идательно
молчал.
     - Не знаю... может быть, вы и правы, - наконец сказала она.  -  Такие
задачи трудно решить... На одной чаше весов  личная  жизнь,  на  другой  -
интересы зрителей, ваших поклонников. Не все созданы быть героями, которые
способны пожертвовать своими интересами ради других.
     Это уже был вызов. Престо выпрямился и  принял  такую  позу,  которая
привела бы Гофмана в восхищение. Девушка  не  глядела  на  него  и  потому
сохранила всю свою серьезность. Тонио уже  собрался  ответить  ей  должным
образом, но девушка предупредила его и воскликнула:
     - Но вы сделаете это, потому что у вас великая душа!
     Престо молчал.
     Неожиданно девушка бросилась перед ним на колени и, ломая руки, почти
рыдая, заговорила:
     - Принесите эту жертву! Умоляю вас! Престо! Тонио! Обещайте,  что  вы
откажетесь от своего намерения!
     "Умная женщина, а все-таки психопатка!" - подумал Престо.  Он  усадил
девушку и строго сказал:
     - Выслушайте  же  меня,  мисс.  Вы  ломитесь  в  открытую  дверь.  Вы
уговариваете меня не изменять внешности. Но это столь  же  нелогично,  как
просить или требовать от меня, чтобы я всегда выступал в одной  и  той  же
роли. Намереваясь изменить внешность, я совсем не собираюсь отказаться  от
своей профессии киноактера. Тонио Престо явится только в новом облике и  в
новых ролях.
     -  Но  наш  старый,  любимый  Престо  перестанет  существовать,  -  с
огорчением произнесла девушка и поднялась.  -  Я  сделала,  что  возможно.
Простите за беспокойство и прощайте, милый, незабвенный Престо!
     Она быстро вышла.  Престо  вскочил  с  кресла  и  нервно  заходил  по
веранде, высоко подбрасывая свои короткие ноги.
     Незабвенный! Каково! Словно Престо уже  покойник!  Неприятный  визит!
Психопатка! Какое они имеют право вмешиваться в мою личную жизнь?..
     Несколько успокоившись. Престо начал  рассуждать  хладнокровнее.  Эта
взбалмошная женщина как-то по-новому осветила его творчество. До  сих  пор
ему казалось все очень просто. Исключительная внешность и  талант  создали
ему репутацию первого мирового комика и принесли  материальный  успех.  Он
умел превращать смех в доллары, и это было отлично. Правда,  у  него  была
своя творческая драма, о которой не подозревали его поклонники: в душе  он
был не комиком, а трагиком. Парадоксальным  трагиком,  который  возбуждает
смех! Желание устранить это противоречие и привело его к доктору Цорну так
же, как и неразделенная любовь к Люкс. Но он никогда  не  задумывался  над
тем,  что  выполняет  какую-то  социальную  роль.  Пожалуй,  он  даже  был
невольным и бессознательным орудием в чьих-то руках. Он должен был уводить
зрителей, - а их было, действительно, миллионы, вся Америка, весь  мир,  -
от печальной  действительности,  заставляя  их  отвлекаться  от  проклятых
вопросов, забывать невзгоды. Зрители смеялись не только в кино. Этот  смех
они уносили в свои лачуги и  подвалы,  делились  им  с  другими,  и  жизнь
казалась краше.
     Еще больше он убедился в этом, вспомнив картины, в которых  выступал.
За  исключением  классических  трагедий,  -  уступке  капризу  знаменитого
актера, - все сценарии повествовали или о беспечной жизни  богатых  людей,
причем Престо был в ней лишь случайным гостем, или же о  судьбе  бедняков,
которые, как по волшебству, превращались в миллионеров, оставляя эту мечту
каждому зрителю в поношенном платье и стоптанных ботинках.
     А классические трагедии и драмы, в которых выступал Престо! Это  была
бы пародия, профанация великих произведений,  если  бы  не  необычайная  и
своеобразная сила таланта Тонио, которая делала всех этих Отелло  и  Лиров
не только смешными, но и глубоко человечными, исторгая у зрителей и смех и
слезы. Но все же смех был главной ценностью Престо. Этого отрицать нельзя.
Миллионы несчастных,  обиженных  жизнью  собирались  к  экрану  кино,  как
озябшие путники к очагу, и смех  Престо  согревал  их.  Лишить  их  этого!
Престо вспомнил, как он сам нищим ребенком  на  время  забывал  в  кино  о
голоде и холоде, смеясь над  забавными  приключениями  комических  актеров
того времени. Жизнь была бы еще печальнее,  если  бы  у  него  отнять  эти
минуты забвения.
     Что же делать? Не отказаться ли в самом деле от перевоплощения?..
     Престо в волнении ходил по веранде. Солнце давно закатилось, на синем
небе выступили звезды, он не замечал этого.
     "Однако разве в новом теле я не могу продолжать ту же  линию?  Совсем
не обязательно быть уродом, чтобы исполнять комические роли!.. Комические!
Но что же будет с моими мечтами о настоящей, высокой трагедии?.."
     Визит девушки сильно взволновал  его.  Шаг,  который  он  намеревался
сделать,  оказывался  гораздо  более  серьезным  и  сложным,  чем  Антонио
предполагал. В эту ночь он уснул под утро, совершенно измученный, не придя
ни к какому решению. Во сне его преследовали кошмары.  Ему  снились  толпы
народа. Мужчины, женщины, дети протягивали к  нему  руки  и  кричали:  "Не
покидай нас!" - и впереди всех девушка  -  "делегат  миллионов".  Она  так
крепко обнимала его за шею, что он задыхался и хрипел.
     А наутро Престо, вспомнив волнения минувшего дня и ночи, сказал: "Все
это только нервы!" Принял ванну,  позавтракал  и  отправился  на  прием  к
доктору Цорну.



        ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ В ПРАКТИКЕ


     Цорн принял Престо в большом кабинете,  который  ничем  не  напоминал
кабинета  врача:  здесь  не  было  ни  стеклянных  шкафов  с  устрашающими
медицинскими  инструментами,  ни  даже  шкафов  с  толстыми  внушительными
книгами на разных иностранных языках, которые должны свидетельствовать  об
эрудиции их хозяина и тем самым внушать к нему уважение,  ни  черепов,  ни
скелетов. Очень удобная кожаная мебель, большой письменный  стол  красного
дерева, покрытый поверх зеленого сукна  толстым  стеклом,  на  нем  только
чернильный прибор, украшенный бронзовой статуэткой бизона, телефон  и  две
вазы с цветами. Букеты цветов в  японских  вазах  стояли  в  разных  углах
комнаты.  Картины  на  стенах,  преимущественно  веселые  пейзажи,  и  две
статуи-Афродиты, выходящей из пены морской, и Аполлона - образцы идеальной
красоты  человеческого  тела.  Никакая  цена  не  дорога,   чтобы   только
избавиться от своего уродства и приблизиться к этим образцам! Окно во  всю
стену выходило на зеркальный пруд и лужайку,  засеянную  красными  маками.
Такой кабинет производил на пациентов наилучшее впечатление.
     Цорн сидел  за  письменным  столом,  откинувшись  на  высокую  спинку
кресла. Это был крепкий сорокалетний мужчина с типичным бритым краснощеким
англо-саксонским  продолговатым  лицом,  носом  с  горбинкой,   выдающимся
подбородком. Светлые короткие  волосы  гладко  причесаны.  Цорн  не  носил
очков. Его серые умные глаза смотрели весело и проницательно. Тонкие  губы
улыбались. Костюм песочного цвета с гвоздикой в петлице хорошо облегал его
стройное тело. В его  внешности,  как  и  в  обстановке,  не  было  ничего
профессионального. И во всем этом  был  свой  тонкий,  хорошо  продуманный
психологический расчет.
     При появлении Престо Цорн поднялся и, протянув обе  руки,  пошел  ему
навстречу, как к старому другу.
     - Здравствуйте, здравствуйте, мистер  Престо!  -  радушно  воскликнул
Цорн. - Очень рад вас видеть. Прошу садиться. Вот здесь вам будет удобнее.
     Он усадил Престо не возле письменного стола, а у окна, и сел в кресло
напротив. На маленьком круглом красного дерева столике  стояли  серебряный
ящичек с сигарами и папиросами и электрическая зажигалка.
     - Предпочитаете  папиросы  или  сигары?  -  Цорн  подвинул  ящичек  с
многочисленными  отделениями  и  пояснил:  -  Вот   египетские   папиросы,
турецкие, гаванские сигары "Вегуэрос", "Регалия Байрон", -  в  продаже  не
найдете, - это из Суматры, Явы, Виргинии....
     Престо поблагодарил и взял "Вегуэрос" - лучшее  произведение  Гаваны.
Цорн закурил папиросу.
     - Когда мне вчера сообщили, что к нам пожаловал сам Тонио Престо,  я,
признаться, сразу не поверил. Неужели вы решились изменить свою внешность?
     Цорн смотрел прямо в лицо Престо, любезно улыбался,  но  не  смеялся,
что немало удивило Престо. Цорн, очевидно, умел великолепно владеть собой.
     - Почему бы и негр, - ответил Престо вопросом на вопрос.
     Цорн  сделал   паузу,   улыбнулся   еще   шире,   обнажив   прекрасно
сохранившиеся белые длинные зубы, и сказал:
     - А вы можете поручиться, что ваши поклонники  не  учинят  надо  мною
суда Линча?
     Престо улыбнулся в свою очередь и едва не  проговорился  о  вчерашней
посетительнице.
     - И дело не только в этом, - продолжал Цорн. - Я сам не уверен,  имею
ли право произвести над вами метаморфозу.
     "Не хватает еще того, чтобы Цорн отказался!" -  с  волнением  подумал
Престо и сказал:
     - Но ведь вы делаете их десятками!
     Тонио волновался и был особенно смешон. Но  Цорн  по-прежнему  только
улыбался. Железный человек!
     - Я здесь пробыл всего несколько часов, -  добавил  Тонио,  -  и  уже
видел столько товарищей по несчастью...
     - Да, но вы составляете исключение. Исключение даже в моей, несколько
необычной практике,  -  возразил  Цорн.  -  Для  всех  моих  пациентов  их
физическая    ненормальность    является    лишь    печальным     побочным
обстоятельством. Она  лишает  их  многого,  не  давая  ничего  ни  им,  ни
обществу. Они ничего не теряют и выигрывают все. Совершенно иное положение
с вами. Ваша внешность неразрывно связана с вашим  творчеством,  с  вашими
публичными выступлениями...
     "И он о том же!" - с досадой подумал Престо и крикнул:
     - Я не раб публики!
     - Разумеется, вы свободный американский гражданин, - ответил Цорн.  -
Но я сейчас говорю не о вас, а о себе. Согласитесь, что  вы  представляете
совершенно исключительное явление природы, как  неповторимое  произведение
искусства... Вы видели химер  на  парижском  соборе  Нотр-Дам?  Они  очень
безобразны, и в то же время в них своеобразная красота. Что сказали бы про
человека, который разбил бы химеры и на их  место  поставил  благообразных
херувимов? Не назвали бы его  вандалом  и  варваром?  История  никогда  не
простила бы ему этого. Он опозорил бы свое имя. Я не хочу, чтобы это  было
мое имя... Боюсь, что вы и  сами  не  обдумали  до  конца  всех  возможных
последствий вашего намерения... Вы знаете, что моя  врачебная  практика  -
мой жизненный базис. Но я готов отказаться от гонорара и вернуть вам  его,
чтобы только не брать на себя такой огромной ответственности.
     - Значит, вы отказываетесь изменить мою внешность? - упавшим  голосом
спросил Престо. В этот момент он выглядел глубоко несчастным. Неужели  все
его мечты о новой жизни в новом теле, о личном счастье рушатся?
     Но не удрученный вид разжалобил Цорна. Его вообще едва ли можно  было
разжалобить. Цорн совсем не собирался упустить такого выгодного  пациента.
Однако это действительно был трудный случай в его практике. Вне  сомнения,
перевоплощение Престо произведет шум  во  всем  мире.  Конечно,  Цорна  не
подвергнут суду Линча. Но возможно, что газеты будут бранить его, и еще не
известно, послужит  ли  это  для  него  новой  рекламой  или  же  повредит
практике.  Да  и  излишняя  реклама  была  нежелательна  Цорну.  Он   имел
достаточную практику, привлекая клиентуру из самых состоятельных  классов.
Широкая публика о нем мало знала, представители власти  не  интересовались
им, и это было ему только на руку: шум мог привлечь нежелательное внимание
медицинских организаций, и тогда кто знает, чем все это кончится. В лучшем
случае - убытками, превосходящими гонорар Престо, чтобы погасить весь этот
шум и замять дело. Поэтому он хотел всячески  гарантировать  себя  и  даже
установил в кабинете аппарат, который записывал на валик весь  разговор  с
Престо.  В  случае  надобности  Цорн  мог  доказать,  что  он  сделал  все
возможное, что он сам усиленно отговаривал Престо.
     Цорн развел руками и сказал:
     - Ваше уродство - такая же болезнь, как и всякая  другая.  И  потому,
как врач, я не имею права отказать  вам  во  врачебной  помощи.  -  Эту  и
последующие фразы он сказал особенно  громко  и  отчетливо,  -  Это  очень
сложный конфликт, и лучшим выходом из него может быть  добровольный  отказ
от вашего намерения. Поэтому я могу лишь просить вас, убедительно  просить
отказаться от  вашего  намерения...  Обдумайте  еще  раз  все  хорошенько.
Подождем день, два. И если вы придете к решению...
     - Мое решение твердо, - воскликнул Престо, - и два дня ничего  в  нем
не изменят.
     Цорн вздохнул, еще раз развел руками.
     - Ну, что ж! Этим самым вы принимаете всю ответственность на себя.  -
И уже другим тоном, как врач, он спросил Тонио: -  На  что  вы  жалуетесь,
мистер Престо?
     - На судьбу.
     Цорн, с видом  понимающего  человека,  молча  и  сочувственно  кивнул
головой и сказал:
     - Судьба для нас, современных людей, всего только закон  причинности.
Поэтому мы больше не умоляем судьбу. Мы сгибаем ее в бараний рог...  Вы  -
последний больной. Прием у меня окончен. Пойдемте в парк и там побеседуем,
- добавил он, посмотрев на часы.



        ВСЕ ТЕЧЕТ...


     Престо и Цорн шли по дорожке, усыпанной желтым песком, направляясь  в
отдаленную часть парка.
     - Итак, вы жалуетесь на судьбу? - повторил Цорн.
     - Да, - горячо  ответил  Престо.  -  Почему  один  человек  рождается
красавцем, а другой уродом? И это  уродство,  как  проклятие,  как  печать
Каина, неизменяемо, если не считать медленного  возрастного  изменения  от
младенчества до старости?
     Цорн покачал головой.
     - Вы не правы. Вы совершенно не правы. Не только наше лицо, но  форма
всего нашего тела не представляют собою чего-либо стойкого,  неподвижного.
Они  подвижны  и  текучи,  как  река.  Тело   наше   непрерывно   сгорает,
улетучивается, и на  месте  уплывшего  все  время  строится  новое.  Через
мгновение вы уже не тот, что были, а в продолжение, примерно, семи  лет  в
вашем теле не останется ни одного атома из тех, что составляют сейчас ваше
тело.
     - И тем не менее сегодняшний я как две капли похож на  вчерашнего,  -
со вздохом сказал Престо.
     Цорн улыбнулся. Но это была не  обидная  для  Престо  улыбка.  Доктор
улыбнулся его словам, а не жестам.
     - Да, иллюзия постоянства форм имеется.  Но  эта  иллюзия  получается
оттого, что формы тела строятся вновь по тому же  самому  образцу,  как  и
тело "уплывшее", сгоревшее в обмене веществ, исчезнувшее. А строится  тело
в том же самом виде только потому, что органы внутренней  секреции  своими
гормонами направляют строительство по раз намеченному плану.
     - Но разве это не говорит о постоянстве форм?
     - Ни в коем случае! Отлитая из бронзы статуэтка не  изменяется,  пока
время не разрушит ее. Она имеет устойчивые формы. Иное дело - формы нашего
тела. Довольно одной  из  желез  внутренней  секреции  начать  работать  с
малейшим отступлением от определенного плана, и формы нашего  тела  начнут
изменяться. Да вот, не угодно ли посмотреть на этих больных.
     Навстречу им по дорожке сада шел человек гигантского роста. Пропорции
тела его были неправильны. Он имел чрезвычайно длинные  ноги  и  руки  при
коротком туловище и маленькой голове. Несмотря на свой  огромный  рост,  у
великана было совершенно детское выражение лица. Увидев доктора Цорна,  он
начал  оправлять  свой  костюм,  как  мальчик,  который  боится   получить
замечание от взрослого.
     Гигант поклонился врачу и прошел мимо.
     - Видите, какой гигант? Нормальный рост  европейца  колеблется  между
ста шестьюдесятью двумя сантиметрами у итальянцев и ста семьюдесятью семью
у норвежцев. А рост этого великана - двести  тринадцать  сантиметров.  Ему
всего семнадцать лет. До десяти лет он рос совершенно нормальным ребенком,
а потом вдруг начал неудержимо тянуться вверх. Почему? Потому что  у  него
передняя доля придатка мозга-гипофиза начала  развиваться  слишком  быстро
или, как говорим мы, врачи, это результат гиперфункции, то есть  усиленной
деятельности передней доли гипофиза. А вот карлица, - смотрите вправо.  Ей
тридцать семь лет, а рост ее всего девяносто  семь  сантиметров.  Задержка
роста  у  нее  произошла  потому,  что  функция  щитовидной  железы   была
ослаблена.
     - Да, но все эти изменения произошли в детском возрасте.
     - Со взрослыми дело, конечно,  сложнее.  Но  наука  преодолевает  все
препятствия... Пойдемте вот к тому домику у холма. Может быть, нам удастся
посмотреть на мисс Веде.
     У веранды домика  сидела  женщина,  откинувшись  на  спинку  большого
кресла.
     - Добрый вечер, мисс Веде! - любезно сказал Цорн.
     Женщина, не поднимаясь, кивком головы приветствовала Цорна.
     Престо, взглянув на женщину, содрогнулся. Это было какое-то  чудовище
с удлиненным лицом, резко выдающимся подбородком и затылком, с  утолщенным
носом и губами. У нее были уродливо большие руки и ноги.
     - Как она страшна! -  тихо  сказал  Престо,  когда  они  прошли  мимо
больной.
     - Да, уродлива, - ответил доктор.  -  Но  поверите  ли  вы,  что  эта
женщина еще недавно блистала красотой, что всего два года тому  назад  она
взяла  в  Чикаго  приз  красоты.  И,  поверьте,  она  действительно   была
необычайной красавицей. У меня  есть  ее  фотография,  где  она  снята  до
болезни. Я покажу вам ее.
     - И что же так ее изуродовало?
     - Без видимой причины у нее начали разрастаться кости  лица,  главным
образом подбородка, концы пальцев рук и ног,  а  также  ребра  и  остистые
отростки позвонков. Болезнь началась с общей слабости. Акромегалия  -  так
называется эта болезнь, и зависит она от болезненного  увеличения,  скорее
всего опухоли передней доли гипофиза. Если бы это случилось в детстве, она
стала бы великаншей, а в  двадцать  лет  получилось  вот  такое  уродство.
Впрочем, искусственно я мог бы создать великана и из взрослого чело века.
     - Она безнадежна?
     - Нисколько. Как только нам  удастся  привести  в  норму  функции  ее
придатка мозга, формы ее тела изменятся сами собой.
     - Вы хотите сказать, что вновь  уменьшатся  ее  кости  и  она  станет
похожа на самое себя?
     Цорн кивнул головой.
     - Не правда ли, разве это  не  кажется  чудесным?  А  вы  говорите  о
незыблемости форм человеческого тела. Нет ничего незыблемого.  Все  течет,
все изменяется.



        ГОРМОНЫ, ГИПОФИЗЫ...


     Вторую ночь Престо провел почти так же плохо, как и первую. Он  долго
не мог заснуть. Сидя в глубоком сафьяновом кресле, он  проверял  в  памяти
волнующие  впечатления  дня.  Очаровательная  женщина,  превращенная  злым
недугом в какую-то страшную ведьму, карлики, великаны, и среди  всех  этих
уродцев  и  чудовищ  -  доктор  Цорн  как  волшебник,  который  собирается
разрушить злые чары и вернуть всем уродцам вид нормальных, здоровых людей.
     Престо начинал дремать, и ему пригрезилось,  что  женщина-чудовище  с
огромным  подбородком  поднимается  со  своего  кресла,  идет  к  нему  и,
простирая свои уродливые большие руки, говорит:
     "Я люблю тебя, Тонио, жених оставил меня. Но ты мне нравишься больше,
чем жених. Мы оба уроды. Мы стоим друг друга. И мы родим уродов, каких  не
видал еще свет... Они будут так смешны, что все люди подохнут от смеха.  И
тогда землю наследуют наши потомки. Над ними уже никто не будет  смеяться,
потому  что  все  будут  ужасающе  уродливы.  И  уродство  будет  признано
красотой. И самый уродливый будет признан самым красивым..."
     Тонио проснулся в холодном поту.
     "Какой отвратительный сон..." - подумал он. И  вдруг  быстро  сел  на
кровати и схватился за голову. Одна мысль поразила его: "Я бежал во сне от
страшной мисс Веде. А разве я сам лучше? Да, Гедда Люкс была права, тысячу
раз права, отвергнув  меня.  Как  несправедливо  жесток  я  был  с  нею  в
последний раз... Что, если в самом деле Гедда умерла от см