"С другой стороны, - пишет Достоевский Победоносцеву, касаясь
упрощенного взгляда на европействующих интеллигентов, - мы говорим прямо:
это сумасшедшие, и между тем, у этих сумасшедших своя логика, свое учение,
свой кодекс, свой Бог даже, и так крепко засело, как крепче нельзя. На это
не обращают внимания: пустяки, дескать, не похоже ни на что, значит
пустяки. Культуры нет у нас (что есть везде), дорогой Константин Петрович,
а нет через нигилиста, Петра Великого. Вырвана с корнем. А как не единым
хлебом живет человек, то и выдумывает наш безкультурный поневоле что-нибудь
по-фантастичнее, да по-нелепее, да чтоб ни на что не похоже было, потому
что хоть все целиком у европейского социализма взял, а ведь и тут переделал
так, что ни на что не похоже".. "...оказывается, - пишет Достоевский, в
"Дневнике Писателя", - что мы, то есть интеллигентные слои нашего общества,
- теперь какой-то уж совсем чужой народик, очень маленький, очень
ничтожненький, но имеющий, однако, уже свои привычки и свои предрассудки,
которые и принимаются за своеобразность, и вот, оказывается даже и желанием
собственной веры"..
       С течением времени русская интеллигенция, соединившись в особый
идейный орден сумела внедрить много лживых исторических, политических и
социальных предрассудков и мифов.
       Одним из наиболее распространенных и наиболее вредных мифов является
миф о том, что понятие интеллигенция обозначает лучшую, самую культурную
часть русского образованного общества и что русская интеллигенция была той
частью русского образованного общества, которая творила русскую культуру.
Одним словом, что интеллигент значит образованных человек, принадлежащий к
слою творцов русской культуры. На самом же деле русский интеллигент,
выросший в результате совершенной Петром революции, есть уродливое,
противоестественное смешение двух противоположных в своих духовных истоках,
культур: европейской и русской. Он - олицетворение дисгармонии, всякого
рода крайностей. Один из "творцов Февраля", проф. Ф. Степун, пишет в наши
дни в альманахе "Мосты": "Кто же осуществил русскую революцию? Правилен
только один ответ: революционная интеллигенция, рожденная духом петровских
преобразований".

                                     VI

       Бердяев утверждает в "Русской Идее": "Русская интеллигенция есть
совсем особое, лишь в России существующее, духовно-социальное образование".
Бердяеву вторит Г. Федотов: "...Говоря о русской интеллигенции, мы имеем
дело с единственным, неповторимым явлением истории. Неповторима не только
"русская", но и вообще "интеллигенция". Как известно, это слово, т. е.
понятие, обозначающее им, существует лишь в нашем языке. Разумеется, если
не говорить об inteligentia философов, которая для Данте, например, значила
приблизительно то же, что "бесплотных умов естество". В наши дни
европейские языки заимствуют у нас это слово в русском его понимании, но не
удачно: у них нет вещи, которая могла бы быть названа этим именем" (стр.
10). "Западные люди впали бы в ошибку, - пишет Н. Бердяев в "Истоки и смысл
русского коммунизма", - если бы они отождествили русскую интеллигенцию с
тем, что на Западе называют Intellectuels - это люди интеллектуального
труда и творчества, прежде всего ученые, писатели, художники, профессора и
педагоги и пр. Совершенно другое образование представляет собою русская
интеллигенция, к которой принадлежат люди не занимающиеся интеллектуальным
трудом и вообще не особенно интеллектуальные. И многие русские ученые и
писатели совсем не могли быть причислены к интеллигенции в точном смысле
этого слова".
       "Термин "интеллигенция" изобретен и пущен в ход в 1876 году
Боборыкиным. Слово это было выдумано Боборыкиным, потому что назрела
необходимость обозначить как-то тот особый слой людей, духовно отличавшихся
от всех остальных людей, который возник в России и похожего которому не
было ни в одной из стран, культура которых развивалась органическим путем,
не знала такого катастрофического разрыва с национальными духовными
традициями, который возник в России после Петровской революции. Если бы
слой похожий на "интеллигенцию" существовал в какой-нибудь из стран, то он
имел бы уже соответствующее наименование. Но такого слоя нигде до того не
существовало и для того, чтобы отличить интеллигенцию от существовавшего в
России нормального образованного слоя, пришлось выдумать специальное
название.
       Интеллигент, - по мнению Боборыкина, - не образованный,
высокоразвитый человек, а "передовой" и "прогрессивный" человек. А в
понятие прогрессивности в то время вкладывались определенные понятия,
совершенно определенные точки зрения на "прогресс", эволюционное и
революционное развитие человечества. "Интеллигент" - человек
"прогрессивного мировоззрения", преданный революционно-якобинским идеям в
той или иной степени - верноподданный идеи революционного развития
общества. "Мы должны исходить из бесспорного, - указывает Г. Федотов, -
существует (существовала) группа, именующая себя русской интеллигенцией, и
признаваемая за таковую и ее врагами. Существует и самосознание этой
группы, исконни задумывавшейся над своеобразием своего положения в мире над
своим призванием, над своим прошлым. Она сама писала свою историю. Под
именем "истории русской литературы", "русской общественной мысли",
"русского самосознания" много десятилетий разрабатывалась история русской
интеллигенции, в одном стиле, в духе одной традиции. И так эта традиция
аутентическая ("сама в себе"), то в известном смысле она для историка
обязательна. Мы ничего не сможем понять в природе буддийской церкви,
например, если будем игнорировать церковную литературу буддистов".

                                    VII

       Самой характерной чертой оделяющей членов Ордена от представителей
русского образованного слоя является тоталитарность их миросозерцания.
Отмечая характерные признаки миросозерцания основателя Ордена Н. Бердяев
писал: "Белинский, как типичный русский интеллигент, во все периоды
стремился к тоталитарному миросозерцанию". "Он был нетерпим и исключителен,
как все увлеченные идеей русские интеллигенты и делил мир на два лагеря"
("Русская Идея", страница 60-61).
       Белинский однажды заявил: "Мы люди без отечества - нет хуже, чем без
отечества; мы люди, которых отечество - призрак, - и диво ли, что сами мы
призраки, что наша дружба, наша любовь, наши стремления, наша деятельность
- призрак". Беспочвенность, как самую характерную черту интеллигенции,
отмечает и Бердяев во многих своих книгах. Вот несколько его таких
высказываний: "Раскол, отщепенство, скитальчество, невозможность примирения
с настоящим, устремленность к грядущему, к лучшей, более справедливой жизни
- характерные черты интеллигенции". "Интеллигенция не могла у нас жить в
настоящем, она жила в будущем, а иногда в прошедшем". "Интеллигенция была
идеалистическим классом, классом людей целиком увлеченных идеями и готовыми
во имя своих идей на тюрьму, каторгу и на казнь".
       Интеллигенты в своих наиболее радикальных слоях не имели почти точек
соприкосновения ни с русским прошлым ни с настоящим. "Для интеллигенции, -
указывает Бердяев, - характерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным
бытом и традициями". "Интеллигенция жила в расколе с окружающей
действительностью, которую считала злой, и в ней выработалась раскольничья
мораль. Крайняя идейная нетерпимость русской интеллигенции, была
самозащитой: только благодаря своему идейному фанатизму она смогла
выдержать преследования и удержать свои черты".
       Точно такую же характеристику дает интеллигенции и Г. Федотов в
статье "Трагедия интеллигенции" ("Новый Град"): У интеллигенции "Идеал
коренится в "идее", в теоретическом мировоззрении, построенном рассудочно и
властно прилагаемые к жизни, как ее норма и канон. Эта "идея" не вырастает
из самой жизни, из ее иррациональных глубин, как высшее ее рациональное
выражение. Она как бы спускается с неба, рождаясь матерью землей". "Говоря
простым языком русская интеллигенция "идейна" и "беспочвенна". Это ее
исчерпывающие определения. Они не вымышлены, а взяты из языка жизни:
первое, положительное, подслушано у друзей, второе, отрицательное, у врагов
(Страхов). Постараемся раскрыть их смысл. Идейность есть особый вид
рационализма, этически окрашенный".
       "К чистому познанию он предъявляет, по истине, минимальные
требования. Чаще всего он берет готовую систему "истин", и на ней строит
идеал личного и общественного (политического) поведения. Если идейность
замещает религию, то она берет от нее лишь догмат и святость: догмат,
понимаемый рационалистически, святость - этически, с изгнанием всех
иррациональных, мистических или жизненных основ религии. Догмат определяет
характер поведения (святость), но сама святость сообщает системе "истин"
характер догмата, освящая ее, придавая ей неприкосновенность и
неподвижность. Такая система не способна развиваться. Она гибнет
насильственно, вытесняемая новой системой догм, и этой гибели идей
обыкновенно соответствует не метафорическая, а буквально гибель целого
поколения".
       "Русское слово "интеллигенция", - пишет известный меньшевик Дан в
"Прохождении большевизма", - обозначает не профессиональную группу
населения, а особую социальную, объединенную известной политической
солидарностью" (стр. 32).
       "Интеллигент, - пишет проф. В. Вейдле в "Три России", - одинаково не
признавал своим человеком, не разделявшего его политических идей и человека
безразличного к политическим идеям. У Врубеля, Анненского или Скрябина
могли быть (как впрочем, и, у любого бюрократа) интеллигентские черты, но
классический интеллигент не счел бы этих людей своими и окончательно
отшатнулся бы от них, если бы мог поставить им на вид малейшую политическую
ересь - подобно тому, как достаточно было профессору не высказать одобрения
студенческой забастовке, чтобы его отчислили от интеллигенции... К духовной
свободе относилась враждебно, как большая часть бюрократии, так и большая
часть интеллигенции". Инакомыслие со времен Герцена, Бакунина и Белинского
всегда считалось интеллигенцией самым злейшим преступлением из всех
существующих на свете".

                                    VIII

       Что является самой характерной чертой членов Ордена, которая
отделяет его от русского образованного слоя, и на основании которой сами
члены Ордена отделяют себя от русского образованного общества? Вот что
пишут на этот счет идеологи Ордена:
       "Попробуем сузиться. - пишет Г. Федотов. - Может быть, епископ
Феофан, Катков, не принадлежат к интеллигенции, как писатели "реакционные",
а интеллигенцию следует определять, как идейный штаб русской революции?
Враги, по крайней мере, единодушно это утверждают, за это ее и ненавидят,
потому и считают возможным ее уничтожение - не мысли же русской вообще, в
самом деле? Да и сама интеллигенция в массе своей готова смотреть на себя
именно таким образом".
       Г. Федотов то же самое говорит, что утверждал в своей двухтомной
"Истории русской общественной мысли" Иванов-Разумник, писавший, что все
разветвления Ордена, несмотря на ожесточенную борьбу зачастую между собой,
роднила их и объединяла между собой "борьба за освобождение". То есть
борьба за освобождение от Православия, Самодержавия и традиций русской
самобытной культуры.
       Интеллигенция была не профессиональной группой работников
умственного труда, не особой экономической группой общества, а особой
идеологической группой, образовавшейся из самых различных социальных слоев
русского общества. Бердяев в книге "Истоки и смысл русского коммунизма"
считает что самой характерной чертой интеллигенции была ее революционность:
"Для русской интеллигенции, в которой преобладали социальные мотивы и
революционные настроения, которая породила тип человека, единственной
специальностью которого была революция, характерен крайний догматизм...
Интеллигенция всегда была увлечена какими-либо идеями". "После подавления
восстания декабристов русская интеллигенция окончательно сформировалась в
раскольничий тип. Она всегда будет говорить про себя "мы", про государство,
про власть - "они". По мнению Г. Федотова "в истории русской интеллигенции
основное русло - от Белинского, через народников к революционерам наших
дней".
       Члены Ордена Р. И. всегда страдали манией известной у немецких
психиатров под названием "вельт-фербессер", то есть страстью изменять мир.
Признаки этой мании: недовольство всем существующим, осуждением всех, кроме
себя и раздражительная многоречивость не считающаяся с реакцией слушателей.
Характеризуя идейную настроенность перед революцией, С. Франк пишет в
"Падении кумиров": "Преобладающее большинство русских людей из состава, так
называемой, "интеллигенции" жило одной верой, имело один "смысл жизни": эту
веру лучше всего можно определить, как веру в революцию".
       "Весь XIX век, - пишет Н. Бердяев, - интеллигенция борется с
Империей, - исповедует безгосударственный, безвластный идеал, создает
крайние формы анархической идеологии. Даже революционно-социалистическое
направление, которое не было анархическим, не представляло себе, после
торжества революции, взятия власти в свои руки и организации нового
государства".
       Как видим и Н. Бердяев, и Г. Фетодов, и Дан, и С. Франк - разными
словами все подтверждают определение Г. Федотова, что интеллигенция считала
себя штабом революции и действительно таким штабом была. Члены Ордена
независимо от своих политических и социальных взглядов все сходились в
убеждении, что жизнь в России может быть улучшена не путем эволюционного,
постепенного развития, а только путем революционной перестройки. Масштабы и
размеры этой революционной перестройки каждая интеллигентская секта
определяла уже по-своему.
       "В. А. Маклаков, - писал как-то в "НРС" член Ордена Юрьевский, -
представитель высокой интеллигентности, член интеллигентской профессии, всю
жизнь вращавшийся главным образом среди интеллигенции, не принадлежал к
"русской интеллигенции". С первого взгляда это кажется абсурдом или просто
надуманным парадоксом. Русский интеллигент вне "русской интеллигенции".
Однако, это факт..." Разъясняя свою точку зрения, Юрьевский пишет: "...Слой
образованных людей и русская интеллигенция - понятия не совпадающие.
Образованный человек, ученый, профессор, мог быть в рядах русской
интеллигенции. Мог и не быть. Л. Толстого, с его отрицанием государства,
цивилизации, вероятно, нужно к ней причислить, но в нее уж никак нельзя
вставить Ключевского или Чичерина. Определить физиономию, характер ордена
"русской интеллигенции" - проблема далеко не простая, хотя о ней, и в связи
с нею, написано множество страниц и среди них материалы Охраны и
жандармских допросов. Она сама о себе постоянно вопрошала - кто она, зачем
она, и правильно замечено, что иной раз под видом русской литературы,
русской общественной мысли, русской философии (отчасти это относится к
недавно опубликованной солиднейшей "История русской философии" В. В.
Зеньковского) писались история русской интеллигенции.
       Природа русской интеллигенции крайне сложна и разнородна. На одном
полюсе ее подвижники, мечтавшие о царстве любви и принуждаемые ненавидеть,
на другом - все повально ненавидевшие без малейшего стремления что-либо. На
одной стороне - Герцен, Лавров, Михайловский, Перовская, Александр Ульянов
(брат Ленина), Каляев, Сазонов, на другом - Чернышевский, Бакунин (за его
спиной Нечаев!), Ткачев, Ленин. В ордене различные психологические типы".
       Что же сближает различных людей, членов Ордена интеллигенции? На
этот вопрос Е. Юрьевский дает следующий верный ответ:
       "...Авторы, судившие русскую интеллигенцию, призывавшие ее к
самопознанию, самокритике, не делали никакого различия между группами и
направлениями, входившими в орден. Для них это единый блок. Различия в нем
стерты общим, что по их мнению, объединяло всею интеллигенцию. Но в этом
общем они с минимумом внимания остановились на том, что действительно
является общим знаменателем у самых разнородных групп "ордена". Имею ввиду
их отношение к сложному понятию, сложному явлению, особому течению жизни,
определяемому словом эволюция. Умственное и чувственное ее приятие было
абсолютно чуждо всей русской интеллигенции. Это самая характерная основная
черта ее физиономии, в тот или иной момент, в акте или рассуждении, у всех
видов интеллигенции проявлявшаяся. Нельзя, например, в народоправцах,
народных социалистах, близких к ним интеллигентах-трудовиках - видеть
максималистов. Все же они - бесспорно члены ордена, и как все оттенки с
максималистическими программами, психологически, нутром, не принимали путь
эволюции. В ней все всегда видели нечто, "применительно к подлости",
скверно ползучее. Представление об эволюции, "медленным шагом, робким
зигзагом" (слова из стихотворения, кажется, Мартова) вызывало чувство
омерзения, тошноты.
       Никакая "дарвинистическая" теория эволюции, входившая у большинства
интеллигенции необходимой частью в "цельное мировоззрение", не могла
побороть эту тошноту. Самое слово эволюция было изгнано из политического
словаря интеллигенции, а когда о ней говорилось, она появлялась с
неизбежной эсхатологической начинкой, с революционным "скачком" чрез
исторический барьер, с той диалектической "алгеброй революции, которая, по
убеждению Герцена, "необыкновенно освобождала человека и не оставляла камня
на камне от мира христианского". Эволюция требует известных компромиссов,
соглашений, уступок. "Принцип" интеллигенции их отвергал.
       Хотели не ремонта здания, даже не капитального ремонта, а сноса
всего общественного здания и постройки на его месте совершенно нового, без
единого кирпичика от прежнего.
       Приходится сказать, что именно это крайнее антиэволюционное
умонаправление и умонастроение и нашло себе выражение и осуществление в
действительности: ни на что непохожий тоталитарный строй в России,
построенный "с преобразованием природы" коммунистами..."

                                     IX

       Если употреблять термин "интеллигент" в точном значении с его
истинным смыслом, то есть тем смыслом, который в него вкладывала сама
интеллигенция, то слово "интеллигент" означает образованного человека из
среды интеллигенции. Интеллигенты и полуинтеллигенты считались внутри
Ордена интеллигенции людьми политически равноценными, разница была только в
степени образования, их уравнивало принципиально одинаковое отношение к
революции, к самодержавию, к русской истории, к отрицанию возможности
улучшения русской жизни эволюционным путем, весь тот сложный комплекс
идеалов, который китайской стеной ограничивал русского образованного и
русского необразованного человека от русского интеллигента и
полуинтеллигента.
       Полуинтеллигент увеличив запас своих знаний мог превратиться в
интеллигента, то есть в образованного человека особого духовного типа. Но
человек обычного, нормального духовного типа, получив образование не
становился интеллигентом, и интеллигенты его своим не считали. И, в силу
того, что критерием для определения интеллигента или не интеллигента
является не степень его образованности, а тип его миросозерцания, один и
тот же человек мог быть одно время интеллигентом, а мог и перестать быть
им. Самые яркие примеры тому - духовный путь знаменитого Льва Тихомирова,
из члена "Народной Воли" ставшего автором "Монархической
Государственности", или духовная эволюция Ф. Достоевского, из интеллигента,
увлеченного взглядами Фурье и Сен-Симона, ставшего гениальным противником
идеи революционного изменения русской жизни (излюбленной идеи русской
интеллигенции, которая резко расчленяла верхи русского общества на два
непримиримые лагеря - образованное общество и русскую интеллигенцию).
       Существует и такая точка зрения, что интеллигенция - левая,
революционно настроенная часть духовной элиты страны. Поэтому когда хотят
подчеркну