окрытый  полотном,  лежал  в  дальних
покоях на высокой дубовой лавке. У изголовья застыл резной деревянный идол
- фигура бога Хорса.
     Боромир чуть приподнял полотно с левой стороны и в глаза ему полыхнул
алый рубин. Боромир оглянулся, а Вишена осторожно вытащил нож из  кожаного
чехла. И вскрикнул пораженно.
     Если была у подброшенного ночью меча  точная  копия,  то  в  руке  он
сейчас держал именно ее. То, что все принимали  за  нож  Омута,  оказалось
крохотным мечом. На гарде искрились рубины, такие же малые  и  чистые,  по
одному с каждой стороны. Вишена развернул шкуру и уложил второй меч  подле
первого.
     И тут раздался крик, неожиданный и громкий. Соломея указывала пальцем
на лежащего Омута. Когда Боромир приподнял полотно, укрывавшее  покойника,
стала видна рука - ладонь и предплечье. Взгляды, прикованные  к  мечу,  не
сразу остановились на ней.
     Это не была рука человека. Темная кожа со  вздутыми  венами,  жесткая
щетина, крючковатые пальцы и длинные звериные когти.
     Вишена вздрогнул, кто-то позади охнул, а  Боромир  рывком  сдернул  с
Омута покрывало.
     - Чур меня, - выдохнул он и отшатнулся.
     Вместо Омута на лавке лежало сущее страшилище. Та же темная  звериная
кожа, сильно выступающая нижняя  челюсть,  белоснежные  клыки,  не  меньше
медвежьих, закаченные глаза - сплошные белки без зрачков.
     Все отпрянули, невольно, как обожженные.
     - Вот тебе  и  Омут,  -  процедил  Боромир  и  накинул  покрывало  на
неподвижное тело. Роксалан крикнул, в палату ввалились два дюжих стражника
с крючьями.
     - В лес и сжечь! Немедля! - приказал Боромир, кивая на лавку.
     В палате повисло  озадаченное  молчание,  и  тут  в  дверях  возникла
высокая фигура Таруса-чародея, вызвав вздох облегчения и надежды.
     Тарус-чародей мог многое, все это прекрасно знали.  Вишена  вздохнул,
как и все, и нагнулся, чтобы поднять сверток с мечами.
     Меч на шкуре остался только один, но он стал заметно крупнее,  словно
два маленьких меча слились воедино.
     Вишена застыл полусогнутым.


     Вечером Боромир с Тарусом собрали всех приезжих на совет.  Тарус  уже
выслушал  истории  Вишены  и  Омута,  и  выглядел  озабоченным,  несколько
настороженным,  но  уж  никак  не  запуганным   -   кто   может   запугать
Таруса-чародея?
     Ему исполнилось всего  двадцать  шесть  лет,  но  славу  Тарус  успел
стяжать немалую. Особенно заговорили о нем после Северного  Похода,  когда
выяснилось, что заклинаниями Тарус владеет не менее успешно, чем  мечом  и
хотя чаще ему приходилось быть чародеем, это совсем  не  значило,  что  он
перестал быть воином. Без  Таруса  Боромир  не  мыслил  теперь  ни  одного
похода. И не зря - чародей приносил удачу и  всегда  верил  в  свои  силы,
заражая уверенностью и всю Боромирову дружину.
     Тарус медленно окинул взглядом присутствующих. Потом усмехнулся.
     - Боромир!
     Боромир ответил взглядом.
     - Боград!
     Бородатый и плешивый венед поднял руку.
     - Тикша!
     Крепкий черноглазый хлопец, не отпуская руки Соломеи, встал.
     - Славута!
     Высокий белокурый дрегович, как и Боград, поднял руку.
     - Вишена!
     Вскинул кулак и он.
     - Соломея!
     Девушка поднялась и в углу кто-то хмыкнул. На него тотчас зашикали.
     Тарус прикрыл глаза, готовый  говорить.  Вишена,  оглядев  названных,
сразу понял - лишь Боград знает, о чем пойдет речь.
     - Помните ли поляну в Чикмасе? В год долгой осени?
     Вишена зажмурился. Еще бы не  помнить!  События  семилетней  давности
стояли перед глазами, словно и не было этих лет и зим.
     Тогда их собралось семеро -  Тарус,  совсем  еще  юный  и  никому  не
известный чародей, Боромир - его ровесник, добряк  и  домосед,  Славута  -
тоже еще молодой бродяга-дрегович, пришедший с севера  и  подружившийся  с
обоими, Вишена, случайно попавший из Лойды в  Чикмас  и  так  же  случайно
встрявший в эту компанию, Тикша - хулиганистый мальчишка-сорвиголова и  не
менее хулиганистая  Соломея;  им  с  Тикшей  не  исполнилось  тогда  и  по
четырнадцати лет. Лишь Боград уже  тогда  был  бородатым  и  плешивым,  он
оказался старшим в семерке. Жил он на востоке, у самой границы печенежских
земель, со  своими  венедами-кочевниками  и  часто  наведывался  в  Лойду,
Тялшин, Рыдоги и Чикмас, к отцу Боромира и другим  знакомым.  Боград  тоже
мог бы назваться чародеем, потому что немало умел,  но  все  же  оставался
больше воином. Именно после встречи с Боградом Тарус стал чаще  и  охотнее
пользоваться чарами, хотя нельзя сказать, что Боград его чему-то  учил.  К
этому времени Тарус накопил достаточно знаний;  Боград  лишь  добавил  ему
веры в себя.
     Вишена ясно помнил, началось все вечером. Темнело,  Пяшниц,  селение,
подобное Андоге, затих;  Вишена  строгал  весло  к  моноксилу,  когда  его
окликнули. Боград с Тарусом одновременно  махали  руками  из-за  плетня  и
Вишена тут же отбросил в сторону надоевшее весло. Они выбрались за стену и
вал, где уже ждали Славута с Боромиром, а чуть  позже,  держась  за  руки,
появились Тикша и Соломея.
     До этого момента  Вишена  все  помнил  совершенно  отчетливо,  а  вот
дальнейшее как-то слилось в памяти в сплошную яркую картинку.
     Боград откуда-то принес меч и отдал его Боромиру, Тарус отвел всех  в
лес, на небольшую круглую поляну. Тут уже лежали квадратом четыре  бревна;
те что на северо-запад и юго-восток - прямо на траве, два других -  поверх
первых. В стороне, торчком, стояло еще одно, комлем к небу. И горели рядом
с ним два костра.
     Боромир взял меч, правой рукой за рукоятку, левой за  лезвие,  и  сел
внутрь квадрата, по-басурмански  скрестив  ноги.  Остальные  разошлись  по
углам и присели - Тикша  у  северного,  Вишена  с  Тарусом  у  восточного,
Соломея у южного, Славута и  Боград  -  у  западного.  Тикша  с  Соломеей,
скрестив руки, положили их на кончики бревен. Остальные четверо лишь одной
рукой коснулись дерева, другую направив ладонью на Боромира, причем  Тарус
через Боромира замыкался на ладонь Бограда,  а  Вишена  точно  так  же  на
Славуту.
     Сначала Вишена долго ничего не  замечал  и,  стараясь  ни  о  чем  не
думать, пробовал мысленно "нащупать" ладонь Славуты.  Потом  костры  вдруг
стали разгораться, хотя дров в них никто  не  подбрасывал,  стало  светло,
почти как днем. Боромир, сидя внутри квадрата, чуть  заметно  покачивался.
Постепенно  Вишена  ощутил  легкое  жжение  в  ладонях,  но  оно  было  не
болезненным, а скорее приятным. Боромир замер и Вишена  машинально  закрыл
глаза. И увидел... нет, не увидел, а воспринял, ощутил, что  ли?  картину,
которая потрясла его враз. Все они - все семеро - представились мечом,  но
не конкретно мечом, а неким образом, понятием меча вообще. Тарус и  Боград
- клинок, Боромир - острие, Славута - рукоятка,  сам  Вишена  -  гарда,  а
Тикша с Соломеей - ножны. Соединившись в одно целое, чему трудно подобрать
название, они накачивали меч в руках Боромира  энергией,  даже  не  вполне
сознавая, что делают. Вишена не мог понять, откуда берется  эта  сила,  но
она присутствовала здесь. Чувствовалось, как она  перетекает  по  бревнам,
скользит в руку, тянется с ладони к Боромиру, а от него - к мечу. Ощущение
было воистину сказочное.
     Открыв глаза Вишена увидел, что Боромир, словно окаменев,  сжимает  в
руке что-то светящееся и продолговатое, а остальные зажмурились и замерли,
касаясь бревен, по  которым  течет,  струится  мерцающий  поток  радужного
света, поглотив руки до локтей. А потом сияющий меч в руках Боромира вдруг
полыхнул пламенем и взорвался, развалившись на мелкие осколки; они  словно
падающие звезды рассыпались вокруг. Костры сразу же погасли, стало  темно,
лишь ночное небо нависло над поляной, будто удивляясь - что это там  внизу
происходит?
     Вишена отнял руку от бревна и встал одновременно с Тарусом.
     "Странно, - подумал он, -  совсем  не  затекли  ноги.  А  ведь  долго
сидел..."
     Остальные тоже поднимались. Только Боромир неподвижно остался  сидеть
в центре квадрата.
     - Не трогайте его, - сказал Тарус предостерегающе. - Он не здесь.  Не
мешайте ему вернуться.
     Все тихо отошли. Боград развел костер на старом месте и они собрались
вокруг него. Бревно, прежде стоящее торчком, упало и обуглилось; никто  не
заметил когда.
     Боромир "возвращался" долго. Полночь давно  прошла,  когда  он  шумно
вздохнул и  шевельнулся.  Тарус  с  Боградом  кинулись  к  нему  и  вскоре
вернулись к костру уже  втроем.  Боромир  выглядел  так,  словно  бегал  с
чертями наперегонки  и  только-только  отдышался.  С  тех  пор  он  сильно
изменился - из добряка и домоседа превратился в непоседу и драчуна. Его  и
назвали позже так - Боромир-Непоседа. Когда умер его отец следующей зимой,
Боромир возглавил боевую дружину и в том же году многие  недруги  испытали
на себе крепость его руки и остроту меча.
     А в ту памятную ночь они, каждый по-своему ошеломленный, вернулись  в
Пяшниц и более никогда об этом не говорили. Вишена видел, что Тарус  ходил
наутро в лес, но зачем - пытать не стал.
     Каждый из семерых вспомнил сейчас эту ночь и заново пережил ее Боград
усмехался, неизвестно чему, остальные ждали, что же скажет Тарус.
     Чародей смотрел на семерку долго и пристально.
     - Я вернулся потом на ту поляну. И собрал все, что осталось от меча -
двадцать один осколок.
     Вишена вздрогнул, потому что догадался зачем.  Это  же  материал  для
нового меча, и кто знает, какими свойствами он будет обладать!
     Тарус щелкнул пальцами; откуда-то сзади ему подали клинок  в  ножнах.
Неторопливо и почти беззвучно чародей освободил его.
     - Из них снова отковали меч, - сказал Тарус.  -  Три  года  заготовка
дозревала в болоте. Год жарилась у огня в  печи  и  еще  три  пролежала  в
холодном пепле. Это не просто отточенная лента стали.
     Все взгляды скрестились на сверкающем клинке.  Чародей  протянул  меч
Боромиру, медленно и торжественно. Боромир встал.
     - Это твое оружие, Боромир-Непоседа. Да поможет тебе оно в битвах,  и
сегодня, и всегда.
     Непоседа принял меч, оглядел его, взволнованно и пристально,  коротко
поцеловал. Изумруды на гарде на миг вспыхнули и погасли.
     А Вишена вдруг медленно извлек из ножен свой меч и все  увидели,  что
они с Боромировым родные братья, от клинка до изумрудов.
     - Тарус-чародей, что ты на это скажешь? Это меч моего отца.
     А сам подумал: "Что-то сегодня много мечей-близнецов. Чересчур".
     Подумал и улыбнулся.



        3. ЗА КНИГАМИ

     Тарус  взял  меч  у  Вишены  из  рук  и  некоторое  время  пристально
разглядывал. Потом поднял взгляд и спросил:
     - Говоришь, отцов меч?
     Вишена кивнул.
     - Давно ли он у тебя?
     - Второй год.
     - А у отца?
     На это Вишена пожал плечами:
     - Сколько себя помню.
     Тарус повертел меч в руках, отыскал клеймо мастера - он  было  решил,
что оба сработал один и тот же мастер-оружейник, но знаки были разные.
     - Знаешь ли, откуда он у отца?
     Вишена не знал.
     - Нет, Тарус,  не  знаю.  Отец  сказал  лишь,  что  изумруды  на  нем
волшебные - нечисть чуют, да клинок посеребрен,  его  черти,  вовкулаки  и
прочее отродье тоже опасаются.
     - Неспроста это, - покачал головой Тарус,  возвращая  меч,  -  но  не
бойся, зла в нем нет, изумруды - каменья добрые. Чую, светел сей  меч,  не
раз выручал хозяев своих от всяких напастей. Верь в него и береги, Вишена.
И ты, Боромир, что услыхал - запомни, ибо мечи ваши, ровно братья,  близки
и похожи. Может, вместе они еще сильнее станут.
     Вишена  и  Боромир  переглянулись  с  улыбкой.  У   воинов-побратимов
мечи-побратимы. Сила!
     Тарус, тем временем, сел и положил ладони  на  стол.  Волшебные  мечи
скользнули к ножны, все вновь приготовились слушать.
     - Слыхали вы когда-нибудь о Книге Семидесяти Ремесел?
     Сидящие в комнате напряглись - каждый, хоть раз в жизни,  хоть  краем
уха, да слышал об этой полумифической Книге.  Сказывали,  много-много  лет
назад жил на свете мастер-умелец Базун. Приходилось ему и плотником  быть,
и кузнецом, и оружейником, и ткачом, да все казалось, что  мало  умеет.  А
поскольку посчастливилось ему еще в детстве грамоте обучиться, стал  Базун
все секреты мастерства собирать да записывать. Захватило его  это  дело  -
страсть. Долго собирал, и как-то раз встретил он  бродягу-полешука,  ничем
особо не примечательного, однако рассказывавшего разные невероятные  вещи.
Вот этот-то  бродяга  и  поведал  ему,  что  есть  на  белом  свете  Книга
Семидесяти Ремесел, где описаны такие тайны мастерства, какие и не снились
нынешним умельцам. Книга очень древняя, написана давным-давно, задолго  до
Длинной Зимы, когда люди знали и умели во сто крат  больше,  чем  ныне.  И
сказано там обо всем - и как металлы разные плавить, и как из  них  орудия
всякие мастерить, и как дворцы  строить,  и  корабли  не  чета  теперешним
моноксилам, и даже будто бы сказано, как летающий корабль справить  и  как
на нем потом в небе летать. Пытались найти Книгу эту,  многие  тратили  на
поиски всю жизнь. Несколько раз ползли слухи, будто, бы нашли,  да  так  и
оставалось это слухами. Купцы и северные князья готовы были  заплатить  за
книгу золотом, жемчугом - чем  угодно,  но  не  за  что  пока  оказывалось
платить.
     И Базун стал ее искать. Сорок два года ходил он по ближним и  дальним
селениям, доходил и до скифских, и до варяжских земель. Все даром. О книге
мало кто знал, а кто и знал - ничем не мог помочь. Умер Базун  в  пути,  в
поиске, и осталась после него записанная  им  самим  история  хождения  за
Книгой Семидесяти Ремесел. И тогда о ней заговорили люди, по следам Базуна
пошли сотни бродяг-мечтателей и алчных гонцов за наживой, но Книга  так  и
не была найдена. Со временем число  искателей  поубавилось,  но  в  память
людскую она вошла прочно и надолго.
     Тарус всматривался  в  лица  собравшиеся,  замечая  блеск  в  глазах,
азартно сжатые кулаки, и понял: они пойдут за  ним  куда  угодно,  хоть  к
чертям в зубы, хоть к лешим на блины.
     - Я знаю, где эта Книга, - твердо сказал Тарус. - И  не  только  она.
Целых девять Книг - девять! Там все секреты древних, не одни ремесла, а  и
магия, земледелие, звезды  и  предсказания,  места,  где  водятся  золото,
каменья, железо, уголь - все! И это будет наше, доберись мы до этих  книг.
А будем знать много, будем уметь много - сильной  станет  земля  наша,  не
осмелятся более хазары да печенеги, варяги да норманны  набеги  совершать,
чинить нам смерть и разорение.
     Тарус остановился, перевел дух. Остальные внимали, боясь пошевелиться
и затаив дыхание.
     - Осталось одно - пойти и взять их, все девять Книг.  Это  пошибче  и
потруднее Северного Похода. Боромир-Непоседа, согласен  ли  ты  возглавить
дружину? Пойдут ли за тобой твои витязи?
     Боромир встал, не задумываясь, сжал рукоять меча:
     - С тобою, Тарус-Чародей, и я, и вся моя дружина. Проведешь - добудем
Книги.
     Тарус переглянулся  с  Боградом  -  коротко,  мельком;  оба  довольно
усмехнулись.
     - Тогда, - подал голос Боград, - принимай  под  начало  меня  и  моих
венедов. Молодцы - хоть куда, вся сотня!
     Крепыш Боромир улыбнулся и склонил голову.
     - Поклон тебе, Боград, за веру!
     Венед  ответил  тем  же  -  легким  поклоном.  Тем  временем  Боромир
обратился к своим соседям-приближенным:
     - А вы, побратимы мои, Позвизд, Роксалан, Заворич?
     - С тобою мы, Боромир-Непоседа. Веди, -  хором  отозвались  те,  -  и
войско наше с тобою.
     - Ну, а вы, витязи-храбры, Славута, Похил, Вишена, Мурмаш, Брячеслав?
     Никто не противился, верили все Тарусу и Боромиру, верили в их силу и
удачу неизменную.
     Непоседа повернулся к Тарусу:
     - Вот тебе и войско, чародей!
     И тут вскочил Тикша.
     - А меня что же, и пытать не надобно? А,  Боромир?  -  крикнул  он  с
жаром. - Всех спросил, а меня нет. Или я недостоин?
     Боромир отмахнулся от него, как от назойливого слепня:
     - Сиди, хлопче. Чего тебя пытать, ты в моей дружине на службе, или  в
чьей? Я иду, стало быть и ты не останешься.
     Тикша смутился, порозовел - все опрошенные и впрямь были гостями, как
это он сразу не догадался?
     - А меня возьмешь, Боромир? - неожиданно  послышался  голос  Соломеи.
Все повернулись к девушке. - Я-то не на службе.
     - Гей, Соломея, девкам место в тереме  у  прялки,  а  не  в  походах.
Хорошо ли подумала?
     Соломея гордо тряхнула русыми косами:
     - Мои руки более к мечу тянутся и к поводьям, чем к прялке, и  сидеть
привычнее не на лавке в светлице, а в седле. Возьми меня, Боромир! Меня  и
сестру мою - Купаву. Не подведем!
     Боромир ухмыльнулся:
     - Как знаешь. А будете выть - высеку!
     И подумал: "Огонь, не девки.  Что  одна,  что  другая.  Попробуй,  не
возьми, хлопот потом не оберешься. Запилят ведь..."
     Тарус остался доволен - с таким войском можно было перевернуть свет и
самого Перуна подергать за седую бороду, но не сильно, слегка.  Не  сказал
он только одного - во сто крат важнее Книги Семидесяти  Ремесел  были  для
него три магических Книги, средоточие вековой  мудрости  и  силы  древних.
Обладание ими давало Тарусу невиданные доселе возможности и власть.
     Выступить порешили через три дня.



        4. ЧЕТЫРЕ БЕРСЕРКЕРА

     "Хей-я! Хей-я!" - раздавался над водой ритмичный  слаженный  крик,  и
мерно излетали весла над волнами, и разом ныряли, без брызг  и  плеска.  И
неслись, будто  на  крыльях,  к  чернеющему  вдали  берегу  четыре  боевых
драккара и еще пятнадцать ладей поменьше. Девять дней минуло  с  тех  пор,
как видели воины землю в последний раз. Правду сказал Рафер-длиннобородый;
там, где заканчиваются морские волны и лежит большая земля, густо заросшая
лесом, течет спокойная, как тихий майский вечер, река. Течет на  юг,  куда
держат путь воины Йэльма-Зеленого Драккара.  Но  вскоре  повернет  она  на
запад, остановятся их верные ладьи, им  же  предстоит  далекий  и  опасный
поход, через леса, через чужую и непонятную землю. Но... так велели асы  и
он, Йэльм-Зеленый Драккар, ведет своих датов. И легко и спокойно ему,  ибо
с ним три брата - Ларс, Свен и Стрид, три сердца и три  дыхания,  а  когда
они вместе - их хранит Один. Не зря звали их "четыре берсеркера" и не  зря
боялись даты, викинги и заносчивые южные конунги четырех боевых драккаров,
первый из которых зеленел на волнах, как молодая трава на оттаявшей земле.
Но братья не были безумцами и  в  никогда  не  рубили  своих,  выплескивая
ярость только на врага, и после битвы никто не помышлял  навеки  успокоить
об®ятых боевым безумием берсеркеров.
     Со скрипом ткнулся зеленый,  исхлестанный  морем,  драккар  по  имени
"Волк" в каменистый речной берег,  и  первым  на  него  ступил  Йэльм-ярл,
вождь, старший среди четырех братьев-берсеркеров. А потом  сошли  воины  -
сто и еще пятьдесят. Они уйдут в леса на  юг,  уйдут,  чтобы  вернуться  с
заветной добычей или не вернуться вовсе.
     Когда последний дат ступил  на  траву  и  отзвучал  прощальный  клич,
гребцы погнали ладьи на север, к морю. Йэльм, приставив к  глазам  ладонь,
провожал их взглядом, пока самый крупный драккар не стал маленькой  точкой
на горизонте, а после и вовсе не исчез. Лишь тогда ярл повернулся к датам.
     - Волею Одина мы оказались здесь. Волею Одина сюда же мы  и  вернемся
будущей весной, и будет с нами волшебный ларец Мунира-ворона! Все в  руках
ваших, даты, вернуться ли домой для славы и почестей  и  услышать  сагу  в
свою честь, или сегодня в последний раз увидеть морские волны.
     И первым устремился в лесной неясный сумрак.
     Далек был путь четырех берсеркеров, но долго  мечи  их  оставались  и
ножнах, а секиры  у  пояса.  Солнце  вставало  и  опускалось,  уходило  за
невидимый горизонт, а вокруг  стоял  лес,  великий  и  нескончаемый.  Реки
преодолевали на плотах, здесь же наспех срубленных и бросаемых с