на  острове  не  в  двадцатом  и  даже  не  в
девятнадцатом веке. Как ни лжива история, в  датах  она  обычно  не  врет.
Золото конкистадоров переправлялось из Нового Света в Испанию  с  1550  по
1750 год.  А  что  вы  скажете  об  известных  Голосу  рукописях  погибшей
библиотеки в Александрии? По рассеянным крохам  информации  библиотеку  не
восстановишь - это не "Отелло" или "Король Лир".  И  еще  одно  бесспорное
допущение: этот искомый Разум ищет контакта с человеком -  подчеркиваю,  с
человеком, с гомо сапиенс, а не с  человечеством,  причем  интересует  его
разум этого гомо сапиенс и создания этого разума в замыслах,  а  не  в  их
материализации. И это понятно: в техническом проекте вертолета столько  же
битов информации, сколько  их  в  самом  вертолете.  Оттого,  может  быть,
вертолеты и не подпускаются к острову, оттого и кривятся  над  ним  прямые
авиалиний, а пистолеты и ножи на  его  поверхности  превращаются  в  куски
намагниченного металла. Человека же Голос приемлет - я не могу найти более
подходящего слова: радушие или гостеприимство звучали бы явно пародийно, -
мысленная связь безупречна, но,  заметьте,  односторонняя:  телепатический
эффект возникает не по инициативе  человека.  Вы  что-то  хотите  сказать,
профессор?
   Мак-Кэрри недоуменно  пожал  плечами:  лекторов,  мол,  не  перебивают.
Шпагин засмеялся:
   - Телепатический эффект не сработал.
   Но профессор не любил словесных подсечек,  для  этого  он  был  слишком
прямолинеен.
   - Я не спрашиваю потому, что бесспорные выводы - это бесспорные выводы.
А спорные, вероятно, еще последуют.
   -  Конечно,  -  подхватил  Рослов,  -  и  самый  главный  из  них  ваш,
английский: кто есть кто? Я отвергаю четвертое измерение  Яны  и  ученого,
ведущего телепатическую передачу из потустороннего  мира,  и  отвергаю  не
потому, что могу научно ее опровергнуть,  доказательств  "против"  столько
же, сколько и "за" - нуль, отвергаю  просто  по  традиции:  четырехмерного
пространства пока еще никто не открыл и математический  парадокс  не  стал
соответствующим разделом  физики.  Зеленые  человечки  Смайли  -  это  для
почитателей Адамского [американский авантюрист, шарлатански уверявший, что
совершил космическое путешествие на "летающей  тарелке"],  а  газообразная
жизнь Шпагина не догадка, а пародия.  Да,  может  быть,  это  и  не  жизнь
вообще, не жидкая и не газообразная.  Может  быть,  это  разведчик  другой
галактической цивилизации,  заброшенный  еще  до  того,  как  человечество
научилось мыслить. Не разум, а продукт разума - сгусток энергии, способный
накоплять информацию, не ограниченную об®емом  или  мощностью  восприятия.
Нечто вроде электронной памяти,  не  мозга,  а  именно  памяти,  хранилища
информации,  записанной  и  отсортированной  и  размещенной   в   каких-то
энергетических ячейках. Как все это делается, я  не  знаю  -  средства  не
земные и в наше познание не укладываются, -  но  предположить  смогу:  или
Янин  суперлазер,  или  волны,   еще   не   открытые   человеком,   служат
дистанционным передатчиком информации, накопленной в  земных  информариях.
Обратите внимание: Голос всегда ссылается на книги, на рукописи, на мысли,
обязательно  где-нибудь  и  как-нибудь  записанные.  Чувственную   окраску
информации  он  узнает,  превращая   органы   чувств   человека   в   свои
информационные датчики. А  гипномиражи  -  это  тоже  информация,  точнее,
сгустки энергобиотической информации,  только  эмоционально  окрашенной  и
соответственно приближенной к действительности вероятностной ситуации.
   - Зачем? - вдруг спросил Мак-Кэрри. - С какой целью  накапливается  эта
информация в течение  столетий?  Или,  кажется,  вы  даже  предположили  -
тысячелетий?
   -  Может  быть,  этот  энергоинформарий  передает  ее   иному   Разуму,
действительному Разуму, продуктом которого он является.
   - И никаких результатов такой передачи со времен Ксенофонта?  Зачем,  -
повторил Мак-Кэрри, - кому-то в глубинах Вселенной тысячелетиями  собирать
информацию о жизни на заурядной планетке в  одной  из  окраинных  звездных
систем?
   -  Наблюдают  же  энтомологи  часами  за  жизнью  какого-то  крохотного
муравейника. А может быть, наши тысячелетия - это  часы  для  Долгоживущих
где-нибудь на другой звездной окраине?
   - Фикция, - сказал Смайли.
   Он сказал это по-английски, подразумевая обычную уличную беллетристику,
но Шпагин по аналогии звучания перевел для себя именно так и вступился:
   - Почему фикция? Уже поступают какие-то, еще не расшифрованные  сигналы
из космоса. И энергетический разведчик едва ли фикция. Что помешало бы ему
продержаться тысячелетия? Проблема надежности? Но в  мире  высшего  Разума
ее,   вероятно,   не   существует.   Предел    накопления?    Для    такой
самоорганизующейся системы он, наверное, неограничен. А может быть,  он  и
не передает никому накопленной информации, а  просто  ждет,  чтобы  о  нем
вспомнили.
   - А вдруг некому вспомнить? - вмешалась Янина. - Гибнут планеты, гибнут
цивилизации, гибнут Долгоживущие. А их разведчик ждет и работает.
   - Тогда заставим его работать на  нас,  -  серьезно,  без  тени  улыбки
заключил Мак-Кэрри.



        10. "ЧЕРНЫЙ ЯЩИК"

   На этот раз к белому коралловому  рифу  в  Атлантике  гостей  доставила
вместительная губернаторская яхта, что позволило более чем удвоить  состав
участников экспедиции. Кроме четырех друзей, на остров  прибыли  профессор
Мак-Кэрри и все участники губернаторского обеда, кроме  леди  Келленхем  и
неожиданно заболевшего  епископа.  Вместо  него  отправился  доктор  Керн,
буквально умоливший губернатора и  Мак-Кэрри  разрешить  ему  сопровождать
экспедицию, которая для него, как  для  психиатра,  представляла  и  чисто
профессиональный  интерес:  как-никак  несколько  его  пациентов  утратили
психическое равновесие, побывав на "острове привидений".
   Яхта с металлической  обшивкой  и  обилием  металла  на  борту  -  наши
аргонавты, избегая диамагнитных благоглупостей Смайли, нагрузили  ее  всем
металлическим, что попало под руку, начиная с консервных  банок  и  кончая
молотками  для  забивания  держателей  более  обширной  палатки,   -   без
приключений вошла в хрустальную бухточку острова. Магнитная защита его  не
сработала  или  не  пожелала  сработать.  Никаких  магнитных  аномалий  не
наблюдалось и во время выгрузки  экспедиционного  багажа.  Здесь  было  не
только все необходимое для пикника среди седых волн  на  белом  коралловом
гребне, но и приборы, о которых почему-то забыли во время первой  поездки.
Взяли пробы воздуха и воды из бухты и океана, сделали, более  для  очистки
совести,  все  метеорологические  наблюдения,  запустили  воздушный  зонд,
зафиксировали  показания  водяных  и  атмосферных  термометров,   измерили
скорость  и  направление  ветра.  Смайли  и  Корнхилл  готовили   завтрак,
обнаружив несомненный кулинарный талант.  А  сэр  Грегори,  шлепая  босыми
ногами по набегавшей океанской волне, тщетно искал  ракушки  и  камешки  и
только ахал, уверяя, что  такой  идеальной  полировки  коралла  он  еще  в
природе не видывал.
   Но уже за импровизированным завтраком набежали первые тучки  тревоги  и
разочарования. Голос упрямо не подавал никаких  признаков  жизни,  и  наши
первооткрыватели  уже  испытывали  чувство  неловкости,   как   ярмарочный
фокусник, с ужасом обнаруживший, что двойного дна в его ящике нет. "Почему
он молчит?", "Странно...", "Ничего не понимаю", "Боюсь, что вы сочтете нас
шарлатанами,  джентльмены..."  -  так   началась   за   столом   тревожная
перекличка. Мак-Кэрри загадочно  молчал,  а  Корнхилл  и  Барнс  деликатно
отводили глаза. Только сэр Грегори в силу своих губернаторских  полномочий
пытался  рассеять  дух  сомнения  и  недоверия,  уже  витавший  над  белой
скатертью с напитками и закусками.
   - Не огорчайтесь, - повторял он, -  прекрасный  пикник.  Уже  одно  это
скрасит нашу морскую экскурсию. Попробуйте икры и  водки.  Достойные  дары
вашей великой страны, - адресовался он к особенно хмурому Рослову.
   Тот вспылил:
   - Не понимаю, почему  повсюду  в  Европе  или  Америке,  желая  сказать
приятное русскому, начинают хвалить русскую водку  или  русский  балет.  А
лайнеры  "Аэрофлота",  на  которых  ежегодно   курсируют   десятки   тысяч
европейцев и американцев! А русские часы, потеснившие  могущество  часовой
Швейцарии! А русские моды, покоряющие римлянок и парижанок!
   "Ты прав, - сказал Голос, - интересная информация".
   "Почему ты молчал?" - мысленно спросил Рослов.
   "Я изучал новоприбывших. Один уже был здесь. Он неинтересен.  Другие  -
тоже. Только один заслуживает внимания".
   "Высокий, седой, с орлиным носом, как у Пилата".
   "Я не вижу. Вот ты представил его, и я записал его образ, отраженный  в
твоем сознании".
   "Как - записал?"
   "Ты представляешь себе свою авторучку. А затем  -  цепочка  ассоциаций:
пишущая машинка, телетайп, лента магнитофона.  Нет,  ваши  земные  способы
несовершенны и хрупки. Я снимаю записи с мозговых рецепторов".
   "Ты прочел их мысли?"
   "Я прочел их жизнь. Всю накопленную ими информацию. И ничего  не  взял.
Интересен один. Я вспомнил  его  работы.  Они  значительнее  твоих,  но  и
традиционнее. Ты более смел, и угол зрения твой шире - я говорю о  научной
смелости и научном зрении. Я  знаю  его  новый  замысел  в  математической
разработке теории управления. Вы оба  идете  к  одной  цели,  но  кружными
путями. Напрасная трата энергии мысли".
   "Почему энергии?"
   "Ты сам писал, что мысль рождается как результат  сознательного  отбора
информации, как следствие каких-то энергетических процессов в материальной
структуре мозга".
   "Каких процессов?"
   "Не знаю. Как и ты".
   "А Мак-Кэрри?"
   "И он. Вы ищете, а я жду".
   "И не хочешь подсказать решение или не можешь?"
   "Иногда могу. Если решение не вспышка гения,  не  что-то  принципиально
новое, а оптимальный результат отбора уже накопленной информации".
   "Значит, и ты не гений?"
   "Я не человек".
   "Но вступаешь в контакт с человеком. А  такой  контакт  не  может  быть
односторонним. Отдавая часть своей  информации,  человек  должен  получить
что-то взамен".
   "Что?"
   "Часть твоей".
   "Не возражаю. Это тренировка памяти".
   "Тогда ответь на вопросы прибывших со мной".
   "Слишком много рецепторов. Трудно часто и произвольно менять настройку.
Кто-нибудь из вас четырех всегда будет транслятором".
   "Всегда?!"
   "В период контакта. Я переключу настройку на другого, когда  напряжение
станет критическим".
   "Тогда скажи всем, что ты существуешь - одной мыслью, -  и  переключись
на меня".
   "Не сразу. Мне потребуется короткий отдых.  По  аналогии  с  вашим.  Но
только по аналогии, иначе, к сожалению, об®яснить не могу".
   Весь этот мысленный диалог Рослов провел в состоянии прострации. Лицо -
гипсовая маска, снятая с мертвого. Мысль не отливалась в звуки - губы даже
не дрогнули. Сначала никто не заметил этого -  пикник  затмил  все.  Белая
скатерть на белом коралле под  нейлоновым  гребнем  палатки.  Тихий  шорох
волны. Небрежный обмен репликами, как стук шарика на столе для пинг-понга.
Тук-тук: "Передайте подливку", "А тишина какая - даже океана  не  слышно",
"Попробуйте устриц в шампанском - прелесть!", "А если гроза?..".
   Первым заметил состояние Рослова губернатор.
   - Вам нездоровится? - спросил он тревожно и недоуменно оглядел соседей.
- Что это с ним?
   Барнс,  сидевший  рядом,  толкнул  легонько  Рослова  -  тот  даже   не
пошевельнулся.
   - Кажется, без сознания, - сказал доктор Керн, подымаясь. -  Похоже  на
каталепсию.
   -  Сядьте,  док,  -  остановил  его  Смайли.  -  Не   трогайте   -   он
разговаривает.
   - С кем?
   - С кем здесь разговаривают? С хозяином острова.
   - Не шутите.
   - Какие уж тут шутки. Шутим не мы, шутят с нами.
   - Анджей... - тихо позвала Янина. - Вы меня  слышите?..  Матерь  Божия,
какой он бледный!
   Смайли заметил, не скрывая раздражения:
   - Вы были не розовее, когда очнулись. Кажется,  мы  все-таки  дождались
спектакля. Берегите нервы, джентльмены.
   Маска  Рослова  вдруг  ожила.  В  глазах   блеснул   огонек   сознания,
возвращенного из путешествия в никуда.
   - Борода шевелится! - воскликнул Корнхилл. - Дайте ему виски.
   Но Рослов уже без посторонней помощи проглотил свой стакан.  Губернатор
хотел сказать что-то,  но  так  и  замер  с  открытым  ртом.  Чужая  мысль
откликнулась в нем.
   - Я здесь, господа. И я буду говорить с вами. Подумайте над тем, что вы
хотите услышать.
   - Кто это? - воскликнул губернатор. - Кто сказал?
   - Я тоже слышал, - прибавил Керн.
   - И я.
   - Все слышали, - поморщился Смайли. - Послушаем лучше Энди.
   Рослов, уже успевший проглотить солидный кусок  омара,  ответил  сквозь
зубы:
   - Порядок, Боб. Он будет говорить с каждым и со всеми. Но через нас.
   - Не понимаю.
   - Он только что сказал мне, что слишком много рецепторов и  ему  трудно
менять настройку. Каждый из нас четырех будет транслятором.
   - Как на радио? - спросил Корнхилл.
   - Почти. Готовьте ваши вопросы, господа. Он сейчас включится.
   - Но вы успели его спросить, кто он и откуда?
   - Не успел. Спросите сами. А мне  надо  заправиться  перед  сеансом.  -
Рослов уже глодал жареного цыпленка.
   - Предлагаю регламент, - вмешался до сих пор молчавший Шпагин. - Четыре
настройки  -  четыре  транслятора  -  это  максимальная  продолжительность
сеанса.  Первую  настройку  -  вопросам  профессора  Мак-Кэрри,  вторую  -
Рослову, третью - мне с Яной, четвертую - вам, господа. Не обижайтесь: все
предшествующие вопросы учтут и чисто научный, и общечеловеческий  интерес.
Вы дополните то, что мы упустим  или  забудем.  Просьба  задавать  вопросы
вслух, а не мысленно, мысленного контакта с нами не будет - передача,  как
выразился Корнхилл, пойдет через одного. И воздержитесь от  личных,  я  бы
сказал, неинтересных вопросов.
   - Что значит "личных"? - спросил лорд Келленхем.
   Ответить Шпагин не успел. Он вытянулся, побледнел, кровь  отхлынула  от
лица, отдавая весь свой поток мозгу, и заговорил  странно  глухим  голосом
без интонаций и пауз, - Шпагин  не  Шпагин,  а  электронная  машина  с  ее
обезличенной акустикой.
   - Я жду, профессор Мак-Кэрри.
   Мак-Кэрри от  волнения  даже  не  мог  начать,  два  раза  стеснительно
кашлянул и только потом спросил:
   - Кто вы?
   - Не знаю.
   На мгновение Мак-Кэрри потерял дар речи, затем сказал:
   - Не понимаю вас.
   - А я - вас.
   Мак-Кэрри уже вновь обрел  присущее  ему  хладнокровие  и,  не  повышая
голоса, медленно и раздельно пояснил:
   - Вы не Бог и не человек. Вы невидимы и тем не менее существуете.  Ваши
познания несомненны и значительны, и тем не менее ваш мысленный контакт  с
человеком возможен для вас только в пределах этого рифа. Когда я  спросил:
кто вы, я имел в виду - живое существо или машина?
   - Ни то, ни другое. Я саморегулирующаяся система с ограниченным  кругом
задач.
   - Каких именно?
   - Все они сводятся к одной  -  полноте  системы.  Синтез  информации  о
Земле, об эволюции живого вещества вашей планеты, о человеческом разуме, о
знании, накопленном человечеством с тех пор, как  оно  научилось  мыслить.
Применяя земную терминологию, я - нечто вроде  электронной  памяти  вашего
мира.
   - Значит, все-таки машина с ограниченной задачей накопления информации.
Суперколлектор.
   - Память -  это  не  только  накопление  информации.  Это  и  отбор,  и
кодирование, и оценка, и управление, когда из хранилища извлекается нужная
информация, и забвение, когда информация уже не нужна,  и  тактическое  ее
использование, и стратегические ресурсы. Акт суждения - основа мышления  -
немыслим без самоорганизующейся системы памяти.
   - Практически - всей работы мозга.
   - Нет. Мозг отвечает за все. Память - только за  накопленный  жизненный
опыт. Я не супермозг, и мои биотоки - только датчики информации.
   - Ваша природа, устройство, организация?
   - Не знаю.
   - Вы же не можете не знать элементов, образующих вашу систему.
   - Я знаю только то, что накоплено человечеством. У него нет информации,
определившей мое появление, мою организацию, мои возможности, мое  прошлое
и мое будущее. Нет такой информации и у меня. Все, что я знаю  о  себе,  я
узнал от человека и через человека. И то, что я невидим,  что  привязан  к
этому острову, что могу защищаться, создавая поля неизвестной мне  природы
и мощности, и вызывать у любого человека в  пределах  острова  гипносон  и
гипномираж любой  глубины  и  реальности.  Я  ничего  не  знаю  о  Разуме,
создавшем меня и забросившем на эту планету. Иначе говоря, и для вас и для
себя я - "черный ящик", как вы называете систему неизвестной  конструкции,
о которой можно судить только по ее реакции на то или иное воздействие.
   - Как я вас понял, ваши знания - это наши знания, и то,  что  мы  будем
думать о вас, как исследовать и оценивать  эту  неизвестную  нам  систему,
станет и вашим знанием?
   - Безусловно. Только выводы из ваших противоречивых суждений  я  сделаю
быстрее, точнее и приближеннее к истине. Вот почему и такая информация  не
выйдет из круга моих задач.
   Шпагин вздохнул и потянулся. Гипсовая маска снова стала лицом. Он  даже
улыбнулся, хотя и с усилием.
   - Устал? - спросил Рослов, и в неожиданной  тревожности  его  интонации
сразу сказалось то, что обычно не слышалось в иронической полемике  или  в
яростных спорах  -  суровая  нежность  дружбы,  давней  и  верной  мужской
привязанности.
   - Пожалуй, нет, - сказал Шпагин, - только голова чуточку кружится.
   -  Резкая  перемена  кровообращения.  Мозг  отдает   излишний   приток,
капиллярные сосуды кожи получают  сверхнорму,  и  вы  уже  розовеете,  как
девушка, - пояснил Керн. - Интересно, чья очередь? - спросил он.
   Вопрос был  излишним.  Отключился  Смайли,  сразу  ставший  похожим  на
бронзового бирманского божка с отлитым оскалом улыбки.
   - Спрашивайте, Рослов, - сказал Мак-Кэрри, - он ждет.
   - Ты повторил мою легенду, - тут же включился Рослов, - почти  слово  в
слово. Случайно или сознательно?
   Смайли - уже не Смайли - ответил однотонным деревянным голосом:
   -  Конечно,  сознательно.  Я  не  знаю  случайных  умозаключений.  Твоя
гипотеза оказалась наиболее близкой к вероятному допущению.  Я  сопоставил
ее запись со своей информацией и повторил твои построения.
   - Ты не подключался к  нашему  разговору  -  не  мог  подключиться:  мы
разговаривали в гостинице. Значит,  ты  извлек  легенду  из  моей  памяти.
Извлек, сопоставил и повторил. Последовательный акт суждения.  Сколько  он
продолжался?
   - Доли секунды. Я не отсчитывал.
   - Для этого тебе понадобилась встреча со  мной.  И  только  в  пределах
этого острова. Как же проходили встречи с Плутархом, Свифтом,  Ньютоном  и
Коперником?
   - С их мыслью. Ведь книга - это не только свиток пергамента или  стопка
бумажных страниц, испещренных рукописными или типографскими знаками, но  и
гигантское  скопление  мыслей,  чувств,  образов   и   ассоциаций.   Мысли
какого-нибудь горшечника в древних Фивах или замыслы солдата в двенадцатом
легионе Цезаря не задевают меня, но годы раздумий Свифта над  "Гулливером"
или Дарвина над "Происхождением видов" нашли место в моей памяти со  всеми
сомнениями, вариантами и поправками. Я учился вместе с  человечеством.  От
песочных  часов  к  теории   относительности,   от   опытов   Архимеда   к
синхрофазотронам и циклотронам. Раньше  было  легче:  античные  библиотеки
дохристианской эры и монастырские книгохранилища средних веков не сберегли
столько следов прогресса человеческого разума, сколько их собрано только в
одном Британском музее. Но  потоки  мыслей  растут  и  умножаются,  и  моя
космическая память запечатлевает и хранит любой  след,  достойный  истории
человеческой информации.
   Рослов никого не видел, кроме похожего на бирманского Будду  Смайли,  и
ничего  не