаба, с
мукой, сахаром, лекарствами, вином, патронами, одеждой.
  - По обозу бьют!..
  - Знают тактику, подлецы!..
  Сипаи уже добежали до шоссе. "Дэ-эн! Дэ-эн!"-разнесся боевой клич индусов.
Рукопашная пошла прямо на дороге. Пушки замолчали,
  - Ого, как дерутся! - сквозь зубы заметил Франк.
  "Мои всегда были отчаянные храбрецы!" - чуть не сказал Гаррис, но
спохватился.
  - Разбойники! - сердито выговорил он.
  - А там?.. Святой Патрик, что же там такое?
  За холмом, справа от шоссе, - большое облако пыли. Кто это скачет
наперерез? С гиканьем, с обнаженными шашками? Наискосок через равнину,
всей лавиной обрушиваясь на шоссе, скакали конные совары.
  У Гарриса перехватило дыхание.
  "Сейчас отрежут дорогу в лагерь!.."
На шоссе началась такая свалка, что трудно уже было что-либо разобрать.
Гаррис видел только, как смешались светло-серые мундиры королевских солдат
с красными куртками пеших сипаев. А совары с гиканьем шли наискосок,
отрезая "Рубашкам" путь к мосту через Нуджуфгурский канал.
  Гаррис сбежал с каменных ступенек башни.
  - За мною, Франк! - крикнул Гаррис, забывая о том, что лейтенант пеший. Он
вскочил в седло и дал шпоры своему коню.
  "Рубашек" теснили, сгоняли с мощеного шоссе на изрытую трещинами сухую
равнину.
  Гаррис скакал к шоссе, напрямик через россыпь камней, через заросли
колючей травы.
  Главное, чтобы "Рубашки" успели вовремя прорваться к мосту через канал.
Тогда они еще смогут укрыться в лагере за Хребтом.
  "А, черт, повстанцы отрезают обоз!.."
Вс„ смешалось на шоссе. "Белые Рубашки", прыгая через опрокинутые повозки,
спасались кто куда мог, - к каналу, в ров, в густой кустарник. Упряжные
волы мычали и рвались под обстрелом, натягивали постромки, опрокидывали
обозные фуры. Раненный снарядом слон, яростно трубя, всей громадой
туловища обрушивался на землю, подминая людей, животных. Не поспевая к
мосту, "Рубашки" кидались в воду, тонули, бросали оружие, коней.
  "Белые Рубашки" бегут!.. Гордость Верхней Индии, старый королевский
корпус... Бегут, бросая оружие, обоз, полковое имущество... Боевое
снаряжение, походные койки, лекарства, ром, рис, - вс„, что прислали из
Пенджаба... Позор!..
  Гаррис ощутил теплую струйку крови у себя над ухом. Когда это его задело?
Он и не заметил.
  Верблюды, роняя тяжелые вьюки, разбегались по равнине, офицеры скакали
через брошенное поле, спасаясь к лагерю, к британским палаткам за холмами.
  Вот и лагерь. В большой палатке походного госпиталя суета, стоны. Койки
все заняты, раненых кладут уже на землю. В двойных индийских
креслах-носилках приносят новых.
  Вот с одиночных носилок, из-под красных занавесок, бессильно свисает
чья-то рука. Кто ранен? Полковник Честер, тяжело.
  Доктор Бэтсон бледен от переутомления, капли пота блестят у него на лбу.
  Раненые лежат на полу, дожидаются очереди. Санитар-индус прошел с грудой
корпии в большой чашке. Доктор кивнул санитару: полковника на стол. Честер
без сознания, он ранен в голову. Гаррис смотрит не на полковника, а на
лицо Бэтсона. Доктор осмотрел рану, выпрямился, молчит. "Будет жив?" -
одними глазами спрашивает Гаррис. Отрицательный кивок: "Безнадежен!"
Какой тяжелый день: шесть офицеров ранены, два из них тяжело, и вот - сам
полковник. А сколько солдат!..
  Полчаса спустя конные совары уже скакали обратно - броском через лагерь, с
бешеной смелостью разметав палатки, рубя направо и налево. Они пронеслись
через восточный угол лагеря, оставляя за собой смятение, испуг,
перемахнули через сухое ложе старого канала и подскакали к стенам
крепости. Ворота настежь раскрылись перед ними, горожане ликующими криками
приветствовали их.
  До позднего вечера шумел народ в крепости, празднуя победу. "Джонни, мой
мальчик, не езди в Индию", - плясали мальчишки на городской стене.
  А "Белые Рубашки" по одному, по-двое, избитые, израненные, в пыли, в
песке, в колючках, только после захода солнца начали собираться в лагерь.
Собираться и просить пристанища в палатках Семьдесят пятого пехотного
полка. Их долго еще гнали в сторону от Курнаульского шоссе конные разъезды
соваров.

  "Белый жемчуг падает в цене", - писал в тот день в потайном письме один
богатый купец из Дели своему доверенному приятелю, продавцу воска, в Лагор.
  "Белым жемчугом" купец условно называл королевские войска за их
светло-серые походные мундиры; "красным маисом" - полки восставших сипаев,
за красные форменные куртки.
  "Белый жемчуг падает в цене, - писал купец, - зато красный маис идет в
гору".

  Глава двадцать вторая
ЧЕМБЕРЛЕН-САИБ

  Ночью в ставку приехал Чемберлен. В большой палатке командующего армией
генерала Барнарда собрался военный совет.
  Полковник Гаррис пришел с забинтованной головой. Не он один был ранен: у
полковника Вильсона с неделю назад прострелили щеку, а молодой лейтенант
Робертс, приехавший с Чемберленом из Пенджаба, поддерживал правой рукой
забинтованную левую. Робертса ранило в дороге.
  Невилль Чемберлен, только что назначенный генерал-адъютантом при штабе
пограничных сил Пенджаба, сухой, жилистый, стройный, в нарядном мундире с
серебряным шитьем, сел у изголовья койки командующего; Барнард лежал на
походной постели, бледный, вялый, с обвязанной шеей. Несколько дней
генерала мучил приступ какой-то тяжкой болезни; штабной лекарь не знал,
как ее лечить.
  Разговор начал Вильсон.
  "Белые Рубашки" разбиты. Обоз с продовольствием и боевыми припасами
перехвачен.
  Вылазки из города повторяются каждый день. Враг заходит и с фланга, и с
тыла, захватил старый храм на Курнаульском шоссе, грозит перерезать
сообщение с Пенджабом, - единственный путь, остававшийся до сих пор
открытым. Британской пехоты в лагере почти нет, а вся туземная ненадежна.
Кавалерия день и ночь несет пикетную службу, люди измучены: по двадцать
часов в седле, без смены.
  Орудий нехватает; и те, что есть, слишком малы. Нужны большие гаубицы -
двадцатичетырехфунтовки, нужна осадная артиллерия.
  Чемберлен сухо кивнул.
  - Да, - сказал Чемберлен.
  У него было узкое, слегка ассиметричное и бледное лицо, - той особенной
молочной бледности, какая бывает иногда у северян, не поддающихся
солнечному загару в тропическом климате. Легкие веснушки по крыльям носа
были чисто лондонского происхождения. Нос красивый, тонкий, с горбинкой,
был чуть-чуть крив, с правой стороны срезан больше, чем с левой, отчего
обе половинки лица казались неодинаковыми.
  Все смотрели на генерал-адъютанта. Что он привез из Пенджаба?
  Но Чемберлен не торопился.
  - Калькутта? - спросил Чемберлен.
  - Сообщение прервано. Из Калькутты до сих пор подкреплений не прибыло, ни
одного человека, - сказал Вильсон.
  Чемберлен снова кивнул.
  - Да, - сказал Чемберлен.
  Он повернулся к командующему.
  Вялое желтое лицо Барнарда с припухшими веками было неподвижно.
  Чемберлен рассматривал его с неторопливым интересом.
  - Что вы считаете возможным предпринять в настоящее время, генерал? -
осторожно спросил Чемберлен.
  Барнард отвел глаза под этим холодным взглядом, похожим на взгляд щуки.
  - Предпринять?.. - Барнард слегка застонал и повернулся на своей койке. -
Предпринять... - Больше всего на свете боялся генерал что-либо
предпринимать. Слишком хорошо помнил он, как после Крымской войны (он
прослужил всю кампанию начальником штаба у лорда Раглана) - слишком хорошо
помнил Барнард, как осуждали тогда в Лондоне лорда Раглана за вс„, что он
предпринимал, и еще больше за то, чего не предпринимал...
  Генерал Барнард, кряхтя, повернулся на койке - больной измученный старик.
  Чемберлен опустил белесые ресницы, точно не слыша. Генерал, который
отвечает на вопросы только кряхтением, - это было неприлично.
  Вильсон ждал.
  - Мои люди мрут! - резко сказал Вильсон. - Мои орудия никуда не годны.
Если в самое ближайшее время не будет сильных подкреплений из Пенджаба, я
вынужден буду снять осаду и уйти из-под Дели.
  - Боже мой! - жалобно сказал Барнард. - Что скажут в Лондоне?.. Боже
мой!.. Все смотрели на Чемберлена.
  - Подкрепления из Пенджаба будут! - сухо сказал Чемберлен. - Сэр Джон
Лоуренс отдал приказ сформировать Летучую Пенджабскую колонну в помощь
делийским силам. Бригадиром назначен Никольсон.
  - Никольсон? - Движение прошло по собравшимся.
  Никольсон, "Лев Пенджаба", свирепый Никольсон, гроза северо-западной
Индии, тот самый Джон Никольсон, которого кочевые племена в глухих горных
местах близ афганской границы считают не то дьяволом, не то злым духом!..
"Никкуль-Сейн", - его имя пишут на камнях, ему приносят жертвы, как злому
божеству.
  - Прекрасный выбор! - Барнард одобрительно кивнул.
  - Но бригадир Никольсон надолго задержится вблизи Лагора...
  Чемберлен сделал паузу.
  Все ждали.
  - Для разоружения лагорских частей, - договорил Чемберлен.
  - Как? И в Лагоре? - Вильсон вопросительно поднял брови.
  Чемберлен кивнул.
  - Да, неспокойно.
  Вильсон с силой повернулся на своем походном стуле.
  - Значит ли это, что нам придется ждать, пока Никольсон покончит с
брожением во всем Пенджабе? - спросил Вильсон.
  - Да, - слегка наклонив узкую голову, сказал Чемберлен. - Придется!
  - Это невозможно! - резко сказал Вильсон. - Нам нужна помощь сейчас,
немедленно, или никогда.
  - Помощь будет, полковник! - сказал Чемберлен. - Туземная кавалерия.
  - Нужны европейские войска!
  - Их нет! - сухо ответил Чемберлен.
  Это была истинная правда. Каждый британский штык был на счету. Из-за спора
с Персией за Герат еще с начала года почти вся британская пехота северной
и западной Индии была отозвана к границе Персии, и ей там хватало дела.
Единственный довольно сильный европейский контингент Пешавара необходимо
было сохранять на месте для безопасности афганской границы.
  - Придет туземная кавалерия, - сказал Чемберлен. - Пенджабские сикхи.
  - Отличные солдаты! - похвалил Барнард.
  Все, кто служил в Пенджабе, хорошо знал этих рослых длинноволосых конников
дикого вида, воинственный народ - секту.
  - Из Непала должны прийти гурки, - сообщал дальше Чемберлен. - Они уже в
пути.
  - Гурки? - сказал Вильсон. - Храбры. Но для регулярной войны не столь
хороши.
  Он видывал не раз этих маленьких желтых узкоглазых воинов из соседних гор,
в черных косматых шапках.



  - Будут ли они биться с нашими панди? - с сомнением спросил Вильсон.
  - Вы скажите им, полковник, что здешние индусы покушались на их веру.
  Молодой Робертс громко хихикнул и едва не привскочил на своем стуле,
позабыв о приличии. Робертс был счастлив: он под Дели, а Дели еще не
взят...
  Новоиспеченный лейтенант, сын генерала Абрахама Робертса, он только
недавно начал свою службу в Индии и был счастлив, что сразу попал в гущу
событий.
  Чемберлен тоже улыбнулся, одной половиной лица. Он считал совещание
законченным.
  Но Вильсон не сдавался.
  - Нужны осадные орудия! - упрямо сказал Вильсон.
  - Надо ждать.
  - Ждать невозможно! - сказал Вильсон. - Каждый день у неприятеля
прибавляется войска. В Дели сейчас до двадцати пяти тысяч человек.
  - Двадцать пять тысяч? - Легкая гримаса удивления, в первый раз за всю
беседу, перекосила узкое лицо Чемберлена. Такой цифры он не ожидал.
  - Двадцать пять тысяч панди. Ого! - звонко сказал Робертс.
  - И с каждым днем их становится вс„ больше!..
  - Что ж... Чем больше их будет, тем скорее они между собою передерутся, -
успокоительно сказал Чемберлен.
  - Нет. Между собою они дружны! - отрезал Вильсон.
  - С Бахадур-шахом у них обязательно будет ссора.
  - Вы правы, генерал! - Барнард повернул к Чемберлену повеселевшее лицо. -
С Бахадур-шахом у них, конечно, будет ссора.
  - И тогда нам гораздо легче будет их взять!.. - с откровенной радостью
подхватил мальчишка Робертс.
  Все засмеялись.
  - Скажите, полковник (легкий презрительный жест узкой адъютантской руки в
сторону города), скажите, полковник, а из этих двадцати пяти тысяч панди
хоть один умеет стрелять?
  - Умеют, и многие! - резко ответил Вильсон. - У них прекрасные бомбардиры,
великолепные, меткие стрелки! Мы сами обучили их, на свою беду...
  Он кивнул в сторону крепости.
  Полотнище, прикрывавшее вход в палатку, было откинуто, невдалеке виднелись
стены Дели, освещенные утренним солнцем.
  Боевой день уже начинался. Гулкий пушечный выстрел пронесся по равнине,
облачко дыма поднялось над крепостной стеной.
  Вильсон насторожился. Стреляли из большого орудия.
  Это Инсур-Панди с товарищами втащили пушку "Арчдэйл Вильсон" на бастион и
пробовали ее силу и дальнобойность на британском лагере.
  Снаряд разорвался недалеко от палатки командующего. Земля и камни брызнули
в полотняную стену. Вместе с ними небольшой осколок, уже на излете, упал в
палатку.
  Вильсон поднял его и подкинул на руке, - еще теплый.
  Он так изменился в лице, что офицеры переглянулись.
  Молодой Робертс смотрел на Вильсона с удивлением, Неужели старый бывалый
артиллерист, заслуженный полковник Вильсон испугался пушечного выстрела?..
  - Пушка из Дум-Дума! - сказал Вильсон. - Большая гаубица!..
  Пушка "Арчдэйл Вильсон" посылала привет полковнику Арчдэйлу Вильсону.
  - Вот такие пушки мне нужны! - твердо сказал Вильсон, поднося на ладони
осколок к самому лицу Чемберлена. - Двадцатичетырехфунтовые гаубицы!
  Чемберлен сухо поклонился.
  - Я доложу сэру Джону, - сказал Чемберлен.

  Глава двадцать третья
ОРУДИЙНЫЙ ПОЕЗД

  Орудийный поезд капитана Бедфорда растянулся по равнине узкой пыльной
лентой чуть ли не на полмили длины.
  Оглядываясь назад, капитан видел в облаке пыли золоченые шесты носилок, в
которых несли Дженни, двуколки обоза, вереницу верблюдов, груженных
палатками и койками, полевые и осадные пушки на конной тяге, и четырех
слонов, везущих большие мортиры.
  Сам Бедфорд ехал в крытой офицерской одноколке.
  Они шли ночью и утром, останавливаясь только к полудню.
  До Аллахабада их довезли на баржах два буксирных парохода.
  Им оставалось около четырехсот миль пути от Аллахабада до Дели, по
неспокойной стране.
  Восемь больших осадных гаубиц вез с собой капитан Бедфорд, шесть
крепостных мортир и двенадцать полевых пушек. Калькутта обнажала свои
форты, отдавала самые большие орудия Дум-Дума, чтобы помочь британским
войскам, засевшим под Дели, сломить сопротивление повстанцев.
  Вместе с капитаном Бедфордом орудийный поезд сопровождал приставленный к
нему в Калькутте лейтенант Джон Блэнт, желчный человек с кривыми
обезьяньими ногами. Блэнт засиделся в Калькутте, в походах не бывал, в
свои тридцать два года вс„ еще ходил в лейтенантах и мечтал о том, как бы
попасть в дело и отличиться.
  Дженни несли в крытых носилках. Носилки колыхались, как лодка на слабой
волне. Дженни скоро привыкла к этой дорожной качке.
  Выглядывая из носилок, Дженни видела, как слоны, послушно переступая
толстыми ногами, легко, точно детскую игрушечную коляску, тащат за собой
пушки на высоких колесах.
  Это был один из первых опытов в Индии по перевозке на слонах тяжелых
орудий. Никто еще не знал тогда, как опасен слон, попавший под
артиллерийский обстрел.
  Июль кончался, жара была нестерпима.
  Солдаты шли в полной походной форме, в плотной куртке, облегающей тело, в
перевязи ремней, накрест перетягивающих грудь, с ружьем, одеялом и тяжелой
сумкой. Для защиты от солнца они надевали белый полотняный блин поверх
кепи, с оборкой, прикрывающей затылок и шею. И вс„ же почти на каждом
переходе приходилось укладывать в повозки солдат, пострадавших от
солнечного удара.
  Горячий ветер был страшнее солнца. Он дул уже вторую неделю, мунчин -
сухой ветер из глубин материка. Ветер нес с собою раскаленный воздух и
пыль азиатских степей.
  Мунчин гнал песок в глаза идущим, перекатывал по сожженной земле свившиеся
в клубок обрывки сухой травы и листьев.
  - Свангли, свангли, оборотни! - кричали носильщики, показывая на эти
клубки. Клубки со свистом катились по земле прямо на людей, обжигая им
ноги. Носильщики думали, что это маленькие оборотни, свангли, которые
нарочно мешают им идти.
  Иногда навстречу летел, кружась на ветру, большой столб сухой травы и
пыли, обрушивался на людей, слепил им глаза, забивал рты.
  - Пучхильнай!.. - отплевывались индусы. - Злой дух!..
  Индусы верили, что в этом столбе пыли живет душа большого оборотня, злого
и сильного "пучхильная", дьявола, у которого маленькие свангли служат
только посланцами.
  На привалах было не легче. Полотняные стены палаток, двойные, со слоем
воздуха в полфута и больше между ними, вс„ же плохо защищали от солнца.
Сухая горячая волна азиатского ветра проникала сквозь полотно.
  Слуги накидывали на палатку Дженни толстый травяной ковер и непрерывно
поливали его из мехов водою.
  Сам, пес мистера Макфернея, на привалах просился в палатку. Он лежал на
циновке, часто-часто дышал, высунув язык, и глядел на Дженни умоляющими
глазами.
  Макферней тоже шел с поездом. Шотландцу было по пути с Бедфордом, он
собрался в Раджпутану.
  Завернув назад поля своей белой войлочной шляпы, постукивая большой,
затейливо изрезанной палкой, в сандалиях на босу ногу, он легко шагал
вслед за поездом, не отставая от быстроногих индусов.



  Капитан Бедфорд терпел его присутствие: здесь, в глубине страны, каждый
европеец был дорог.
  Большой табор крестьян, торговцев, разносчиков и просто бездомных
мальчишек путешествовал вместе с войском, пестрой, беспокойной, вечно
шумящей толпой. Целый город из шатров и повозок вырастал вокруг поезда на
привалах. Крестьяне передвигались вслед за Бедфордом, вместе с семьями,
телегами, козами и детьми. Без них нельзя было бы достать в походе ни
воду, ни припасы. Крестьяне приносили воду, пекли хлебы, за две-три медных
монеты нанимались в носильщики, несли одеяла британских солдат, их тяжелые
подсумки, - это разрешал обычай.
  Среди пестрой толпы Макферней приметил одного молодого индуса, водоноса с
полосатым мехом.
  "Я видел этого человека в джелхане! - вспомнил Макферней. - Но тогда он
сидел на земле, за оградой, с черными полосами парии на лбу. А сейчас стал
водоносом".
  "Так ли легко индусы меняют свою касту? - думал Макферней. - Может быть,
он другой веры?"
Более ста богов в индийском Пантеоне. Кроме главной троицы (Шива, Брама,
Вишну), есть старый бог Индра, есть мрачный подземный бог Яма, индийский
Плутон. Есть супруга грозного Шивы - Темная Кали тысячерукая, она же
Дурги, индийская Юнона. Есть бог на лебеде, на лотосе и бог на летучей
мыши. Есть бог-Обезьяна, бог-Змей и бог-Орел. Есть тысяча сект и свободных
учений: джайны, "странствующие нищие", вольные монахи, "одетые воздухом",
и философы созерцания - йоги, "одетые пеплом".
  - Какой ты веры? - как-то раз спросил Макферней водоноса.
  - Кто видел седьмое лицо бога Шивы? - уклончиво ответил индус. - Кому
открыт тайный смысл Вед?.. Правая рука богини Дурги не знает, что делает
левая, а у богини тысяча правых рук и тысяча левых...
  Худой, невысокий, с россыпью рябин на впалых щеках, водонос постоянно
вертелся вблизи офицерских палаток.
  Скоро поезд капитана Бедфорда повернул на северо-запад. Начали попадаться
свежие пожарища, стаи бродячих собак выли вокруг остатков сожженных
деревень.
  По бокам дороги Дженни видела столбы с перекладинами и какие-то странные
мешки, подвешенные к ним.
  Индусы со страхом глядели на эти мешки и отворачивали лица.
  - Нэйл-саиб! - шептались индусы.
  Один раз Дженни, внимательно разглядев узкий черный предмет, висевший на
перекладине, с ужасом поняла, что это - почерневший, высохший