Ленька  тоже  хотел погладить Буренку, но та мотнула на него головой, и
он испуганно отскочил.
     - Она у нас с характером, - сказала тетя Маша. - Породистая...
     Мы  с  Ленькой смотрели на Буренку с уважением и страхом. Но стоило нам
подойти к ней поближе, как она вскидывала голову и наставляла рога.
     - Ничего, пообвыкнет, - сказала тетя Маша.
     Когда  тетя  Маша  с  Колей уехали, мы с Ленькой стали просить бабушку,
чтобы она подоила корову.
     Бабушка рассмеялась.
     - Не доится она еще.
     - Как не доится? А зачем она тогда нам? - сказала я.
     - Вот  погодите,  будет  у  нее  скоро  теленочек, тогда будем доить, -
сказала бабушка.
     - А ты попробуй теперь, - настаивал Ленька.
     - Нет у нее молока, и пробовать нечего, - сказала бабушка.
     - А еще породистая! - разочарованно сказал Ленька. - Только бодается.


ЛЕТНЕЕ РОЗДОЛЬЕ

     Мы  с  Ленькой  решили  подкараулить, когда придет лето. Каждый день мы
смотрели  во все глаза и все-таки прозевали. Совсем незаметно березовая роща
стала  такой  густой и зеленой, что сквозь нее уже не было видно деревенских
крыш.  С  яблонь,  как  легкие  бабочки,  улетели  белые цветы, и вместо них
появились   крошечные  яблочки.  А  трава  за  садом  оказалась  рожью.  Она
поднялась  и  зашелестела  мягкими,  еще  зелеными  колосками.  И все вокруг
зеленое,  яркое.  Только  нам  с Ленькой некогда любоваться этой красотой: у
нас  теперь  дел  по  горло.  Самая  главная  забота  - пасти Буренку. Нужно
смотреть,  чтобы  она  не забралась в молодую рожь. А как ее удержишь, когда
она,   кроме   бабушки,  и  близко  никого  не  подпускает?  Мы  с  Ленькой,
вооружившись  длинными  прутьями,  сидим на краю сада, возле ржи. И выходит,
что  мы  рожь пасем, а не Буренку. Она ходит где ей вздумается и даже иногда
пытается  полакомиться  рожью. Тогда мы с Ленькой начинаем махать прутьями и
подымаем такой визг, что Буренка, испуганно кося на нас глазами, отходит.
     - Ну  и  вредная же корова, все бы ей лезть куда не нужно, - отдуваясь,
говорит Ленька.
     Зато  ее  дочь,  маленькая  Бурушка, очень ласковая. Вот она подходит и
тычется  нам  в  лицо  и  руки  своей  влажной  мордочкой. Ленька знает, что
Бурушка  жует  все  подряд и однажды сжевала даже Лилину розовую распашонку,
висевшую  на  веревке.  Но  он стоит и посмеивается, пока дело не доходит до
его  штанов. Тут он легонько шлепает озорницу ладошкой, и она, откинув хвост
и разбрасывая во все стороны ноги, несется прочь.
     Рыска,  гревшаяся на солнышке, испуганно отскакивает в сторону. У нашей
Рыски  теперь  тоже  полно  забот. У нее котята. Они совершенно не похожи на
свою  мать:  двое  серых и один беленький. Озорные и быстрые, они носятся по
двору,  лазят  на деревья, гоняются друг за дружкой. Рыска мяукает ласково и
тревожно.  Больше  всего она боится, как бы котята не упали в колодец. У нас
во  дворе  колодец  ничем  не  огорожен, и нам не разрешают даже подходить к
нему.
     А  как  хочется  туда  заглянуть.  Когда  бабушка  черпает  воду,  мы с
Ленькой,  держась за ее юбку, наклоняемся и смотрим вниз. Старые бревенчатые
стенки  поросли  зеленым  мхом, а на дне, как живая, колеблется темная вода.
Страшно. Мы осторожно пятимся назад, а бабушка говорит:
     - Видели? Чтоб больше сюда ни шагу!
     После   обеда  бабушка  идет  пасти  Буренку,  а  мы  отдыхаем.  Ленька
выстругивает  из  длинной  палки  пику, а я сижу на крыльце и смотрю, как по
ясному  небу  плывут легкие пушистые облака. Одни из них похожи на маленьких
кудрявых  ягнят,  другие  -  на  причудливые  цветы,  а некоторые напоминают
сказочных птиц с большими прозрачными крыльями.
     И  вдруг  во  дворе  раздается  отчаянное  мяуканье Рыски. Мы с Ленькой
бросаемся  на  выручку.  Рыска  мечется  вокруг  колодца, готовая прыгнуть в
воду.  Глянув  вниз,  я  вижу,  что  белый,  самый озорной и быстрый котенок
барахтается в воде.
     - Бабушка! Мама! - отчаянно орем мы, позабыв, что никого нет дома.
     - Что же делать? - испуганно говорит Ленька.
     Не  долго  думая, я начинаю опускать в колодец шест с ведром. Шест, как
живой,  рвется  вверх,  будто  ему  тоже  страшно  опускаться в темную воду.
Ленька,  уцепившись с другой стороны, стал мне помогать, и мы вдвоем кое-как
опустили  ведро  в  колодец.  Котенок  все  плавал.  Мы  о Ленькой старались
поймать  его  в  ведро,  но  он  шарахался  от него, как от страшного зверя.
Скользкий  шест  вырывался  из  рук,  и  мы,  стукаясь лбами, шипели друг на
дружку:
     - Куда ты тянешь?
     - А ты куда? - огрызался Ленька.
     - Пусти!  -  крикнула я и, оттолкнув Леньку, изо всех сил дернула шест.
Ведро чавкнуло и вместе с водой зачерпнуло котенка.
     - Тяни! - испуганно прошептал Ленька.
     Ведро  уже  показалось  над  срубом,  когда одуревший от страха котенок
уцепился  когтями  за железную дужку, перевесился через край и снова полетел
вниз.
     Мы  с  Ленькой  склонились  над  колодцем.  И вдруг в колеблющейся воде
рядом  с  нами  появилась  еще одна голова. Обернувшись, я увидела Зинку. Не
успела я удивиться, откуда она здесь взялась, как Зинка начала командовать:
     - Корзинку давай! Быстро!
     Ленька  побежал в дом. Зинка, не теряя времени, отцепляла ведро. Спустя
минуту  на  конце  шеста болталась легкая корзинка. Обессилевший котенок уже
захлебывался.  Зинка  привычно  и ловко опустила шест в колодец и, подхватив
котенка,  потянула  вверх.  Распластав  окоченевшие  лапки,  он лежал на дне
корзинки.  Мы  вынули  его  и  положили  на  солнышко.  Рыска  бросилась его
вылизывать.
     Я  взглянула на Зинку. Она была все такая же верткая. И я не знала, как
вести  себя  с  ней.  Я  могла командовать Ленькой и другими мальчишками, но
перед  Зинкой  робела.  Я  готова  была  подчиняться ей беспрекословно, но у
Зинки  были свои дела и секреты, и она не желала делиться ими со мной. Вот и
сейчас  было  непонятно,  как и зачем она сюда попала. Зинка не стала ничего
объяснять,  а  просто  исчезла  так же неожиданно, как и появилась. Я только
успела  заметить,  что  побежала она не домой, а куда-то в другую сторону. Я
видела, как мелькнуло возле рощи ее полинялое желто-зеленое платье.
     Пострадавший  котенок обсох и уже пил молоко. Рыска блаженно мурлыкала,
а  мы  с Ленькой все боялись, чтобы кто-нибудь и из куриного выводка не упал
в этот злополучный колодец.
     У  нашей  Бархатной шейки детей побольше, чем у Рыски, - где ей за ними
усмотреть!  Серенькие,  желтые и золотистые комочки шныряют в траве, а мать,
вытянув шею, зорко поглядывает вокруг.
     - Кыр-р-р!   -  предостерегающе  кричит  она,  едва  какая-нибудь  тень
мелькнет в небе.
     - Чего это она боится? - удивляюсь я.
     - Коршуна,  -  говорит Ленька. - Бабушка видела, как он вчера летал над
садом.
     - Ну и что?
     - Цыпленка утащит.
     Но   я   не  верю.  Как  это  можно  утащить  цыпленка?  Ленька  всегда
выдумывает.  Я  собираюсь  спросить  насчет коршуна у бабушки вечером, когда
она  придет  домой. А вечером Ленька начинает рассказывать про приключение у
колодца  и  так  развозит всю эту историю, что я начинаю клевать носом и мне
уже не до коршуна и не до цыплят.
     Видя, что я почти сплю, бабушка говорит:
     - Ладно, ужинайте да ложитесь. Завтра вставать рано.
     Она ставит на стол картошку и молоко.
     Я сонно бубню:
     - Все молоко да молоко... Надоело...
     И в самом деле, молока у нас теперь хоть отбавляй, а вот хлеба нет.
     Ночью  мне  снится, что к нам приходит Зинка и приносит круглый каравай
хлеба.  Я  отрезаю  поджаристую  краюшку  и  только  собираюсь откусить, как
кто-то толкает меня в плечо.
     - Оленька,  вставай,  - шепчет бабушка. - Я Буренку выгнала, как бы она
там не нашкодила...
     - Ба-а-бушка, еще немножко, - хнычу я.
     - Некогда, вставай, - твердит бабушка.
     - Сейчас,  только сон досмотрю... - говорю я скороговоркой, стараясь не
проснуться. - Ленька пусть попасет.
     Но бабушка неумолима.
     - Ленька маленький, пусть поспит, а ты вставай.
     - Не  маленький  я! Сейчас встану, - бормочет Ленька, подымая голову, и
снова  шлепается  на  подушку.  Наверно,  и  ему  снится что-нибудь хорошее.
Ладно, пусть досмотрит.
     Я  быстро  одеваюсь  и  бегу  во  двор. На траве - подсвеченные солнцем
золотые  капельки росы. Буренка уже шагает через сад к зеленому клину ржи. Я
бегу ей наперерез, и золотистые брызги разлетаются у меня из-под ног.


ЖАТВА

     На  пригорках  рожь  стала  похожа  на  Зинкино выгорелое платье: кусок
желтый,  кусок  зеленый.  А  через несколько дней она пожелтела вся. Женщины
вышли  жать.  С  каждым  днем  они  подвигались  к нашему хутору все ближе и
ближе.  У нас стало шумно и весело, как будто весь колхоз переселился к нам.
Целый  день  скрипели  телеги,  слышались  голоса. Снопы возили и складывали
возле  сараев.  Ночью  дед Савельич их караулил. Когда затихал скрип возов и
вечерняя  заря  окуналась  в  ручей,  мы  с  Ленькой  бежали к Савельичу. Он
затапливал   в  сарае  печь,  и  мы  помогали  ему  раскладывать  по  полкам
сыроватые, пахнущие полем снопы.
     Потом  пекли  в  золе картошку. Дед Савельич молча попыхивал трубкой, и
красные языки пламени плясали у него в бороде.
     - Дедушка,  как узнать, кто кулак, а кто нет? - спросил однажды Ленька,
которому,  как  и  мне,  этот  вопрос  не давал покоя. Савельич задумался, а
потом сказал:
     - С  виду,  конечно, кулака теперь не распознаешь: человек как человек.
Только нутро у него кулацкое - жадное и подлое... Чем богаче, тем жадней.
     Ленька вздохнул: ничего неясно. А дед Савельич продолжал:
     - Был  у нас в деревне такой. Сам здоровенный, как медведь, морда - что
ряжка.  Вот,  бывало,  ест  блины  со  сметаной,  а  в сметану - раз! - муха
попала.  Так  он  ее осторожненько за крылышки вытащит - и в рот. Обсосет со
всех  сторон  и только потом прихлопнет... Чтобы, значит, и капля сметаны не
пропала...
     Мы с Ленькой, отплевываясь, хохочем.
     - Теперь   они  смирные  стали,  прибедняются,  а  в  колхоз  не  идут,
выжидают, - говорит Савельич.
     - Ага, - говорю я. - Если не колхозник, значит - кулак. Да?
     - Почти что так, - говорит Савельич.
     - О-о-ля! Ле-е-ня, домой! - раздается с крыльца бабушкин голос.
     Нам  жаль  расставаться с Савельичем. Он хоть и неприветливый с виду, а
добрый.  Нет-нет  да  и расскажет что-нибудь интересное. И потом мне страшно
оставлять  его  одного:  вдруг  нападут  на  него  ночью  кулаки. А он такой
старый, весь будто мхом поросший.
     Отец  тоже,  видно,  беспокоится.  Ночью  он  несколько  раз  встает и,
попыхивая  папиросой,  выходит  во  двор.  Я  лежу,  прислушиваясь  к ночным
шорохам,  и  страх  холодной  змейкой  заползает ко мне под одеяло... Утром,
когда  я  просыпаюсь,  ночных  страхов  нет  и  в  помине.  Искристое солнце
рассеивает их без следа.
     За  нашим  садом  рожь  уже  сжата, и Буренка ходит по жнивью. Пасти ее
теперь  не надо, мы с Ленькой свободны. Из деревни прибегают ребята, и у нас
всегда весело.
     Однажды  появляется  Петька.  Он  в  новой  голубой  рубашке  в  черную
крапинку,  постриженный  и чистенький. Я радуюсь. Все-таки Петька не Павлик,
который  ходит  замарашкой и поминутно вытирает нос рукавом. А у Петьки есть
носовой   платочек,  маленький,  розовый,  обвязанный  кружевным  узором.  Я
мечтаю,  что  вдруг  он  расщедрится и подарит этот платочек мне, потому что
мне  он больше подходит. Ни у одной девочки в мире не будет такого платочка,
как у меня. Зинка лопнет от зависти - это я уж точно знаю.
     Но  пока  что  платочек  у  Петьки,  и  я  ломаю  голову,  как  бы  его
заполучить.
     - Идем к вам в сад, - предлагает Петька.
     - Идем, - соглашаюсь я, хотя мне и не очень хочется.
     - Иди,  иди, - предостерегающе говорит Ленька, - только помни, что отец
сказал.
     - А что он сказал? - спрашивает Петька.
     - Яблоки  запретил  рвать.  Это  же  колхозные,  а  не  наши, - говорит
Ленька.
     - Паданки можно, - говорю я.
     Мы с Петькой идем в сад, и Ленька, как сторож, тянется за нами.
     Не любит он этого Петьку почему-то.
     - Ну  чего  ты  пристал?  Что  я,  без  тебя не знаю, что ли? - сердито
говорю  я.  Ленька,  обиженно  шмыгнув  носом,  отстает.  Я поднимаю с земли
несколько яблок и подаю их Петьке.
     - На, угощайся.
     Повертев яблоки в руках, Петька размахивается и бросает их в кусты.
     - Разве  это  яблоки?  Одни  черви,  -  говорит он обиженно и, глядя на
деревья, ветви которых гнутся от яблок, предлагает: - Давай нарвем, а?..
     Я молчу.
     - Никто не увидит, - уговаривает Петька.
     - Все равно нельзя, - говорю я.
     - Вроде вы уж никогда и не рвете? - удивляется Петька.
     - Никогда,  -  говорю  я, вспомнив, как бабушка печет в миске собранные
паданки.
     Петя недоверчиво ухмыляется.
     - Отец  сказал,  что  яблоки  продадут  на базаре, а за те деньги будут
строить телятник, - доказываю я.
     Петька только фыркает.
     - Подумаешь,  честные  какие  нашлись!  Ничего  не  случится,  если  мы
немного наколотим, - заявляет он, хватаясь за сук.
     - Не тронь! - кричу я.
     Я  злюсь,  и не оттого, что Петька сейчас натрясет яблок, а оттого, что
он мне не верит.
     Оглянувшись  по  сторонам  и не обращая на меня внимания, он дергает за
сук.  С  десяток яблок с мягким стуком падают на землю. Он быстро хватает их
и  запихивает  за свою нарядную рубашку. Я, как кошка, бросаюсь ему на спину
и,  вцепившись  в его аккуратненький чубик, трясу изо всех сил. Петька молча
сопит,  потом,  изловчившись, сильно лягает меня ногой. Я падаю, и тут из-за
кустов  выскакивает  Ленька.  Теперь  Петькины дела плохи, ему нужно думать,
как бы вырваться и удрать.
     - Нет, - говорю я, - не уйдешь, сначала яблоки выложи.
     - Пустите,  выложу...  -  вырывается  Петька, но, почувствовав свободу,
тотчас бросается наутек.
     Мы с Ленькой нагоняем его и вытряхиваем из-за пазухи все яблоки.
     Петька, отбежав немного, грозит нам кулаком:
     - Подождите, попадетесь еще, грачи колхозные!..
     На  земле  валяется  затоптанный  розовый  платочек.  Я  поднимаю его и
швыряю Петьке вслед.
     Мы  с  Ленькой  с жаром обсуждали исход сражения. Ленька и в самом деле
похож  на  маленького  взъерошенного грача. Рубашка у него выехала, лямки от
штанов  оборваны,  и  он  придерживает  их  руками. Мне смешно. Но и у меня,
наверно,  вид не лучше, потому что Ленька тоже не может смотреть на меня без
смеха.
     - А  все  же  дали  мы  ему!  -  говорит  он, довольный. - Будет знать,
кулачуга, как трясти колхозные яблоки.
     - Почему же - кулачуга? - удивляюсь я.
     - Потому, что его бабка кулачка, Лещиха.
     Я стою с раскрытым ртом, а Ленька поясняет:
     - Мне  дед  Савельич  говорил...  Отец  у  него  умер,  давно еще. Он с
матерью   живет   и   с   бабкой.  Бабка  всем  в  доме  командует  и  такая
вредная-превредная...
     Я задумчиво молчу. Ленька, чтобы развеселить меня, предлагает:
     - Пойдем покатаемся.
     Мы  взбираемся на телегу к Коле, который весной приводил к нам Буренку,
и ездим с ним. Нагрузив телегу снопами, Коля шутит:
     - Граждане пассажиры, прошу занимать мягкие места!
     Мы  с  Ленькой  проворно  залезаем  наверх  и сидим там, покачиваясь на
зыбком возу.
     Но  мне  неловко  ехать  пассажиром,  и я все время прошу у Коли вожжи.
Зинка,  Федя  и  другие  ребята  постарше ездят самостоятельно. Мне завидно.
Когда  мы  едем порожняком, Коля дает мне править. Я волнуюсь и дергаю вожжи
сильнее,  чем  нужно, но лошадь, не обращая на меня внимания, идет привычным
шагом.
     Приехав  на  поле,  мы  видим, что женщины, суетясь, складывают нажатые
снопы  в  бабки.  Из-за леса, закрывая полнеба, ползет черная лохматая туча.
Быстро нагрузив воз, Коля говорит мне:
     - Вези сама, а я тут помогу. Справишься?
     - Справлюсь.
     Туча  стелется  все  ниже,  ветер  треплет верхушки деревьев. Над самой
землей  с  тревожным  криком  проносятся  ласточки.  Навстречу  мне, тарахтя
пустой  телегой,  мчится Зинка. Увидев меня с полным возом, она сворачивает,
уступая дорогу. Ее зеленые глаза смотрят на меня дружелюбно.
     - Правей держи, там дорога лучше! - кричит она.
     - Ладно, - киваю я, и сердце у меня прыгает от радости.
     Сгрузив снопы и переждав дождь, мы с Ленькой снова едем в поле.
     - Дай я поправлю немножко, - канючит Ленька.
     Я  великодушно  передаю  ему  вожжи.  Ленька, уцепившись обеими руками,
гордо  поглядывает  по  сторонам,  и  его  стриженая голова похожа на свежее
жнивье.


ЗИНКИНА ТАЙНА

     Однажды,  когда  уже всю рожь перевезли с поля и мы слонялись без дела,
Зинка сказала:
     - Хотите, я вам покажу одну тайну?
     - Хотим, конечно, - обрадовался Ленька, большой любитель всяких тайн.
     С  того  дня,  когда  мы  возили  снопы,  Зинка стала относиться ко мне
совсем  по-новому.  Она  иногда  даже  подходила  ко  мне  сама,  и мы с ней
разговаривали.  Больше всего она любила слушать про город, в котором никогда
не  была.  Мы садились где-нибудь в укромном уголке, и я рассказывала, какие
в  городе  улицы,  магазины,  скверы  и  городской сад, в котором по вечерам
играет  музыка.  Я  рассказала  ей,  как однажды в город приехал цирк и мы с
мамой  ходили  смотреть. Там был смешной и веселый клоун. Он выделывал такие
штучки,  что  все  покатывались со смеху. А потом он разбил стакан и, боясь,
как  бы  ему  не  попало,  съел  все осколки. Это было так невероятно, что я
испугалась  и, прижавшись к маме, заплакала. Но клоун остался цел и невредим
и прыгал как ни в чем не бывало.
     Зинка  слушала,  широко  раскрыв  от удивления глаза. Я думала, что она
мне  не поверит, но она поверила. Зато когда я сказала, что дома в городе из
кирпича, Зинка возмутилась:
     - Рассказывай  сказки!  -  сказала  она.  -  Как  это  - из кирпича? Из
кирпича только печи бывают.
     Я   начала  доказывать  и  начертила  дом  прутиком  на  земле.  Дом  я
нарисовала  многоэтажный,  со  множеством  окон на каждом этаже, точно как в
нашей  книжке  с  картинками. Дверь я сделала внизу, на первом этаже, потом,
подумав, пририсовала по двери на каждый этаж.
     Зинка,  прищурившись, рассматривала рисунок. Потом вдруг, ткнув пальцем
в дверь на верхнем этаже, сказала:
     - А как же в нее попасть?
     Я растерянно молчала.
     Дело  в  том,  что в городе, где мы жили, дома были хоть и каменные, но
одноэтажные,  и  я  сама  не  знала,  как забираются люди на второй и третий
этаж.
     Подумав, я сказала:
     - По лестнице.
     - Ну  и  рисуй  лестницу,  чего же ты! - сердито сказала Зинка, которой
хотелось представить себе все, как бывает на самом деле.
     Я  хорошо  помнила,  что  на  рисунке  в  нашей  книжке не было никакой
лестницы,  и  не  знала,  где  и  как  ее  рисовать. Выручил Ленька, который
однажды ездил с отцом в Витебск, к врачу. Взглянув на мой дом, он сказал:
     - Дверь  только  на  первом  этаже,  а  вверху  нет!  Там  внутри  дома
лестница, по ней и подымаются.
     - Вот видишь, - сказала я, - а ты пристала: рисуй да рисуй...
     Зинка  промолчала.  Она,  видимо, соображала, как это все получается. А
чего  тут  соображать:  внутри  дома стоит длинная лестница с перекладинами,
как у нас на сеновале, по ней и лазят...
     Тогда  мне показалось, что Зинка на меня обижается, и теперь, когда она
предложила показать нам какую-то тайну, я очень обрадовалась.
     Взглянув на нас с Ленькой своими быстрыми глазами, она сказала строго:
     - Только никому ни слова! Ясно?
     Мы молча кивнули.
     - Айда.
     Сначала  мы  зашли  за  сарай,  который  стоял  поближе к роще, и я уже
думала,  что дальше не пойдем, но Зинка, оглянувшись по сторонам, углубилась
в  рощу.  Я сразу вспомнила, что в тот день, когда спасали котенка, она тоже
побежала в эту сторону.
     Мы  вышли  на  опушку, п