ерских и эллингов  Океанского  Патруля,  здесь  появились
туристские отели и искусственные пляжи, бары и магазины сувениров,  потому
что туристов тянет на свежатину, а с собой  они  приносят  доллары,  иены,
фунты и франки, и не считаться с этим, увы, нельзя.
   Группа давно уже прошла, а Захаров все еще сидел, расслабившись,  гляд
прямо перед собой, пока не почувствовал, наконец, что боль начала спадать,
а потом ушла совсем, оставив только легкую тошноту  и  тяжесть  в  голове.
Тогда Захаров встал  и,  войдя  внутрь,  подошел  к  ближайшему  телефону.
Разговор был коротким.  Потом  скоростной  лифт  за  каких-нибудь  полторы
минуты вознес его на четырнадцатый этаж. Здесь были кинозалы,  дансинги  и
бары.
   "Коралловый грот" - излюбленное место туристов -  изнутри  был  отделан
настоящим кораллом. Сам бар находился как бы в огромном стеклянном пузыре,
за стенками которого в ярком  свете  хитроумно  запрятанных  ламп  шныряли
между ветвями полипов пестрые коралловые рыбки.
   "Черная  шутка"  -  так  называлась  когда-то  бригантина   одного   из
известнейших пиратов, де Сото. Удивительно, как живуча эта  флибустьерска
романтика! Разлапистые адмиралтейские якоря, пушки и горки чугунных  ядер,
грубо сколоченные столы и бочонки  вместо  стульев,  официанты  в  красных
платках с пистолетами за поясом и обязательной серьгой в  ухе  -  с  каким
восторгом клюют на это до сих пор!
   Но те, кто работает на Гайотиде, не бывают здесь. Может быть, сперва...
А потом - потом идут в "Барнибар".
   Когда-то  Барни  был  одним  из  лучших  фрогменов  -  боевых   пловцов
американского военного флота. Потом он завел себе бар где-то на  Восточном
побережье, а при первой же возможности перебрался сюда.  Он  сразу  понял,
что среди всей этой экзотики нормальным людям  нужен  самый  обычный  бар,
обычная стойка, обычные столы и кресла. И не просчитался.
   Захаров вошел в бар. Здесь было прохладно -  кондиционеры  работали  на
полную мощность - и почти пусто. У стойки сидел Аршакуни с чашкой  кофе  в
руке и негромко беседовал о чем-то с Барни. Захаров поздоровался с ними.
   - Что стряслось, Матвей? - спросил Аршакуни.
   До  чего  же  трудно  говорить!  Горло  сжало,  и   слова   приходилось
проталкивать - так бывает при хорошем гипертоническом кризе.
   - Джулио, - сказал Захаров. - Джулио  делла  Пене  и  Чеслав  Когоутек.
Погибли. Полтора часа назад. - Последние слова он  произнес  по-английски,
чтобы Барни понял тоже.
   Аршакуни встал.
   - Я не знал, - сказал он. - Я был в ремонтном... Как?
   - Взорвались.
   - Как?!
   - Не знаю. И никто пока не знает...
   "Да, Джулио, - подумал Захаров, - помнишь, как не хотел ты  ложиться  в
фамильный склеп на Кампо Санто? Будь ты сейчас здесь, ты выпил бы  с  нами
традиционные три глотка морской воды, - если бы не вернулся кто-то другой.
Если бы ты был с нами... И если бы не я сам  послал  тебя  туда!  "Славную
работенку я сосватал тебе, адмирал? Отведи душу!" Ты не  отвел,  ты  отдал
ее, Джулио..."
   - Почему те, кто погибает, самые лучшие? Сколько нас  было  и  есть,  и
прекрасные люди, но те, кто погиб, - лучше?
   Аршакуни посмотрел на  Захарова  своими  темными  глазами  -  посмотрел
пристально и добро.
   - Мы есть, а их больше нет.
   - Какие люди, какие люди... Джулио, Чеслав...
   Аршакуни положил ему руку на плечо:
   - Мне пора идти, Матвей. Меня ждут в ремонтном.
   - Иди, - сказал Захаров.
   - А ты?
   - Я останусь.
   - Может, пойдешь к себе? Я провожу.
   - Иди, - повторил Захаров. - Иди.
   Он опустил голову и медленно, вспоминая, заговорил. Слова тяжело падали
в тишину.

   Адмиральским ушам простукал рассвет:
   "Приказ исполнен. Спасенных нет".
   Гвозди б делать из этих людей:
   Крепче б не было в мире гвоздей.

   Нет, это был не рассвет, а яркий и жаркий день, и  не  тонкий  переписк
морзянки, а спокойный  голос  начальника  акустического  поста  доложил  о
взрывах в океане, и сам Захаров  тоже  спокойно  вел  потом  переговоры  с
"Русланом" и базой Факарао, глядя, как дрожат, на экране в  блеклом  свете
прожекторов обломки - рваные куски металла, разбросанные по илистому  дну.
И все же... Все же было именно так, как тогда, и адмирал  был,  грузный  и
седой...

   Спокойно трубку докурил до конца,
   Спокойно улыбку стер с лица.

   И еще были люди - люди, оставшиеся там, на километровой глубине. Он  не
сказал этим людям так, как должен был:
   У кого жена, дети, брат -
   Пишите, мы не придем назад.

   Не сказал, потому что не ждал этого. Потому  что  этого  не  могло,  не
должно было быть. Не имело права быть. Но так было. И Захаров был  уверен,
что если бы он отдал им и такой приказ, они ответили бы, как те:

   И старший в ответ: "Есть, капитан!"
   А самый дерзкий и молодой
   Смотрел на солнце над водой.
   "Не все ли равно, - сказал он, - где?
   Еще спокойней лежать в воде".

   Джулио, Чеслав... Больно, до чего же больно!

   Гвозди б делать из этих людей:
   Крепче б не было в мире гвоздей.

   Аршакуни ушел. У начальника  ремонтных  мастерских  всегда  очень  мало
времени. Захаров посмотрел ему вслед, потом повернулся к бармену. И в этот
момент кто-то обратился к нему сзади - по-русски, но с таким невообразимым
акцентом, что Захаров не сразу понял.
   - Простите, мне сказали, что вы -  дежурный  диспетчер.  Что  слышно  о
"Дип-Вью"?
   Захаров обернулся. Высокий блондин  в  форме  американской  гражданской
авиации со значком "Транспасифика" на груди. Очевидно, с того дирижабля. И
лицо... Странно знакомое лицо.
   - Да, - сказал Захаров по-английски. - Я был дежурным  диспетчером.  До
тринадцати ноль-ноль. "Дип-Вью" ищут. И может быть, спасут. Вот только кто
спасет двух подводников, погибших при поисках?
   Получилось зло, резко и зло, и Захаров сам почувствовал это.
   - Извините, - сказал он. - Погиб мой друг.
   - Я не знал.  Простите.  И  позвольте  представиться:  Сидней  Стентон,
командир этого дирижабля. Собственно, бывший командир. Меня уже отстранили
- до окончания расследования. Следственная комиссия прилетит завтра.
   Захаров, в свою очередь, представился.
   - Стентон, Стентон... Почему мне кажется, что я знаю вас?
   - Не знаю, - ответил Стентон. - По-моему, мы  с  вами  до  сих  пор  не
встречались. - И сразу же переменил тему. - Как вы думаете, его спасут?
   - Кого?
   - Кулиджа. Который в "Дип-Вью".
   - По всей вероятности.
   - Хоть бы его спасли, - тихо сказал Стентон. - Только бы его спасли...
   - Вы знали его?
   - Нет. Но он бы меня узнал. Если его спасут - я набью  ему  морду.  Ох,
как я набью ему морду! За все - за  него,  за  Кору,  за  себя,  за  ваших
подводников...
   Захаров повернулся к бармену.
   - Будь добр, Барни, сооруди-ка мистеру чаю - того,  маврикийского,  как
для меня. - И, обращаясь к Стентону, пояснил: - Отменно  успокаивает.  Как
раз то, что вам нужно сейчас...
   На лице Барни появилась растерянная улыбка.
   - Не могу, адмирал... Кончился ваш маврикийский. Только  в  понедельник
доставят.
   Захаров почесал в затылке.
   - Ладно, сделай ситронаду, только льду побольше. А там видно  будет.  А
мне - минеральной. И тоже со льдом.
   - Есть, сэр! - браво отозвался Барни, так, словно на какое-то мгновение
оба они вернулись в прошлое - грозный вице-адмирал и старшина.
   Захаров взял Стентона под руку:
   - Пойдемте за столик. Там уютнее. И легче говорить.



        7

   "Дип-Вью" больше всего походил на увеличенный в десятки  раз  глубинный
поплавок  Своллоу.   Трехметровая   сфера   была   образована   множеством
пятиугольных стеклокерамических сегментов, вложенных в титановую  решетку.
Последнего, впрочем, Аракелов  не  видел,  это  он  вычитал  из  описания,
врученного ему Зададаевым еще наверху. Видел он просто гигантскую граненую
пробку  от  хрустального  графина,  этакий  слабо  светящийся...  Аракелов
попытался подобрать подходящее стереометрическое определение, но в  голову
ничего не приходило: слишком много граней. Одним словом,  дофигаэдр.  Тоже
неплохо. Аракелов улыбнулся. Сходство с пробкой довершал расположенный под
сферической гондолой металлический цилиндр, наполовину ушедший в  ил.  Это
был наполненный дробью аварийный балластный  бункер,  вес  которого  и  не
давал "Дип-Вью" всплыть. Изображение на экране было четким. Аракелов видел
даже две контрольные чеки  -  металлические  спицы  с  красными  жестяными
флажками на концах.
   Отсюда все выглядело предельно просто. Выйти, доплыть  до  аппарата,  -
это каких-нибудь несколько десятков метров,  -  вынуть  контрольные  чеки.
Девять штук. И все. На это уйдет максимум час. С двойным  запасом  -  два.
Время еще есть. Картина была соблазнительна в своей доступности, но в  нее
никак не укладывались  взорвавшиеся  субмарины.  И  взорвавшаяся  "рыбка",
тоже. Аракелов прошелся по камере баролифта. С ума в пору  сойти.  А  что?
Это был бы неплохой выход... Особенно, если учесть,  что  он  единственный
батиандр на ближайшие тысячи миль и, кроме него, Кулиджа выручить некому.
   Взять и выйти. А там будь что будет.
   "Нет, милый. Не имеешь ты на это права - на "будь что будет". Ты должен
выйти и сделать. Потому что больше сделать это некому".
   Замигал вызов телетайпа. Аракелов подошел,  посмотрел.  На  ленте  было
всего одно слово:
   "Спускать?"
   "Спускайте", - отстучал он.
   Через минуту пол под ногами  дрогнул:  баролифт  отделился  от  корпуса
"Руслана". Аракелов подошел  к  иллюминатору  -  как  раз  вовремя,  чтобы
увидеть, как исчезли наверху  раскрытые  створки  донного  люка.  Баролифт
превратился теперь в макаемый аппарат, в принципе мало чем отличающийся от
того же "Дип-Вью". Он медленно опускался в глубину, связанный с "Русланом"
пучком фидеров и тросов. "При  такой  скорости,  -  прикинул  Аракелов,  -
спускаться придется минут пятнадцать".
   Вода за стеклом иллюминатора постепенно меняла  цвет:  из  зеленой  она
стала голубой, потом синей, наконец, пурпурной. "Так, - подумал  Аракелов,
- значит, прошли около двухсот метров". Для опытного батиандра само море -
достаточно точный глубиномер. Триста  метров  -  вода  из  темно-пурпурной
стала иссиня-черной. Аракелов включил внешние прожекторы. В  самое  стекло
иллюминатора  ткнулась  рыбина  -  она  была  похожа  на  каменного  окун
сантиметров сорок-пятьдесят длиной. Баролифт шел  вниз,  и  рыбина  вскоре
отстала.
   Нечто, взрывающее субмарины. Может ли это нечто быть  связано  с  самим
"Дип-Вью"? Пожалуй, нет. Во всяком случае, это маловероятно. А  что  более
вероятно?
   В лучах прожекторов видимость была вполне терпимой. Аракелов до боли  в
глазах  всматривался  туда,  где  за  пределами  освещенного  пространства
сгущалась  холодная  и  тягучая  тьма.  Но  ничего  не   увидел.   Ничего,
об®яснявшего эти проклятые взрывы. Бывает так - не видно, но  чувствуется.
А тут - ничего. Ничего и никого. Рыб и то не видно больше. Только вода.
   Вода, взрывающая субмарины. Бред!
   Но это не просто вода. Это она - черная, тугая, упругая.  Пучина.  И  в
ней возможно все.
   Аракелов подошел к телетайпу. И в этот момент баролифт мягко  тряхнуло.
Дно.  Несколько  колебаний,  быстро  погашенных  сопротивлением   воды   и
амортизаторами, - и баролифт замер в центре  медленно  оседающего  облачка
ила, этакое трехногое  механическое  диво,  отдаленно  похожее  на  первые
лунные модули.
   Замигал вызов, поползла лента. Зададаев спрашивал, когда выход.
   "Не знаю", - отстучал Аракелов.
   "Не понял".
   "Я тоже. И пока не пойму, не выйду. У  меня  еще  час  десять  резерва.
Погибли субмарины. "Рыбка". Если что-нибудь случится со мной, кто  выручит
Кулиджа?"
   "Понял. Час десять при двойном запасе на работу?"
   "Да".
   "Понял. Что делать?"
   "Мне нужен анализ воды".
   "На что?"
   "Не знаю. Полный".
   "А по глубинам?"
   "Полный".
   "Не успеть".
   "Запросите Факарао. У них здесь была многосуточная станция. Конец".
   "Понял. Ждите".
   Аракелов сам толком не знал, зачем ему  эти  данные.  Просто  это  была
единственная ниточка, по которой стоило пойти. Идти по ней можно было  еще
минут пятьдесят. А потом - потом в любом случае выходить. Но это потом.  А
пока надо  думать.  О  чем?  О  воде.  О  пучине.  Нужно  хоть  за  что-то
зацепиться. За что же зацепиться? Если за  субмарины?  Что  с  ними  могло
произойти? Взрыв - это ясно. Но почему? Отчего? У двух  сразу...  Нет,  не
сразу. С интервалом в четыре минуты. Субмарины идут строем уступа. Если  в
походном ордере - ведомая на пять кабельтовых позади  мателота  и  на  три
правее по ходу; если в поисковом ордере - на три кабельтовых позади  и  на
полтора правее. Так... В этом что-то есть... В каком ордере шли субмарины?
   Аракелов связался с Зададаевым. На выяснение ушло еще несколько  минут.
Диспетчер Гайотиды-Вест ручаться не мог, но, по всей видимости, ордер  был
походный, субмарины еще не успели перестроиться для поиска. Что  ж,  будем
исходить из этого.
   Итак, субмарины идут в походном ордере. А на пути у них  сидит...  Кто?
Ну, скажем, этакий  осьминог-мутант.  Кракен.  Здоровый  такой.  С  боевым
спаренным лазером в трех руках. Или ногах? Подождал, высчитал  упреждение,
а потом - трах ведущую! Сидит, потирает щупальца -  как,  мол,  я  их,  а?
Через четыре минуты подходит ведомая. И ее тоже - трах! Логично.  Картинка
любо-дорого.
   Ловушка. Какая может быть ловушка? Кто может ставить  на  дне  ловушки?
Человек? Нет,  пожалуй.  На  могильник  -  ВВ,  ОВ  [взрывчатые  вещества,
отравляющие  вещества]  или  радиоактивные  отходы  -  не  похоже,   взрыв
каких-нибудь затопленных бомб или снарядов был бы куда  мощнее.  А  всякие
засекреченные подводные базы, на которых о разоружении слыхом не  слыхали,
- бред собачий. Как осьминог с лазером.
   Так кто же может ставить на дне ловушки?
   Телетайп:
   "Примите физико-химический анализ воды по данным Факарао".
   Аракелов стал следить за лентой, на которой теперь зарябили  символы  и
цифры. Они ползли нескончаемой чередой, но все было не то, не то, не то...
Нормально,  нормально,  в  пределах   нормы...   Соленость...   Количество
взвешенных частиц. Норма. Газовый состав... Кислород... Мало. Очень  мало.
Но и это не то. Совсем не то. Никогда еще не  взрывались  субмарины  из-за
недостатка кислорода в воде. Вот отсутствие  рыб  это  об®ясняет.  Но  мне
сейчас на  это  наплевать.  Сероводород...  Этим  можно  тоже  пренебречь.
Концентрация, правда, великовата... Ну и концентрация! Про такую  Аракелов
и не слыхивал - хоть лечебницу открывай, но сейчас это  его  не  касалось.
Нефть... Нет. Что еще? Норма, норма, норма... Ничего.
   Пустой номер.
   А он в  осаде.  Потому  что  с  каждой  потерянной  им  минутой  растет
напряжение наверху. Нет, никто, конечно, не обвинит его в трусости.  Но...
И это "но" страшнее всего. Потому что они будут правы. Ведь он не  рискнул
выйти в пучину. Туда, где взорвались две субмарины и "рыбка".
   Субмарины, оснащенные турбинами  Вальтера,  способные  развернуться  на
месте в  любой  плоскости,  выполнить  практически  любую  фигуру  высшего
пилотажа.  "Рыбка",  полторы  тонны  электроники  и  металла,  неторопливо
плывущие сквозь толщу, оставляя за  собой  серебристую  цепочку  пузырьков
отработанного газа...
   И осьминог-мутант. Сидит и ждет. А потом трах-тарарах по ним лазером...
По пузырькам прицелился... Почему по пузырькам?
   Черт его  знает,  почему.  Просто  потому,  что  и  лодки  и  разведчик
оставляют за собой пузырьки.  Лодки  не  военные,  им  демаскироваться  не
страшно. А "рыбке" и подавно.
   Время, время... Если через полчаса он ничего не придумает...
   Он придумает. Иначе быть не должно. И не будет.
   Он не может, не имеет права идти на авось.
   Боишься, Аракелов? Нет. Не имею права.
   Тебе скажут - трус. Или не скажут - подумают, но и  этого  довольно.  И
Марийка станет отводить глаза и уже не подсядет рядом...
   Не думай об этом. Думай о деле.
   И  тут  его  осенило:  он  использовал   "рыбку"   просто   как   некий
самодвижущийся предмет, ему важно было,  взорвется  она  или  нет.  А  всю
аппаратуру, которой "рыбка" набита битком, он упустил из виду. Болван!
   Он затребовал телеметрию "рыбки".
   Опять пустышка! Только этот дурацкий сероводород.  Все  остальное  -  в
норме. Но этот сероводород... Что может сделать сероводород? В Черном море
его до  дуры,  но  ведь  не  взрывались  же  там  подводные  лодки?  Стоп!
Во-первых,  концентрация  газа  там  ниже.  На  несколько  порядков  ниже.
Во-вторых, сероводород там лежит глубже. И в этом слое субмарины, пожалуй,
и не ходили никогда. Но что же все-таки  может  дать  сероводород?  Причем
такой концентрированный.
   Ничего. Если его не  соединять  с  кислородом,  конечно.  Тогда  пойдет
реакция... Но  кислорода  в  морской  воде  предостаточно,  однако  с  ним
сероводород не реагирует. Правда, это связанный  кислород.  Свободного  же
здесь мало. Ничтожно мало, так что этим можно пренебречь.
   Аракелов подошел к иллюминатору, прижался  лбом  к  стеклу.  Прожекторы
баролифта до "Дип-Вью" не доставали, но над ним висела телекамера со своим
прожектором, и Аракелов видел его как  на  ладони.  Каких-нибудь  полсотни
метров... Выйти?
   И ведь лежит, проклятый, не взрывается. И баролифт пока не  взрывается,
хотя торчит на дне уже почти сорок минут. Не взрываются!
   Болван, какой болван! Он же сам, сам дал "добро"  на  спуск!  Ему  и  в
голову не могло прийти, что с  баролифтом  может  что-то  случиться:  ведь
баролифт - это нечто стабильное, надежное и естественное. Как раковина дл
улитки. Инерция мысли... А ведь он уже внизу. На дне. И не взорвался.
   Не взорвался!
   И вдруг словно покатились со всех  сторон  пестрые  осколочки  смальты,
складываясь в великолепную, яркую, безукоризненную четкую мозаику.  И  вот
уже Аракелов увидел, как субмарина пропарывает  тьму,  оставляя  за  собой
цепочку пузырьков отработанного кислорода.  Она  входит  в  сероводородное
облако. Свободный кислород - и сероводород. Начинается  реакция  -  и  вот
серная кислота уже проедает металл в  том  месте,  где  вырываются  наружу
кислородные пузырьки. Потом вода вламывается  в  двигательный  отсек,  она
крушит все на своем пути, сворачивает с фундаментов турбины, рвет и ломает
переборки... Взрыв! Безопасные, трижды  безопасные  субмарины,  оснащенные
турбинами Вальтера, безопасные и  безотказные  везде,  только  не  в  этих
проклятых сероводородных облаках!
   Аракелов хотел броситься к телетайпу, но замер. Наверху, на самом  краю
поля зрения, зародилось какое-то  движение,  которое  Аракелов  скорее  не
увидел, а ощутил. Неясный сгусток тьмы выпал  вниз,  на  мгновение  закрыв
собой софит телекамеры. Он двигался легко и мощно, как гигантская манта. И
Аракелов так и подумал бы - манта, если б... Если б не странный мгновенный
металлический взблеск. Нет, это была не манта.
   "Марта". Аракелов больше не видел ее, она снова скользнула в  придонную
тьму, но он был уверен, что не ошибся.  Сейчас  она  появится  там,  возле
"Дип-Вью"... И она появилась, теперь уже высвеченная ярким лучом лазерного
прожектора.
   "Марта"!  Какой  кретин?!  Ведь  у  "Марты"  предел  семьсот,  а  здесь
девятьсот с лишним!..
   Одним прыжком Аракелов оказался у люка и с маху всей ладонью ударил  по
кнопке замка. Пока диафрагма - медленно, слишком медленно! - раскрывалась,
он несколькими движениями напялил снаряжение: браслеты, пояс,  моноласт...
И едва отверстие достаточно расширилось, Аракелов, с силой  оттолкнувшись,
вырвался наружу и поплыл, мощными взмахами ног и рук посылая тело вперед.



        8

   - Но как же это могло быть? Ведь подготовка космонавтов... Не  понимаю,
- сказал Захаров. - Не могу понять.
   Они сидели за угловым столиком в "Барни-баре". Стентон  рисовал  что-то
пальцем на полированной столешнице...
   Барни стоял рядом и выжидательно переводил взгляд с одного на другого.