ла,  как  он  говорит,  тихо
покачивая головой. "Видно, на сиротском хлебе душа созревает рано, и юноша
быстро становится взрослым", - думала она.
   Гергей продолжал:
   -  Поповские  церемонии,  Эва,  нужны  только  для  людей.  Это  вопрос
приличия. Надо засвидетельствовать, что мы соединились по велению сердца и
души, а не случайно, не на время,  как  животные.  Браком,  душа  моя,  мы
сочетались с тобой еще в раннем детстве.
   Мекчеи въехал на холм, поросший травой, и, остановив  коня,  обернулся,
поджидая их.
   - Не мешало бы отдохнуть немного, - сказал он.
   - Ладно, - ответил Гергей, - сделаем привал. Вижу  -  вон  там,  внизу,
речка. Пусть румын напоит коней.
   Он соскочил с коня, помог сойти Эве, расстелил плащ  на  траве,  и  все
прилегли.
   Мекчеи развязал котомку, вытащил хлеб и соль. Гергей встал  на  колени,
разрезал хлеб и первой протянул кусок Эве. Но, опустив  руку,  он  положил
ломоть и взглянул на девушку.
   - Вица, дорогая, прежде чем мы с тобою будем делить хлеб, заключим пред
лицом господа нерушимый союз.
   Эва тоже опустилась на колени. Она не знала,  чего  хочет  Гергей,  но,
слыша,  как  вздрагивает  его  голос,  чувствовала  что-то   священное   и
торжественное в его словах и подала юноше руку.
   - Мне, что ли, сочетать вас браком? - удивленно спросил Мекчеи.
   - Нет, Пишта, нас сочетает тот, кто сотворил наши души. -  Гергей  снял
шапку и взглянул на небо. - Господь, отец наш! Мы  в  твоем  храме.  Не  в
соборе с куполами, созданными  руками  человека,  а  под  сводом  небесной
тверди, под роскошными колоннами деревьев, созданных тобой.  Твое  дыхание
доносится к нам из лесу. Твои очи взирают на нас с высоты. Эта  девушка  с
детства - моя нареченная, она милее мне всех девушек на свете.  Только  ее
одну я люблю и буду любить вечно - до гроба и за гробом тоже.  Воля  людей
помешала нам сочетаться браком с  благословения  людей,  так  дозволь  же,
чтобы она стала моей женой с твоего благословения!  Девушка,  перед  лицом
господа объявляю тебя своей женой!
   Эва прошептала со слезами на глазах:
   - А я объявляю тебя мужем своим! - И склонила голову на плечо Гергея.
   Гергей поднял руку.
   - Клянусь, что никогда тебя не покину! Ни в  какой  беде,  ни  в  какой
нужде. До самой смерти твоей, до самой смерти моей. Да поможет мне бог!
   - Аминь! - торжественно возгласил Мекчеи.
   Эва тоже подняла руку.
   - Клянусь в том же, в чем ты поклялся. До самой моей смерти.  До  самой
твоей смерти. Да поможет мне бог!
   - Аминь! - снова проговорил Мекчеи.
   И юная чета обнялась. Они поцеловали друг друга с таким  благоговением,
словно ощущали над собой благословляющую десницу божию.
   Мекчеи примостился опять возле хлеба и покачал головой.
   - На многих свадьбах я бывал, но такого венчания еще  не  видел.  Пусть
меня заживо склюют вороны, если я неправду  сказал:  по-моему,  союз  этот
более свят и крепок, чем тот, который вы,  сударыня,  заключили  бы  перед
девятью попами в городе Дялу.
   Они улыбнулись и, сев на траву, принялись за трапезу.
   К вечеру прибыли в Хунядскую крепость. Янчи ждал их с ужином (он каждый
день поджидал их то с обедом, то с ужином).
   За столом сидел и священник крепости - болезненный старик  с  обвислыми
усами, мирно старевший в тиши замка вместе  с  липами.  Молча,  с  улыбкой
слушал он рассказ о побеге юной четы.
   - Я пригласил его преподобие для того, чтобы обвенчать  вас,  -  сказал
Янчи Терек.
   - Мы уже обвенчались! - весело воскликнул Гергей, махнув рукой.
   - Как так?
   - Мы совершили таинство брака пред лицом господним.
   - Когда? Где?
   - Сегодня в лесу.
   - В лесу?
   - Да. Так же, как Адам и Ева. Разве они не сочетались законным браком?
   Священник глядел на них с ужасом.
   - Per amorem!
   - Что такое? - возмутился Мекчеи. - Если  господь  желает  благословить
брак, он может обойтись и без попа.
   Священник покачал головой.
   - Может. Да только свидетельства о браке вам не выдаст.
   Гергей передернул плечами.
   - А мы и без свидетельства будем знать, что женаты.
   - Правильно, - кивнул священник. - Но вот внуки  ваши  этого  не  будут
знать.
   Эва покраснела.
   Гергей почесал себе за ухом.
   Священник рассмеялся.
   - А все же неплохо, что поп под рукой оказался.
   - Ваше преподобие, а вы обвенчаете нас?
   - Конечно.
   - Без разрешения родителей?
   - Придется. В Священном писании  не  сказано,  что  для  бракосочетания
нужно разрешение родителей... А вы не родственники?
   -  Только  душою  сроднились.  Правда,  Вица?..  Так  что  ж,  дорогая,
обвенчаемся ради свидетельства, ладно?
   - Но только сейчас же, - торопил Янчи. - Каплун еще не  зажарился,  так
что все равно придется подождать немного.
   - Можно и сейчас, - согласился священник.
   Они перешли в часовню, и в несколько минут старик священник обвенчал их
и занес имена новобрачных в церковную книгу. Свидетелями подписались  Янчи
Терек и Мекчеи.
   - Метрическую выпись о браке я пошлю  родителям,  -  сказал  священник,
когда они вновь сели за стол. - Помиритесь с ними.
   - Постараемся помириться как можно скорее, - ответила Эва, -  но  сразу
никак нельзя. Нужно переждать месяц-другой. Мой супруг и  повелитель,  где
мы проведем эти два месяца?
   - Ты, милая моя жена, побудешь здесь, в Хуняде, а я...
   - Мы можем ей все сказать, - вмешался Янчи  Терек.  -  Ведь  вы  теперь
едины и впредь не будете иметь тайн друг от друга. Пусть и  наш  священник
узнает. По крайней мере, если с нами беда случится, он  через  два  месяца
известит мою матушку.
   - Так узнай же, ненаглядная юная моя супруга, - сказал Гергей, - что мы
решили направиться в Константинополь и остановила нас только весть о  том,
что  тебя  выдают  замуж.  Мы  втроем  дали  нерушимую  священную   клятву
освободить нашего отца, милостивого господина Балинта.
   - Если удастся, - добавил Янчи Терек.
   Новобрачная серьезно и внимательно слушала мужа. Потом, склонив головку
набок, сказала:
   - Не повезло вам со мной, дорогой  мой  супруг.  (С  тех  пор  как  они
повенчались, Эва все время обращалась к Гергею то на "ты", то на "вы".)  Я
охотно ждала бы вас два  месяца  в  этом  дивном  замке,  но  разве  я  не
поклялась сегодня, и даже дважды, никогда не покидать тебя?
   - Да неужто...
   - Я, кажется, езжу верхом не хуже любого из вас!
   - Но, ангел мой, это ведь не прогулка верхом, но опасный путь.
   - Я и фехтовать умею, - меня  учил  итальянский  мастер.  А  стрелой  я
попадаю в зайца. Из ружья тоже не первый день стреляю.
   - Золото, а не женщина! - воскликнул Мекчеи и с  воодушевлением  поднял
чашу. - Завидую тебе, Гергей!
   - Ладно, ладно,  -  нахмурился  Гергей.  -  Но  ведь  женское-то  племя
привыкло спать в кружевной постели.
   - А в дороге я не буду женщиной, - ответила Эва. - Сюда  я  приехала  в
мужском платье и туда поеду в мужской одежде. Очень уж быстро вы пожалели,
ваша милость,  что  женились  на  мне!  Ваше  преподобие,  сию  же  минуту
разведите нас - этот человек глумится надо мной: в первый  же  день  хочет
покинуть меня!
   Но  священник  трудился  над  каплуном,  старательно  отделяя  мясо  от
косточек.
   - Церковь не расторгает узы брака! - сказал он.
   - Эва, но ведь ты и по-турецки не говоришь, - беспокоился Гергей.
   - Дорогой выучусь.
   - Мы тоже будем ее учить, - сказал Янчи. - Это не так  уж  трудно,  как
кажется.  Например,  по-турецки  яблоко  -  эльма,  по-венгерски  -  алма;
по-турецки мое - беним, по-венгерски - энем; баба (отец) - по-нашему папа;
пабуч (туфли) - папуч; дюдюк (дудка) - дуда;  по-турецки  чапа  (кирка)  -
по-венгерски...
   - ...чакань! - быстро подхватила Эва. - А я и не знала,  что  говорю  и
по-турецки.
   Слуга, подававший обед, наклонился к Мекчеи.
   - Какой-то человек просит, чтобы пустили  его  к  вам.  Велел  передать
только, что он здесь. Скажи, говорит, "Матяш здесь".
   - Матяш? Что это еще за Матяш?
   - Фамилии он не назвал.
   - Да кто он? Барин или крестьянин?
   - Похоже, что слуга.
   Мекчеи расхохотался.
   - А ведь это ж Мати, черт бы его побрал! Впусти его, послушаем, что  он
скажет.
   Мати, обратившийся в  Матяша,  вошел  в  комнату  красный  как  рак  и,
смущенно моргая глазами, взглянул на Мекчеи.
   - Господин лейтенант, прибыл в ваше распоряжение!
   - Вижу. А где ты был вчера вечером?
   - Я и вечером сразу пришел в  себя.  Но  вы,  господин  лейтенант,  так
быстро изволили уехать, что я не мог вас догнать.
   - Ты же был мертвецки пьян.
   - Не совсем, прошу прощения.
   - А на чем ты приехал? Ведь я увел твоего коня.
   Мати поднимал то плечи, то брови.
   - Коней там было вдоволь.
   - Так ты, мошенник, украл лошадь?
   - Зачем "украл"! Как только вы, ваша милость, уехали, я велел  посадить
себя на коня. Меня другие конюхи подсадили - самому бы мне ни  за  что  не
взобраться. Так разве я виноват, что меня посадили на чужого коня?
   Все общество развеселилось, и  Мати  получил  полное  прощение.  Гергею
больше всего понравилось то, что конюх, даже пьяный, ухитрился удрать.
   - Ты откуда родом, Мати? - спросил он, улыбаясь.
   - Из Керестеша, - ответил парень.
   - Где же этот Керестеш? - спросил  Гергей.  -  Где-нибудь  у  черта  на
куличках?
   И, конечно, не мог ведь конюх дать такой ответ: "Эх, бедный Гергей! Вы,
ваша милость, в один злополучный день  узнаете,  где  находится  Керестеш.
Когда вы будете, ваша  милость,  красивым  бородатым  мужчиной  и  знатным
господином, турок заманит вас в Керестеш, как в ловушку, и закует вам руки
и ноги в кандалы. И оковы эти снимет с вас только смерть..."


   Через три дня они собрались в  путь.  Мати  ехал  в  качестве  возницы.
Четверо остальных менялись ролями и по  очереди  изображали  то  дэли,  то
невольников. Повозка стала одновременно и спальней Эвы.



7

   Что дымится там внизу, в скалистом  ущелье?  Лагерь  там  или  деревня?
Разбойничье гнездо или селение прокаженных? Похороны там или свадьба?
   Нет, то не лагерь, не деревня,  не  разбойничье  гнездо  и  не  селение
прокаженных, а большой цыганский табор.
   Под сенью скал, среди кипарисов и маслин, разбиты  драные,  закопченные
шатры. А на лужайке пищит скрипка, гремит барабан и пляшут девушки.
   Но это не праздник  и  не  свадьба.  Просто  цыганки  привыкли  и  дома
плясать. В девушках они пляшут, а замуж вышли - гадают.
   Вокруг плясуний столпились цыгане. Тут же прыгали  и  голые  ребятишки,
подражая  девушкам.  Даже  малыши  двух-трех  лет,  похожие   на   чумазых
ангелочков, кружились и падали на траву. Вместо бубен они били в кокосовые
орехи, а вместо вуалей надевали на голову паутину.
   Вдруг ребятишки вспорхнули, как вспугнутые  воробушки,  и  помчались  к
лесной прогалине.
   Из-за деревьев вышли утомленные люди, ведя под уздцы коней. Стая  ребят
окружила их с пронзительным визгом и щебетом. Все  подставили  ладошки  за
бакшишем.
   - Где старейшина? - спросил Гергей по-турецки. - Все  получите  бакшиш,
но я отдам его только старейшине.
   Однако ребята и не подумали  бежать  за  старейшиной,  они  по-прежнему
толклись и визжали вокруг всадников.
   Эва уже запустила руку в карман, чтобы кинуть им несколько медяков,  но
Гергей остановил ее движением головы.
   - Айда! - крикнул он и выхватил саблю.
   Цыганята от страха бросились врассыпную. Испугались и взрослые  цыгане.
Кто бросился в шатер, кто в кусты. Остались одни женщины. Они выжидательно
смотрели на незнакомцев.
   - Не бойтесь, - успокоил их Гергей по-турецки, - мы вас  не  тронем.  Я
только детей пугнул, чтобы не галдели. Где старейшина?
   Старейшина уже брел им навстречу. На нем был турецкий  кафтан,  высокая
персидская шапка, доломан с большими серебряными пуговицами, на шее висела
золотая цепь, в руке он держал толстую палку.  Сапоги  же  он  либо  забыл
надеть, либо считал их  ненужными.  Так  и  стоял  он  босой,  тревожно  и
выжидательно шевеля седыми бровями. Прилипшее  к  доломану  с  серебряными
пуговицами зернышко фасоли и пятно какого-то желтого соуса доказывали, что
старейшина любит плотно позавтракать.
   - На каком языке ты говоришь? - спросил Гергей по-турецки.
   Старейшина вздернул плечами.
   -  Да  что  ж,  ваша  милость,  высокородный  барич,  на  каком   языке
спрашивают, на том и отвечаю.
   - Почему так испугался твой табор?
   - Здесь промышляют греки-разбойники. Говорят, их человек пятьдесят.  На
прошлой неделе в лесу купца порешили. Хорошо,  что  были  тому  злодейству
свидетели, а то бы на нас свалили.
   -  Мы  не  разбойники,  а  заблудившиеся  путники.  Едем  из   Албании.
Прослышали об этих  разбойниках  и  потому  свернули  с  дороги.  Дай  нам
проводника, пусть он отведет нас в Стамбул и там пробудет с нами несколько
дней. Мы заплатим.
   -  Хоть  десяток  проводников  дадим,  милостивые  господа.  Тут   ведь
недалеко.
   - Нам нужен только один, но толковый - такой, чтобы  знал  все  ходы  и
выходы в столице и мог, в  случае  надобности,  подковать  коня,  починить
оружие. Пусть он захватит с собой напильник и молоток. Мы за все заплатим.
   Старейшина задумался, потом повернулся к одному  закопченному  шатру  и
крикнул:
   - Шаркези!
   Услышав венгерскую фамилию, всадники вздрогнули.
   Из шатра вылез обросший грязью цыган лет сорока пяти. На нем были штаны
из коровьей шкуры и синяя рубаха. Штаны на коленях были  залатаны  красным
сукном. Он нес под мышкой доломан и накинул  его  только  на  ходу.  Когда
цыган подошел к старейшине, он уже  успел  застегнуть  доломан,  стряхнуть
пыль со штанов и даже причесаться при помощи пятерни. Его рябая физиономия
вопросительно и тревожно обратилась к старейшине.
   - Ты проводишь господ витязей в город и будешь  им  служить.  Положи  в
суму молоток, напильник и клещи.
   Гергей вынул серебряный талер.
   - Раздай деньги ребятишкам, старейшина. Спасибо за одолжение.
   Старейшина сунул талер в карман.
   - Я им сейчас такого дам!..
   Детишки живо пустились наутек.
   -  Что  же  мне  взять  с  собой?  -  подобострастно  спросил   Шаркези
по-турецки.
   - То, что сказал старейшина. А то вдруг конь раскуется  или  у  мушкета
кремневый замок ослабнет... Если у тебя найдется и  какое-нибудь  целебное
снадобье для людей и лошадей, тоже захвати с собой.
   - Захвачу, господин. - И цыган побежал к шатру.
   -  Не  устали  ли  вы,  милостивые  господа?  -  спрашивал   услужливый
старейшина. - А то зайдите к нам, отдохните. Может быть, покушать желаете?
   И он направился впереди незнакомцев к своему шатру, который  стоял  под
самой высокой скалой, выделяясь среди остальных шатров  в  таборе  красным
цветом.
   Жена старейшины расстелила на траве три пестрых коврика. Дочь принялась
ей помогать, не сняв даже с головы вуали, в которой плясала.
   - У нас есть творог,  яйца,  рис,  масло,  хлеб,  -  говорила  женщина,
кланяясь. - Коли вы, витязи-красавцы, подождете, я и курочку зажарю.
   -  Подождем,  -  ответил  Гергей.  -  А  то,  по  правде  сказать,   мы
проголодались, да и не очень торопимся.
   Теперь их окружали одни женщины. Каждая  предлагала  погадать.  Старуха
цыганка с обвислой грудью уже присела на  корточки  и  начала  встряхивать
фасоль в решете.
   Гергей зашарил в кармане.
   - Прошу тебя, раздай им эти деньги, - сказал он старейшине. - У нас нет
никакой охоты гадать.
   Старейшина сунул талер в карман.
   - Вот я их отважу, не будут приставать! - И, подняв палку,  он  крикнул
женщинам: - Убирайтесь отсюда!
   Путники мирно расположились  на  траве  и  принялись  за  разнообразные
кушанья, которые поставила перед ними жена старейшины.
   - Я вижу,  вы  весело  живете,  -  ласково  сказал  Гергей  старейшине,
отхлебнув большой глоток воды из кувшина.  -  У  вас  нынче  праздник  или
девушки всегда так танцуют?
   - Завтра пятница, - ответил старейшина, - и они подработают  немного  у
Сладких вод.
   Гергей старался извлечь пользу из каждого его слова.
   - Мы еще никогда не бывали в Константинополе, -  сказал  он.  -  Сейчас
едем, чтобы вступить в войско султана. А что такое Сладкие воды?
   - Это у турок место гулянья на берегу залива Золотой Рог.  По  пятницам
все богатые турецкие семьи съезжаются  туда  на  лодках.  В  такие  дни  и
цыганам перепадает  несколько  пиастров.  Девушки  наши  танцуют,  старухи
гадают. У нас хорошие гадалки...
   - За девушек своих не боитесь?
   - А чего бояться?
   - Того самого, чего все боятся.
   Старейшина пожал плечами.
   - Что с ними случится?
   - В рабство попадут.
   - В рабство? Это и для них неплохо, и нам польза. - Он махнул рукой:  -
Но турку нужна белолицая  женщина,  а  не  цыганка.  Наши  девушки  иногда
заходят даже во двор гарема. Сейчас вот танцуют вместе, готовятся - может,
завтра их пустят в сераль.
   Эва обратилась к Гергею:
   - Как по-турецки "вода"?
   - Су, ангел мой.
   Эва вошла в шатер и сказала дочери старейшины:
   - Су, су, душечка!
   Цыганка отдернула задний полог шатра. За ним в горе темнела  просторная
прохладная пещера. Из скалы сочилась вода и  каплями  падала  вниз.  Капли
выдолбили в камне водоем.
   - Хочешь, выкупайся, - предложила движением руки цыганка и вместо  мыла
протянула Эве кусочек глины.
   Эва посмотрела на девушку.  Цыганка  глядела  в  ответ  из-под  длинных
ресниц. Взгляд ее говорил: "Юноша, до чего ты красив!"
   Эва улыбнулась и погладила девушку  по  нежной  горячей  щеке.  Цыганка
схватила руку Эвы, поцеловала и убежала.


   Когда путники углубились в чащу, Гергей окликнул кузнеца-цыгана.
   - Друг Шаркези! Было у тебя когда-нибудь десять золотых?
   Цыган удивился, что к нему обратились по-венгерски.
   - Было даже больше, да только, прошу прощения, во сне.
   - А наяву?
   - Наяву было у меня однажды два золотых. Один я берег два года -  хотел
знакомому мальчонке отдать, а потом купил на эти деньги коня. Конь  издох.
Теперь ни коня, ни золота.
   -  Если  будешь  нам  служить  верой  и  правдой,  за  несколько   дней
заработаешь десять золотых.
   Цыган просиял.
   Гергей продолжал расспрашивать его:
   - Ты зачем в Турцию приехал?
   - Турки привезли. Все уговаривали,  мол,  такому  силачу-молодцу  место
только в войсках.
   - Да ты же никогда не был силачом.
   - А я не про руки говорю, целую ваши руки-ноги, а про дудку. Я на дудке
молодецки играл. Дударем я был и слесарем, целую  ваши  руки-ноги,  потому
турки то и дело хватали меня. Привезут, поставят работать, а я убегаю.
   - Жена у тебя есть?
   - То есть, то нет. Сейчас как раз нет.
   - Если хочешь, можешь вернуться с нами домой.
   - Зачем мне домой, прошу прощенья? Своего доброго хозяина я  все  равно
больше не найду. А дома опять турок схватит.
   - А ты разве служил у кого-нибудь?
   - Конечно, служил. У большого господина, у самого знатного  венгра.  Он
каждый день давал мне жареное мясо на обед и  обходился  со  мной  хорошо.
Господин мой, бывало, скажет приветливо: "Почини-ка  ты,  черномазый,  вот
это ружье..."
   - Кто же этот господин?
   - Да кто ж иной, как не его милость господин Балинт!
   - Какой Балинт? - спросил Янчи Терек.
   - Какой Балинт? Да его милость Балинт Терек!
   Гергей поспешил вмешаться и опередить Янчи.
   - А что ты знаешь о нем? - и он знаком напомнил Янчи об осторожности.
   Цыган пожал плечами.
   - Я ведь ни с кем не переписываюсь.
   - Но ты хоть слышал о нем что-нибудь?
   - Да, говорят, он попал в рабство. Жив ли, помер ли - не знаю. Наверно,
помер, а то были бы вести о нем.
   - Где ты служил у него?
   - В Сигетваре.
   Юноши переглянулись. Ни один из  них  не  помнил  цыгана.  Правда,  они
недолго жили в Сигетваре, в этом комарином гнезде, а слуг и всякой  челяди
у Балинта Терека была уйма, всех не упомнишь.
   Гергей внимательно всматривался в лицо цыгана и вдруг улыбнулся.
   - Погоди... Вспомнил, вспомнил! Ты был когда-то невольником  Юмурджака,
и тебя освободил Добо.
   Цыган уставился на