й и умелый,
 Веселясь, наугад
 Мечет острые стрелы
 В воспаленный закат.
 Слышно в буре мелодий
 Повторение нот...
 Пусть былое уходит, -
 Пусть придет что придет.
  # 025

 1972     При свечах тишина - наших душ глубина…

При свечах тишина -
 Наших душ глубина,
 В ней два сердца плывут, как одно...
 Пора занавесить окно.
Пусть в нашем прошлом будут рыться люди странные,
 И пусть сочтут они, что стоит все его приданное, -
 Давно назначена цена
 И за обоих внесена -
 Одна любовь, любовь одна.
Холодна, холодна
 Голых стен белизна,
 Но два сердца стучат, как одно,
 И греют, и - настежь окно!
Но перестал дарить цветы он просто так, не к случаю,
 Любую ж музыку в кафе теперь считает лучшею...
 И улыбается она
 Случайным людям у окна,
 И привыкает засыпать одна.
  # 026

 1972     Неужели мы заперты в замкнутый круг…

Неужели мы заперты в замкнутый круг?
 Неужели спасет только чудо?
 У меня в этот день все валилось из рук
 И не к счастию билась посуда.
Ну пожалуйста, не уезжай
 Насовсем, - постарайся вернуться!
 Осторожно: не резко бокалы сближай, -
 Разобьются!
Рассвело! Стало ясно: уйдешь по росе, -
 Вижу я, что не можешь иначе,
 Что всегда лишь в конце длинных рельс и шоссе
 Гнезда вьют эти птицы удачи.
Ну пожалуйста, не уезжай
 Насовсем, - постарайся вернуться!
 Осторожно: не резко бокалы сближай, -
 Разобьются!
Не сожгу кораблей, не гореть и мостам, -
 Мне бы только набраться терпенья!
 Но... хотелось бы мне, чтобы здесь, а не там
 Обитало твое вдохновенье.
Ты, пожалуйста, не уезжай
 Насовсем, - постарайся вернуться!
 Осторожно: не резко бокалы сближай, -
 Разобьются!
  # 027

 1972     По воде, на колесах, в седле, меж гробов и в вагонах…

По воде, на колесах, в седле, меж гробов и в вагонах,
 Утром, днем, по ночам, вечерами, в погоду и без,
 Кто за длинным рублем, ко за делом большим,
 кто за крупной добычей - в погони
 Отправляемся мы, судьбам наперекор и советам вразрез.
И вот нас бьют в лицо пощечинами ветры,
 И жены от обид не поднимают век,
 Но впереди - рубли длинною в километры,
 И крупные дела, величиною в век.
Как чужую гримасу надел я чужую одежду,
 Или в шкуру чужую на время я вдруг перелез:
 До и после, в течении, вместо, во время и между
 Поступаю с тех пор просьбам наперекор и советам вразрез.
Мне щеки обожгли пощечины и ветры,
 Я взламываю лед и прохожу Певек.
 Ах, где же вы, рубли длинною в километры?
 Все вместо мне - дела длинною в век!
  # 028

 1972     Енгибарову - от зрителей

Шут был вор: он воровал минуты,
 Грустные минуты тут и там,
 Грим, парик, другие атрибуты
 Этот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке между номерами
 Незаметно, тихо, налегке
 Появлялся клоун между нами
 Иногда в дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован -
 Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
 И кричит: "Да разве это клоун?!
 Если клоун - должен быть смешной!"
Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
 "Вышел на арену, так смеши!" -
 Он у нас тем временем печали
 Вынимал тихонько из души.
Мы опять ы сомненьи - век двадцатый,
 Цирк у нас, конечно, мировой,
 Клоун, правда, слишком мрачноватый,
 Не веселый клоун, не живой.
Ну а он, как будто в воду канув,
 Вдруг при свете, нагло, в две руки
 Крал тоску из внутренних карманов
 Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
 Хлопали, ладони раздробя.
 Он смешного ничего не делал -
 Горе наше брал он на себя.
Только балагуря, тараторя,
 Все грустнее становился мим,
 Потому что груз чужого горя
 По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы...
 Шут сгибался в световом кольце,
 Делались все горше пантомимы,
 И морщины глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
 Он горстями выгребал из нас,
 Будто многим обезболил роды...
 А себе - защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,
 Весело по нашим временам:
 "Ах, как нас прекрасно обокрали -
 Взяли то, что так мешало нам!"
Время! И, разбив себе колени,
 Уходил он, думая свое.
 Рыжий воцарился на арене,
 Да и за пределами ее.
Злое наше вынес добрый гений
 За кулисы - вот нам и смешно.
 Вдруг - весь рой украденных мгновений
 В нем сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
 Барабана дробь - и тишина...
 Слишком много он взвалил на плечи
 Нашего - и сломана спина.
Зрители и люди между ними
 Думали: "Вот пьяница упал".
 Шут в своей последней пантомиме
 Заигрался - и переиграл.
Он застыл - не где-то, не за морем -
 Возле нас, как бы прилег, устав.
 Первый клоун захлебнулся горем,
 Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперед неукротимо,
 Но успев склониться перед ним.
 Этот трюк - уже не пантомима:
 Смерть была - царица пантомим!
Этот вор, с коленей срезав путы,
 По ночам не угонял коней.
 Умер шут. Он воровал минуты -
 Грустные минуты у людей.
Многие из нас бахвальства ради
 Не давались: "Проживем и так!"
 Шут тогда подкрадывался сзади
 Тихо и бесшумно - на руках...
Сгинул, канул он, как ветер сдунул!
 Или это шутка чудака?
 Только я колпак ему - придумал,
 Этот клоун был без колпака.
  # 029

 1972     Натянутый канат

Он не вышел ни званьем, ни ростом.
 Не за славу, не за плату -
 На свой, необычный манер
 Он по жизни шагал над помостом -
 По канату, по канату,
 Натянутому, как нерв.
Посмотрите - вот он
 без страховки идет.
 Чуть правее наклон -
 упадет, пропадет!
 Чуть левее наклон -
 все равно не спасти...
 Но должно быть, ему очень нужно пройти
 четыре четверти пути.
И лучи его с шага сбивали,
 И кололи, словно лавры.
 Труба надрывалась - как две.
 Крики "Браво!" его оглушали,
 А литавры, а литавры -
 Как обухом по голове!
Посмотрите - вот он
 без страховки идет.
 Чуть правее наклон -
 		 упадет, пропадет!
 Чуть левее наклон -
 все равно не спасти...
 Но теперь ему меньше осталось пройти -
 уже три четверти пути.
"Ах как жутко, как смело, как мило!
 Бой со смертью - три минуты!" -
 Раскрыв в ожидании рты,
 Из партера глядели уныло -
 Лилипуты, лилипуты -
 Казалось ему с высоты.
Посмотрите - вот он
 без страховки идет.
 Чуть правее наклон -
 упадет, пропадет!
 Чуть левее наклон -
 все равно не спасти...
 Но спокойно, - ему остается пройти
 всего две четверти пути!
Он смеялся над славою бренной,
 Но хотел быть только первым -
 Такого попробуй угробь!
 Не по проволоке над ареной, -
 Он по нервам - нам по нервам -
 Шел под барабанную дробь!
Посмотрите - вот он
 без страховки идет.
 Чуть правее наклон -
 упадет, пропадет!
 Чуть левее наклон -
 все равно не спасти...
 Но замрите, - ему остается пройти
 не больше четверти пути!
Закричал дрессировщик - и звери
 Клали лапы на носилки...
 Но строг приговор и суров:
 Был растерян он или уверен -
 Но в опилки, но в опилки
 Он пролил досаду и кровь!

 И сегодня другой
 без страховки идет.
 Тонкий шнур под ногой -
 упадет, пропадет!
 Вправо, влево наклон -
 и его не спасти...
 Но зачем-то ему тоже нужно пройти
 четыре четверти пути!
  # 030

 1972     Я первый смерил жизнь обратным счетом…

Я первый смерил жизнь обратным счетом.
 Я буду беспристрастен и правдив:
 Сначала кожа выстрелила потом
 И задымилась, поры разрядив.
Я затаился и затих, и замер,
 Мне показалось, я вернулся вдруг
 В бездушье безвоздушных барокамер
 И в замкнутые петли центрифуг.
Сейчас я стану недвижим и грузен
 И погружен в молчанье, а пока
 Горн и меха земных газетных кузен
 Раздуют это дело на века.
Хлестнула память мне кнутом по нервам,
 В ней каждый образ был неповторим:
 Вот мой дублер, который мог быть первым,
 Который смог впервые стать вторым.
Пока что на него не тратят шрифта:
 Запас заглавных букв - на одного.
 Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,
 Но дальше я поднялся без него.
Вот - тот, который прочертил орбиту,
 При мне его в лицо не знал никто.
 Все мыслимое было им открыто
 И брошено горстями в решето.
И, словно из-за дымовой завесы,
 Друзей явились лица и семьи:
 Они все скоро на страницах прессы
 Расскажут биографии свои.
Их - всех, с кем вел я доброе соседство, -
 Свидетелями выведут на суд.
 Обычное мое босое детство
 Оденут и в скрижали занесут.
Чудное слово "Пуск!" - подобье вопля -
 Возникло и нависло надо мной.
 Недобро, глухо заворчали сопла
 И сплюнули расплавленной слюной.
И вихрем чувств пожар души задуло,
 И я не смел или забыл дышать.
 Планета напоследок притянула,
 Прижала, не желая отпускать.
Она вцепилась удесятеренно,
 Глаза, казалось, вышли из орбит,
 И правый глаз впервые удивленно
 Взглянул на левый, веком не прикрыт.
Мне рот заткнул - не помню, - крик ли, кляп ли,
 Я рос из кресла, как с корнями пень.
 Вот сожрала все топливо до капли
 И отвалилась первая ступень.
Там, подо мной, сирены голосили,
 Не знаю - хороня или храня.
 А здесь надсадно двигатели взвыли
 И из объятий вырвали меня.
Приборы на земле угомонились,
 Вновь чередом своим пошла весна.
 Глаза мои на место возвратились,
 Исчезли перегрузки, - тишина.
Эксперимент вошел в другую фазу.
 Пульс начал реже в датчики стучать.
 Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу -
 И получил команду отдыхать.
И неуютно сделалось в эфире,
 Но Левитан ворвался в тесный зал -
 Он отчеканил громко: "Первый в мире!"
 Он про меня хорошее сказал.
Я шлем скафандра положил на локоть,
 Изрек про самочувствие свое...
 Пришла такая приторная легкость,
 Что даже затошнило от нее.
Шнур микрофона словно в петлю свился,
 Стучали в ребра легкие, звеня.
 Я на мгновенье сердцем подавился -
 Оно застряло в горле у меня.
Я отдал рапорт весело, на совесть,
 Разборчиво и очень делово.
 Я думал: вот она и невесомость,
 Я вешу нуль, так мало - ничего!
Но я не ведал в этот час полета,
 Шутя над невесомостью чудной,
 Что от нее кровавой будет рвота
 И костный кальций вымоет с мочой.
  # 031

 1972     Все, что сумел запомнить…

Все, что сумел запомнить, я сразу перечислил,
 Надиктовал на ленту и даже записал.
 Но надо мной парили разрозненные мысли
 И стукались боками о вахтенный журнал.
 Весомых, зримых мыслей я насчитал немало,
 И мелкие сновали меж ними чуть плавней,
 Но невесомость в весе их как-то уравняла -
 Там после разберутся, которая важней.
А я ловил любую, какая попадалась,
 Тянул ее за тонкий, невидимы канат.
 Вот первая возникла и сразу оборвалась,
 Осталось только слово одно: "Не виноват!"
 Но слово "невиновен" - не значит "непричастен", -
 Так на Руси ведется уже с давнишних пор.
 Мы не тянули жребий, - мне подмигнуло счастье,
 И причастился к звездам член партии, майор.
Между "нулем" и "пуском" кому-то показалось,
 А может - оператор с испугу записал,
 Что я довольно бодро, красуясь даже малость,
 Раскованно и браво "Поехали!" сказал.
  # 032

 1972     Мосты сгорели, углубились броды…

Мосты сгорели, углубились броды,
 И тесно - видим только черепа,
 И перекрыты выходы и входы,
 И путь один - туда, куда толпа.
И парами коней, привыкших к цугу,
 Наглядно доказав, как тесен мир,
 Толпа идет по замкнутому кругу -
 И круг велик, и сбит ориентир.
Течет под дождь попавшая палитра,
 Врываются галопы в полонез,
 Нет запахов, цветов, тонов и ритмов,
 И кислород из воздуха исчез.
Ничье безумье или вдохновенье
 Круговращенье это не прервет.
 Но есть ли это - вечное движенье,
 Тот самый бесконечный путь вперед?
  # 033

1972     Он вышел - зал взбесился на мгновенье…
      Он вышел - зал взбесился на мгновенье.
Пришла в согласье инструментов рать,
Пал пианист на стул и мановенья
Волшебной трости начал ожидать.
Два первых ряда отделяли ленты -
Для свиты, для вельмож, для короля.
Лениво пререкались инструменты
За первой скрипкой повторяя: "ля".
Настраивались нехотя и хитро,
Друг друга зная издавна до йот.
Поскрипывали старые пюпитры,
На плечи принимая груды нот.
Стоял рояль на возвышеньи в центре
Как черный раб, покорный злой судьбе.
Он знал, что будет главным на концерте,
Он взгляды всех приковывал к себе.
И, смутно отражаясь в черном теле
Как два соглядатая, изнутри,
Из черной лакированной панели
Следили за маэстро фонари.
В холодном чреве вены струн набухли, -
В них звук томился, пауза долга...
И взмыла вверх рояля крышка - будто
Танцовщица разделась донага.
Рука маэстро над землей застыла,
И пианист подавленно притих,
Клавиатура пальцы ощутила
И поддалась настойчивости их.
Минор мажору портил настроенье,
А тот его упрямо повышал,
Басовый ключ, спасая положенье,
Гармониями ссору заглушал,
У нот шел спор о смысле интервала,
И вот одноголосия жрецы
Кричали: "В унисоне - все начала!
В октаве - все начала и концы!"
И возмущались грубые бемоли,
Негодовал изломанный диез:
Зачем, зачем вульгарные триоли
Врываются в изящный экосез?
Низы стремились выбиться в икары,
В верха - их вечно манит высота,
Но мудрые и трезвые бекары
Всех возвращали на свои места.
Склоняясь к пульту, как к военным картам,
Войсками дирижер повелевал,
Своим резервам - терциям и квартам -
Смертельные приказы отдавал.
И черный лак потрескался от боли,
Взвились смычки штыками над толпой
И, не жалея сил и канифоли,
Осуществили смычку со струной.
Тонули мягко клавиши вселенной,
Решив, что их ласкают, а не бьют.
Подумать только: для ленивой левой
Шопен писал Двенадцатый этюд!
Тончали струны под смычком, дымились,
Медь плавилась на сомкнутых губах,
Ударные на мир ожесточились -
У них в руках звучал жестоко Бах.
Уже над грифом пальцы коченели,
На чей-то деке трещина, как нить:
Так много звука из виолончели
Отверстия не в силах пропустить.
Как кулаки в сумбурной дикой драке
Взлетали вверх манжеты в темноте,
Какие-то таинственные знаки
Концы смычков чертили в пустоте.
И, зубы клавиш обнажив в улыбке,
Рояль смотрел, как он его терзал,
И слезы пролились из первой скрипки
И незаметно затопили зал.
Рояль терпел побои, лез из кожи, -
Звучала в нем, дрожала в нем мольба,
Но господин, не замечая дрожи,
Красиво мучал черного раба.
Вот разошлись смычковые, картинно
Виновников маэстро наказал
И с пятой вольты слил всех воедино.
Он продолжал нашествие на зал.
  # 034

 1972     Черные бушлаты

Евпаторийскому десанту
За нашей спиною
 остались
 паденья,
 закаты, -
 Ну хоть бы ничтожный,
 ну хоть бы
 невидимый
 взлет!
 Мне хочется верить,
 		что черные
 наши
 бушлаты
 Дадут мне возможность
 сегодня
 увидеть
 восход.
Сегодня на людях
 сказали:
 "Умрите
 геройски!"
 Попробуем, ладно,
 увидим,
 какой
 оборот...
 Я тоже подумал,
 чужие
 куря
 папироски:
 Тут - кто как умеет,
 мне важно -
 увидеть
 восход.
Особая рота -
 особый
 почет
 для сапера.
 Не прыгайте с финкой
 на спину
 мою
 из ветвей, -
 Напрасно стараться -
 я и
 с перерезанным
 горлом
 Сегодня увижу
 восход
 до развязки
 своей!
Прошли по тылам мы,
 держась,
 чтоб не резать
 их - сонных, -
 И вдруг я заметил,
 когда
 прокусили
 проход:
 Еще несмышленый,
 зеленый,
 но чуткий
 подсолнух
 Уже повернулся
 верхушкой
 своей
 на восход.
За нашей спиною
 в шесть тридцать
 остались -
 я знаю -
 Не только паденья,
 закаты,
 но - взлет
 и восход.
 Два провода голых,
 зубами
 скрипя,
 зачищаю.
 Восхода не видел,
 но понял:
 вот-вот
 и взойдет!
Уходит обратно
 на нас
 поредевшая
 рота.
 Что было - не важно,
 а важен
 лишь взорванный
 форт.
 Мне хочется верить,
 что грубая
 наша
 работа
 Вам дарит возможность
 беспошлинно
 видеть
 восход!
  # 035

 1972     Мы вращаем Землю

От границы мы Землю вертели назад -
 Было дело сначала, -
 Но обратно ее закрутил наш комбат,
 Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
 Отбирать наши пяди и крохи, -
 Но мы помним, как солнце отправилось вспять
 И едва не зашло на востоке.
Мы не меряем Землю шагами,
 Понапрасну цветы теребя, -
 Мы толкаем ее сапогами -
 От себя, от себя!
И от ветра с востока пригнулись стога,
 Жмется к скалам отара.
 Ось земную мы сдвинули без рычага,
 Изменив направление удара.
Не пугайтесь, когда не на месте закат, -
 Судный день - это сказки для старших, -
 Просто Землю вращают куда захотят,
 Наши сменные роты на марше.
Мы ползем, бугорки обнимаем,
 Кочки тискаем - зло, не любя,
 И коленями Землю толкаем -
 От себя, от себя!
Здесь никто б не нашел, даже если б хотел,
 Руки кверху поднявших.
 Всем живым ощутимая польза от тел:
 Как прикрытье используем павших.
Этот глупый свинец всех ли сразу найдет,
 Где настигнет - в упор или с тыла?
 Кто-то там, впереди, навалился на дот -
 И Земля на мгновенье застыла.
Я ступни свои сзади оставил,
 Мимоходом по мертвым скорбя, -
 Шар земной я вращаю локтями -
 От себя, от себя!
Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
 Принял пулю на вдохе, -
 Но на запад, на запад ползет батальон,
 Чтобы солнце взошло на востоке.
Животом - по грязи, дышим смрадом болот,
 Но глаза закрываем на запах.
 Нынче по небу солнце нормально идет,
 Потому что мы рвемся на запад.
Руки, ноги - на месте ли, нет ли, -
 Как на свадьбе росу пригубя,
 Землю тянем зубами за стебли -
 На себя! От себя!
  # 036

 1972     Может быть, покажется странным…

Может быть, покажется странным кому-то,
 Что не замечаем попутной красы, -
 Но на перегонах мы теряем минуты,
 А на остановках - теряем часы.
Посылая машину в галоп,
 Мы летим, не надеясь на Бога!..
 Для одних под колесами - гроб,
 Для других - просто к цели дорога.
До чего же чумные они человеки:
 Руки на баранке, и - вечно в пыли!..
 Но на остановках мы теряем копейки,
 А на перегонах - теряем рубли.
Посылая машину в галоп,
 Мы летим, не надеясь на Бога!..
 Для одних под колесами - гроб,
 Для других - просто к цели дорога.
  # 037

 1972     Дорожная история

Я вышел ростом и лицом -
 Спасибо матери с отцом, -
 С людьми в ладу - не понукал, не помыкал,
 Спины не гнул - прямым ходил,
 Я в ус не дул, и жил как жил,
 И голове своей руками помогал...
Но был донос и был навет -
 Кругом пятьсот и наших нет, -
 Был кабинет с табличкой: "Время уважай", -
 Там прямо без соли едят,
 Там штемпель ставят наугад,
Кладут в конверт - и посылают за Можай.
Потом - зачет, потом - домой
 С семью годами за спиной, -
 Висят года на мне - ни бросить, ни продать.
 Но на начальника попал,
 Который бойко вербовал, -
 И за Урал машины стал перегонять.
Дорога, а в дороге - МАЗ,
 Который по уши увяз,
 В кабине - тьма, напарник третий час молчит, -
 Хоть бы кричал, аж зло берет -
 Назад пятьсот, пятьсот вперед,
 А он - зубами "Танец с саблями" стучит!
Мы оба знали про маршрут,
 Что этот МАЗ на стройках ждут, -
 А наше дело - сел, поехал - ночь, полночь!
 Ну надо ж так - под Новый год -
 Назад пятьсот, пятьсот вперед, -
 Сигналим зря - пурга, и некому помочь!
"Глуши мотор,- он говорит, -
 Пусть этот МАЗ огнем горит!"
 Мол, видишь сам - тут больше нечего ловить.
 Мол, видишь сам - кругом пятьсот,
 А к ночи точно - занесет, -
 Так заровняет, что не надо хоронить!..
Я отвечаю: "Не канючь!"
 А он - за гаечный за ключ,
 И волком смотрит (Он вообще бывает крут), -
 А что ему - кругом пятьсот,
 И кто кого переживет,
 Тот и докажет, кто был прав, когда припрут!
Он был мне больше чем родня -
 Он ел с ладони у меня, -
 А тут глядит в глаза - и холодно спине.
 А что ему - кругом пятьсот,
 И кто там после разберет,
 Что он забыл, кто я ему и кто он мне!
И он ушел куда-то вбок.
 Я отпустил, а сам - прилег, -
 Мне снился сон про наш "веселый" наворот:
 Что будто вновь кругом пятьсот,
 Ищу я выход из ворот, -
 Но нет его, есть только вход, и то - не тот.
...Конец простой: пришел тягач,
 И там был трос, и там был врач,
 И МАЗ попал куда положено ему, -
 И он пришел - трясется весь...
 А там - опять далекий рейс, -
 Я зла не помню - я опять его возьму!
  # 038

 1972     Тюменская нефть

Один чудак из партии геологов
 Сказал мне, вылив грязь из сапога:
 "Послал же бог на головы нам олухов!
 Откуда нефть - когда кругом тайга?
И деньги - в прорву, - лучше бы на тыщи те
 Построить детский сад на берегу:
 Вы ничего в Тюмени не отыщите -
 В болото вы вгоняете деньгу!"