у-то сжалось. "Как же так,
а...  Орлик?"  Мне всегда казалось, что он непременно появится, этот храбрый
Орлик,  и наша красивая Устенька будет ему достойной невестой. "Но Коля ведь
тоже красивый парень", - подумала я.
     На  середину  комнаты  вышла  Зинкина мать, легко и плавно понеслась по
кругу.  Коля  заиграл  быстрее.  И  вдруг  я  увидела  свою маму. Сделав шаг
вперед,  она  на  секунду  замерла, потом вскинула голову и, взмахнув рукой,
начала  быстро выстукивать каблуками. Зинкина мать вихрем кружилась на одном
месте,  а  моя  мама  в своем платье серыми "яблоками", которое она так и не
перешила  мне,  кружилась  вокруг нее, похожая на тонкую молодую березку. По
комнате пронесся гул одобрения:
     - Ай да председательша у нас!
     - Молодец - что работать, что плясать...
     "Вот,  оказывается,  какая  у  нас  мама!  Пожалуй,  и  самому  папе не
уступит!" - с гордостью и удивлением думала я.
     На  смену  им  вышла  Феня. Гордо подняв голову и не глядя на Колю, она
плыла,  помахивая  платком  и  притопывая каблуками. В эту минуту я никак не
могла решить, кто из них красивее: Феня или Устенька.
     - Эх,  соседка, дай-ка подмогу! - вышел на середину дед Сашка. Топал он
тяжело  и  неуклюже,  но  по всей его повадке чувствовалось, что когда-то, в
пору молодости, он был лихим плясуном.
     - Утер  вам дед Сашка-то носы, - со смехом говорили женщины засевшим за
столами мужчинам, которые никак не могли наговориться.
     - Ну,  люди  добрые, отжались! Теперь с хлебом будем, - разводя руками,
восклицала немногословная обычно тетка Поля.
     - Первыми в районе закончили! - гремел раскатистый бас Фединого отца.
     - Я  вам это еще в прошлом году предсказывал, - говорил Сивцов, который
тоже сидел за столом.
     - Ой,  девочки, - наклонясь к нам с Алей, прошептала Зинка, - мальчишек
в сад за яблоками послали! Пойдем и мы...
     Протискавшись  сквозь  толпу, мы вышли на улицу. Полная луна висела над
деревней, и в нее, как в зеркало, смотрелись блестящими окнами избы.
     - Давайте  в  обход,  возле  оврага. Подкараулим их там и напугаем... -
предложила я.
     Не  успели  мы  дойти  до  нашего  сарая,  как мне послышались какие-то
странные звуки.
     - Тише, девочки, - прошептала я, - слышите?
     Мы замерли и вдруг где-то почти рядом отчетливо услышали всхлипывания.
     - Пойдем посмотрим, - предложила Зинка.
     - Надо кого-нибудь позвать, - боязливо сказала Аля.
     Всхлипывания  раздавались  все  громче и громче, и было как-то странно,
что  в  такую  ночь,  когда  все кругом веселятся, кто-то может так горько и
безутешно плакать. Даже бесстрашной Зинке стало не по себе.
     - Беги  позови  кого-нибудь,  -  сказала  она  мне, - а мы с Алей здесь
постоим...
     Я  бросилась  к  яслям,  откуда  доносились  смех  и  музыка,  но через
несколько  шагов  вдруг  наткнулась на деда Савельича и бабку Марту, которые
шли домой.
     - Там... плачет кто-то... - испуганно прошептала я.
     Когда  мы все вместе подошли к оврагу, то увидели чью-то темную фигуру,
прижавшуюся к земле.
     - Это же Петька! - всмотревшись, удивленно воскликнула Зинка.
     Петька  испуганно  вскочил,  прижимая к груди что-то завернутое в белую
тряпицу, и, весь дрожа, уставился на нас стеклянными от слез глазами.
     - Ну, чего дрожишь, как преступник? - строго спросил Савельич.
     - Я  не  преступник...  Я  не  хочу...  Это  она, бабка, велела... - не
переставая дрожать всем телом, забормотал Петька.
     - Что велела? - насторожился дед.
     Петька  молчал.  Савельич взял у него из рук узелок, протянул его бабке
Марте. Та развернула тряпочку, и мы увидели серый комок хлебного мякиша.
     - Отрава в хлебе, - понюхав, сказала бабка Марта.
     - Так  это  ты! Ты нашу Буренку... - задыхаясь от гнева, подскочила я к
Петьке.
     Он испуганно шарахнулся от меня.
     - Нет,  это  не  я.  Я  ничего... Бабка послала... а я... не хотел... -
бормотал он. - Я только посуду вашу побил, больше ничего не сделал...
     - Эх ты! Пропадешь ни за что, хлопец! - сокрушенно сказал Савельич.
     - Я...   я...  к  мамке  хочу,  -  как  маленький,  пролепетал  Петька,
задыхаясь от слез.
     - Отведи  его,  Марта.  А  я пойду - разобраться надо, - взял у жены из
рук узелок Савельич. - А вы - пока никому ни слова! - сказал он нам.
     Притихшие и озадаченные брели мы по деревне.
     - Что-то теперь будет? - не смолчала я.
     - Судить будут! - сказала Зинка.
     - Его... Петьку? - испуганно спросила Аля.
     - Не  его, а Лещиху. Он, может, и не виноват... - задумчиво проговорила
Зинка.
     - А плакал как... - сказала Аля.
     - Ой, девочки! - прошептала я испуганно.
     К  нам  приближалась  высокая  темная  фигура.  Мы сразу узнали Лещиху.
Миновав нас, она обернулась и погрозила кулаком:
     - У-у, семя проклятое, грачи колхозные! Шляются по ночам...
     Мы молча, как заколдованные, смотрели ей вслед.
     - Видно, Петьку искать пошла, - прошептала я наконец.
     - Пусть ищет! - тряхнув головой, сказала Зинка.
     Без оглядки мы пустились к яслям, откуда доносился радостный гул.


ВОТ ТАК "ГРАЧИ"!

     Жаркое  солнце докрасна накалило рябину на пригорке за школой. При виде
ее мы сразу вспоминали, что скоро осень и в школе начнутся занятия.
     Было  и  радостно и почему-то грустно. Жаль было расставаться с речкой,
с золотистыми полями, с привольным летним житьем.
     И  еще  мне  было  жаль  расставаться с Алей, которая начала собираться
домой.  Накануне  отъезда  отец с тетей Люсей допоздна сидели на лавочке и о
чем-то  беседовали.  Мы  с  Алей,  закутавшись  в бабушкин платок, сидели на
крыльце,  и  до  нас  долетал  сердитый  голос  отца  и  неуверенный, как бы
оправдывающийся  -  тети Люси. Позже, когда все сели ужинать, я увидела, что
глаза  у  тети  Люси  заплаканы. И мне почему-то вдруг показалось, что все у
них  теперь  будет  по-новому и Алина жизнь совсем изменится. У нее будут не
только  нарядные  платья,  но и друзья. Тетя Люся будет читать им интересные
книжки,  и  даже кот Матрос, может быть, оставит свою скверную привычку есть
одно  только  легкое. Поезд на Витебск отправлялся рано утром, поэтому ехать
в  город  решили  с  вечера.  Провожать  Алю  пришли все ребята. Мы с Зинкой
торжественно  вручили  ей вазу из глины, которую потихоньку лепили целых три
дня.  Я  не  пожалела  на  нее  моточек  красных  бисерных  бус, которые мне
когда-то  сделала  бабушка  из  старого  своего кошелька, и ваза так и сияла
тонким  ободком и яркой звездочкой посредине. Взглянув на нее, Аля ахнула от
восторга.  Федя,  помявшись  немного,  достал  из  кармана  букетик кошачьих
лапок.
     - Вот...  шел, нарвал по дороге. Трудно, что ли? - смущенно пробормотал
он, бросив быстрый взгляд на Зинку.
     - Бери. Кошачьи лапки - бессмертники, не повянут, - улыбнулась Зинка.
     Павлик  тоже  принес  подарок  -  черного,  точно  лакированного жука в
коробочке.  Все  что-нибудь  дарили  Але  на память, и только Ленька, обводя
всех по очереди глазами, обиженно сказал:
     - Не  могли  предупредить!  Я  бы  тоже... хоть жука какого-нибудь... -
Вдруг,  не  договорив,  он бросился в дом и тотчас вернулся, держа на ладони
половинку резинки, которую ему когда-то дала Зинка.
     - На  вот!  - сказал он, протягивая ее Але. - Настоящая, резиновая... -
и для большей убедительности попробовал на зуб.
     На  Громике  лихо  подкатил дед Сашка, и через минуту Аля сидела уже на
телеге и смотрела на нас грустными глазами.
     - На следующий год приезжай обязательно, - сказала я.
     Аля кивнула.
     Я  боялась,  как бы тетя Люся не стала на прощание меня воспитывать, но
она  молча  клюнула  нас  с  Ленькой  в  щеку и тоже полезла на телегу. Отец
примостился   на  решетчатом  ящике,  из  которого  выглядывали  краснобокие
яблоки.
     - Гостинцы, что ли? - кивнув на ящик, спросила любопытная тетка Поля.
     - Гостинцы, да не тебе, - отрезал дед Сашка, сердито дергая вожжами.
     Телега  тронулась,  и  мы пошли рядом. Выйдя за околицу, остановились и
долго  махали  руками. Вот уже не видно Алиного лица и лошадь кажется совсем
маленькой,  игрушечной. Поднявшись на пригорок, она маячит темным силуэтом и
вдруг сразу исчезает, как бы нырнув в розовую речку вечернего заката...
     Весь  следующий день мы с нетерпением поглядывали на дорогу: не едут ли
из  города отец с дедом Сашкой? Они приехали поздно вечером и, остановившись
возле правления, стали сгружать тот же решетчатый ящик.
     - Яблоки назад привезли! - удивленно воскликнула Зинка.
     - Нет, это не яблоки, - всмотревшись внимательней, сказала я.
     Мы  пристали  с  расспросами  к Вере Петровне, которая была в городе на
конференции и приехала вместе с отцом и дедом Сашкой домой.
     - Это пока секрет, - сказала она с улыбкой.
     Узнать  что-либо  у  отца  тоже  не удалось. Наскоро поужинав, он снова
отправился  в правление, и мама тоже пошла с ним. Потом мы увидели, как туда
прямо с фермы прошла тетя Маша, а за нею Устенька с Верой Петровной.
     - Совещание у них там, что ли? - сказала я.
     Сгорая  от  любопытства,  мы топтали косые квадраты света, падавшего из
окон, пытаясь хоть что-нибудь разузнать.
     - А если залезть и... взглянуть? - предложил Ленька.
     В  это  время отворилась дверь, и мы, как горох, посыпались за угол. На
крыльцо вышел отец, а за ним тетя Маша с большим белым листом в руках.
     - Как бы дождя не было, Егорыч, - обеспокоенно проговорила она.
     - Не   будет,   -  попыхивая  папиросой,  сказал  отец,  и  они  начали
прилаживать  лист  на  доску,  врытую  в  землю. Потом мама принесла длинную
полоску бумаги и, помахивая ею, сказала:
     - Краска еще не совсем высохла...
     Бумагу  кнопками  прикрепили  вверху, и она, белея в темноте, разжигала
наше нетерпение.
     Вот  растаяли  пятна света под окнами, звякнули у отца в кармане ключи,
затихли  шаги.  Мы  бросились  к доске. В наступившей темноте ничего не было
видно.
     - Клеем пахнет, - потянул носом Ленька.
     - Тут фотографии, - пощупав лист рукой, сообщила Зинка.
     - Ну хоть бы кусочек луны! - сказала я с досадой.
     Мы  оглянулись,  и  сразу  как-то стала заметнее обступившая нас ночная
темнота.
     - Пойдем,  что  ли?  -  поеживаясь, сказал Павлик, которому дальше всех
было добираться домой.
     Утром  я  поднялась  чуть  свет и, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна
половица,  выскользнула  на крыльцо. Ни тетка Поля, ни бабушка еще не встали
доить коров. Только Рыска сладко позевывала на заборе.
     Я потянулась и, стряхнув остатки сна, направилась за калитку.
     Позади  скрипнула  дверь.  Я  обернулась  и  увидела Леньку. Совсем еще
сонный, он натягивал на ходу рубашку.
     - Сестра называется! - сердито буркнул он.
     Я  виновато молчала. Ленька, шагая рядом, обиженно сопел. Я думала, что
мы  явимся первыми, но, к моему удивлению, ребята уже стояли возле доски, на
которой  были  наклеены  фотографии  колхозников,  а вверху крупными буквами
написано: "Лучшие люди колхоза".
     Я  с  восторгом  смотрела  на улыбчивое лицо тети Маши, на моего отца с
прямым  и ясным взглядом, на задумчивого Алексея Ивановича... И вдруг сердце
у  меня  замерло.  Внизу,  справа,  я  увидела  очень  знакомое изображение:
растрепанная  девчонка, сидя на возу, держит в руках вожжи и смотрит на меня
удивленными  глазами.  Я  в  недоумении  перевела  взгляд на надпись вверху,
потом  снова на девчонку. Конечно же это я! Я осторожно скосила глаза, чтобы
узнать, видят ребята или нет.
     - Здорово получилась! - послышался вдруг позади меня Зинкин голос.
     - Прямо как живая! - подтвердил Федя.
     - Только...  причесаться  бы...  а  то вон какая лохматая... - смущенно
пробормотала я, стараясь скрыть распиравшую меня гордость.
     - Выдумала!  -  возмутилась  почему-то Зинка. - Может, еще скажешь, что
бантик надо было прицепить?!
     - А хотя бы и бантик! - назло ей сказала я.
     Ленька  захихикал,  а Зинка удивленно вытаращила на меня глаза и вдруг,
схватившись за живот и давясь от смеха, проговорила:
     - Нет... вы только представьте себе эту... корову с бантом...
     - Это... это кто же корова? - угрожающе спросила я.
     - Не  видишь,  что  ли?  -  сказала Зинка, кивнув в левый угол доски. Я
взглянула  туда и увидела на фотографии Зинку, снятую во весь рост на ферме,
рядом с Бурушкой. Вид у обеих был гордый и важный.
     - Как здорово на свою мать похожа! - воскликнула я.
     - Я или Бурушка? - с серьезным видом осведомилась Зинка.
     - Бурушка...
     - Красавица! Скоро на выставку пойдет! - восторженно сказала Зинка.
     - Только  ты,  Зинка,  бантик  ей  все  же прицепи, - лукаво прищурился
Ленька.
     Я  сердито  толкнула  его в бок, снова уставилась на доску и только тут
увидела,  что  не  одни  мы  с  Зинкой  красуемся  здесь.  Внизу, посредине,
приклеена фотография, на которой сняты все ребята в саду возле шалаша.
     Я  всмотрелась  внимательней  и увидела, что даже остренький Алин носик
выглядывает  из-за  Фединого  плеча.  И  над  всеми нижними фотографиями, на
которых сняты ребята, надпись красными чернилами: "Наши юные помощники".
     - Ой,  ребята,  да  ведь  это  же  мы! - ни к селу ни к городу выпалила
вдруг я.
     Но никто даже не засмеялся.
     - Пошли,  что  ли?  А  то  солнце  вон  уже  где,  -  стараясь спрятать
радостную улыбку, сказала Зинка.
     Мы   двинулись   к   конюшне,  где  дед  Сашка  уже  запрягал  лошадей.
Повернувшись  к  притихшему  Лещихиному  дому  с  закрытыми  ставнями, Зинка
озорно крикнула:
     - Вот тебе и грачи колхозные!
     - Ребята,  стойте!  -  вспомнила  вдруг  я.  -  А  ящик,  который вчера
сгружали?  И  вообще - секрет, про который говорила Вера Петровна... Ведь мы
так ничего и не узнали.
     - Надо спросить у деда Сашки, - подсказал Ленька.
     Дед  Сашка долго отнекивался, но мы не отставали, и он, почесав затылок
и  таинственно  оглянувшись по сторонам, сообщил, что яблоки, которые возили
в  город,  продали,  а  за  деньги  купили  для  нас книг, тетрадей и всякой
всячины...
     - И  еще,  -  сказал  дед Сашка, - Вера Петровна привезла такие красные
косынки, которые ребята в городе на шее носят...
     - Галстуки! Пионерские галстуки! - догадалась я.
     - А зачем это? - спросил Павлик.
     - В  пионеры  нас  примут,  -  пояснила  Зинка,  которая зимой в городе
видела пионеров.
     - И  будем  мы не просто грачи, как дразнят нас кулаки, а... пионеры...
-  пыталась  я растолковать ребятам. - А папа говорил, что пионеры - это как
коммунисты, только пока еще маленькие...
     Через   несколько  минут  высокие  решетчатые  телеги  одна  за  другой
выезжали из деревни.
     Я  привстала  на  вздрагивающих  досках  и,  взмахнув вожжами, крикнула
ехавшей впереди Зинке:
     - Эй, держись, а то обгоню!
     Зинка,  обернувшись  ко  мне,  тоже что-то кричала, смеясь и размахивая
рукой.
     Вдоль  узенькой  улочки  на  вишняке,  протянувшем  ветви через заборы,
висели  ломкие  соломины.  Навстречу  нам  вставало  солнце.  Оно  искрилось
золотыми  брызгами  в капельках росы, на ветках, на ограде, на новых тесовых
крышах.