дона своим друзьям в Калькутту. - "Как мы все хотим
услышать, что Дели уже взят и восстание подавлено".
  А по плавучему мосту через Джамну, недосягаемому для малых британских
пушек, почти каждый день в полном боевом порядке, с развернутыми
знаменами, с барабанным боем, проходили в ворота Дели новые подкрепления
сипаев. Офицеры британского лагеря только смотрели на них с вышки Хребта,
стараясь в полевой бинокль разглядеть, какого полка идут панди и из каких
мест.



  "Панди" в город вс„ прибывали.
  - Дели, как Севастополь, - говорили в британском лагере. - Чем дольше
стоит, тем больше защитников приходит к нему на помощь.
  - Дели, как Севастополь! - сказал майор Бриггс, вглядываясь издали в белые
башни и вышки делийских бастионов. - Даже в Крыму, в пятьдесят пятом году,
я не слыхивал такой пальбы.
  Они подъезжали верхами вместе с капитаном Бедфордом, обходом, по
Курнаульской дороге, к белым палаткам британского лагеря под Дели.
  Почти две недели провел капитан Бедфорд взаперти, в полной
неизвестности, в доме раджи. Потом вс„ вдруг сразу изменилось. Суматоха
поднялась во дворе и в доме, изо всех конюшен выводили коней, кричали
верблюды, становясь на колени и принимая на спину тяжелые вьюки. Раджа
вдруг начал поспешно готовиться к отъезду.
  Гонцы раджи принесли ему тревожную весть: большой отряд саибов идет с юга.
  - Таких еще не видывала наша земля! - докладывали гонцы. - Это воины
дикого, безобразного вида, на конях, в высоких шапках и в юбках, как
британские леди. На голове у них растут перья вместо волос, и бьются они
жестоко, всем режут глотки, кого ни встретят на пути. Они называют это
"сыграть в старого Гарри" и смеются при этом; видно, матери их дружили с
дьяволом...
  Гонцы докладывали о батальоне Хайлендского горного полка, выступившего
вслед за орудийным поездом Бедфорда из Калькутты. Майор Бриггс вел своих
горних стрелков на помощь британскому лагерю под Дели.
  Раджа не знал, что несут ему войска саибов, мир или войну, и потому бежал
на север, захватив семью, слуг, сундуки, драгоценности, золотые и
серебряные монеты.
  Майор Бриггс освободил запертых в доме раджи англичан и взял капитана
Бедфорда с собой.
  Через два дня Генри Бедфорд жал руку своему старому другу, Ричарду
Гаррису, среди палаток британского лагеря под Дели.
  - Дженни? - был первый вопрос Гарриса.
  Генри Бедфорд сообщил другу печальную весть:
  - Орудийный поезд перехвачен, бедная Дженни в руках повстанцев, неизвестно
где.






  Глава двадцать девятая
ДЖЕННИ В ПЛЕНУ

  Дженни слушала пение муэдзинов на закате солнца, звон маленьких колоколов
в индусских храмах. Каждый день ей приносили воду, рис, лепешки. Окон в
просторной пустой комнате не было, вместо окон узкие прорезы высоко в
стене, полуприкрытые снаружи легкими щитами из молодых стволов бамбука,
расколотых вдоль на пустые желобки.
  Это был дом богатого делийского купца. Купец убежал из Дели, испугавшись
событий, и весь его просторный дом был пуст. В комнате не было ни столов,
ни стульев; Дженни подолгу сидела или лежала на пыльном ворсистом ковре
посреди комнаты и слушала редкие шаги прохожих, голоса детей, протяжный
крик носильщиков, иногда доносившийся снаружи. Улица была тихая,
неторговая.
  Так прошло недели две в неизвестности, в ожидании. Потом настал такой
день, когда весь город долго и грозно шумел, и до полуночи на улицах не
гасили огней. Сторож Дженни, молодой индус, всегда улыбался ей, когда
приносил еду, а на этот раз был хмур, озабочен. Сердце Дженни сжималось
смутной тревогой, но ей не у кого было спросить, - что же происходит за
стенами дома?
  Рано утром следующего дня ее разбудил шорох. Кто-то осторожно карабкался
по наружной стене дома, раздвигая бамбуковые створки ставен.
  Дженни встала. В открывшемся прорезе окна медленно поднималась чья-то
высокая шапка. Худые руки взялись за нижний край окна. Длинные загнутые
ногти были длиннее самих пальцев... Кто это?
  Дженни стояла молча, не смея двинуться.
  В окне показались глаза, изъеденная язвами переносица... Глаза внимательно
смотрели на Дженни.
  - Кто ты?.. - вскрикнула Дженни. И тотчас голова исчезла. Слышно было, как
человек, обрываясь, скользнул вниз по стене. Потом вс„ снова стало тихо.
  Скоро под окнами Дженни начала собираться толпа.
  Дженни слышала шаги, топот, недобрые возгласы, вс„ усиливающийся грозный
гул.
  - Здесь прячут ферингов!.. - раздался крик. - Убивайте неверных!..
  - Убивайте неверных и их братьев неверных! - кричали на улице. - Смерть
чужеземцам!..
  Это был день поминовения святых у мусульман города. Верующие толпами
ходили по улице, выкрикивали имена мучеников Корана, плясали в пыли и били
себя в грудь.
  В такие дни ненависть к чужеземцам, к "ферингам", с особенной силой
зажигала сердца мусульман.
  Кто-то шепнул им, будто брамины спрятали и доме купца нескольких знатных
британцев. И держат их для того, чтобы получить богатый выкуп у британской
королевы.
  - Мар феринги!.. Убивайте ферингов и их братьев ферингов!..
  Дженни со страхом слушала непонятные крики. Толпа сдвигалась теснее, град
камней посыпался в стену.
  - Там офицеры!.. Большие саибы среди саибов!.. Они снесутся со своими и
продадут город!..
  - Да!.. Да!.. Они нас всех погубят!..
  - Давайте их сюда!.. Ломайте двери!..
  Тяжелая наружная дверь застонала под ударами. Дженни бросилась во
внутренние покои дома. Из задней комнаты выглянул сторож. Он был бледен.
  - И оттуда стучат!.. - сторож показывал на маленькую дверь, ведущую во
внутренний закрытый двор дома.
  - Пусти!.. Пусти меня к ней!.. - услышала Дженни знакомый голос.
  Девушка-индуска в белом платке, та, которую Дженни видела в пути и еще
раньше в Калькутте, оттолкнув сторожа, вбежала в комнату.
  Девушка сильно запыхалась.
  - Плохо! - сказала девушка. - Очень злы мусульмане. Им кто-то сказал,
будто здесь прячут офицеров-саибов.
  Удары с новой силой посыпались в наружную дверь.
  - Мар!.. Мар!.. Феринги!.. Убивай чужеземцев!
  - Что мне делать? - сказала Дженни. - Они сейчас ворвутся!..
  Девушка огляделась.
  - Иди за мной! - сказала она, взяв Дженни за руку.
  Вдвоем они пробежали через несколько пустых полутемных комнат, приподняли
плотный матерчатый занавес и вошли в какой-то большой низкий зал,
заставленный диванами. В богато разубранных нишах по стекам стояли
раскрашенные сундуки, лежали подушки.
  Это была зенана - женская половина дома.
  - Я выведу тебя отсюда! - сказала Лела. - Не бойся, я одену тебя как надо.
  Лела раскрыла сундуки. На пол полетели пестрые платки, расшитые тюбетейки,
шелковые шали, шаровары, бусы.
  - Гляди! - сказала Лела.



  Она торопливо натянула на Дженни длинную юбку с каймой на подоле. Потом
достала расшитую тюбетейку и приладила на голову девочки.
  - Нехорошо! - сказала Лела и неодобрительно зацокала языком.
  Белокурые пряди Дженниных волос торчали из-под тюбетейки во все стороны.
  Лела сдернула тюбетейку с волос Дженни и швырнула ее на пол.
  - Желты у тебя волосы, как рисовая солома! - с огорчением сказала Лела,
глядя на девочку.
  Лицо и руки Дженни сильно загорели под индийским солнцем, глаза у нее были
карие, с темным ободком, какие часто бывают у индусских девушек. Но косы,
светлые косы Дженни! Что было делать с ними?
  - Знаю! - сказала Лела.
  Она снова порылась в сундуке и достала из него небольшой треугольный
платок-косынку, разрисованный мелкими розами по темно-зеленому полю. Лела
повязала голову Дженни платком и, плотно притянув концы вперед, завязала
их узелком под самым подбородком, как носят махраттские девушки.
  - Вот!.. - сказала Лела. - Теперь ты похожа ни наших индусских девушек...
Пойдем!
  Дженни робко взялась за ее руку.
  - Не бойся ничего! - шепнула Лела.
  Она распахнула двери, ведущие на улицу.
  Толпа вс„ еще стояла под дверьми дома. Мальчишки прыгали и вертелись под
окнами, мужчины кричали и трясли кулаками.
  Лела шла прямо на толпу.
  - Что вы здесь собрались, пучеглазые! - храбро закричала Лела. - Кого вам
тут надо в пустом доме?
  - Здесь прячут неверных! - закричал молодой парень с крашеной кудрявой
бородкой. - Давай их сюда, мы расправимся с ними!..
  - Что? Вы не умеете отличить своих от чужих? - держа Дженни за руку, Лела
шла прямо на толпу. - Или вы уже набрасываетесь на махраттских детей?
  - Нет, детей мы не трогаем, - несмело сказал парень с кудрявой бородой.
  - Так чего же вам тут надо, сыны лягушек?.. Идите прочь!..
  Но толпа не расходилась.
  - Девчонка чересчур смела! - закричала в толпе мусульманская женщина. Из
прореза в белой кисее, прикрывающей ее лицо, на Лелу глядели черные,
расширенные ненавистью глаза. - Девчонка чересчур смела!.. Нам верные люди
говорили: в этом доме прячут ферингов.
  - Кто вам сказал это?
  - Один старик на базаре.
  - И вы знаете этого старика?
  - Нет! - раздались голоса. - Нет, нет, он недавно в нашем городе... Мы его
не знаем.
  - И верите чужому старику? - звонче прежнего закричала Лела. - Верьте
лучше своим глазам!..
  Она распахнула двери дома на обе половинки.
  Несколько человек заглянуло внутрь.
  - Нет! Там никого нет! - раздались голоса.
  Но Лела не отступала.
  - Смотрите лучше! - кричала Лела. - Разве наши брамины станут прятать
англичан? Они ненавидят их так же, как вы, мусульмане, и еще больше. Разве
у нас, индусов, саибы не душили голодом детей, не угоняли наших отцов в
чужие земли так же, как и у вас? Разве в храмах у нас на головы саибов
весь народ не призывает чуму, язвы и всяческую погибель?
  - И слепоту, и спазмы, и трясучую болезнь!.. - подхватили в толпе. - Мы
молимся о том же в нашей мечети.
  - Будь они прокляты, губители наших детей! - заплакала женщина в кисейной
чадре.
  - Девушка права! - сказал пожилой мусульманин. - Какой человек в нашей
стране, будь он индус или магометанин, по своей воле даст приют офицеру
ферингов? Идите с миром, люди!.. Здесь нет наших врагов.
  Толпа расступилась.
  Лела вывела Дженни из тихой улицы на широкую площадь.
  Они прошли напрямик через площадь и свернули в боковую улицу. И тут Дженни
увидела того самого старика в высокой шапке, который показался в ее окне
утром. Он стоял в конце улицы и смотрел на них.
  Дженни остановилась.
  Старик тотчас свернул в какой-то переулок.
  - Тот самый! Тот самый старик! - сказала Дженни.
  - В высокой шапке? Белые язвы на щеках? - спросила Лела.
  Страх, настоящий страх проступил в глазах девушки. Но она тотчас поборола
себя.
  - Пойдем! - сказала Лела.
  Она провела Дженни пустынными переулками в большой сад, оттуда - во двор
европейского здания. Это был дом английской резиденции, занятый
повстанцами.
  - Здесь стоит наша стража, - сказала Лела. - Не бойся ничего, тебя здесь
никто не тронет.
  Как потерянная, бродила Лела в тот день по улицам Дели.
  "Старик здесь!.. Зачем он пришел в Дели? Что ему здесь надо?"
Процессия мусульман шла через площадь. Закутанные в белую ткань люди били
себя в грудь, падали на землю, вскакивали и кружились на месте.
  - Ал-ла-а-лиллах-ияхсан!..
  - Ияхсан-ияхсен... Ал-ла-ла!..
  Лела видела блестящие воспаленные глаза молящихся, слушала их резкий
гортанный крик.
  Может быть, это старик шепнул мусульманам, будто индусы прячут англичан в
оставленном доме?..
  Народ в Дели горяч и легковерен. Довольно иногда одной малой искры, одного
неосторожного слова, чтобы поссорить горожан между собою.
  "Зачем старик пришел в крепость?" - Вс„ та же мысль томила Лелу.
  "Сказать отцу?.." Но, боже мой, до меня ли отцу сейчас?.. У него довольно
дела и без этого старика".

  Глава тридцатая
СНОВА ШОТЛАНДЕЦ

  Дженни осталась одна. Она посидела, прислушиваясь. Кругом было тихо.
  Кажется, больше никого не было в этом легком бамбуковом домике садовника
или слуги, куда привела ее девочка-индуска.
  Ползучие растения заплели стену домика до самой крыши. Дикий виноград
перебросил ветви с крыши на белую каменную ограду, замыкающую сад бывшей
резиденции с южной стороны.
  Над этой оградой Дженни видела мощную стену из т„мно-красного песчаника и
угол высокой башни. Какое-то большое здание примыкало непосредственно к
саду резидента.
  Это был дворец Бахадур-шаха.
  В домике было тихо. "Неужели я тут одна?" - подумала Дженни.
  Тихий визг послышался за бамбуковой дверью.
  Кто-то осторожно царапался под дверью, тихо, но настойчиво раздвигал полые
бамбуковые дверных створок. Потом какой-то большой уродливый черный комок
подкатился к самым ногам Дженни.
  - Сам! - обрадовалась девочка. - Значит, и мистер Макферней близко!.. -
Где же твой хозяин, Сам?
  Пес выскочил во двор, оглядываясь на Дженни. Она пошла следом за собакой.
  Сам побежал во второй двор, большой, нарядный, с фонтаном и солнечными
часами посередине. Несколько сипаев сидело у фонтана. Сам бежал дальше, на
мраморную террасу, к высоким резным дверям в большой двусветный зал.
Дженни увидела носилки для раненых, сложенные у входа, белые мраморные
колонны с золотой росписью и ряды легких бамбуковых коек между колоннами.
  Это был зал британского резидента, превращенный повстанцами в лазарет.
  У одной из коек, наклонившись над раненым, стоял Макферней. Он копался
зондом в глубокой ране под коленом сипая. Свернутые в тугие трубочки
полотняные бинты лежали на табурете у койки.
  - Хорошо, что я в молодости, хоть и недолго, был лекарским учеником в
Эдинбурге... - бормотал сквозь зубы шотландец.
  Он взялся за бинт.
  - Мистер Макферней! - дрожа, проговорила Дженни.
  Макферней обернулся.
  - Мисс Гаррис!
  Дженни схватила его за рукав и заплакала.
  - Не плачьте, мисс Гаррис! - мягко сказал шотландец. - Здесь вам ничего
дурного не сделают. Война кончится, и повстанцы обменяют вас на своих
пленных.
  Раненый застонал и заворочался на своей койке.
  - Покой! - сердито закричал Макферней. - Колено держать в полном покое!..
  И он начал туго бинтовать ногу сипая.
  Дженни пошла к выходу. Сам уже стоял у дверей снаружи, на своем посту:
входить в зал лазарета ему строго запрещалось.
  - Спасибо, Сам! - сказала Дженни и погладила черную блестящую шерсть на
шее собаки.
  Точно камень свалился с сердца Дженни. "Теперь я уже не одна, - думала
девочка. - Мистер Макферней здесь, значит, мне нечего бояться".

  Глава тридцать первая
БАХАДУР-ШАХ

  Молодая индуска в белой кисейной повязке каждой утро приходила к Дженни.
Индуска молча ставила на порог кувшин со свежей водой, чашку вареной
чечевицы или риса, приветливо улыбалась Дженни и уходила. Женщину звали
Даринат. Дженни часто потом, в более поздние часы дня, видела Даринат в
просторном дворе резиденции с маленькой полуголой девочкой на руках.
Индуска кормила девочку, купала ее в теплой, нагретой солнцем воде
бассейна, перекликалась с соседками и была очень говорлива. Но приходя к
Дженни, всегда умолкала и только кивала ей головой и улыбалась. Даринат
никогда не служила в домах саибов и не знала их языка.
  Помногу дней Дженни не с кем было перекинуться словом. Мистер Макферней
был занят у себя в лазарете: раненые вс„ прибывали. Вс„ чаще доносился до
Дженни грохот пальбы, то отдаленная, то близкая канонада. С каждым днем
вс„ упорнее обстреливали крепость из британского лагеря, вс„ яростнее
отвечали с бастионов крепостные пушки.
  Не молчали и те пушки, которые повстанцы отбили у капитана Бедфорда, -
большие гаубицы и скорострельные мортиры капитана били по лагерю и не одну
палатку разметали и разбили за холмами. У Инсура и его товарищей был
верный прицел.
  По ночам Дженни смотрела на небо, следила за дальними отсветами пожаров.
На широкой площади перед домом резиденции зажигались костры, повстанцы
шумели вокруг костров, радуясь новой удачной вылазке из стен крепости.
Подолгу не утихал шум вокруг повстанческих шатров, веселые крики
доносились оттуда, ликующее гудение труб, музыка. Повстанцы праздновали
свои победы над британскими войсками.
  Из других городов долетали добрые вести. В Сахранпуре, невдалеке от Дели,
мусульмане и индусы, все, как один, по примеру делийцев, поднялись на
борьбу с иноземцами. Повстанцы Морадабада прогнали британского резидента,
весь британский гарнизон взяли в плен, а казну англичан конфисковали для
нужд восстания, накупили и хлеба для голодных, и пороха для солдат.
Посланцы из Дели ходили и в княжество Битхур, и в Джанси, и узнали, что
Нана-саиб успешно бьет британского генерала близ Канпура, а рани1
Джансийская Лакшми-бай собрала большое войско и ведет его на англичан.
  - Наш Дели - гора над горами! - с гордостью говорили повстанцы. - Здесь
зажглось великое пламя, которое скоро охватит все индийские земли.
  И шах делийский радовался удаче повстанцев. Он праздновал их победы на
торжественных приемах - дурбарах - в своем дворце.
  По дворцовому саду светились розовые и желтые фонари, фокусники кидали
шары у главного фонтана; до поздней ночи в саду свистели и выли флейты,
стучали барабаны. У бассейна на заднем дворе ужинали плясуны, факиры,
заклинатели змей, фокусники. Шах приказывал выносить им остатки от своего
стола.
  Старый шах спал на этих приемах, уткнув седую бороду в шелковый халат.
Когда-то Бахадур-шах был молод, силен и жесток. Он любил славу и
торжественные дворцовые дурбары, любил восточную пышность, политую кровью,
и расправы с непокорными, достойные его великих предков. Но сейчас вс„ это
было позади. Достигнув восьмидесяти лет, Бахадур-шах начал писать стихи.
Он чертил строки двустиший кончиком своего резного посоха на песке сада,
как позже, став пленником британской королевы, чертил слова любовных
песнопений концом обгорелой палки на стенах своей темницы. Правителю Дели
было восемьдесят два года, он был кроток, неразумен и стар.
  Сквозь пролом в каменной ограде сада Дженни видела западный угол двора,
пристройки, конюшни, помещения для слуг.
  Дымились жаровни, детский плач доносился из-под навесов, женщины звенели
кувшинами у большого фонтана.
  Как-то раз Дженни удалось издали увидеть Бахадур-шаха. Он был невысокий,
согнувшийся, в белой чалме, и весь белый от старости. Рядом с ним, в
открытых носилках, несли нарядную старуху с насурмленными бровями. Нижняя
часть лица у старухи была небрежно прикрыта белым шелком. Старуха что-то
сердито говорила шаху. Это была Зейнаб-Махал - старшая из шахских жен.
  У них шел спор о наследнике престола.
  - Твой старший сын, Факируддин, был скромен и благочестив, - говорила
Зейнаб. - Он знал двадцать четыре главы Корана наизусть и совершил
путешествие в святую Мекку... Но аллах не дал ему долгой жизни. Вот уже
больше года, свет души, мы плачем о твоем сыне Факируддине...
  Старуха сама отравила наследника престола искусно приготовленным блюдом из
дичи и пряностей, с примесью ядовитой куркумы; Факируддин был сыном от
другой жены. Все остальные принцы, запуганные, подкупленные, поставили
свою подпись на бумаге, в которой говорилось, что они отказываются от
престола в пользу сына старухи, Джевен-Бахта.
  Воспротивился только один, первый по старшинству после погибшего, -
Мирза-Могул. Началась борьба партий, подкупы, угрозы, оговоры. Британский
резидент узнал о разногласиях и сообщил в Лондон, в совет Ост-Индской
компании.
  - Никаких наследников! - постановили в совете. - Бахадур-шах будет
последним в династии, никто из сыновей не наследует престола.
  Ост-Индскую компанию давно смущал этот царственный двор в самом сердце
Индии, блеск древней династии, ее престиж среди мусульман, смущал старый
неразумный шах, требовательные принцы, игра восточной дипломатии, интриги,
а больше всего таинственные письма, которые Бахадур-шах, пользуясь
относительной свободой сношений, засылал и к персидскому двору, и к самому
египетскому султану.
  "На Бахадур-шахе положить конец династии потомков Тимура!" - порешили
лондонские купцы.
  С началом восстания вс„ изменилось. Восставший народ объявил делийского
шаха главой возрождающейся Индии. С первого дня занятия крепости
повстанческими войсками старый шах снова стал правителем Де