Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
но хотел действительно послужить движению
русской книги в Америке. Чтобы не вскрыть касание ко мне семьи Андреевых,
переводчиком "Круга" и назван был только он один (как, по сути, и работал он
один). К марту 1968 он уже сделал, что мог, - однако он не был переводчик
профессиональный. Супруги же Карлайл, не зная русского языка и уже не
сверяясь с русским текстом, бросились "шлифовать" перевод "под стиль" Генри
Карлайла. Не сделав ничего от весны 1967 до весны 1968, теперь нужно было
успеть провернуть побыстрей к осени 1968. Что они нашлифовали - к Уитни уже
не возвращалось, а шло в набор. Ему же в издательстве в последние дни
предложили править гранки - он с ужасом увидел много ошибок, но исправить
успевал мало.
И что ж это получился за перевод! Довольно вскоре достиг и нас в Союзе
экземпляр книги - и я, делать мне больше нечего! и деться некуда, - сел
проверять - сравнивать несколько глав по выбору - "Немой набат", "Спиридон",
"Церковь Иоанна Предтечи". Сильно смутился. Попросил проверить специалистов.
Боже мой, - и это перевод? - с потерей красок, со срезкой рельефа речи,
особо частой утерей прилагательных или целых синтагм, смысловых значимостей,
и уж конечно безо всякого понимания ритма, со сбивом его в чередовании фраз,
с нарушением абзацев - отменой моих, появлением новых. Пропускались многие
слова, выражения, оттенки; как можно понять, одни - по трудности перевода,
другие пропуски не объяснить ничем, кроме небрежности. Много отчаянных
нелепостей, вот - такой рекорд, о маленькой девочке: вместо "Агния всегда
была расположена за зайчика, чтобы в него не попали", - переведено: "Агнию
бережно располагали за маленьким домиком, чтоб об не„ никто не споткнулся".
И ещ„ удивительные места, где сочинены целые фразы, которых вовсе нет у
меня.
Мучительно было это вс„ обнаружить. Ладно, "Ивана Денисовича" расхватали
жадные соревнователи, "Раковый корпус" поплыл без моего управления, но
эту-то книгу я озаботился передать в верные руки, - и что же прочтут и
поймут американцы?
А ещ„ же Карлайл подписала с "Харпером энд Роу" передачу им и мировых прав
на "Круг" и, значит, распространение его на всех европейских языках.
(Карлайл о том сама раньше не подумала, и со мной в Москве о том разговора
не было, я с нею имел в виду именно и только американское издание, -
неважно: меня не спрося, подписала она теперь и мировые.) Месяцами позже от
приехавших стариков Андреевых я узнал как о готовом факте: что публикация
произойд„т сразу в пяти странах. Ну что ж, пусть так, думал я: громче удар,
радовался. Но если Карлайл, "отдавшая всю жизнь" моим делам, не могла хоть
американский перевод издать в хорошем качестве, то где уж там следить за
остальными переводами? "Харпер" теперь занялся подсч„том своего мирового
дохода, и вместе с ним Карлайлы только указали ж„сткий единый срок мировых
публикаций - распространение же книги передали международному литературному
агенту Эрику Линдеру, а тот тем более утруждался лишь получением своих
процентов, а не качеством переводов. (А я именно в этот апрель 1968 в письме
в "Монд"-"Униту" публично заявил, что только качества переводов ищу,
напомнил: "кроме денег существует литература".)
Английский "Коллинз" по первым же пробам отказался от американского
перевода. Однако составленная им самим группа переводчиков (под общим
псевдонимом) тоже спешила отчаянно, не смогла перевести удовлетворительно и
согласованно. Анализировали мы в Москве и их перевод, и тоже наплакались: не
многим лучше.
Ещ„ горше был загублен французский перевод. Есть и прямое признание издателя
Робера Лафона (в письме к Полю Фламану, моему достойному представителю, но
уже с 1975 года), что они получили американский перевод "Круга" раньше
русского текста, и переводили с английского, и на всю работу имели четыре
месяца. Это видно и по книге, без его признания. Книга переведена чудовищно,
ко всем ошибкам американского перевода добавлено множество своих ошибок,
непонятностей и небрежностей, есть у меня и этот анализ. (Отмечалось во
французских газетах, что даже строфа "Интернационала" не воспроизводила
истинный французский текст, а - через двойной, вернее тройной, перевод.)
В немецком переводе, где работали две разных переводчицы, я и сам вижу, как
повторены все нелепости и промахи американского, - значит, переводили тоже
не с оригинала, а с английского. (Непонятно, почему Карлайлы вовремя не
давали европейским издательствам исходного русского текста?)
Так Карлайл швырнула мой "Круг" на растопт, изгаженье и презрение, и
считает, что оказала величайшую помощь утверждению моего имени. И что он был
вс„-таки разгляжен черезо вс„ осквернение (а во Франции даже удостоен премии
лучшей книги года), "Круг" обязан, очевидно, только своей конструкции, не
уничтожимой ни в каком переводе, и тугой спирали сюжета. Удивляться надо,
как через муть этих кромешных переводов пробивались события и лица.
Сидя у нас там, в СССР, под прессом, - что такое подобное можно было
вообразить? Мы ставим головы против всемогущего КГБ, а уж наши доверенные
друзья на Западе и вообще все свободные люди - конечно крепко держат наше
рукопожатие, они-то сочувствуют нам! Одновременный в пяти странах выход
моего "Круга" тотчас же за разрозненным появлением "Корпуса" - казался
грозным залпом! Но, болезненно для меня, ни языка моего, ни местами смысла,
ни самого автора представить было нельзя.
А весной 1968, ничего того ещ„ не ведая, мы как раз кончали "Архипелаг". И
под Троицу 1968 - удалось отправить его, в те же руки, Карлайлам, - и
отправка эта, и сами эти Троицыны дни казались нам святым зенитом жизни:
по-ш„л, по-ш„л и "Архипелаг" за "Кругом"! В путь добрый!
Я просил Карлайлов организовать перевод "Архипелага" года за два, в полной
тайне, оплачивая перевод из моих гонораров "Круга" и поэтому не нуждаясь ни
к какому издателю обращаться и открываться. (По западной практике, аванс и
деньги в срок, - такой независимый от издательства перевод вообще был бы
невозможен, не будь уже авторских гонораров от напечатанного "Круга". Но
деньги же были в безраздельном ведении Карлайлов, они оплачивали и свою
"комиссию", и своего адвоката, и свои шаги, и сво„ бездействие, - но что ж
никаких сведений о ходе перевода?)
И вдруг весной 1969 доходит до нас страничка из журнала "Тайм" - и в н„м
читаем открыто название "Архипелаг ГУЛаг"!!! - о, ужас! - и будто манускрипт
уш„л на Запад без ведома автора, и за ним жадно охотятся западные
издательства! Какой кошмар! Откуда эти сведения? Мы-то знаем верно, что ни
один экземпляр больше никогда никуда от нас не уш„л, - и не могли же наши
благородные друзья нас так предать?
Опять - ощущение подтопорной беззащитности. И - раздетости. И - осквернения.
Ева ищет связь, оказию, гоним тревожный запрос: откуда это? Если от вас - то
остановите же, не смейте! должна быть глубокая тайна!
Ответ не менее возмущ„нный: от нас ничего не могло просочиться, это - от
вас.
Но мы-то знаем, что не от нас. Но и ГБ - всемогуще! Долгая тревога на
сердце. (Много позже, уже на Западе, выяснилось: Карлайлы прямо назвали
"Архипелаг" в издательстве и, может быть, похвастали каким-то друзьям, среди
них узнала Патриция Блейк, и она-то и написала в "Тайме", чтобы блеснуть
своею журналистской осведомл„нностью. А был момент - и сами Карлайлы
порывались публично объявить, чтобы пресечь воображаемых ими соперников!)
А между тем шли месяц за месяцем и, по сведениям Евы, перевод "Архипелага"
вс„ не начинался. Да как же можно?! - книгу о страданиях наших миллионов,
книгу, которую мы дорабатывали, почти не имея времени на дыхание, на еду, не
оглядывясь на лес бер„зовый подле нас, - и эту книгу не начинать переводить,
не торопиться? Ева фыркала смейно мне в ответ: "Ну, дайте же людям полежать
на флоридском пляже!" О, если б только на пляже! о, если б только этот год
один! Карлайлы отдали Уитни первый том, затем второй. По своему сочувствию к
делу и трудолюбию он опять бесплатно взялся, сделал начерно оба тома к июню
1970, принялся и за третий. Карлайлы (по его теперь словам) какое-то время
поработали на "шлифовке" первого тома, потом покинули эту работу (да и к
лучшему, чем наводить их "глянец"). Как и раньше с "Кругом", их и с
"Архипелагом", приходится думать, интересовала не многотрудная работа над
текстом и не будущий ход книги сквозь западные умы - а взл„тный предстоящий
момент продажи "Харперу" мировых прав на "Архипелаг". Но от меня не
поступало разрешения на продажу таких прав.
Как-то приезжал в Москву брат Ольги Саша Андреев, сам и отправлявший пл„нку
"Архипелага" в 1968 через границу. Мы встретились с ним на кухне Надежды
Яковлевны Мандельштам, которую ему естественно было посетить (так и Н. Я.
включается в наши "невидимки"). И он передал настойчивую просьбу сестры
написать ей письменное разрешение на копирайт (и притом мировой)
"Архипелага"! Опять то же самое: чтоб через границу повезли такую бумажку: я
сам отдаю "Архипелаг" для западного печатания! Нет, двум таким мирам нельзя
было друг друга понять! Я отказал, конечно. А Карлайлы - теряли интерес к
продвижению "Архипелага", раз нет письменной гарантии, из чего им хлопотать?
Между тем все эти годы, после 1968, половина моей тв„рдости была - что
"Архипелаг" отправлен, что он в над„жных руках друзей, ну и, конечно же,
переводится (и, по простору времени, наверно отлично). И - грянет!! и ударит
по нашим злодеям, как только я скомандую!
Иногда приезжали старики Андреевы (в свой отпуск - в СССР как советские
граждане), и с ними тайно встречались то я, то Аля, дважды, помню, опять на
квартире Н. Я. Мандельштам, где "потолки" опасные, - и мы не говорили, а
писали многими получасами, мало продвигаясь в обмене сообщениями. И я долго
не вник, не способен был понять, чтбо же именно происходит с моими книгами.
Добрые старики и сами точно не знали: "переводится", "будет несколько позже"
(мой загаданный срок был - Рождество, январь 1971 года). Набирались ещ„
вопросы-ответы: то - в какие сроки какие вещи пускать в ход из
первоначальной пл„нки, увез„нной Андреевыми; то - как поступать, если меня
прикончат? то - не надо ли пока благотворительности какой устроить на
Западе, всякие тамошние детские сады? (я сказал - нет: если что от всех
оплат и трат останется - вс„ оберну на нужды русские). Но из деликатности не
дошло до лобового вопроса: а как же? как же они справляются с переводом?
Сказал я старикам, смягчая, что перевод "Круга" далеко не удовлетворяет
меня, - тут Ева на меня зацыкала, что я судить не смею, и старики уверяли,
что "по-английски звучит безупречно". Однако отзыв мой они передали дочери,
и Карлайлы оскорбились смертельно. Если до того они и собирались
"поработать" над "Архипелагом" - то уж впредь охота отпала (оно и к лучшему;
мы никогда ни строчки их труда по "Архипелагу" не видели, хотя О. Карлайл
ещ„ много лет уверяла, что "была сделана огромная работа").
Тем временем подходила пора начинать и другие переводы "Архипелага" на
иностранные языки, не только же на английский. Однако единственный текст за
рубежом был в руках Карлайлов. Надо было получить от них копию. Летом 1970
Бетта ездила в Женеву к В. Л. Андрееву и самым мягким образом выразила
просьбу получить текст для немецкого перевода. В. Л. принял чрезвычайно
болезненно, что это повед„т к разгласке, растеканию, - он ведь оставался
советским гражданином, тем более всего опасался. Только и дал Бетте почитать
фотоотпечатки без выноса. И Бетта отступила, не настаивая больше. Просить же
у Ольги она не бралась, уже тогда находя е„ невыносимой. Дала знать нам, что
- отказ. У нас в Москве создалось впечатление, что это был тв„рдый отказ
самой Ольги. Мы с Алей приняли такой отказ как чудовищный. Мне, автору, они
отказывают в мо„м тексте? значит, они уже числят за собой те мировые права
на "Архипелаг", которые я им не передавал? Так что ж, нет выхода, неизбежно
нам вторично предпринять ту же страшную эпопею: заново переснимать
"Архипелаг" и заново искать путей отправить на Запад? Топор над теми, кто
назван в тексте, - и топор над теми, кто будет готовить и отправлять пл„нку?
(За три года, что прошли от первой отправки, обстановка вокруг меня резко
обострилась, слежка за квартирой была круглосуточная, и за каждым шагом
моим, семьи и друзей.) Несколько человек рисковали свободой и жизнью: надо
было снова доставать три тома из дальнего хранения (А. А. Угримов) -
фотографировать (Валерий Курдюмов) - где-то близко хранить скрутки пл„нок -
затем передавать их цепочкой до французского посольства, когда Анастасия
Дурова найд„т путь отправить их в Париж, а там ещ„ чтобы курьеры не
проминули Никиту Струве.
Так свелась ни к чему вся наша Троицына отправка, вокруг которой столько
было тревог, смятения и надежд. Все прежние риски ушли в тупик и в ничто. Не
с теми людьми связались. Надо - безошибочно выбирать, кому доверяешь. А это
- труднее всего.
Второй пересыл "Архипелага" оказался куда мучительнее первого: подтверждения
о благополучном исходе мы в неизвестности и напряжении ждали - 3 месяца! -
до мая 1971. Но теперь уже и мы, соответственно, не сообщали о н„м
Андреевым-Карлайлам, а начали сосредоточенно, молча переводить на немецкий,
затем французский и шведский. Мы хоть получили свободу выбирать переводчиков
и вести работы.
А ещ„ в конце 1969 у меня зав„лся на Западе адвокат, доктор Хееб. Узнав о
том, Карлайлы встревожились ужаленно: ещ„ какой-то новый доверенный? с
кем-то делить права? Тут ещ„ и Бетта, чья прямота и ч„ткость пришлись Ольге
как ножом. (Пишет теперь в книге: "Солженицын энергично устанавливал на
Западе свою личную бюрократию роскошным византийским образом".) Через Еву
раздалось к нам от Ольги острое раздражение и уведомление, что они считают
мой шаг рискованным, новому адвокату не доверяют и во всяком случае
сотрудничать с ним не хотят. И ещ„, и ещ„ раз передавали, что не хотят ни с
кем "делить ответственность". И старики Андреевы в очередной приезд резче
обычного выразили неодобрение и недоверие Хеебу, и даже передали нам такой
слух, что Хееб: коммунист? (Ну, быть не может! ну вот бы влипли!)
Так между двумя нашими действующими на Западе силами в 1970-71 создались
натянутые отношения. Искры и треск разрядов доносились к нам с обеих сторон.
И - вдруг? - в начале 1972 Карлайлы неожиданно признали: да, конечно, мы
понимаем, адвокат необходим, защищать всю широту интересов. И даже - ласково
о Хеебе (только к Бетте не смягчились).
Мы и порадовались, ничего не поняв. Вот, меж добрых людей вс„ решено
отлично.
Адвокат на Западе! Как это ново придумано! Как это дерзко звучит против
советских властей! Мы долго радовались и гордились таким приобретением.
Столкновение Востока и Запада, двух разных типов жизни, отлично проглядывает
в сцене: как мы этого адвоката брали. (Почему - адвоката, а не литературного
агента? - а мы просто не знали о такой ещ„ специальности.) На квартиру Али
на Васильевской улице Бетта привезла стандартный швейцарский типографский
бланк на немецком языке с перечнем всех разнообразных доверяемых видов
деятельности, их была там юридическая полусотня, трудно представить, какой
бы вид не охватывался. Оставалось проставить фамилию адвоката, мою подпись и
дату. Только стали мы с Беттой вчитываться в этот густой перечень (вс„ же
мужицкая оглядка тревожно предупреждала меня, что нельзя уж так безмерно вс„
доверять, слишком много написано, - но и новый же не составишь, а какие
случаи действительно понадобятся моему будущему защитнику, как предугадать?)
- вдруг стук в наружную дверь. Аля пошла открыть - водопроводчик, но не
обычный жэковский, хорошо известный, а какой-то совсем новый. Говорит: ему
надо в ванной краны проверить. Что? почему? не жаловались, не вызывали. А
уже дверь входная открыта, как-то и не запретишь. Аля пустила его (а дверь
нашей комнаты плотно притворена, и мы затаились) - он прош„л в ванную,
покрутил какую-то безделицу, ничего не сделал и уш„л. Очень подозрительно.
Так и поняли, что это - ГБ, хотели засечь иностранку в нашей квартире. Мы-то
затаились, а пальто гостьи на вешалке в прихожей висит: Под этим ощущением
осады и опасности для Бетты выходить - и текла дальше наша встреча. И уже не
вчитывались мы так подробно в список, и ясно было, что не откладывать же до
другого приезда Бетты через полгода или год, и ничего уже тут нельзя
исправить, а надо подписать. Мы о водопроводчике думали, а не - какие
последствия могут быть от этой генеральной доверенности. И большая забота:
ведь эту бумагу Бетте сегодня, пожалуй, нельзя выносить с собой. Значит,
надо е„ оставить в нашей квартире, затем вделать во что-то, в конфетную
коробку, в таком виде Бетта повез„т через границу.
Да, так вс„ же: кто этот адвокат? Швейцарец, доктор Хееб, Бетта лично знает
его, очень честный, порядочный человек. Ну, чего ж нам ещ„? Честный,
порядочный - это самое главное, и нейтральный швейцарец - это тоже неплохо.
Расспрашивать некогда, думать некогда, ладно, скорей! Я подписал.
Свершилось! - у меня на Западе полновластный доверенный всех моих дел. Какая
находка! Какая опора теперь у меня! Ну, поиграйте со мной, попробуйте!
Уговорились так: вся важная связь по-прежнему ид„т через Бетту по левой, а
уж она из Австрии по телефону или прямыми поездками согласовывает с доктором
Хеебом.
Да скоро явился и случай спасительной защиты. В декабре 1969 начала "Ди
Цайт" печатать "Прусские ночи", подкинутые ей вс„ тем же неутомимым
"Штерном" с просьбой от моего имени: как можно скорее печатать!! У самой
"Цайт" не хватило соображения, что такую вещь печатать нельзя, сильно
преждевременно, губительно для меня ещ„ и с новой стороны, - да поверили
"Штерну". Но вот доктор Хееб только подал голос - и печатанье остановили!
В СССР, в большой моей Драке и вдали от западных юридических петель, я
многим противникам наносил удары, не считаясь с их звучностью. А на Западе
эти махи сразу подпадали под юридическую опасность. Когда в 1972 "Цайт" же
процитировала мо„ острое заявление о "Штерне" - не в силах судиться со мною
в СССР, скандальный "Штерн" послал в "Цайт" резкий протест с угрозами - не
прямо суда, пока несколько неопредел„нными. (Общая их неуверенность - чтбо
могу выкинуть я.) В германском суде такое дело было бы для "Штерна"
выигрышно: я уверен был и утверждал, что лгут, не было их корреспондента у
моей т„ти в Георгиевске за сведениями обо мне (а как раз и был, оказывается,
в компании с Луи), и что с Госбезопасностью "Штерн" связан в Москве (резко
опасное утверждение! пойди докажи! суд - и прямой проигрыш). В "Цайт"
пережили, очевидно, тяж„лые минуты: моя резкость легла теперь на них
ответственностью. Но главный редактор "Цайт" графиня Марион Д„нхоф не
растерялась, ответила с большим достоинством и горячностью, давя на открытую
подлость и провокаторство "Штерна" относительно меня: доносительский
подстрел из засады, против чего я не могу обороняться. И напоминала, что
"Прусские ночи" провокационно толкал к печати вс„ тот же "Штерн". Заряд
подействовал. Хотя "Штерн" имел славу удачливого судебного сутяги - в этот
раз он всего лишь оправдался в "Цайт" слабой стать„й своего корреспондента
Штайнера, где тот настаивал, что ездил-таки к моей т„те, и довольно ловко
пл„л для западного читателя, что препятствий иностранцу в Георгиевск нет,
потому что, как всем известно, "эта область", Кисловодска-Пятигорска,
открыта всем туристам. (Та область - да не та: Курортные города, разумеется,
открыты. Но не Георгиевск, а с Запада не разобрать.)
Что ни шаг на Западе, самый простой шаг, вызывает суд - была для меня полная
неожиданность, и резко-неприятная: этой атмосферы напряж„нных гражданских
исков в Союзе не было совсем. Вот, имея адвоката, значит над„жно оградив
свои права на Западе, я в 1971 впервые спокойно печатал в Париже "Август":
русское издание у "Имки", а дальнейшие переводы устроит доктор Хееб. (Но я
упустил предупредить его о русском "Августе" заблаговременно, ему тяжело
приш„лся внезапный мировой штурм издательств: срочно требуют правба на
из