чонка.  Старшим  не  возражают,  -
сказала  мне  тетя  Люся.  После этого я еще добрый час выслушивала, какая я
плохая и что мне нужно делать, чтобы исправиться.
     Чем  дальше  я слушала, тем яснее понимала, что толку из меня не будет.
Ни  один  ребенок,  разумеется,  кроме  Али,  не  мог  выполнить  всего, что
требовалось,  чтобы  заслужить  звание  "воспитанного".  Поэтому  я  с видом
полной  безнадежности смотрела в потолок и придумывала для Альки кару за все
муки,  которые мне из-за нее приходилось терпеть. Я мечтала о том, чтобы она
когда-нибудь  и  в  самом  деле  заблудилась  и не пришла домой или чтобы ее
хорошенько потрепал Павликов Волк.
     Но,  к  моему  огорчению,  ничего  такого  с  Алькой  не  случалось,  а
неприятности  сыпались на меня одна за другой. Однажды, когда мы вышли с ней
во  двор,  я увидела Зинку. Она издали делала мне какие-то знаки, а я стояла
возле  Альки,  как пришитая, и даже носа не смела высунуть за калитку, чтобы
узнать,  в  чем  дело. Тогда, оглянувшись по сторонам, я подбежала к забору,
подтянулась  на  руках  и выглянула на улицу. Но Зинки уже и след простыл. И
вдруг  рядом  со  мной  послышалось  кряхтенье,  потом над забором появилась
Алькина рыжая голова.
     - Что там, а? - наваливаясь всей грудью на планку, спросила она.
     - Ничего.  Слезай  долой!  - заорала я в страхе, что она сорвется и мне
снова придется отвечать.
     Однако  Алька  и  не  думала  слезать.  Осмелев,  она болтала в воздухе
свободной ногой, и ветер пузырил ее широкое розовое платье.
     - Кому  говорю, слезай! - кричала я, но Алька в ответ только щурилась и
улыбалась.
     Я  дернула  ее за ногу. Раздался треск... Когда я опомнилась, Алька уже
лежала  на  земле,  а  в  нашем заборе, как у Таньки в передних зубах, зияла
дыра.   Подол  Алькиного  нарядного  платья  украсился  треугольным  клином,
который болтался, как собачье ухо.
     На крыльце появилась тетя Люся.
     - А ну-ка, поди сюда, - кивнула она мне.
     Зная,  чем  все  это  кончится,  я, не раздумывая, юркнула в выломанную
Алькой дыру и пустилась наутек.
     - Куд-кудах,  тах-тах!  -  вытянув  шею,  тревожно  закричала мне вслед
курица.  Я,  не  оборачиваясь,  неслась  прочь. Возле оврага остановилась и,
переводя  дух,  оглянулась  назад.  Погони не было, и я немного успокоилась.
Постояла,  подумала  и  решила  идти разыскивать Зинку. Не успела я дойти до
сарая,  где  жила  наша  Буренка,  как наткнулась на тетю Люсю. Она схватила
меня за руку и молча поволокла в дом.
     - Вот,  полюбуйтесь!  -  торжественно  объявила она, подталкивая меня к
маме.
     - Что ты натворила? - сердито спросила мама.
     - Ничего, - сказала я.
     - А почему через забор удирала?
     Я  молчала.  Подошла  Лиля  и, засунув в рот палец, молча уставилась на
меня.
     - Вынь изо рта палец! - строго сказала ей тетя Люся.
     Лиля  перевела глаза на маму, как бы спрашивая: вынимать или нет? Мама,
занятая  мною,  не  обратила  на нее внимания, и она, успокоившись, засунула
палец еще глубже. Я улыбнулась.
     - Еще  и  улыбается! - возмутилась тетя Люся. - Как вам нравится? Из-за
нее ребенок чуть не убился, а она улыбается!
     - Это она ребенок? - кивнула я на заплаканную Альку.
     Та исподтишка показала мне язык.
     - Ябеда  она,  а  не  ребенок!  -  выкрикнула  я. - Ее никто не звал на
забор. И вообще... вы мне надоели!
     - Что?! - остолбенела тетя Люся.
     В  ту  же  секунду мама хлопнула меня по щеке. Слезы брызнули у меня из
глаз,  и  я  бросилась вон. Ничего не видя вокруг, я мчалась прочь от дома и
остановилась  только  возле  реки. Наша небольшая тихая речка как бы в дреме
лежала  на  пестром  лугу. Вода в ней казалась неподвижной и зеленой. В нее,
как  в  зеркало,  смотрелись склонившиеся лозы. Я помочила обкрапивленные по
дороге  ноги и, подставив их солнышку, села в густую траву. Ноги горели, как
в  огне,  но  еще  больнее  обида  жгла сердце. Я всхлипывала, роняя слезы в
подол.  Монотонно  жужжали  пчелы,  и  меня начало клонить в сон. Я закинула
руки  за голову, легла на траву и не заметила, как уснула. Проснулась, когда
вода  в  речке  стала  розовой от вечернего заката. Вскочила на ноги и вдруг
увидела  на  лугу  Леньку.  Его  светлая  голова, едва возвышаясь над рослой
травой, плыла в мою сторону. Я обрадованно замахала рукой.
     - Оля,  тебя  мама  ищет.  Сказала,  чтобы ты шла домой, - закричал он,
заметив меня.
     - Не  пойду,  -  отрезала  я,  стараясь  не  подать  и  вида, что очень
обрадовалась.
     - А...  что же ты тут будешь делать... одна? - спросил он растерянно. -
Скоро уже ночь...
     Я молчала.
     - А знаешь, - сказал он вдруг, - мне Алю жалко.
     - Вот  как!  Тогда  иди  и  жалей  ее,  и нечего было сюда приходить, -
сердито буркнула я.
     - Нет,  правда,  Оля, она какая-то бедненькая... Ну, в общем, не такая,
как все... - пытался он мне объяснить.
     Я не стала его слушать и, быстро скинув платье, бросилась в воду.
     Розовая  гладь  дрогнула  и  разошлась кругами. Я погрузилась в воду по
самую шею и замерла. Вода казалась теплой, как будто подогретой.
     - Вылезай,  пойдем!  -  настойчиво сказал Ленька, но я плеснула на него
водой,  и  он  обиженно  отошел. Спустя минуту его светлая макушка с задорно
торчащим  хохолком  была  уже  далеко.  Мне тут же расхотелось купаться, и я
вылезла  на  берег.  Сразу  стало холодно. Щелкая зубами, я натянула платье.
Оно  неприятно  липло  к  мокрому  телу.  Я села на траву и, обхватив колени
руками,  пыталась  согреться.  Холодные  капли,  скатываясь  с мокрых волос,
падали  за шиворот. Обида подступала к сердцу. "Альку ему жалко, а меня нет,
-  думала  я.  -  Она  в  нарядных  платьях  ходит и - бедненькая. А меня по
щекам...  из-за  нее..."  В  носу  защекотало,  и  я тряхнула головой, чтобы
отогнать подступившие слезы.
     Темная  кромка леса вдали на светлом фоне неба стала похожа на зубчатую
крепостную  стену.  Подтянув  колени  к  подбородку,  я смотрела туда, и мне
казалось,  что  я и в самом деле вижу перед собой старую волшебную крепость.
Может  быть,  в  этой  крепости  живут сильные и справедливые люди, и они не
обижают  своих детей понапрасну. А может, там даже живет храбрый Орлик. Если
идти  в  ту  сторону  долго-долго,  то,  должно  быть,  можно  дойти до этой
крепости...
     Вдруг  впереди  я  увидела какую-то фигурку, скачками приближающуюся ко
мне.
     - Ж-ж-их,  ж-ж-их,  -  послышался  свист  рассекаемой  на бегу травы, и
рядом со мной оказался... Ленька.
     - Все! Я убил Альку! - сказал он, тяжело дыша.
     - Что?! - вскочила я. - Как это ты ее... убил?
     - Я не хотел... Я нечаянно, - сказал он и в отчаянии сел на траву.
     Меня обдало жаром. Опустившись рядом с Ленькой, я тихо спросила:
     - Как же... ты ее?
     - Я  пришел  домой,  -  начал  рассказывать  Ленька,  -  а она сидит на
крылечке  и  такая грустная-прегрустная... Ну, мне стало жалко, и я решил ее
развеселить...
     - Ну, дальше, - торопила я.
     - Я  взял картошину, - продолжал Ленька, - воткнул в нее перо от нашего
петуха,  а  снизу  -  гвоздик.  Помнишь,  как Павлик делал? Ну и запустил...
Алька смотрела и смеялась, а картошина прямо ей в голову... гвоздиком...
     - И что же? - не выдержала я.
     - Сразу насмерть, - всхлипнул Ленька.
     - Откуда ты знаешь? - воскликнула я.
     - Так ведь она упала и не шевелится, - развел руками Ленька.
     - Пошли! - решительно поднялась я.
     - Нет,  не  пойду,  -  безнадежно  сказал  Ленька,  но  я  не стала его
слушать, а, схватив за руку, потянула за собой.
     Мы  притаились  возле Буренкиного сарая и стали наблюдать, что делается
у  нас  дома.  В окнах горел свет, и все было тихо. Потом скрипнула дверь, и
на крыльцо вышла бабушка.
     - Оля!  Леня!  -  вглядываясь  в  темноту,  приглушенно позвала она. Мы
бросились на голос.
     - Пошли домой, - обнимая нас, ласково сказала она.
     - Бабушка, а что Леньке теперь будет? - прижимаясь к ней, спросила я.
     - Уши надерут, - сказала бабушка.
     Стараясь заглянуть ей в лицо, Ленька тревожно спросил:
     - Бабушка, а что Аля?
     - Лежит, - сказала бабушка, - с компрессом на голове.
     - Жива! - воскликнул Ленька.
     - А  чего  ей  неживой быть, ведь не из пушки в нее выстрелили, - сразу
успокаиваясь,  сказала  я. - А перо рыжее от нашего петуха ей даже подходит.
Под цвет волос...
     - Нечего  смеяться-то,  -  сердито  сказала бабушка и легонько толкнула
меня в плечо. - Она, горемычная, и так уж натерпелась, обижать ее - грех...
     Я сконфуженно замолчала.
     Возле двери бабушка остановилась и, нагнувшись к нам, прошептала:
     - Вы  как  заявитесь,  так сразу просите прощения. Мать покричит на вас
для острастки и все. Больше ничего не будет, не бойтесь.


КРЫЖОВНИК И ВАЗА С ЦВЕТОЧКАМИ

     Через  несколько  дней  от  Алькиной  "смертельной"  раны  и  следа  не
осталось.  Она  снова гуляла во дворе и назойливо приставала к нам с Зинкой.
У  меня  так  и  чесались  руки  надавать ей хорошенько, чтоб не лезла, но я
решила  больше с ней не связываться. Не обращая на нее внимания, мы с Зинкой
в углу двора снова лепили посуду.
     - Я тоже хочу, - канючила Алька.
     - Лепи. Кто тебе не дает? - сказала я, отделяя ей кусок глины.
     Алька  неуверенно  мяла  в  руках  глину,  с завистью поглядывая на мой
новый сервиз, который уже сушился на солнце.
     - Дружок  твой  пришел, - сказала ей Зинка, заметив за забором Петькину
сатиновую рубаху.
     - Повадился сюда! - сердито сказала я.
     В  самом  деле,  последнее время Петька вечно шнырял возле нашего дома.
Однажды тетя Люся поманила его к себе и, оглядев с ног до головы, спросила:
     - Как тебя зовут, мальчик?
     - Петя, - сказал он смущенно.
     Петькино  смущение  покорило  тетю  Люсю,  и она решила, что это вполне
подходящий товарищ для Али.
     - Ее  зовут  Аля,  -  сказала  она,  кивнув  на стоявшую рядом Альку, -
можешь с ней поиграть, если хочешь...
     Еще  бы  он  не  хотел!  Когда все от тебя отвернутся, будешь рад любой
компании.  С  этого  дня  у  них  с  Алькой  завязалась  дружба. Петька даже
приглашал ее к себе в сад и угощал крыжовником.
     Зайти  во двор Петька побоялся. Они о чем-то пошептались возле калитки,
потом  Алька сбегала в дом, - видимо, спросить разрешения у тети Люси, и они
исчезли.  Мы с Зинкой успели испортить не по одному куску глины, а Алька все
не возвращалась.
     - Интересно, куда они делись? - задумчиво сказала я.
     - Наверно, у Петьки в саду, - пожала плечами Зинка.
     - Пойдем посмотрим, - предложила я.
     Мы бросили свою глину и пошли.
     - Смотри,  смотри! - прошептала Зинка, когда мы поравнялись с Лещихиным
забором.
     Я  поднялась  на  цыпочки  и  увидела Альку. Она сидела на скамеечке и,
болтая  ногами, ела крыжовник, который был насыпан у нее в переднике. Петька
стоял рядом и воинственно размахивал тонким прутом.
     - Ишь, красуется! - хихикнула Зинка.
     И вдруг я увидела Таньку.
     - Смотри-ка, и Танька там!
     - Что она там делает? - не меньше меня удивилась Зинка.
     - Крыжовник собирает... кажется...
     Танька  и  в самом деле собирала крыжовник. Одна рука у нее была занята
спелыми,  прозрачными  ягодами,  и  она,  держа ладонь лопаточкой, двигалась
осторожно, чтобы не рассыпать их. Петька, ухмыляясь, наблюдал за нею.
     - Может, уже хватит? - сказал он.
     - Сейчас, Петя, сейчас, - заторопилась Танька, - еще немножечко...
     Она  сорвала  пару  самых  спелых  ягод  и осторожно положила их поверх
остальных.  Золотистый  крыжовник пирамидкой возвышался на Танькиной ладони.
Видя,  что  больше  не  поместится,  она  вздохнула  и,  взглянув на Петьку,
сказала:
     - Ну, Петя, все...
     - Становись  сюда!  -  приказал  ей  Петька,  показывая на ровное место
перед  скамеечкой.  Танька, боязливо моргая ресницами, встала перед Петькой.
Алька  перестала  есть  и  уставилась  на  Таньку.  Мы  с  Зинкой  удивленно
переглянулись,  не  понимая,  что за представление там происходит. Петька не
спеша  закатывал  правый  рукав своей новой рубахи. Взглянув на него, Танька
робко сказала:
     - Петь, а может, лучше там, за калиткой? Я уж тогда сразу и пойду...
     - А ты не сбежишь, с крыжовником? - недоверчиво спросил Петька.
     - Честное слово, не сбегу! - тараща глаза, заверила Танька.
     - Ну ладно, пошли! - согласился Петька.
     Алька  подобрала  рукой  передник  с ягодами, и все трое отправились на
улицу.  Мы  с  Зинкой  присели  возле  куста.  Не  доходя до калитки, Танька
приостановилась и, взглянув на Петьку, жалобно сказала:
     - Петь, а может, я пойду, а?
     - Э,  нет!  - заявил Петька. - Сразу не надо было соглашаться, а теперь
расплачивайся...
     Танька  пересыпала  крыжовник  в  пригоршню  и,  повернувшись  к Петьке
спиной,  закрыла глаза. Он, воровато оглянувшись вокруг, быстро размахнулся,
прут свистнул в воздухе и...
     - А-а-а-а!  -  закатилась  Танька,  хватаясь  руками  за  то  место, по
которому пришелся удар. Ягоды, подпрыгивая, покатились по дорожке.
     - Эй,  Танька,  а  крыжовник? Крыжовник подбери! - крикнул уже вслед ей
струсивший Петька. Но Танька даже не оглянулась.
     - Ах  ты,  гад проклятый! - Зинка, вся бледная от возмущения, рванулась
к Петьке.
     Мы сшибли его с ног...
     Закрывая  руками голову и давя рассыпанные Танькой ягоды, он катался по
дорожке.  Потом,  изловчившись,  юркнул  к  себе  в  калитку,  и  перед нами
осталась одна перепуганная насмерть Алька.
     - Я... я ее не трогала, - лепетала она.
     Я было шагнула к ней, но Зинка, остановив меня, спросила:
     - Это за что он ее так?
     - Танька  попросила  ягод...  Ну, он разрешил, только с уговором: пусть
берет  крыжовника,  сколько  унесет  в  руках,  а  он  за это... один раз...
прутом... Танька сама согласилась, - сбивчиво рассказывала Алька.
     - А ты тоже крыжовник ела? - нахмурясь, спросила Зинка.
     - Ела, - едва слышно сказала Алька.
     - А прутом не получила? - допытывалась Зинка.
     - Нет,  -  глядя  на  нее  округлившимися  от ужаса глазами, прошептала
Алька.
     - Значит, тебе тоже положено? - прищурив глаза, сказала Зинка.
     Я  готова была тут же восстановить справедливость, но Зинка, не обращая
внимания на мой воинственный вид, сказала Альке:
     - Эх ты, жаба! Убирайся отсюда, чтоб я тебя не видела...
     Алька,  вытряхнув  из  передника  остатки  крыжовника,  быстро зашагала
прочь.
     - Эх,  зря  не  дали!  Все  равно  ведь нажалуется! - глядя ей вслед, с
сожалением сказала я.
     Зинка  бросила  на  меня  хмурый  взгляд и промолчала. Весь этот день я
просидела у нее и решила пойти домой только когда уже совсем стемнело.
     К  моему  удивлению,  на  меня никто не обратил внимания. Бабушка молча
усадила  меня  есть,  и  лишь  тетя Люся, изобразив на губах подобие улыбки,
спросила,  не  с  работы  ли я так поздно. Алька за спиной матери делала мне
какие-то  знаки,  но  я  показала  ей  кулак,  и  она,  надув губы, обиженно
отвернулась.
     Утром,  едва  я вышла во двор, моим глазам предстала картина полнейшего
разгрома  на  нашем  глиняном заводе. Вся посуда была поломана и разбросана,
как  будто  здесь  ночью  бушевал  ураган. Мой новый сервиз, который вызывал
зависть у Альки, превратился в бесформенные осколки.
     В  это  утро  наша  Буренка не шла в поле чинно и важно, как и подобает
всякой  уважающей  себя  корове.  Мне  некогда  было с ней церемониться, и я
подгоняла  ее вовсю. За поворотом я встретила Зинку, которая тоже выгоняла в
поле свою рябую Лысуху.
     - Алька у нас там все поколотила! Всю нашу посуду! - сказала я Зинке.
     - С чего ты взяла, что это она? - спросила Зинка.
     - Сама увидишь, - сказала я.
     Коровы  мчались  галопом:  Лысуха  резво,  с  охотой, подхлестывая себя
хвостом  по  облезлым  бокам,  Буренка  - недовольно косясь на меня сердитым
глазом. Наконец мы от них избавились и побежали к нам.
     - Д-да,  дела!  - задумчиво сказала Зинка, глядя на учиненный погром. Я
смотрела  на  нее,  ожидая, что она скажет еще, но Зинка так ничего больше и
не  сказала.  Мы  сидели  возле нашего дома на завалинке и молчали. Вдруг на
крыльце  появилась  сонная  Алька. Не замечая нас, она потягивалась, зевала,
потом пошла через двор, осторожно ступая по земле босыми ногами.
     Увидев  разбитую  посуду,  ахнула  и  стала  тревожно  оглядываться  по
сторонам.
     - Ишь ты - удивляется! Может, не она? - шепнула мне Зинка.
     - Притворяется! Ты ее еще не знаешь, - уверенно сказала я.
     По-прежнему  не  замечая  нас,  Алька нагнулась и стала собирать в кучу
глиняные осколки.
     - Ой,  какие  хорошенькие чашечки были! Так жаль их ужасно... - ласково
приговаривала она.
     - Видишь,  видишь, хитрюга какая! Я ей ни на грош не верю, - прошептала
я.
     И вдруг Алька, как вспугнутая кошка, бросилась в дом.
     - Чего это она? - удивилась Зинка.
     - Причесываться, наверно, Петька появился, - хихикнула я.
     Мы  с  Зинкой  приподнялись,  чтобы  выглянуть  на улицу, и, к великому
своему  удивлению, вместо Петьки за изгородью увидели конопатого Федю. Я уже
хотела было позвать его во двор, но Зинка, нахмурив белесые брови, сказала:
     - Постой, посмотрим, что тут дальше будет.
     - А  ты  знаешь,  и  он  последнее время что-то часто возле нашего дома
стал вертеться, - подозрительно сказала я.
     Зинка метнула на меня быстрый взгляд и еще больше нахмурилась.
     В  это  время  на крыльцо вышла Алька в цветастом сарафане и с огромным
бантом в волосах. Федя неловко топтался возле калитки.
     - Заходи, чего ты там стоишь? - сказала ему Алька.
     Федя  вошел  и,  смущенно  переминаясь  с  ноги на ногу, протянул Альке
крошечный букетик незабудок.
     - Вот,  шел  возле  речки,  дай,  думаю,  нарву,  руки не отсохнут... -
сказал он.
     Мы  с Зинкой просто замерли от удивления. Алька нюхала цветы и радостно
тараторила:
     - Ой,  какие  хорошенькие!  Им  надо  вазу слепить из глины. Ты умеешь,
Федя?
     Федя  важно  кивнул и, засучив рукава, принялся месить нашу глину. Меня
так  и  подмывало  выскочить  из  своего  укрытия  и наделать шуму, но Зинка
сердитым взглядом останавливала меня.
     - Ой,  Федя,  ну  что  же  ты  лепишь?  Это  же  не  ваза,  а кувшин, -
расстроилась Алька.
     Федя старался изо всех сил.
     - У вазы горлышко должно быть тоньше и длинннее... - объясняла Алька.
     Наконец ваза была готова, и Алька сунула в нее цветы.
     - Как  красиво! - восхищенно сказала она. - Я видела точно такую вазу с
цветами на открытке.
     - Да-а,  ничего  себе, красиво, - подходя, сказала Зинка. - А так будет
еще красивее... - наступая пяткой на вазу, добавила она.
     Даже  не  глянув  на  растерявшегося  Федю,  она повернулась и пошла со
двора.  Я  последовала  за  ней.  Когда  мы  были  уже за калиткой, со двора
донесся отчаянный плач Альки.


КАЖДОМУ ПО ЗАСЛУГАМ

     В  тот  день  мы с Зинкой ходили печальные. Особенно тихой и задумчивой
была  Зинка.  Я попыталась развлечь ее и начала изображать Альку с петушиным
пером  в  голове,  но  Зинка  даже  не  улыбнулась,  и  мне тоже расхотелось
кривляться.
     - Пойдем на речку, - предложила я.
     - Пойдем, - вяло согласилась Зинка.
     Усевшись  рядом  на  бережку,  мы  молчали.  Солнце жгло вовсю, но даже
купаться почему-то не хотелось.
     - Нет,  это  подумать  только  -  цветочки Альке носит! - с возмущением
сказала я. - Ну, предположим, Петька - это еще куда ни шло, а то ведь Федя!
     Зинка  только  вздохнула.  Ей, конечно, было вдвойне обидно, потому что
она  больше  всех  дружила  с  Федей.  Они и снопы возили вместе, и лазили к
Лещихе  в сад, и доходами со "святого родничка" Зинка тоже делилась с Федей.
Даже  половину  цветных  карандашей, которые она в городе получила за танец,
отдала Феде.
     - Пусть  себе,  -  сказала