ут,  попытался  вспомнить  Аракелов.  Какое-то
испанское имя на "а"... Алонсо? Аурелио? Альфонсо?  Нет,  не  вспомнить...
Конечно, жить вот так, по-птичьи, в чужой комнате - не подарок.  Даже  две
недели. И даже если из этих  четырнадцати  дней  шесть  придется  провести
снаружи. Но в конце-то концов переживем.
   За обедом он наконец познакомился с экипажем  биостанции.  Похоже,  ему
тут были не слишком рады. Обстоятельство по меньшей мере странное,  ибо  в
любом коллективе, хотя бы на  месяц  изолированном  от  окружающего  мира,
всякому новому человеку прежде  всего  раскрывают  об®ятья,  а  уже  потом
смотрят, стоило ли. Случается ведь, что не стоило; редко, но  случается...
Здесь, однако, все было иначе. У Аракелова создалось впечатление,  что  он
здесь - персона нон грата, некий проходимец, сомнительным путем добившийс
высокой чести попасть в число обитателей "Лужайки одуванчиков". С ним были
просто вежливы и ровно настолько, насколько это требуется по  отношению  к
незнакомому и  нимало  не  интересующему  тебя  человеку.  Словно  ему  не
предстояло работать с этими пятерыми бок о бок...
   Его спросили, как там Агостино, когда его можно  ждать?  (Ага,  значит,
заболевшего батиандра звали Агостино!) Увы,  Аракелов  ничего  сказать  не
мог. Его попросили временно подменить коллегу, и все тут.  Кстати,  а  чем
ему  предстоит  заниматься?  Да  много  чем,  об®яснили   ему,   программа
обширнейшая, одна беда: батиандрогенный комплекс  барахлит,  станция  ведь
новая, запущена год  всего,  что-то  еще  не  отлажено,  сейчас  вот  ждут
наладчика  от  фирмы,  а  он  задерживается...   А   что   с   комплексом,
поинтересовался Аракелов, в этом деле он кое-что смыслит и сам, может, его
скромных  познаний  хватит?  А  черт  его  знает,  что,   об®яснили   ему,
специалистов  на  станции  нет,   так   что   лучше   все-таки   дождатьс
представителя фирмы, а тогда уже и за дело. И сколько же это - дожидаться?
Может, день, а может, два - кто знает?  Торопиться,  в  сущности,  некуда,
смена у них здесь долгая - полгода,  из  которых  прошло  еще  только  два
месяца. Но ведь Аракелову-то здесь две недели быть! Так что  ж,  наверное,
за это время все и наладится. В конце концов он, Аракелов, ведь не виноват
- обстоятельства... Они обильно  оснащали  речь  непривычными  обращениями
"сеньор Алехандро, сеньор Аракелов". Хотя разговор и  велся  по-английски:
все пятеро были латиноамериканцами, правда, из разных стран, об®ясняли все
охотно, любезно, но столь отчужденно, что в конце концов Аракелова  просто
заело. У него тоже был свой характер, сюда он не набивался, и раз так...
   Никому не сказав, он  повозился-таки  с  комплексом.  Неполадки  в  нем
действительно  были,  но  такие,  что   Аракелову   странно   стало:   или
предшественник его был уж  полный  лопух,  причем  лопух  с  феноменальным
везением, потому что работать с такой расхлябанной  аппаратурой  -  верное
самоубийство, или же здесь, на станции, скрываются  чьи-то  дети,  которые
шалят по ночам. Тихо так шалят, но активно... Аракелов  возился  три  дня,
выявляя новые и новые разрегулировки, представителя фирмы все не  было,  и
он  уже  подумал  было  махнуть  на  все  рукой,  но  на  четвертый   день
законспирированные  шалуны  (или,  может,  здешние  злые  духи?)  сдались,
комплекс заработал, заработал четко, на совесть - одно удовольствие.
   С этим Аракелов и пришел к начальнику  станции.  Доктор  Рибейра  долго
кивал головой, улыбался, пожимал Аракелову руку, но на прямой вопрос,  что
же теперь Аракелову делать, ответил весьма уклончиво. Мол,  за  это  врем
накопилось  много  несделанной  работы,  минимум  по   трем   темам   надо
наверстывать, но что именно в первую очередь, это  решить  надо.  Вот  они
обсудят, решат, и тогда Аракелов получит задание...
   Кончилась вся эта игра в кошки-мышки тем, что на седьмые сутки Аракелов
вышел-таки из  станции.  Поставленная  перед  ним  задача  была  настолько
нехитрой, что даже обидно стало:  в  самом  деле,  нельзя  же  микроскопом
гвозди забивать! Аракелов был батиандром высокой квалификации и знал  это.
Но задание есть задание, в конце концов ему поручено оказать им помощь,  и
он оказывает. А какую - им видней. И больше говорить не о чем.
   По расчету времени он должен был возвратиться  через  пятьдесят  четыре
часа. Аракелов уложился в тридцать восемь. Вот тогда-то он и позволил себе
откровенное нарушение  дисциплины,  то  самое,  которое  ему  впоследствии
пытались - и небезуспешно - вменить в вину. Нельзя сказать, что  это  было
каким-то осознанным решением. Скорее Аракелов попросту  подцепил  болезнь,
именуемую синдромом Беттереджа или - в просторечии -  сыскной  лихорадкой.
Если какие-то тайные силы пытались задержать его на станции, если  маршрут
был разработан таким образом, чтобы  минимально  проходить  по  территории
оазисов, значит, Аракелову надо пошастать по этим самым местам. Зачем? Кто
его знает! А зачем его пытались не пустить сюда?
   Вообще-то   оазисы   Галапагосского   рифта   являли   собой    картину
малопривлекательную.  Существуй  во  времена  великого  мессира   Алигьери
батискафы, Аракелов поклялся бы, что последние круги  ада  Данте  писал  с
натуры, и натура эта находилась здесь. То тут, то там били из дна  горячие
источники,  ключи,  гейзеры.  Аракелов  прямо-таки  ощущал  мощный   напор
раскаленного вещества  земных  недр,  которое  просачивалось  понемногу  в
трещины между застывшими уже подушками лавы, застывало само,  но  успевало
отдать тепло воде. Вместе с теплом  вода  насыщалась  солями  серы,  и  от
едкого  всепроникающего  привкуса  сульфидов  Аракелова  уже  мутило.  Его
бросало то в жар, то в холод - там, где обычная,  нормальная  температура,
от одного до двух градусов Цельсия, подскакивала  вдруг  до  четырнадцати,
пятнадцати, даже семнадцати. Эти теплые  зоны  и  образовывали  собственно
Галапагосские оазисы - обильные  жизнью  участки  мертвой  долины.  Только
первоосновой жизни был тут не солнечный свет, а тепло Земли; Плутон в этих
закоулках Нептунова царства заменял Гелиоса. Началом пищевой цепи  служили
здесь серные бактерии, а все остальные  ее  звенья  -  кишечнополостные  и
моллюски, членистоногие и погонофоры - были заражены гигантизмом. Вдобавок
они были не только велики - их было много, чудовищно много.  Поразительна
вакханалия жизни, ждущая своего Босха...
   И  в  какой-то  момент  -  на  восьмом  или  девятом  часу   бесцельных
аракеловских блужданий по кругам Галапагосского рифта -  он  столкнулся  с
самым кошмарным порождением этого мира.
   Сперва  Аракелов  лишь  уловил  латералью  какое-то  неявное,   смутное
движение.  Он  еще  не  мог  понять,  что  это  такое,   но   инстинктивно
насторожился...  К  нему  медленно   приближалось   нечто   незнакомое   и
загадочное.
   Аракелов выключил движок скутера и  замер,  стараясь  ничем  не  выдать
своего присутствия. Это была не  только  осторожность  наблюдателя,  но  и
разумное  опасение  потенциальной  жертвы:  на  многие  годы   запомнилась
Аракелову первая встреча  с  кархародоном,  тридцатиметровой  пелагической
акулой, считавшейся и ископаемой до тех пор, пока Кейт Уиллис нос  к  носу
не столкнулась с ней подле Реюньона в девяносто шестом... Аракелов  в  тот
раз уцелел лишь чудом, и это на всю  жизнь  научило  его  осторожности.  И
потому сейчас он бездвижно висел в нескольких метрах над дном,  готовый  в
любую секунду врубить двигатель скутера и улепетывать на форсаже, хотя  не
было ни малейшей уверенности, что скорости аппарата хватит...
   Существо медленно приближалось и, наконец, Аракелов увидел: Левиафан!
   Больше всего он  напоминал  крокодила  -  гигантского,  фантастического
крокодила не меньше двадцати метров длиной.  Но  дело  было  не  только  в
размерах. Чем-то древним дохнуло на Аракелова, и он замер, не думая ни  об
опасности, ни о научной классификации, - он  просто  зачарованно  смотрел,
как существо медленно, величественно и грозно проплывало мимо. Огромная, в
два аракеловских роста голова, крутолобая, с гигантской  зубастой  пастью,
сидела на длинной шее; крокодилье туловище увенчивалось зубчатым тритоньим
гребнем; мощные ласты не утратили еще первоначального сходства  с  лапами;
широкий хвост шевелился едва-едва, но от этих  почти  незаметных  движений
распространялась по воде такая волна, что аракеловская латераль отзывалась
на нее чуть ли не болью. Упругая, толстая кожа чудовища была коричневой  -
более темной на спине и боках и светлее внизу, на тяжело отвисшем брюхе, а
с шеи свисала, развеваясь во встречном потоке, длинная красная грива...
   Левиафан!
   Чтобы описать его, нужен был Босх. Аракелов просто смотрел ему вслед, а
в памяти,  словно  с  пущенной  кольцом  пленки,  звучали  две  строки  из
читанного когда-то стихотворения:

   Мчатся мои красногривые кони,
   И на мир опускается страх.

   Аракелов смотрел, твердя про себя  эти  строки,  как  заклинание,  пока
монстр совсем не исчез.
   И вот сейчас, уверенно ведя свой  "кархародон"  на  северо-северо-запад
вдоль края долины, Аракелов вновь и вновь возвращался к мысли  -  не  будь
этой восьмилетней давности встречи, и не было бы  сегодняшней  безуспешной
спасательной  операции.  Нужды  бы  не  было   в   теперешней   погоне   -
справедливом, но запоздалом, как всегда, походе Фортинбраса. И не было  бы
того, за кем неутомимо и неумолимо следовал сейчас Аракелов...
   Не было бы Душмана.



        2

   Ну вот, сказал себе Клайд Лайон, теперь можно и отдохнуть. Да и что ему
оставалось, кроме отдыха, суток на трое, если не четверо. Покуда  улягутс
страсти и можно будет спокойно уйти.
   Он критически оглядел плоды своих  трудов.  На  столике  -  здоровенный
термос с кофе, тарелка с сандвичами и стопка видеокассет. Здорово, что  на
этот раз он догадался прихватить их с собой. А то дохни тут с тоски, как в
прежние отсидки... Все одиннадцать серий "Заклинателей праха"! А?!  Это  ж
полная Ривьера! Одиннадцать серий, двадцать два часа, а смотреть  такое  и
не по разу можно! Ну и отоспаться не худо. Тоже Ривьера. Последние дни ему
это не слишком-то удавалось...
   После третьей серии недосып стал чувствоваться всерьез  -  невзирая  на
крепкий кофе. Что ж, можно и на боковую.
   Клайд выключил телевизор, еще несколько секунд смотрел,  как  гаснет  в
центре экрана крохотный, яркий квадратик, потом резким движением  поднялс
(легкое складное кресло пронзительно взвизгнуло), сходил  на  камбуз,  где
вымыл и  поставил  в  сушилку  посуду,  -  аккуратность  всегда  была  его
пунктиком, - и направился к облюбованной на эту ночь спальне. Если  верить
пожелтелой карточке, вставленной в пластиковый кармашек на  двери,  раньше
здесь жил  оператор  донных  работ.  Каютка  была  маленькая,  как  и  все
помещения станции, кроме пультовой и салона. Все убранство ее  заключалось
в письменном столе (весьма скромном),  двух  табуретах,  стенном  шкафу  и
нешироком диванчике, на ночь превращавшемся,  однако,  во  внушительную  -
больше половины каюты - тахту. Клайд чувствовал  себя  на  таком  ложе  на
редкость неуютно. И о чем только думали эти идиоты-проектировщики?..
   Клайд предполагал уснуть сразу же, как ляжет,  но  не  тут-то  было.  В
голову лезли какой-то несусветной  мешаниной  впечатления  последних  двух
дней, с тех пор, как "Тигровая Лилия",  мягко  опущенная  на  воду  мощной
лапой судового крана, равномерно закачалась у  подветренного  борта  "Оушн
Свайна".
   Тогда предстоящий вояж  казался  Клайду  просто  очередной  вылазкой  в
Галапагосские оазисы, дерзкой охотничьей экспедицией, каких на  его  счету
было уже немало.  Сколько,  кстати?  Ну-ка  посчитаем...  Да,  двенадцать.
Двенадцать за три года. Эта должна была стать тринадцатой. Так вот  оно  в
чем дело! И как он раньше не сообразил!
   Но не сообразил. И спокойно  повел  свою  "Тигровую  Лилию"  к  склонам
рифтовых гор, до которых оставалось миль тридцать-сорок:  ближе  подходить
не стоило,  это  могло  бы  навести  на  ненужные  размышления  вездесущих
архангелов из Океанского  Патруля.  Он  знал,  что  стоило  рубке  "Лилии"
исчезнуть под  поверхностью,  как  "Оушн  Свайн"  самым  невинным  образом
продолжил путь.  Получасовая  задержка  со  стороны  выглядела  совершенно
естественно, ее можно было бы, случись что,  об®яснить  как  угодно,  хоть
учебной шлюпочной тревогой, например... И лишь после того, как он передаст
по гидроакустике совершенно безобидный сигнал -  три  фрагмента  подлинной
кашалотовой песни, только смонтированные с должными паузами  и  в  должном
порядке, "Оушн Свайн"  устремится  к  той  точке,  где  сможет  вновь,  не
привлекая ничьего внимания, поднять на борт "Лилию" и волочащуюся  за  ней
на крученых пентауретановых тросах сеть с драгоценным грузом.
   Поистине драгоценным - на этот раз добыча должна была  принести  Клайду
шестьдесят три тысячи. Расщедрился-таки старый лис Роулинстон:  ведь  если
приплюсовать сюда  расходы  на  аренду  "Оушн  Свайна"  да  все  остальные
накладные расходы, сумма получается ого-го какая! Только это  его  забота.
Он  свое  вернет.  Сторицей.  А  вот  Клайду  без  этих  денег  сейчас  не
вывернуться. И долги поджимают, и расходы светят... И на тебе! Влопался!
   А ведь сперва все шло точнехонько по плану. Клайд тишком  подобрался  к
ущелью, которым можно было проникнуть в рифтовую  долину  без  риска  быть
засеченным цепочкой гидрофонов, установленных  по  периметру  заповедника.
Стены ущелья многократно отражали и в конце концов гасили шум двигателей -
обстоятельство, проектировщикам оставшееся неведомым. Клайд  пронюхал  это
во время своей третьей вылазки в заповедник и с тех пор  всегда  шел  этой
дорожкой, не рискуя попасться. Так же, как  не  рисковал  он,  отсиживаясь
сейчас здесь. Вот что значит детально изучить театр действий!
   В ущелье он установил сети - все чин чином. Потом потихоньку  углубилс
в оазисы. Это было самым трудным - нащупать гада  морского,  подманить;  а
манок у Клайда отменный, он такую песенку этих гадов в свое время  записал
- пальчики оближешь! На эту  песенку  они  летят,  что  твои  мотыльки  на
лампочку...
   Так и шастал Клайд по долине короткими галсами, временами врубая на всю
катушку призывную песенку... Он и сам толком  не  знал,  любовная  ли  это
серенада, просьба ли о помощи или предложение поделиться добычей.  Главное
- на нее клевали. Но на этот раз ему не везло.
   Настолько не везло, что в один прекрасный момент он обнаружил субмарину
Патруля,  которая  уверенно  села  ему  на  хвост.  Фу  ты  черт!  И   что
понадобилось этому психованному архангелу в самом центре оазисов?  Ему  же
положено периметр барражировать! Впрочем, тут было не до размышлений.
   "Лилия", конечно, молодчина. На вид  она,  может,  и  понеуклюжей,  чем
субмарины Патруля, но в скорости и маневренности им не уступит. Клайд стал
отрываться. Но архангел попался  упрямый.  Они  гонялись  часов  семь  или
восемь - с точного счета времени Клайд, грешным  делом,  сбился,  стараясь
догадаться, вызвал патрульный подмогу или нет. Если вызвал,  если  насядут
на Клайда со всех сторон, то  никуда  не  денешься,  всплывай  да  задирай
лапки. Но архангел явно хотел взять его в одиночку. То есть под  водой-то,
разумеется, его не возьмешь, зато можно выследить, а там рано  или  поздно
всплывать все равно придется. Или убежище свое  показать.  Что  ничуть  не
лучше. Тут уж  бери  его  голыми  руками.  "Лилия"  все-таки  не  крейсер,
отстреливаться не из чего. Да и не стал бы Клайд отстреливаться: одно дело
этих гадов из-под носу у Патруля тягать, а другое - грех  на  душу  брать.
Нет, это никак. Нельзя это...
   В конце концов Клайда осенило. Он даже специально подпустил патрульного
поближе, а потом стал уходить к ущелью, наращивая ход до  предела,  самого
что ни на есть предельного предела; теперь только ты, старушка, не  выдай,
не подведи, я потом тебе отслужу, я уж тебя всю по винтику переберу, ты  у
меня на пять лет помолодеешь... И "Лилия" не подвела. Клайд  буквально  на
хвосте  втащил  патрульного  в  ущелье,  оба  они  выжимали  из  машин  по
четырнадцать узлов - близко к рекорду, жаль  даже,  что  никто  не  видит!
Первое колено, второе, теперь отрезок прямой - около полумили... Ну давай!
Клайд  до  хруста  вывернул  рули  глубины  и  опорожнил  носовой   бункер
аварийного балласта. Если задумка выгорит, дотопать  можно  будет  и  так,
динамически уравновешивая дифферент рулями... Только бы архангел чертов не
разгадал его маневра! Стоп! Ведь на его субмарине аварийного балласта нет!
Все. Пронесло, значит.
   Клайд еще уводил свою "Лилию" вверх, помалу выравнивая  аппарат,  когда
внизу, под ним, субмарина Океанского Патруля, проскочив метров  на  триста
вперед, запуталась в поставленных  Клайдом  сетях.  Пентауретановые  тросы
намотались на винт, так что теперь архангел был обезврежен. Если  повезет,
он всплывет, продув цистерны: может, расчалки ловушки и не выдержат  такой
нагрузки. А выдержат - что ж, никто не мешает позвать на  помощь.  Вытащат
его, втык дадут - и правильно, не лезь, дурак, один в такое  дело.  Славы,
видишь ли, захотелось - как же, в одиночку Душмана взял. Взял один  такой!
Посиди, посиди,  красавчик...  Вот  только  сетей  жалко.  Их  конструкцию
разработали Клайду ребята из Океанографического института в  Ла-Джолле,  а
заказывать ловушку по их чертежам пришлось в Турку, и это встало Клайду ни
много ни мало в двадцать тысяч  -  как  раз  весь  аванс,  полученный  под
первого гада... Теперь с ними пришлось попрощаться.
   Потом Клайд тащился к своему убежищу. Именно тащился,  потому  что  без
носового  балласта  идти  -  это  сплошной  цирк  и  высший  пилотаж.   Но
дополз-таки на четырех узлах, а теперь предстояло отсиживаться, потому что
здесь его, конечно, не найдут, в голову никому не придет искать здесь,  но
попробуй только высунься - и все гидрофоны этой части Тихого океана начнут
засекать моторы "Лилии". И будьте  уверены,  засекут.  И  может,  придетс
проторчать здесь не четверо, а все семь суток, чтобы там поуспокоились. Да
хоть  десять!  Тут  тепло,  светло  и  не  каплет.  И  одиннадцать   серий
"Заклинателей праха". И выспаться можно.
   Одна беда - не спится.  Черт  его  знает,  почему.  Раньше  ему  всегда
замечательно просто спалось. И не в том  дело,  что  над  ним  сейчас  три
километра воды. Подумаешь - и поглубже он спал. Когда  они  Челленджерскую
колонию вытягивали - на пяти спал. И хоть из пушки стреляй! А теперь...
   Да, славные времена были раньше. Когда их троица - Майкл Кинг, Дон Роуз
и Клайд Лайон, - три  непрофессионала,  три  дилетанта,  утерли  нос  всем
подряд. Китам,  можно  сказать.  И  каким!  "Локхид",  "Макдоннел-Дуглас",
"Корнинг Гласс Уоркс" - это вам не  фунт  изюму.  И  ведь  как  все  легко
начиналось!
   Свой первый батискаф они построили сами. Втроем.  Собственными  руками.
Просто хотели доказать - можно это. И родился "Пустик-Дутик",  трехместный
батискаф, примитивный, как бумеранг. И такой же эффективный.  Вот  и  все,
что у них тогда было: "Пустик-Дутик" и "Морж", девяностодевятитонный катер
третьего года постройки, который они приспособили под обслуживающее судно.
У  них  были  большие  долги  и  маленькая  фирма  -  "Андеруотер  сервис,
инкорпорейтед" со штатом  в  три  человека  и  одного  несовершеннолетнего
коалу. Потом, когда первые подряды  принесли  первые  доходы,  они  смогли
нанять двух механиков, трех матросов и секретаршу для солидности. И  снять
маленький офис в Брисбене. А потом к "Пустику-Дутику" прибавилось еще  два
подводных аппарата, уже не своими руками построенных,  но  все  равно  ими
выношенных,  продуманных  до  мелочи,   до   заклепочки.   Два   близнеца,
"Двойнюшечка" и "Двойняшечка". Это была Майклова идея: раз уж есть  у  нас
"Морж", то пускай и все остальные из той же  компании  будут...  "Морж"-то
они так и купили, с названием вмест