Х. В ЧАЩЕ ВОДОРОСЛЕЙ




     Огромная черепаха,  испуганно  выпучив  черные блестящие,  как  крупные
бусы, глаза,  поводила  головой на  длинной, вытянутой шее,  ныряла  вглубь,
бросалась из стороны  в  сторону, распластав широкие, плоские, словно весла,
ласты, потом птицей взмывала кверху.
     Радуясь быстроте  и ловкости своих движений,  счастливо  смеясь, Павлик
носился вслед за черепахой, не отставая от нее, то хватая ее за ласты или за
короткий, толстый  у  основании и  острый  у конца хвост, то  обгоняя ее, то
почти совсем ложась на  ее  горбатую  твердую  спину,  всю из овальных,  как
темные изразцы, щитков.
     Кругом  шныряли  синеполосые лоцманы,  пестрые  губаны и  попугаи-рыбы;
уродливые  бычки  взлетали  со  дна  и  падали обратно;  медлительно  и вяло
проплывали  пятнистые  спинороги с твердой крупной  чешуей и  тремя  острыми
лучами  на  спине;  молнией  проносились   великолепные  золотистые  дорады.
Компания  больших  бледно-бурых  морских  угрей,   извиваясь,  проскользнула
стороной  куда-то  по  своим  делам.  Насмерть  перепуганная этим  необычным
волнением,  еж-рыба,  неуклюже  работая изо  всех сил, устремилась  ввысь и,
высунув  над  поверхностью воды  нос, похожий на хоботок,  набрала  воздуху,
раздулась в шар  и перевернулась на спину, выставив во все стороны, на страх
врагам, свои  многочисленные  иглы.  Стадо  физалий,  прекрасных  сифонофор,
блещущих роскошью золотисто-синей окраски, окружило Павлика и его черепаху и
было в тот же миг рассеяно их бурной возней.
     Черепаха  наконец  совсем  обезумела, когда  настойчивый преследователь
вдруг схватил ее за хвост и потащил к  темневшей невдалеке чаще  водорослей.
Раскрыв свой твердый крючковатый клюв, коричневый и словно лакированный, она
изо всех  сил загребала ластами, но  ничего не  могла  сделать.  Всей  мощью
пятидесяти лошадиных сил, заключенных в  его крохотном электромоторе, Павлик
тащил черепаху за собой.
     Они  оба ворвались в  завесу водорослей,  внеся  ужас  и смятение в мир
существ, населявших эти почти неизвестные людям подводные джунгли.
     Вокруг Павлика  и черепахи взметнулся рой  креветок,  рачков, червяков,
морских паучков,  крабов,  живущих на стеблях  водорослей,  питающихся  ими,
рождающихся на них и на них же умирающих. Маленькие и крупные рыбы юркнули в
чащу водорослей, так что Павлик не успел даже  разглядеть их.  Впрочем,  ему
было не до этого.
     Павлик совершенно не  предвидел того,  что  могут сделать  эти хрупкие,
скользкие, состоящие на девяносто  процентов  из воды  растения,  когда  они
встречаются в такой массе. На пятом метре  их пути среди водорослей черепаха
навертела на свои ласты, на хвост,  на шею столько стеблей и листьев, что не
в  силах уже была сделать ни одного  движения.  Не в  лучшем положении был и
Павлик. Хотя руки и ноги были у него  сравнительно более свободными, но зато
винт запутался  в водорослях,  и Павлик  очутился  в  таком  же  беспомощном
положении, как и черепаха. Он бросил свою добычу и  попытался достать руками
винт, чтобы очистить  его.  Но в  металлических  рукавах скафандра  это было
невозможно.
     "Вот  неприятность!  --  подумал  он  с  беспокойством.  --  Самому  не
выбраться... Придется вызывать на помощь..." И произнес вслух:
     -- Арсен Давидович!
     Что тебе, бичо? Где ты? -- послышался в ответ знакомый голос.
     --  У  меня  тут  неприятность,  Арсен  Давидович...  Я  попал  в  чащу
водорослей, и винт запутался в них. Вот...
     -- И ты не можешь двинуться с места?
     -- Да... И черепаха тоже...
     -- Какая черепаха?
     -- Большая... такая. Я ее поймал и тащил к вам...
     -- Ты с ума сошел, бичо! -- расхохотался зоолог. -- Как ты ее тащил?
     -- За хвост...
     Хохот  раздался   с  утроенной  силой,  так  как  к   баритону  зоолога
присоединились раскатистый бас Скворешни и тихий смех Цоя.
     -- Где же ты там застрял? -- спросил, отсмеявшись, зоолог.
     --  Снаружи... со стороны океана...  сейчас  же  за  поворотом. От  вас
направление норд-ост.
     -- Понятно,-- сказал Скворешня. -- Какая глубина?
     -- Семьдесят восемь метров,-- ответил Павлик, посмотрев на глубомер.
     --  Ну  ладно, бичо.  Стой  хладнокровно.  Скоро буду возле тебя. Когда
скажу, начни пеленговать.
     -- Хорошо, Арсен Давидович.
     Павлику  было  и смешно и  неловко:  люди  заняты важным делом,  а  тут
приходится отрывать их. Из-за глупости.  Зачем  нужно было продираться через
водоросли, когда можно было обойти их стороной? Скорей хотелось. А надо было
соображать! Если бы хоть  секунду  подумал,  понял бы,  что здесь  можно так
запутаться, что не выберешься.
     Павлик посмотрел на водоросли с новым вниманием и любопытством.
     Они стояли вокруг него -- прямые, спокойные, сплетенные в несокрушимую,
как  будто  тюремную решетку.  Их  коричные,  оранжевые, золотисто-оливковые
круглые стебли несли на  себе длинные, то мелко зазубренные, то  с  крупными
вырезами листья, согнутые  по длине, как ладонь.  Другие  стебли, безлистые,
разветвлялись  на массу  мелких  тоненьких веточек.  Но  все были усыпаны то
крупными, то  мелкими воздушными  пузырьками,  державшимися, как  вишни,  на
тонких черенках. Стебли и листья были покрыты как  будто пятнами белого мха.
Но  Павлик  уже знал, что то  был не  мох,  а колонии странных  животных  --
мшанок,  похожие  то на тонкий кружевной узор,  то  на искусное произведение
гравера по слоновой кости.
     Павлик  не  мог надивиться  их скромной  красоте.  Они  напоминали  ему
старинную  китайскую шкатулку  из слоновой  кости,  всю  в  ажурных  узорах,
которую  давно когда-то подарили в Шанхае  отцу в день  его рождения. Павлик
даже вскрикнул от  неожиданного воспоминания: ведь  именно сегодня, двадцать
шестого мая, день рождения его отца! Павлик всегда с таким нетерпением  ждал
этого дня еще задолго  до его наступления. Он сулил ему столько удовольствий
и радости... А теперь забыл...
     Двадцать  шестое мая...  Мысль об отце,  раненном, одиноком  принесла с
собой грусть. Но внезапно всплыла новая мысль. Двадцать шестое мая... Где-то
подавно Павлик еще по какому-то другому  поводу встретился с этим  числом...
Где? Когда? Двадцать шестое мая... Двадцать шестое мая... Вдруг рядом с  ним
на  плоском  листе  водоросли  зашевелилось  какое-то серовато-белое  пятно,
выпустило лапки и усики, подняло клешни. Еще  миг --  и крохотный, но  самый
настоящий  краб оливкового цвета, с  белым пятнышком на спине быстро побежал
по   листу,  лавируя  между   стебельками  изящных  гидроидных  полипов   --
кладокории,-- разросшихся крохотной рощицей  на этом листе. Маленький червяк
наполовину  высунулся в это  время из  закрученной раковины как  раз на пути
краба. Прежде чем  он успел юркнуть обратно в свою  норку,  краб схватил его
клешней, вырвал целиком из раковинки и отправил в рот.
     Нарушенное Павликом  и черепахой спокойствие восстановилось, и замершая
было жизнь опять вступила в свои права.
     Павлик забыл обо всем, захваченный необыкновенным зрелищем. Белые пятна
то здесь,  то  там  начинали  вдруг двигаться  и  оказывались  то  на  спине
темно-зеленой креветки  или  оливкового краба,  то венчиком серых щупалец на
маленькой золотисто-оранжевой красавице актинии.
     -- Вот хитрые! -- сказал вслух изумленный Павлик. -- Как притворяются!
     --  Кто хитрый, бичо? --  неожиданно  раздался  голос  зоолога. --  Кто
притворяется?
     Павлик так увлекся своими наблюдениями, что  забыл, где он и что вокруг
него. Впрочем, он сейчас же пришел в себя и ответил:
     -- Тут такая масса  животных живет на водорослях, и все  страшно похожи
на мшанок. Я их даже сразу не различил...
     --  А-а-а... Это  называется мимикрия, бичо. Животные принимают окраску
или внешний вид окружающих  предметов  и благодаря этому спасаются от врагов
или делаются незаметными для добычи.
     Во  всех  щелях  между стеблями и  листьями  водорослей показывались  и
исчезали  странные  существа,  которых  Павлик не  заметил и не разглядел  в
первые минуты  своего  появления  в  этой чаще. Все  они  были  невелики  --
пятнадцати  --  двадцати  сантиметров  в   длину  --   и  держались  в  воде
вертикально,  как  будто  стоя. Их головы  и  шеи были совершенно похожи  на
лошадиные,  при этом морды  были вытянуты в трубку, и посередине трубки,  на
бугорке,  вроде  бородавки, торчали кверху два длинных  луча,  загнутых, как
клыки. На гордо изогнутой шее стояла дыбом растрепанная реденькая грива. Шея
пониже переходила в кругленькое  брюшко. На спине у конца шеи стоял, похожий
на раскрытый полукруглый  веер без ручки, плавник. Сейчас  же за коротеньким
брюшком начинался длинный гибкий хвост, скрученный впереди спиралью. Бледная
пепельно-бурая окраска этих странных существ отливала порой то тускло-синим,
то зеленоватым цветом.
     "Ну, точь-в-точь шахматный конь с хвостом",-- подумал Павлик.
     Это  были  действительно  морские  коньки, смешные  и  в  то  же  время
грациозные  создания.  Они во множестве проносились  в светло-зеленых  щелях
между водорослями, то медленно, с  важным видом выпятив брюшко, гордо задрав
свои лошадиные головы и выпучив удивленные глаза,  то лежа быстро  разрезали
воду,  работая хвостом, словно маленькие пароходики винтом. Некоторые, обвив
концом хвоста стебли водорослей, покачивались на  них, по-видимому отдыхая и
высматривая  добычу.  При  этом  оба глаза их  вертелись в  разные  стороны,
независимо  друг от  друга, как  у  хамелеона.  Два  морских конька,  быстро
проплывая навстречу друг другу,  неожиданно сцепились хвостами,  переплелись
ими. Они делали  отчаянные  усилия,  чтобы расцепиться, тянули, дергались  в
разные  стороны,  отчаянно  вертя  глазами  и  зацепившись  подбородками  за
ближайшие стебли.
     Павлик, затаив дыхание и раскрыв рот в широкой улыбке, не сводил глаз с
этих комичных  лошадок,  как будто сорвавшихся с шахматной доски. Неожиданно
перед самыми глазами  Павлика  стоя повис  в  воде  морской конек с  большим
отвисшим  брюшком.  Он  пристально  смотрел  на Павлика,  выпучив глаза  под
смешной растрепанной прической из нескольких отдельно торчащих волосков.
     Вдруг  на нижней  части  брюшка  морского  конька кожа  зашевелилась  и
открылась щель. Из щели показалась маленькая острая мордочка, и сейчас же из
этого  открывшегося  кармана  выскочила  фигурка  крохотного  конька,  очень
похожего  на  большого,  и  до  того  смешная, что  Павлик  не  смог  больше
удержаться и громко рассмеялся. Вслед за первым из кармана выскочило один за
другим несколько десятков этих миниатюрных созданий. Они грациозно кружились
вокруг своего плавучего дома и вдруг, стремительно бросившись к нему, в один
миг скрылись  в спасительном кармане, владелец которого моментально исчез из
глаз удивленного Павлика.
     Павлик не  сразу заметил, что именно  так напугало  это  жизнерадостное
семейство. Потом среди слегка колышущихся пятнистых листьев он заметил глаза
--  угрюмые,  злобные,  под  хмуро  нависшими  бровями.  Потом  вырисовались
толстые, мясистые губы,  изогнутые,  опущенные  в  углах,  с зажатой  в  них
тоненькой веточкой  водоросли.  Наконец  проступила  и  вся  толстая бизонья
голова,  с лохматыми  рогами и лоскутной бородой.  Казалось,  что  вся  рыба
состоит из шевелящихся лоскутьев и лохмотьев, которые заменяли ей плавники и
хвост, а большей частью вообще неизвестно зачем были насажены и болтались на
голове, под головой, на щеках, за жаберной крышкой. Множество белых пятен --
больших и  малых -- было рассыпано по всему  телу этой необыкновенной рыбы и
всем  ее  придаткам.  Но именно  эти  странные лохмотья  и пятна  делали  ее
совершенно незаметной в чаще пятнистых колышущихся водорослей.
     "Тоже мимикрия,-- подумал Павлик,-- приспособляется..."
     Рыба  неподвижно повисела несколько секунд,  не  сводя  угрюмых  глаз с
Павлика, потом,  успокоенная, повернулась к толстому стеблю и  начала тыкать
мордой  в небольшой, с  кулак, бугорок, прикрепленный  над черенком широкого
листа. Только  внимательно  вглядевшись, Павлик  заметил, что  этот  бугорок
является  настоящим  гнездом  и  что  странная   рыба  прикрепляет   к  нему
принесенную  с  собой  веточку. Веточка вышла из ее рта,  покрытая слизью, и
крепко легла на свое место в стенке гнезда.
     Очевидно,  строительство гнезда  этим  и  заканчивалось,  так  как рыба
поднялась  над ним  и начала тереться брюшком о  края его стенок.  Из брюшка
показалась нить икринок, которые рядами укладывались внутрь гнезда.
     --  Бичо!  --  опять  неожиданно  и  резко прозвучал голос  зоолога. --
Начинай   пеленговать!   Направление  --   зюйд-зюйд-ост,   глубина   --  от
восьмидесяти  пяти  до   восьмидесяти  метров,  частота  --  двадцать  тысяч
килоциклов, энергия -- восемьдесят ватт.
     Павлик быстро пришел в себя и четко, по-морскому ответил:
     -- Есть, Арсен Давидович! Направление -- зюйд-зюйд-ост,  глубина --  от
восьмидесяти  пяти  до  восьмидесяти  метров,  частота  --  двадцать   тысяч
килоциклов, энергия -- восемьдесят ватт.
     Он поспешно  снял с пояса плоский ультразвуковой пистолет, определил по
компасу  на левой  руке  направление,  а по  глубомеру высоту. Затем  подняв
пистолет  и  нажимая  кнопку  на  нем,  начал описывать им против себя  дуги
медленно, почти незаметно для глаза опуская дуло все ниже и ниже...

        x x x
     Павлик рос вдали от родины, далеко от ее радостной жизни, захватывающей
борьбы с грозными силами природы  и пережитками прошлых, рабских лет, далеко
от ее побед и достижений. Шесть лет, таких важных для формирования человека,
он  провел  в  капиталистической  Америке,  в  атмосфере вражды  человека  с
человеком, рабочих с капиталистами, бедных  с богатыми. Павлик  жил одиноко,
без  матери, умершей в первый год после их переезда в  тихий, патриархальный
Квебек, без братьев и сестер, без друзей и товарищей.
     Неожиданно,  пройдя  через   смертельную  опасность,  Павлик  попал  на
советский подводный корабль, в тесный  круг мужественных людей, в сплоченную
семью  товарищей,  привыкших  к  опасностям,  умеющих  бороться  с   ними  и
побеждать.  Они   покорили   его  сердце   своей   жизнерадостностью,  своей
товарищеской спайкой,  своей  веселой  дружбой  и легкой и  в  то  же  время
железной  дисциплиной. Родина -- сильная, ласковая, мужественная  -- приняла
Павлика в тесных пространствах "Пионера". Она вдохнула в него новые чувства,
вызвала в нем страстную жажду быть достойным ее, горячее желание подражать и
быть похожим на ее лучших сынов, к которым он попал.
     За  несколько дней, прошедших после памятной  и  счастливо перенесенной
опасности, Павлик  многому научился.  Он  основательно познакомился со своим
скафандром,  который  подобрал  ему  Скворешня  из  самых  малых   размеров,
имевшихся  в  запасе на подлодке,  с  ультразвуковым  пистолетом, узнал, как
применять  его  в  качестве  оружия  и  как  пользоваться  им  для  связи  и
сигнализации. Он научился  ориентироваться в морских глубинах по глубомеру и
компасу;   научился   пеленговать   и   принимать   пеленгацию   по   своему
радиоаппарату, всплывать и опускаться на дно, регулируя свой воздушный мешок
за спиной; запускать  и останавливать винт, управлять  рулями  и помогать им
руками и всем телом.
     Поэтому он  так ловко преследовал  черепаху  и так  уверенно пеленговал
своим друзьям при помощи ультразвукового пистолета.
     Дело заключалось в  том, чтобы попасть  ультразвуковым лучом в мембрану
на груди у кого-нибудь из его друзей. Там луч превращался в слышимый звук, и
по чистоте  и ясности его определялось, какого  направления  надо держаться,
чтобы добраться до источника звука.
     Через три  минуты, обрезая кортиком водоросли на  бинте Павлика, зоолог
говорил:
     --  Эта   черепаха   мне   не  нужна,   Павлик.  Лучше  бы  искал   мою
Lammelibrachtata cephala. Я уже не решаюсь даже прибавлять свое  имя к имени
класса, который существует пока  в лице  лишь одного-единственного индивида.
Какая дикая несообразность!
     Он грустно вздохнул.
     -- Ну, Арсен Давидович, не огорчайтесь,-- пробовал  утешить его Павлик.
-- Вот увидите, не здесь, так в  другом месте,  но мы обязательно отыщем вам
эту цефалу...
     -- Ну, вот ты и свободен, Павлик.  В другой раз... Стоп, что это такое?
-- прервал вдруг зоолог самого себя.
     Павлик посмотрел  в ту сторону,  куда  повернулся ученый. Сквозь стебля
водорослей Павлик  заметил фигуру большого  человека в  синеватом скафандре,
поднимавшуюся к поверхности  при  помощи заспинного винта.  Человек держал в
руках  три  гибких  кольцевых  шланга,  окрашенных   в   ярко-красный  цвет.
Проскользнув  на расстоянии двадцати метров от зоолога и  Павлика  и спугнув
стайку  серебристых рыбок, ливнем пронесшихся  вниз, человек быстро  скрылся
вверху за густой стеной растений.
     --  Странно,  кто  бы  мог  быть здесь?  -- спросил  задумчиво  зоолог,
продолжая  неподвижно смотреть  наверх. --  Мне помнится,  что  из  подлодки
должны  были сегодня  выйти, кроме нас с тобой, лишь Шелавин, Скворешня, Цой
да Марат... Скафандр этого человека, наверно, нулевой, а таких крупных людей
у нас, кажется,  только двое -- Скворешня и Горелов... Но Скворешня занят...
Неужели Горелов?..
     -- Арсен  Давидович! -- прервал зоолога Павлик. -- Зачем же он поднялся
кверху? Ведь по приказу капитана никто не имеет права быть на глубине меньше
пятидесяти пяти метров от поверхности...
     Зоолог пожал плечами под скафандром:
     --  Не  могу понять. Впрочем, он,  кажется,  перед тем как скрыться  из
наших глаз, переменил направление  и лег горизонтально. Дай-ка  я спрошу его
по радио. Ведь скоро обед...



        Глава ХI. ИСПАНСКАЯ КАРАВЕЛЛА




     Своеобразное жужжание зуммера  --  вызов  к  радиотелефону  -- отвлекло
зоолога от его намерения. Едва лишь он и Павлик  настроили свои  аппараты на
требующуюся волну, как послышался возбужденный голос Марата:
     --  Арсен  Давидович,  Арсен Давидович!  Товарищ  Лорд,  отвечайте!  Вы
когда-нибудь ответите или нет?
     -- Да, я слушаю! Слушаю, Марат! -- едва успел бросить в этот поток слов
зоолог. -- В чем дело?
     -- Идите сюда скорее, товарищ Лорд! Замечательная вещь!  Какая находка!
Какая редкая находка! Вы идете или нет?
     --  Да что  там такое? -- спросил  зоолог.  --  Что случилось? Где  ты?
Откуда ты говоришь?
     -- Скорее, скорее!  Сами увидите,--  торопил  Марат.  -- Скорее плывите
вест-норд-вест  от  места ваших  работ;  глубина  --  сто четыре  метра;  вы
встретите массу скал... одну огромную, похожую на собор. За нею будет гореть
мой фонарь. Только скорее, а то я здесь с ума сойду...
     -- Хорошо,  хорошо, сию  минуту плывем! --  крикнул зоолог, заразившись
волнением Марата. -- Мы сейчас будем у тебя с Павликом.
     -- Ах, с Павликом! -- воскликнул Марат. -- Это очень хорошо! Тебе будет
страшно интересно, Павлик!
     Зоолог  и Павлик неслись почти  лежа в  сине-зеленых сумерках, рассекая
шлемами и плечами воду и время от времени поглядывая на компас и глубомер.
     Что этот чудак там нашел? Как ты думаешь, бичо? -- спрашивал зоолог. --
Ну что тебе стоит сказать, Марат! В чем там дело, а?
     -- Некогда,  товарищ  Лорд,-- ответил,  задыхаясь  от какой-то  работы,
Марат. -- Я  тут пока раскопки делаю. Вот увидите сами... Сейчас здесь будут
Цой и Скворешня. Я их тоже вызвал.
     Внизу показалось дно, усеянное темными глыбами, густо заросшее морскими
лилиями,  морскими   перьями,  горгониями,  известковыми  водорослями,   или
нуллипорами, и медленно, незаметно для глаза повышающееся навстречу пловцам.
Чтобы не налететь на скалы, пришлось перевести винт на пять десятых, а потом
на  две  десятые  хода.  Из  зеленоватых густых  сумерек  показалась высокая
мрачная  скала, похожая  на  башню. Ее  тесно окружали несколько  других  --
тонких, вытянутых, со шпилями.
     -- Здесь, навер