день располагались на прямой линии,  на
следующий день - на перпендикулярной ей, потом  на  линиях,  расположенных
под сорок  пять  градусов;  получалась  этакая  восьмиконечная  звездочка.
Журналист даже предложил название: "эффект этуаль". Однако вывод  он  смог
сделать лишь один: если сообщения об НЛО - ложь, то остается предположить,
что все лжецы во Франции живут на прямых линиях... Ну а мне  что  сказать?
Что неудачники в море ходят косяком?"
   Островки, расположенные на вершине  аракеловского  клина  ("Ну  вот,  -
усмехнулся Аракелов, - смотришь - и обогатил  науку  новым  термином..."),
были обозначены на карте как острова Страстной Пятницы  -  именно  в  этот
день они были замечены и нанесены на карту все тем же  Бенджаменом  Барри.
Происхождения они, как и Центральный Караури,  были  вулканического,  хот
названия острова, собственно, заслуживал лишь Фрайди-Айленд площадью около
двадцати квадратных километров; высшая его точка поднималась  над  океаном
почти на семьдесят метров. Два  же  других  были  просто-напросто  рифами,
точные размеры которых  Аракелов  не  смог  найти  ни  в  одном  описании,
приводились лишь названия - Биг-Бэзис  и  Литл-Бэзис.  Последний  вошел  в
историю: на его скалах нашел  свой  конец  второй  корабль  Барри  -  бриг
"Мидвич", из команды которого удалось спасти  лишь  восемнадцать  человек.
Полвека спустя в память об этой катастрофе коммодор Фладдард, задержавшись
здесь по пути на Самоа, установил на вершине  Литл-Бэзис  каменный  крест,
венчающий риф и по сей день.
   Аракелов решил сходить к островам Страстной Пятницы. Не то чтобы у него
была четкая программа действий, скорее  его  вело  чутье,  а  интуиции  за
четверть века работы под водой он привык доверять, до сих пор она  его  ни
разу  не  подводила.  Он  приказал  Веньке  готовить  катер,  чтобы  утром
следующего дня выйти в море, а сам, известив о своих намерениях  господина
Хироа,  решил  побродить  по  городу.  Ему  хотелось  посмотреть  памятник
королеве Папалеаиаине I, занимавшей в истории Караури  примерно  такое  же
место, как Петр Великий в России. О  памятнике,  его  авторе,  французском
скульпторе Клоде Реньяре, и самой королеве ему прожужжали все уши и  Ранги
Сингх, президент местного Подводного клуба, и доктор Фарвель, и едва ли не
все,  с  кем  Аракелову  приходилось  здесь  разговаривать.  Стоило  также
заглянуть  и  в  лавочки  торгового  квартала,  присмотреть   какие-нибудь
сувениры - придется ведь дома отчитываться за командировку... Ну и  просто
полюбоваться вечерним городом.
   Но прежде всего он  заглянул  в  парикмахерскую  -  щеки  и  подбородок
становились уже подозрительно шершавыми, а этого  Аракелов  не  переносил.
Ежемесячная  процедура  бритья  всегда  доставляла  Аракелову   неприятные
минуты. Хорошо хоть, длилась она не  больше  получаса.  Он  с  содроганием
думал о предках, которым еще совсем недавно приходилось затрачивать  почти
столько же времени ежедневно. Наконец  медленная  пытка  в  темном  и,  по
мнению Аракелова, душном колпаке подошла  к  концу.  А  после  массажа  он
почувствовал себя посвежевшим и чуть ли не помолодевшим.
   Расплатившись, он пересек гостиничный холл и совсем уже  собрался  было
выйти на улицу, как почувствовал, что его кто-то  догоняет,  хотя  и  сам,
пожалуй, не смог бы об®яснить, чем выделялись именно  эти  шаги  изо  всех
прочих. Он резко обернулся.  Настигавшая  его  девушка  чуть  не  ткнулась
Аракелову в грудь, но вовремя остановилась.
   - О-ля-ля, вот это реакция! -  восхитилась  она.  Голос  был  глубокий,
грудной - сочное персиковое контральто, но чуть с хрипотцой, не оперное, а
эстрадное. Аракелов терпеть не мог такие голоса. - Вы с русского судна,
не ошиблась?
   - Не ошиблись, - озадаченно отозвался Аракелов.
   - Я вас помню, - сказала незнакомка. - А вы?
   - Нет, - честно сознался Аракелов.
   - И неудивительно. Но  давайте  отойдем  куда-нибудь,  разговаривать  в
дверях не слишком уютно.
   - Что ж, - сказал он и кивнул  в  сторону  бара,  -  давайте  продолжим
разговор там.
   К счастью, как и во всех Хилтон-отелях, бар здесь не был подсоединен  к
единой  кредитной  системе  -  в  противном  случае  Аракелов   со   своей
национальной кредитной карточкой, забытой к тому же  на  "Руслане"  (и  то
сказать, зачем она ему здесь?), имел бы бледный вид. Аракелов  осмотрелся,
пытаясь выискать  среди  стандартного  хилтон-уюта  мало-мальски  терпимый
уголок. Столик в углу возле огромного,  прикрытого  легкими,  колышащимис
жалюзи окна показался ему приемлемым, и он направился туда.
   - А теперь я передаю бразды  правления  вам,  -  сказал  он,  придвинув
спутнице стул и садясь сам. - Увы, я не разбираюсь ни в местных  напитках,
ни в местных порядках...
   - Их вы здесь и не получите. Здесь все интернациональное - от виски  до
водки. Кавы тут не предложат.
   И тогда он вспомнил. Ну конечно же, именно  эта  девушка  была  главной
распорядительницей во время церемонии  питья  кавы  в  чьей-то  загородной
резиденции, куда их возили два года назад. Только в тот  раз  она  была  в
национальном  костюме  -  как  он,  бишь,  называется?  -  и   производила
впечатление куда более строгое, гордое и экзотическое, чем  сейчас,  когда
на ней эта суперсовременная и сверхмодная  хламида,  жуткий  гибрид  сари,
тоги и махровой простыни.
   - Узнали? - улыбнулась девушка.
   Аракелов  кивнул.  У  столика  неслышно  вырос  поджарый   официант   в
снежно-белом пиджаке.
   Девушка произнесла  короткую  фразу  на  местном  наречии,  удивительно
напевном  благодаря  обилию  гласных.   Официант   поклонился,   улыбнулс
Аракелову (самое  удивительное,  что  улыбка  его  была  не  служебной,  а
искренне дружелюбной) и отошел.
   - Что вы ему сказали?
   - Что я с другом и мы хотим получить все лучшее, что здесь есть.
   "Да, - подумал Аракелов, - вот что значит быть завсегдатаем". Он  нигде
и никогда не смог бы произнести подобной фразы. Разве что в  кают-компании
нескольких судов да в институтском буфете... Слова о дружбе  он  отнес  за
счет  традиционного  здешнего  гостеприимства,  чем-то  напоминавшего  ему
кавказское.
   - А  теперь,  наверное,  самое  время  познакомиться.  Держу  пари,  вы
теряетесь в догадках, что мне от вас нужно? -  по-английски  она  говорила
тоже как-то напевно, и Аракелов ее хорошо понимал.
   - И не ошибаетесь. Я действительно гадаю, какому счастливому  случаю
обязан...
   Девушка рассмеялась:
   - Этот счастливый случай весьма прозаически зовется туангане Тераи.  О,
простите - господином Хироа, заместителем морского министра. А зовут  мен
- Папалеаиаина. Но можно и просто Анна - это мое первое имя. Оно проще дл
вас, хотя мне совсем не нравится.
   - Ну зачем же, - возразил Аракелов, - это совсем  просто.  Папале...  а
дальше как?
   - ...аиаина.
   - А уменьшительного нет? - взмолился Аракелов. - Например, Папа? Совсем
неплохо звучит...
   - Тогда уж лучше Аина. Во избежание двусмысленности.
   - Но по-английски...
   - Зато  по-французски  это  так  же,  как  и  на  вашем  языке,  и  мо
французская кровь возмущается.
   - Французская кровь?
   - Это длинная история. Впрочем, французского немало во многих из нас...
   - Однако по-английски вы говорите превосходно.
   - Я училась в Штатах. В МТИ [Массачусетский  технологический  институт,
одно из старейших и наиболее престижных высших учебных заведений США].
   Аракелов присвистнул - однако! В  позапрошлом  году  он  принял  ее  за
какую-то сановную особу, а несколько минут назад - за  любительницу  новых
знакомств... И притом она -  туангане  (черт  их  знает,  здешние  степени
родства:  не  то  двоюродная  сестра,  не  то  племянница...)  заместител
министра. И выпускница МТИ. Ну и коктейль!..
   - Но все-таки, Аина, чем может быть  вам  интересен  простой  советский
моряк?
   -  Братец  сказал  мне,  что   вы   завтра   утром   отправляетесь   на
Фрайди-Айленд. Возьмите меня с собой, простой советский моряк, можно?
   "Если об этом просит господин Хироа  -  почему  бы  и  нет,  -  подумал
Аракелов. - Места на катере - хоть отбавляй..."
   - Пожалуйста, - сказал он.
   - Спасибо! Понимаете, я рассчитывала на экраноплан, но он ушел на  день
раньше. Такое случается. А следующего ждать слишком" долго, почти неделю.
   Рядом с ними опять так же беззвучно возник  официант,  на  этот  раз  с
подносом, которым он легко балансировал на пальцах левой руки. Поднос  был
уставлен какими-то чашечками, мисочками, плошечками - у Аракелова зарябило
в глазах.
   - А вы говорили, здесь нет местной кухни...
   - Друзьям Папалеаиаины здесь подают все. Потому что ее  друзья  -  наши
друзья, - улыбаясь, сказал официант.
   Аракелов чуть не расхохотался. Ай да девица! Похоже, ее тут знают все -
от министров до официантов...
   Осторожно пробуя поставленное перед ним местное лакомство - на вкус оно
больше всего напоминало хвойное желе с брусничным экстрактом,  -  Аракелов
исподтишка рассматривал  сотрапезницу.  Она  была  молода  и  красива,  по
крайней мере, первыми на ум Аракелову пришли именно эти два до  отвращени
банальных определения. Потом  он  понял,  что  она  только  кажется  очень
молодой, даже юной, а на самом  деле  ей  куда  больше,  может  быть,  под
тридцать. Да и красота ее была какой-то слишком картинной, опереточной. На
сцене, на гогеновском полотне она была бы уместна. Даже прекрасна. По  дл
обычной жизни в ней было чересчур много театрального, слишком резкими были
черты и краски лица,  слишком  искусственной  казалась  высокая  прическа,
стилизованная  под  национальную  старину...  "Ладно,  -  подумал  он,   -
посмотрим еще, что ты из себя есть, красавица. Будет день,  будет  море  -
они покажут..."
   Но первым показал это Амбал.
   Амбал был судовым котом "Руслана" - здоровенный рыжий и  ражий  котяра,
итальянский эмигрант.  Он  полуслепым  котенком  на  расползающихся  лапах
приковылял к судовому трапу в Генуе, жалобно  попискивая  от  невыносимого
напряжения, вскарабкался кое-как на палубу и так и остался  на  "Руслане".
Как удалось ему скрыться от бдительного ока карантинной службы, до сих пор
оставалось загадкой для всех, хотя Аракелов  и  подозревал,  что  об  этом
смогли бы рассказать минимум двое - Амбал,  если  бы  смог  заговорить,  и
Альперский, если бы захотел. За  год  на  флотских  харчах  задохлик,  как
называли его первое время ("Эй, кандей, задохлика-то покормил?.."),  вырос
и превратился в  Амбала.  Да  и  как  иначе  можно  было  назвать  этакого
котозавра с огромной головой и пронзительными  желтыми  глазами,  который,
вихляя бедрами, с хозяйским видом  расхаживал  повсюду  и  распахивал  все
двери, какие только мог, - закрытых помещений он не выносил органически...
   Когда Аракелов увидел Амбала в катере, он обомлел.
   - Эт-то еще что?
   - Амбал, Александр Никитич, - правдиво ответствовал Венька.
   - Сам вижу. Откуда?
   - С "Руслана".
   - Спасибо, Вениамин Палыч, об®яснил. А то я бы в  жизни  не  догадался.
Как он здесь очутился?
   Венька потупился, но тут же вскинул голову.
   - А что? Мы с вами на берегу гуляем, а ему только на  палубе  загорать?
Ему, между прочим, тоже поразмяться надо. И общества ему тоже хочется.  Он
что, рыжий?
   Аракелов расхохотался.
   - Там же его обыскались!
   - А вы их успокойте, Александр Никитич. Они порадуются  и  на  радостях
простят...
   - Ну и хитрец ты, Вениамин Палыч! Уговорил...
   Так вот, едва катер вышел из бухты и  стал  плавно  нырять  на  пологой
океанской зыби, Амбал из рубки, где он блаженно дрых на диване, выбрался в
кокпит, подошел  к  сидевшей  там  Папалеаиаине,  потерся  ей  об  ноги  и
вспрыгнул на колени, - Аракелову стало не по себе от такой фамильярности.
   - Шуганите его, Аина, - посоветовал он.
   Папалеаиаина почесала Амбала за ухом.  Тот  зажмурился,  вывернулся  на
спину и бесстыдно задрал все четыре лапы кверху, растопырив  пальцы  и  то
втягивая, то выпуская когти. Венька восторженно заржал:
   - Сразу видно - наш человек, Александр Никитич. Амбал к кому попадя  не
пойдет. Он в людях получше нас  с  вами  разбирается.  У  него  для  этого
локатор специальный есть. Точно говорю  -  в  журнале  читал.  Хорошую  вы
пассажирку привели, правильную!
   - Ну раз правильную, так сообрази нам чайку. А то нехорошо получается -
она меня уже дважды потчевала, а я...
   - Момент, Александр Никитич, - отозвался Венька и скрылся.
   - Кстати, Аина, - спросил Аракелов, - я ведь даже не знаю, зачем вам на
Фрайди-Айленд.  Ну  мы  с  Вениамином  -  понятно,  мы   там   робинзонить
собираемся. Да  вам  господин  Хироа  говорил,  наверное.  -  Папалеаиаина
кивнула, продолжая гладить и почесывать  вконец  сомлевшего  Амбала.  -  А
вам-то необитаемый остров к чему?
   - Необитаемый? - Девушка расхохоталась столь откровенно и заразительно,
что Аракелов невольно залюбовался. - Какой же он необитаемый, моряк? Разве
братец вам ничего не сказал? Ах склеротик!
   Образ улыбчивого господина Хироа как-то не  вязался  с  представлениями
Аракелова о склеротиках.
   - То есть?
   - На Фрайди-Айленде уже год, как ведутся изыскания...


   - Ну, досвистелся, Аль? Что я тебе говорил?
   - А что ты мне говорил?
   - Что свистеть на борту - не к добру. Вот теперь и будем загорать здесь
до одурения.
   - А я-то чем виноват, что штиль? Ты с синоптиков спрашивай.
   - С синоптиков какой спрос! А вот тебе свистеть не надо было.
   - Ох и зануда же ты!
   - Ну вот что, ты, свистун, марш к мачте...
   - Зачем?
   - Я капитан или ты?
   - Ну ты... Так и что с того?
   - Иди к мачте и скреби. Ноготками. Сумел штиль насвистеть, так сумей  и
ветер наскрести. А не наскребешь -  оставлю  сегодня  без  выпивки.  Своей
капитанской властью.
   - Ох и зануда же ты, Джайн...



        6

   - ...чистое любопытство, мистер Ганшин, и ничего больше. Собственно,
брал интервью у Фараджа Таароа...
   Ганшин кивнул: Фарадж Таароа вот уже второе семилетие  был  президентом
Караури.
   - ...и тут случайно прослышал, что на Фрайди-Айленде ведутся изыскания,
готовится международная стройка. Я запросил справочный отдел фирмы...
   - Кстати, мистер Янг, а какую фирму вы,  собственно,  представляете?  -
поинтересовался Ганшин. Вчера,  когда  он  вернулся  с  северного  берега,
экраноплан  давно  ушел,  журналист  спал  сном  праведника,  и   выяснять
подробности было не у кого. К тому же с этим рейсом Ганшин  ждал  Анну,  а
вовсе не этого борзописца и потому был несколько разочарован и зол.
   -   Ай-би-си   [International   Broadcasting   Corporation   (IBC)    -
Международная радиовещательная корпорация]. Послушайте, мистер  Ганшин,  у
вас своеобразная манера общения: сперва вы задаете вопрос, а потом лишаете
собеседника  всякой  возможности  связно  на  него  ответить.   Это   что,
национальный характер?
   - Индивидуальный, - огрызнулся Ганшин: уел-таки его этот невесть откуда
на голову свалившийся писака. И самое обидное - справедливо уел.
   - Видите ли, мне до сих пор мало приходилось сталкиваться с русскими, и
потому мое любопытство естественно. Но вы его полностью удовлетворили. Так
вот, в справочном мне сказали, что  об  этом  проекте  была  лишь  скудна
информация в специальной печати  и  протоколах  МЭК  [International  Power
Engineering Committee (IPEC) - Международный энергетический комитет].  Вот
мне и захотелось посмотреть своими  глазами,  тем  более  что  я  оказалс
поблизости.
   - И что же вы рассчитываете увидеть?
   - Все, что вы покажете. И  главное  -  услышать  все,  что  расскажете.
Насколько я понял, вы - автор проекта?
   -  Не  совсем,  мистер  Янг.  -  Ганшину   все-таки   польстила   така
осведомленность  представителя  международной  прессы.  -  Проект  -  плод
деятельности большой группы, над ним работало несколько институтов. Мне же
принадлежит только одна идея...
   - Но, как я понимаю, достаточно важная.
   - Не мне судить, - сказал Ганшин и тут же  пожалел  об  этих  словах  -
попахивало от них позой и той скромностью, которая хуже гордыни.  В  конце
концов, что скрывать - именно благодаря его идее их изыскательская  группа
вот уже год торчит на  Фрайди-Айленде,  именно  благодаря  его  идее  этот
забытый богом и  людьми  среди  волн  морских  клочок  суши  станет  через
несколько лет сердцем Океании... - Ладно, - сказал он, круто меняя тему, -
вы уже позавтракали, мистер Янг?
   - Спасибо, позавтракал. И с вашего позволения, не мистер Янг, а  просто
Орсон. Если вы все время будете именовать меня  мистером,  я  повешусь  от
тоски.
   - Мировая пресса не переживет такой потери, - рассмеялся Ганшин.  -  Но
пока  это  ей  не  угрожает,  давайте-ка  совершим  небольшую   пешеходную
экскурсию, И кстати, можете называть меня просто Николаем.
   - По рукам. Ник. А небольшую - это как?
   - Километров двадцать.
   Янг не без удивления посмотрел на Ганшина:
   - И вы называете это маленькой экскурсией? Однако... Ну ладно, пошли!
   Лагерь располагался на юго-восточной  оконечности  острова,  Ганшин  же
повел журналиста на северо-запад. Про  двадцать  километров  он,  пожалуй,
перехватил - хотелось посмотреть, как Янг среагирует. Реакция, признаться,
разочаровала:  Ганшин  ожидал  увидеть  перед  собой  законченную   жертву
урбанизма, а увидел нормального мужика, такого же, как  он  сам.  И  слава
богу - разговаривать легче будет.
   Остров был невелик - в  меридиональном  направлении  он  протянулся  на
шесть километров, а в широтном - на три с половиной. Они  пересекли  плато
("В среднем метров сорок-пятьдесят над уровнем моря", -  пояснил  Ганшин),
поросшее чахлым кустарником.
   - Мало влаги,  очень  мало...  Остров,  как  губка,  он  весь  пронизан
подземными пустотами, трещинами, кавернами; вода с  поверхности  уходит  в
них, не задерживаясь. Есть лишь один ручеек - там, возле  лагеря,  вы  его
видели, Орсон. Из-под земли выходит и под землю  уходит...  -  рассказывал
Ганшин во время  короткого  отдыха  с  перекуром,  который  они  устроили,
усевшись на серые гранитные валуны. Невзирая на сравнительно  ранний  час,
камни успели уже пропитаться солнечным теплом.
   - Жарко, - пожаловался Янг. - А мой организм  к  такому  климату  плохо
приспособлен!
   - Так зачем же вы здесь мотаетесь?
   - А думаете, меня всегда спрашивают, куда я хочу?
   Минут сорок они медленно взбирались по крутому склону, пока не достигли
неширокого гребня - высшей точки Фрайди-Айленда.
   - Ух ты! - присвистнул Янг. - Как на Луне...
   - По фильмам или по личным впечатлениям? - поинтересовался Ганшин.
   - Сперва по фильмам, конечно. А потом и самому пришлось  побывать.  Раз
даже проторчал в Тихо-Тауне почти месяц. Прилетел на три дня за материалом
для очерка, а тут как раз прошел слух, что кто-то видел УФО [UFO - Unknown
Flying Object, неопознанный летающий  об®ект  (у  нас  принято  сокращение
НЛО)] в окрестностях обелиска "Сервейеру-7". А раз уж я был  там,  меня  и
попросили задержаться, посмотреть, чем все это кончится.
   -  И  чем?  -  полюбопытствовал  Ганшин,  полюбопытствовал  скорее   из
вежливости, чем из подлинного интереса: все эти уфологические  штучки  его
никогда не увлекали.
   - Ничем, разумеется. Иначе бы вы об этом знали.
   Открывавшаяся перед ними котловина, со всех сторон окруженная  скалами,
и впрямь напоминала  лунный  цирк.  Правда,  падай  скалы  более  отвесно,
сходство было бы  полнее,  но  такими  нюансами,  разумеется,  можно  было
пренебречь.
   - Это старый, разваленный вулканический кратер, - пояснил Ганшин. - Так
называемая кальдера. Я не специалист, но геологи утверждают, что  довольно
редкая - сравнительно глубокая и, как видите, чистая, без наносов. Форма -
почти правильная чаша. В этом и заключена суть моей идеи.
   - Простите?..
   - Очень просто, - Ганшин присел  на  камень  и  закурил.  -  Вы  имеете
представление о проблемах орбитальной гелиоэнергетики?
   - Я имею представление обо всем,  Ни