л
горячий воздух Азии и пыль, она всегда мечтала о родине, о зеленых лугах
Англии, о свежести и прохладе родного Норфолька. Мать грустила и кашляла:
у нее была чахотка. Отца перевели в Аллигур, британский форт в самом
сердце Индии, вблизи Дели, а они с матерью уехали в Англию; Дженни тогда
было девять лет. Мать уже ничего не могло спасти, - она скоро умерла.
Дженни осталась в Англии одна, без родных. Два с лишним года она провела в
холодном, неуютном пансионе миссис Честер, где ее мучили длинными
наставлениями за столом, из окон тянуло холодом и скукой, деревья в парке
были так долго в снегу, и к концу зимы начинало казаться, что весна уже
никогда не придет. А теперь капитан Бедфорд, старый друг отца, вез ее в
Аллигур, в Индию.
  Дженни часами сидела на палубе и смотрела на море, на отсветы солнца на
воде.
  Март кончался. "Оливия" прошла Канарские острова. Становилось вс„ теплее,
море было нежно-изумрудного цвета, ветер с суши полон ароматов.
  "Еще два месяца, - думала Дженни. - Два месяца, и я увижу отца".

  Глава четырнадцатая
ШОТЛАНДЕЦ МАКФЕРНЕЙ

  Много дней "Оливия" шла в виду африканских берегов.
  У Фритауна их снова трепала буря. Огромные волны перекатывались через
палубу "Оливии". Все, кто мог, попрятались по каютам. Обедали сидя на
саквояжах, тарелки с бараниной держали на коленях. Все злились: качка
надоела. К тому же кормить стали прескверно, - запас свежих овощей на
"Оливии" кончился.
  Один лишь майор Бриггс пребывал в прекрасном самочувствии. В качку он пил
столько же, сколько в тихую погоду. Хмелея, Бриггс еще сильнее багровел;
лоб и щеки у него наливались кровью, но в ногах майор оставался тверд.
Ровным громыхающим шагом он проходил вдоль всей верхней палубы, от носа к
корме, и, уверенно подняв пистолет, целился в чаек, улетающих от бури.
  - Одна!.. Две... - считал майор сбитую выстрелом птицу. Бах! Бах-бах!.. -
Три... Четыре...
  Вот так он расстреливал кафров в Южной Африке, когда еще молодым
лейтенантом начинал свою службу королеве.
  Потом Индия, поход 1848 года. Замиренных индусов Бенгала майор вел на
немирных индусов Пятиречья. Брал крепость Мултан, а потом расстреливал и
вешал одинаково и мирных и немирных.
  После Индии - Крым, Восточная война. С Девяносто третьим шотландским
горнострелковым полком Бриггс, в чине капитана, проделал всю Крымскую
кампанию. Выдерживал натиск храбрых русских матросов под Балаклавой, был
тяжело ранен в ногу под Севастополем и долго потом отлеживался в
госпитале, в Дувре, где квартировал его полк.
  Весною 1857 года шотландских горных стрелков послали в Шанхай усмирять
несговорчивых китайцев, поддержать на дальнем азиатском востоке престиж
Британской империи, так сильно подорванный на Черном море во время
Крымской войны. Бриггс не захотел ехать в Китай и запросился в Индию. И
вот, в марте 1857 года его назначили сопровождать на борту наемного
транспорта "Оливия" батальон пехотного полка, направляемый в Бомбей, на
постоянную службу.
  - Бомбей? Отлично! - хрипел майор, беседуя с длинным унылым пастором
Ленгстоном и с капитаном Бедфордом в корабельной столовой за трубкой
крепкого зеленого табаку. Качка то утихала, то снова усиливалась, граненые
судовые стаканы, подпрыгивая, ездили по столу. - Бомбейская армия - лучшая
в Индии. Это не Бенгал, где офицеры с сорок второго года спят с
пистолетами под подушкой! Вспомните, кто не хотел стрелять в сикхов под
Мултаном и развалил даже бомбейские полки, прибывшие нам на выручку?..
Бенгальцы!.. Кто в бирманский поход отказался ехать морем в Бирму? Опять
они, бенгальцы, Тридцать восьмой пехотный!.. И вышли сухие из воды; только
тринадцать человек повесили из всего полка... Рота за роту, полк за полк -
у них одна круговая порука. Я счастлив, что нас назначают в Бомбей!
  Капитан Бедфорд согласно кивал головой. Он тоже был доволен.
  Генри Бедфорд сумел дослужиться до чина капитана, ни разу за пятнадцать
лет не перешагнув ров, отделяющий город Бомбей от окрестных джунглей. Вс„
убранство его бомбейского дома, ливреи слуг, блюда, подающиеся к обеду, -
ничем не отличалось от убранства любого среднего дворянского дома на
родине, в Англии. На рождество к столу подавался пудинг, точно такой же,
как в доброй старой Англии - настоящий рождественский пудинг с миндалем и
изюмом и жирный гусь с яблоками.
  Капитан привык к своей спокойной жизни в Бомбее, к уютному дому, к тому,
чтобы слуга-индус на обходах нес над ним зонтик, а двое босых слуг бежали
впереди, для защиты от змей. Он любил обеды в офицерском собрании, где
повар с изумительным искусством умел сочетать добрый британский бифштекс с
пряной индийской приправой, а после обеда подавали такое вино, какое
подают только в Бомбейском артиллерийском... Капитан думал: "Эта жизнь
будет тянуться бесконечно, безоблачной, радостной, спокойной полосой..." А
Индия?.. Индусы?..
  Бедфорд глубоко был уверен, что вся Индия существует только для того,
чтобы доставлять англичанам изюм и рис для их рождественского пирога.
  - Спокойствие, Дженни! - любил повторять капитан Бедфорд. - Скоро приедем
на место.
  Теплые капли сырости оседали на платье, на снастях, на разогретых медных
поручнях палубы; по ночам в море светились летающие рыбы. Большая
Медведица пропала в небе, и Дженни долго искала Южный Крест; ей показали
несколько ярких крупных звезд прямо по курсу корабля.
  На палубе было скользко от сырости; капитан велел разостлать от борта к
борту веревочную сеть, чтобы нога не скользила при ходьбе. Легкий, как
тень, шотландец Макферней, в своей белой войлочной шляпе с завернутыми
назад полями, с мешком и палкой, как путешественник в походе, шагал от
борта к борту. Пес Сам плелся вслед за ним на коротких кривых ногах,
тыкаясь в палубу уродливой мордой.
  Легким размашистым шагом, маленький, сухой и ловкий Макферней мерял
"Оливию" много раз от носа к корме и обратно.
  Как-то раз Дженни попалась ему навстречу и отступила в сторону, чтобы дать
дорогу. "Что у вас там, в вашем дорожном мешке, мистер Макферней?" -
хотела спросить Дженни, и не решилась... Она стояла перед ним, тоненькая,
робкая, в зеленом платьице, в светлых косах, аккуратно перетянутых
шелковой клетчатой лентой. Макферней успел разглядеть ее глаза,
застенчивые и любопытные.
  - Добрый день, мисс Гаррис! - сказал Макферней и улыбнулся ей приветливо,
как улыбался своим друзьям на нижней палубе.



  Только поздно ночью, когда поднималась к зениту молодая луна и светящиеся
полосы и брызги на море начинали бледнеть в ее белом, непривычно ярком для
северян свете, Макферней спускался к себе. И тогда Дженни вновь слышала
странные слова, доносившиеся из его каюты:
  "Дар-Чунда... - слышала Дженни, - Сакра-Чунда - Дар... Бхатта-Бхаратта"...
  Скоро ветер стих. Паруса бессильно повисли. "Оливия" колыхалась на слабой
волне, почти не подвигаясь вперед. Настали мертвые дни, штиль.
  Неизвестно откуда на палубе появились крысы. Может быть, на крыс оказывала
действие теплая погода, духота, безветрие, оскудение продовольственных
запасов на судне, - кто знает? Но только каждый день их становилось вс„
больше. Крысы ползли изо всех щелей и скоро так осмелели, что начали
нападать на людей. Каждое утро в кают-компании рассказывали друг другу
страшные истории: крыса откусила поваренку ухо, две огромные седые крысы
напали на самого помощника капитана и обратили его в бегство; всю ночь
крысы резвились в кубрике и объели у боцмана сапоги и кожаную куртку.
  Бедного Макфернея тоже одолевали крысы. Он боялся не за себя: крысы
грозили проесть его таинственный мешок. Кожу крысы грызли с особенной
охотой. Макферней стал брать свой мешок даже в кают-компанию и за обедом
пристраивал подле себя.
  - Что вы так усердно бережете? - сухо спросил его майор Бриггс.
  - Это мои корни, - рассеянно ответил шотландец.
  Бриггс с презрением посмотрел на толстый кожаный мешок, набитый, должно
быть, сухими корнями.
  "Ботаник!" - подумал майор.
  Как-то ночью Дженни услышала спросонок, что кто-то хлопает дверьми и ходит
по коридору. Сам повизгивал тихонько, стучал когтями по полу; потом вс„
затихло. Дженни не спалось, она встала, вышла в коридор... В соседней
каюте никого не было. Дженни поднялась по лесенке наверх. На палубе было
пусто, молодая луна светила ярко, как в Англии на севере в полнолуние.
Неожиданный порыв ветра бросил Дженни прямо в лицо несколько белых
квадратиков плотной бумаги, исписанной какими-то значками. Сбоку, из-за
судовых шлюпок, до нее донеслось глухое рычание. Дженни повернула туда.
Она увидела бедного Макфернея, мирно уснувшего подле шлюпки. Его кожаный
мешок лежал рядом. Шотландец хотел уберечь свой мешок от крыс, но не
уберег его от ветра. Неожиданно налетевший ветер шевелил листками бумаги,
выпавшими из мешка, и разносил их по палубе. Сам глухо рычал у ног
хозяина, не смея будить его.
  - Мистер Макферней! - сказала Дженни и легко коснулась плеча шотландца. -
Мистер Макферней, проснитесь, пожалуйста!
  Макферней проснулся и сразу сел. Палуба вокруг него, точно хлопьями снега,
была усыпана белыми листками.
  - Мои корни!.. - сказал Макферней. - Великий бог, мои корни!..
  Он бросился собирать листки.
  - Я вам помогу, мистер Макферней, - сказала Дженни.
  - Благодарю, мисс Гаррис, благодарю!.. - Руки у Макфериея дрожали. -
Корни, мои корни!..
  Он торопливо складывал листки обратно в мешок.
  - Какие корни?.. - Дженни ничего не понимала. Она видела только плотные
квадратики белой бумаги, исписанные непонятными значками: точки, кружки,
стрелы, короткие и длинные черточки.
  - С каким трудом я добывал их, мисс Гаррис! - сказал Макферней. - Я
исходил все дороги и тропы Верхней Индии, пробирался сквозь леса и джунгли
от селения к селению Пятиречья, ночевал у пастушеских костров, в лесных
хижинах, в кочевьях гуджуров. Я слушал песни народа, я заставлял стариков
пересказывать мне древние предания. Вот что я записал!
  Макферней протянул свои бумаги, исчерченные непонятными значками.
  - Двенадцать лет работы и скитаний заключены в этих листках, мисс
Гаррис!.. Я записывал слова разных племен условными значками, понятными
только филологам. "Небо", "земля", "отец", "облако", "воин", "огонь",
"путь", "человек", "дерево"... Слова эти почти совпадают у многих
индийских народов и все вместе восходят к санскриту, древнему языку
Индостана. Англичане, придя завоевателями в Индию, думают, что они
покорили полудикое невежественное племя. Они ничего не хотят знать о
культуре того народа, который обокрали. Мои листки расскажут им правду.
Тысячевековая культура отразилась в этом языке... Санскрит - язык, более
богатый, чем латынь, более совершенный, чем греческий, и родной брат и
тому и другому!.. Вот они, корни слов!..
  Листки дрожали в руках у Макфернея.
  - Я вс„ соберу! - сказала Дженни. - Не беспокойтесь, мистер Макферней, ни
один не пропадет.
  Она побежала к борту за разлетевшимися листками.
  Майор Бриггс в эту минуту вышел на палубу. Ровным громыхающим шагом он
прошел к носу и остановился.
  - Что за чертовщина? - спросил майор.
  Он поднял с палубы маленький квадратик бумаги и поднес его к самому носу.
  - Это что за значки?
  - Транскрипция, - объяснил Макферней. - Это мои записи. - Он хотел взять у
майора свой листок.
  - Что? Транскрипция? - майор отвел за спину руку с крепко зажатым в ней
кусочком бумаги. - Извините, мистер Макферней, но я вам вашей транскрипции
не отдам. Я отвечаю за судно, уважаемый мистер Макферней, и я должен
знать, что означают эти значки. Я должен прежде выяснить, не угрожают ли
они престижу королевы и целостности Британской империи.
  И майор, повернувшись по-военному, загромыхал по доскам палубы обратно к
себе.
  Дженни неспокойно спалось остаток ночи. Смутная тревога томила ее. Бриггса
Дженни возненавидела с первого дня: хриплый голос майора, его тяжелая
громыхающая походка и красные, как непрожаренный бифштекс, щеки приводили
ее в трепет. Утром Дженни долго бродила по судну. С кем поговорить о том,
что случилось вчера на палубе? Она постучалась к Бедфорду.
  Генри Бедфорд сидел за походным столиком и писал. Он поднял на девочку
удивленные глаза.
  - Что такое, Дженни? - спросил Бедфорд.
  Карие глаза Дженни были полны беспокойства, а косы - в непривычном
беспорядке.
  - Ехать наскучило?
  - Нет, мистер Бедфорд, не то.
  Девочка рассказала капитану о шотландце и о майоре Бриггсе.
  - Спокойствие, Дженни! - сказал Бедфорд. - Просто ночная суматоха из-за
крыс.
  Он прошел в каюту майора.
  Бриггс сидел над листком бумаги и яростно курил трубку.
  - Дорогой Бедфорд, не можете ли вы объяснить мне, что это значит?
  Он протянул Бедфорду листок, исписанный непонятными значками.
  - Я вс„ узнал, - сказал ‚едфорд. - Этот Макферней не ботаник. Он филолог.
  - Филолог? Тем хуже для него! А что, собственно говоря, это значит,
Бедфорд?
  - Филолог... - Бедфорд помедлил. - Это... это человек, который изучает
разные языки... разные слова, что ли.
  - Вот-вот, разные слова!.. Он разговаривает с матросами. Он беседует с
поварами!.. Третьего дня он весь вечер провел на нижней палубе, говорил с
моим ординарцем, и на его собственном языке!.. На ирландском!..
  - Опасный человек! - сказал Бедфорд.
  Майор взмахнул в воздухе таинственным листком.
  - Ни одного дня! - сказал майор. - Ни одного дня я не потерплю больше
присутствия этого человека на судне. Мы заходим в Кэптаун. Я велю капитану
ссадить шотландца на берег, а начальник порта задержит его впредь до
выяснения. С начальником поговорю я сам.
  И майор решительно сплюнул на пол горькую табачную жижу.
  Через два дня пассажиры "Оливии" увидели черные скалы, сильный прибой и
пустынную бухту Кэптауна. Майор Бриггс самолично съехал на берег, вместе с
помощником капитана судна. Он вернулся очень скоро, и сильно
взволнованный. Новости, сообщенные ему начальником порта, были так
неожиданны, что решительно все иные мысли, даже мысль о ненавистном
шотландце, вылетели из головы майора. Он заперся с офицерами у себя в
каюте.
  - Бунт, - объявил майор. - Туземные войска взбунтовались в Индии. Вместо
Бомбея нам приказано идти в Калькутту.
  - В Калькутту?
  - Да, в распоряжение командования Бенгальской армии.

  Глава пятнадцатая
КАЛЬКУТТА

  Теплый серый туман надолго скрыл из виду близкую землю. Когда туман
рассеялся, пассажиры "Оливии" увидели красный глинистый срез высокого
берега и буйную тропическую зелень над ним. Они были у Коморинского мыса.
  Древняя бревенчатая деревянная башня пряталась в зелени на берегу -
остаток старой фактории, выстроенной в этом месте португальцами почти три
века назад. "Оливия" стала на рейде. Большой правительственный пароход,
дымя широкой черной трубой, двинулся ей навстречу от берегового мола.
  - Идут ли еще вслед за вами суда с войсками на борту? - спросили с
парохода.
  - Нет, - ответили с "Оливии".
  - Приготовьтесь, мы берем вас на буксир, - просигналили с парохода.
  Пароход пыхтел и стучал, посылал "Оливии" клубы грязного дыма, но вс„ же
шел быстро. Недели через три "Оливия" вошла в устье Хуггли, одного из
рукавов огромной дельты Ганга. Они шли у правого берега и не видели
левого, - так широк был Хуггли. Пассажиры "Оливии" столпились на палубе,
глядя на незнакомые места. Дженни видела однообразный плоский берег,
песчаные отмели, заваленные водорослями, омытые морским прибоем, кой-где
хижины, как большие снопы лежалой соломы.
  "Это ли Индия? - думала Дженни. - Где же пальмы?"
Показались и пальмы на другом берегу. Хуггли стал уже, извилистее, пальмы
веселой рощей столпились у воды, среди зелени замелькали белые европейские
дома. "Оливия" долго шла вверх по Хуггли, вслед за пароходом. Потом
показались низкие индийские бенгало, сады, еще поворот, - голые беленые
стены восьмиугольного форта, пушки и военные суда в порту.
  - Вот и Калькутта! - сказал капитан Бедфорд.
  В первый день Дженни ничего не увидала в Калькутте: ее пронесли в закрытых
носилках, сквозь тесноту, говор и крик центральных улиц, в европейскую
часть города. Капитан Бедфорд отправил Дженни к своей дальней калькуттской
родственнице миссис Пембертон, а сам поехал в штаб.
  Дом Пембертонов стоял в большом саду за зеленой оградой. По
англо-индийскому обычаю все слуги в доме вышли гостье навстречу. Миссис
Пембертон и ее сын Фредди дожидались у дверей. Фредди был в синей курточке
с белым атласным воротником; миссис Пембертон - в легком белом кисейном
платье, с низкой талией и пышными буфами, как носили дома в Англии лет за
пять до того. Низкий дом был окружен верандой, а веранду прикрывали
занавески из тростника, украшенного бусами. Вс„ колыхалось и слегка
звенело под ветром.
  - Сегодня хорошо, не жарко, ветер с моря, - сказала миссис Пембертон.
  Она повела Дженни смотреть внутренние помещения дома. В полутемных
комнатах было прохладно, на чисто выметенных глиняных полах лежали пестрые
травяные половики - циновки, как их здесь называли. Маленькая Бетси,
грудная дочка миссис Пембертон, висела в люльке в своей комнате, под белой
кисейной сеткой.
  - Москиты замучили Бетси, - сказала миссис Пембертон.
  Подле двери, на половике, сгорбившись и скрестив ноги, сидел нянька -
немолодой индус с серьгой в ухе. В уголке дремала на полу молодая
кормилица. У самой люльки сидела на корточках третья служанка и дергала
шнур большого веера, укрепленного под потолком на деревянной раме.
  Маленькая Бетси заплакала, и миссис Пембертон прикрыла дверь.
  На обед подали рыбу, зелень, бананы, тушеное мясо и сладкий рис. Блюда
приносила молодая горничная-индуска в белом кружевном переднике и
кружевной наколке на гладких черных волосах. Дженни никак не могла съесть
всего, что ей накладывали в тарелку.
  - У нас прежде была плохая горничная, - пожаловался ей Фредди. - Она
разорвала на куски и закопала в землю замечательную куклу - подарок дяди
Джона.
  - Бог мой, от нашего Джона уже больше месяца нет писем, - вздохнув,
сказала миссис Пембертон.
  Самого мистера Пембертона не было дома: он уехал в порт по срочному делу.
Миссис Пембертон была рассеяна и весь обед почти ничего не говорила.
  После обеда Фредди повел Дженни в сад.
  - Мама очень грустна, - сказал Фредди. - Она боится за дядю Джона. Он
уехал воевать с бунтовщиками.
  Лейтенант Джон Томсон, младший брат миссис Пембертон, с самого начала
восстания был отправлен в Ауд, в глубь страны.

  В саду было тихо; зато в просторном дворе непрерывно шумели и суетились
слуги. Белые и розовые магнолии цвели повсюду: и у террасы, и под окнами,
и на пороге кухни. Среди полуголых слуг-индусов странным казался
солдат-шотландец в полной кавалерийской форме: синяя куртка с медными
пуговицами, высокая шапка в темных перьях и короткая шотландская юбочка
над высокими сапогами кавалериста. Солдата с начала восстания приставили к
дому миссис Пембертон для охраны.
  Вечером из штаба приехал Бедфорд. Он привез новости.
  "Командующего армией нет, - сказали ему в штабе. - Он еще в марте уехал в
Симлу охотиться за тиграми".
  Помощник командующего, генерал Герсей, растерялся. Связь с Верхним
Бенгалом прервана. Почтовые кареты не ходят. На много миль за Аллахабадом
повалены телеграфные столбы, перерезаны провода, сообщения нет.
  Туземная Бенгальская армия восстала вся, как один человек. Крестьяне
заодно с повстанцами. Верхний Бенгал и Ауд в огне. Древняя столица
отложилась. Повстанцы провозгласили шаха Дели главою нового правительства.
  Что предпринять? Генерал Герсей шлет телеграммы своему начальнику,
генералу Ансону в Симлу, но ответа не получает.
  Куда девался Ансон? Неужели он так долго охотится на тигров? Может быть,
телеграммы до него не доходят? Генерал-губернатор Индии, лорд Каннинг,
шлет кружные телеграммы в Амбаллу, генералу Барнарду, с просьбой
переправить их Ансону. Молчит и Барнард.
  В такой момент командующий Бенгальской армией - он же верховный
главнокомандующий всеми тремя армиями Индии - потерялся неизвестно где.
  Восстание охватывает вс„ новые и новы