овер, но тот, похоже, сгорел дотла.
     Как интересно!
ГЛАВА 40. РОЗОВЫЙ АТЛАС
     Энджи Митчелл воспринимает эту комнату и находящихся в ней людей словно
сквозь  голографическую проекцию скользящих в воздухе символов. Будто бы эти
данные представляют собой  различные точки  зрения, хотя  кому или  чему они
принадлежат, Энджи в большинстве случаев испытывает сомнение. Вре менами эти
данные совпадают, но столь же часто и противоречат друг другу.
     Мужчина  с  неряшливым  хвостом  светлых  волос и  в  расшитой  черными
бусинами кожаной куртке  это Томас Трэйл Джентри  (сквозь нее каскадом течет
информация  о  его  рождении и цифры ГРЕХа), постоянного  местожительства не
имеет  (в  то  же  время  другой  источник  сообщает  ей,  что  эта  комната
принадлежит ему). В сером слое  официальных данных обнаруживаются  бледно-ро
зовые  мраморные   прожилки  неоднократных  подозрений  Ядерной  Комиссии  в
коммунальном мошенничестве. И вот Энджи  видит его совсем  в ином  свете: он
похож на ковбоев, с которыми ее познакомил  Бобби;  несмотря  на  молодость,
этот Джентри совсем такой же,  как те  старики из Джентльмена-Неудачника. Он
самоучка,  эксцентрик,  одержимый;  по  его собственному  мнению  ученый; он
лунатик,  безумец,  виновный (с точки зрения Маман, с точки зрения  Легбы) в
бесчисленных ересях. Леди 3-Джейн согласно своей эксцентричной классификации
определила его как АРТЮРА РЕМБО. (Отталкиваясь от  этого имени, Энджи видит,
как  вспышку, еще  одно лицо,  но  того  зовут  Ривьера, это  второстепенный
персонаж ее снов. ) Молли преднамеренно оглушила этого  Джентри, всадив иглу
из игольника в восемнадцати сантиметрах от его черепа.
     У   Молли,  как   и  у   девочки  Моны,   ГРЕХа  нет,  ее  рождение  не
зарегистрировано,  и тем  не  менее  вокруг ее  имени  (имен) роятся мириады
предположений, слухов, противоречащих друг другу сведений. Уличная debwnmj`,
проститутка,  телохранитель,  наемный  убийца,  она  на  различных   уровнях
сливается с тенями героев и злодеев, чьи имена ничего не говорят Энджи, хотя
остаточные их образы  уже  давно вплетены в ткань  мировой культуры. (Раньше
все это тоже принадлежало 3-Джейн, а теперь принадлежит ей, Энджи. )
     Молли  только  что  убила человека,  всадив ему  в горло одну  из своих
взрывчатых игл. Упав  на стальные перила, тяжелое, увешанное оружием мертвое
тело  обрушило  значительный  участок подвесного  моста. В  этой комнате нет
другого выхода,  факт,  обладающий  определенным стратегическим значением. В
намерения Молли,  вероятно, не  входило уничтожение  подвесного  моста.  Она
стремилась   лишь   воспрепятствовать   головорезу-наемнику  воспользоваться
выбранным им оружием  мощным короткоствольным ружьем с покрытием из  черного
светопоглощающего  сплава.  Тем  не  менее  чердак  Джентри  теперь  надежно
изолирован.
     Энджи понимает,  что значит Молли  для  3-Джейн, видит,  почему 3-Джейн
желает заполучить  эту  женщину, видит  причину  ее  ненависти и, зная  это,
постигает всю банальность человеческого зла.
     Энджи  видит,  как Молли беспокойно  рыщет по  серому зимнему  Лондону,
рядом  с  ней маленькая  девочка, и знает,  не зная откуда и как, что та  же
самая девочка находится сейчас на Маргейт-роуд, 23, СВ-2. (Континьюити? ) До
недавнего  времени  отец девочки был хозяином человека по имени Суэйн, позже
этот делец  перешел  на службу к 3-Джейн ради информации,  которой  она снаб
жает  тех, кто  повинуется  ее  воле.  Как  и  Робин Ланье,  хотя,  конечно,
последний надеется, что ему заплатят иной монетой.
     К  девушке  Моне  Энджи  испытывает  странную нежность,  жалость  и  до
некоторой  степени завидует  ей.  Хотя девушку изменили  так,  чтобы она как
можно больше напоминала ее  саму, жизнь Моны не оставила практически никаких
следов  в ткани  бытия  и олицетворяет в знаковой системе Легбы максимальное
приближение к невинности.
     Черри-Ли  Честерфилд  окружена  печальными  небрежными  каракулями,  ее
информационный профиль  напоминает  рисунок ребенка:  привлечение  к суду за
бродяжничество,  нелепые долги, прерванная карьера парамедицинского  техника
шестой ступени и все это в обрамлении даты рождения и ГРЕХа.
     Слик, или Слик Генри, среди неГРЕХовных, но 3-Джейн, Континьюити, Бобби
все они  щедро одаривали его своим вниманием.  Для  3-Джейн он служит как бы
фокусом второстепенного  кода  ассоциаций:  в  его  последовательном ритуале
конструирования роботов, ставшем реакцией на психическую травму в результате
уголовного химнаказания, она видит собственные провалившиеся попытки изгнать
призрак  бесплодной мечты Тессье-Эшпулов. В  коридорах  памяти 3-Джейн Энджи
нередко набредала на каморку, где манипулятор с паучьими лапами, перемешивая
обломки краткой и вздорной истории
     Блуждающего  огонька,  воплощает  в  шкатулки  пронзительно  печальные,
горькие воспоминания  акт затянувшегося художественного  коллажа.  А у Бобби
воспоминания  иные,  они  получены  от  художника,  сумевшего  добраться  до
Вавилонской  библиотеки 3-Джейн: это рассказ  о медленном, печальном, по чти
ребяческом  труде, воздвигающем  на плоской  равнине  под названием  Собачья
Пустошь новые образы боли и памяти.
     Внизу,  в  холодной  темноте Фабрики,  одна из  кинетических  скульптур
Слика,  управляемая подпрограммой Бобби, как раз сейчас отделяет левую  руку
от   тела   еще   одного   наемника,   задействовав   для   этого  механизм,
позаимствованный  два  года  назад у  комбайна китайского производства. Наем
ник,  чье  имя  и  ГРЕХ проплывают мимо Энджи  цепочкой  горячих серебристых
пузырьков, умирает, прижавшись щекой к сапогу Пташки.
     Только Бобби единственный из  всех людей в этой комнате не  представлен
символами. И Бобби  это не отслужившее  свой век тело, ремнями привязанное к
носилкам, с подбородком, покрытым пленкой засохшей блевотины. Бобби это даже
не  насмешливое,  до  боли знакомое  лицо, глядящее  на  нее с  монитора  на
верстаке Джентри.  Может быть, Бобби это  массивный  параллелепипед  памяти,
привинченный над носилками?
     И  вот, ступив на перекатывающиеся дюны из испачканного землей розового
атласа под стальным механическим  небом, Энджи наконец-то свободна и от этой
комнаты, и от всей ее информации.
     Рядом  с ней идет  Бригитта, и нет  никакого давления или пустоты ночи,
никакого  гудения  потревоженного улья.  Нет  свечей.  Континьюити тоже тут,
opedqr`bkemm{i в виде неразборчивых бегущих каракуль из серебристых блесток,
которые почему-то напоминают Энджи о Хилтоне Свифте на пляже в Малибу.
     Как ты себя чувствуешь? Лучше? спрашивает Бригитта.
     Спасибо, намного.
     Я так и думала.
     Почему тут Континьюити?
     Потому что он твой двоюродный брат, созданный из биочипов Мааса. Потому
что он юн. Мы провожаем тебя на свадьбу.
     Но кто ты, Бригитта? Что ты есть на самом деле?
     Я послание, которое приказали написать твоему отцу. Я veves, которые он
прочертил  в твоей голове. Бригитта  придвигается ближе.  Будь  поласковей с
Континьюити. Он боится, что своей неуклюжестью заслужил твое недовольство.
     Серебристые  блестки  бегут  впереди   них  по  атласным  дюнам,  чтобы
возвестить о прибытии невесты.
ГЛАВА 41. МИСТЕР ЯНАКА
     Модуль  Маас-Неотек уже  остыл  и  на ощупь был едва  теплым,  но белая
пластиковая  подстилка  под  ним  потемнела, будто от сильного  жара.  Запах
паленых волос...
     Кумико смотрела, как  на лице Тика наливаются черные синяки. Он  послал
ее  к шкафчику возле кровати за  потертой  жестянкой из-под сигарет  коробка
была  забита  таблетками  и дисками  дермов.  Разорвав  ворот рубашки, жокей
вдавил три самоклеющихся диска в фарфорово-белую кожу шеи.
     Девочка  помогла ему  соорудить некое подобие перевязи, свернув  петлей
оптический кабель.
     Колин же говорил, что она забыла...
     Зато я не забыл... Тик  со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы,
с трудом  продевая руку в петлю. Конечно,  все это было только кажущимся. Но
болеть рука будет долго... Он поморщился.
     Мне очень жаль...
     Да ладно. Салли мне рассказывала. О твоей матери, я имею в виду.
     Да... не отводя от  него взгляда, сказала  Кумико. Она  покончила жизнь
самоубийством. В Токио.
     Кем бы там ни была та женщина, это не твоя мать.
     Модуль... Она посмотрела на обеденный стол.
     Она его выжгла. Впрочем, Колину это без разницы, он остался там. Загнал
себя подпрограммой в этот ее конструкт. Так что же затеяла наша Салли?
     С  ней Анджела Митчелл. Салли отправилась на поиски того, из чего вырос
этот макроформ. Какое-то место под названием Ныо-Джерси.
     Зазвонил телефон.
     На широком  экране  за телефоном отец Кумико,  вернее, плечи и  голова:
видны  черный  костюм,  часы ролекс,  целая  галактика  мелких  устройств  и
опознавательных знаков братства на  лацкане пиджака.  Кумико подумалось, что
вид  у него  усталый усталый и очень серьезный. Серьезный человек  за черной
гладью  стола  в  своем  кабинете.  Кумико  пожалела,  что Салли звонила  из
автомата  без видеокамеры. Ей очень хотелось снова ее  увидеть.  Да, теперь,
вероятно, такой возможности больше уже не представится.
     Ты хорошо выглядишь, Кумико, сказал отец.
     Девочка  напряглась,  выпрямилась,   сидя  лицом  к  маленькой  камере,
установленной прямо  под настенным  экраном. По привычке она призвала  маску
матери, ту, что  выражала  пренебрежение  и надменность, но ничего не вышло.
Кумико  растерянно  потупила  взгляд,  уставившись  на  судорожно сжатые  на
коленях руки. Внезапно она осознала присутствие Тика, его смущение и страх
     маленький  человечек попал  в  ловушку  в собственном кресле,  стоявшем
здесь же, напротив камеры.
     Ты  поступила совершенно  правильно,  покинув  дом Суэйна, говорил  тем
временем отец. Она вновь встретилась с ним взглядом.
     Он твой кобун.
     Уже нет. Пока нас отвлекали  трудности,  возникшие в  нашем собственном
доме, он  заключил новый и очень сомнительный союз,  избрав курс, который мы
me могли бы одобрить.
     А ваши трудности, отец?
     Не вспыхнула ли у него на лице мимолетная улыбка?
     Со всем этим покончено. Порядок и согласие восстановлены.
     А... гм-м...  простите меня, сэр... мистер Янака,  начал  было Тик,  но
потом, похоже, совсем потерял голос.
     Да. А вы?..
     Покрытое  синяками  лицо  Тика  перекосилось,  сделавшись   воплощением
траура.
     Его  зовут Тик, отец.  Этот человек предоставил мне убежище  и  защиту.
Вместе с Кол... с модулем Маас-Неотек он сегодня вечером спас мне жизнь.
     Правда?  Меня  об этом не информировали. Я пребывал в убеждении, что ты
не покидала этих апартаментов.
     Что-то холодное...
     Как? спросила она, подавшись вперед. Откуда вы можете это знать?
     Модуль  Маас-Неотек  сообщает   о   твоем   местонахождении   и   твоих
передвижениях, как только  они становятся ему известны. Сигнал поступил, как
только модуль вышел из-под блокады систем Суэйна. Мы разместили наблюдателей
в  этом  районе.  Кумико тут же  вспомнила продавца лапши... Естественно, не
ставя  об этом в  известность Суэйна. Но  модуль так и не передал повторного
сообщения.
     Он разбился. Несчастный случай.
     И все же ты говоришь, что этот человек спас тебе жизнь?
     Сэр,  обрел голос  Тик,  если я  могу  просить  прощения... я  хотел бы
спросить... я под крышей?
     Под крышей?
     Ну, защищен? От Суэйна  то есть и от его  шайки из Особого отдела. И от
всех остальных...
     Суэйн мертв.
     Повисло молчание.
     Но кто-то же  будет всем этим  управлять? Я  хочу  сказать,  всей  этой
игрой. Вашим бизнесом.
     Мистер Янака разглядывал Тика с откровенным любопытством.
     Конечно. Как еще можно надеяться сохранить порядок и согласие?
     Дайте  ему  слово, отец, вмешалась Кумико, что  ему  не будет причинено
никакого вреда.
     Янака перевел взгляд с дочери на гримасничающего Тика.
     Сэр, примите мою искреннюю  благодарность за защиту моей дочери. Отныне
я ваш должник.
     Гири, проговорила Кумико.
     Господи, выдавил Тик, ну надо же!
     Отец,  сказала Кумико, в ночь, когда умерла моя мать, приказывали ли вы
своим секретарям позволить ей выйти одной?
     Лицо  отца  было  совершенно  неподвижно.  Но  у  нее  на  глазах   оно
наполнилось горем, какого она до сих пор никогда не видела.
     Нет, ответил он наконец, я не приказывал.
     Тик кашлянул.
     Спасибо вам, отец. Теперь я вернусь в Токио?
     Естественно, если  пожелаешь. Хотя, насколько  я понимаю, тебе  удалось
осмотреть  лишь  очень незначительную часть Лондона.  Вскоре  в  апартаменты
мистера Тика прибудет мой компаньон. Если ты пожелаешь остаться  и осмотреть
город, он это устроит.
     Благодарю вас, отец.
     До свидания, Куми.
     И он исчез.
     Ну а  теперь,  сказал  Тик, с гримасой  на  лице протягивая ей здоровую
руку, помоги мне встать с этого...
     Но тебе же требуется медицинская помощь.
     Правда? А я что делаю?
     Он умудрился  подняться на ноги  и заковылял к туалету, как вдруг дверь
отворилась и с темной лестничной площадки в комнату заглянул Петал.
     Если вы сломали  мой чертов замок, приветствовал его Тик, неплохо бы за
него заплатить.
     Прошу прощения, сказал Петал, моргнув. Я пришел за мисс Янака.
     Тем хуже для вас. Я только что говорил по телефону с  ее отцом. Большой
босс сказал нам,  что Суэйн сыграл  в ящик. Сказал, что посылает сюда нового
anqq`. И Тик улыбнулся плутовато и с триумфом.
     Но, видите ли, мягко проговорил Петал, это я.
ГЛАВА 42. В ЦЕХУ ФАБРИКИ
     А Черри все кричит.
     Заткните  ее кто-нибудь,  бросает  Молли  от двери, где стоит со  своей
маленькой пушкой в руке, и Моне  кажется, что Молли обращается именно к ней.
Кто, как не  она, Мона, может передать Черри частицу своего покоя,  где  все
так интересно и ничто тебя не достает,  и по пути через комнату она видит на
полу скомканный зиплок  и вспоминает, что там ведь были еще  какие-то дермы.
Может, это как раз то, что поможет Черри успокоиться?
     Вот, говорит она,  подходя к девушке, выдавливает дерм  из  упаковки  и
налепляет ей на шею.
     Крик Черри  скользит  вниз по шкале  громкости,  стихает до  невнятного
бульканья, и она оседает по стене старых книг,  но Мона уверена,  что  с ней
все  будет в порядке. Однако внизу стрельба автоматные очереди. Снаружи мимо
Молли влетают, с треском  отскакивают, рикошетят вокруг стальных балок белые
трассирующие  пули. А Молли кричит на Джентри, не может ли он включить  этот
чертов свет?
     Это должно означать лампы внизу, потому что здесь, наверху, все  залито
ярким светом, настолько ярким,  что Моне  видны маленькие пушистые  шарики и
разноцветные  следы,  истекающие  из  них,  если  внимательно  приглядеться.
Трассирующие пули. Вот как  зовутся эти шарики, которые  светятся и прыгают.
Эдди  рассказывал ей  о  таких во Флориде, когда охрана гоняла их  с частных
пляжей, стреляя из темноты.
     На  кой  черт там  свет? говорит  лицо  с маленького  экрана. Ведьма-то
слепа...
     Мона  улыбается  ему.  Она не  думает, что кто-нибудь,  кроме  нее, его
услышал. Какая еще Ведьма?
     И вот Джентри и  большой  Слик начинают, кряхтя, срывать толстые желтые
провода со стен, где они были прикреплены серебристой лентой, и втыкать их в
металлические  ящики.  Черри из Кливленда теперь сидит на  полу с  закрытыми
глазами, а Молли, присев на корточки у двери, обеими руками сжимает пушку, а
Энджи...
     Успокойся.
     Она услышала это слово, сказанное чьим-то голосом, но голос этот не мог
принадлежать никому из тех, кто был в комнате. Она подумала, что это, должно
быть, Ланетта, только она умела так говорить сквозь время, сквозь покой.
     А Энджи сидит на  полу рядом с носилками, ноги согнуты в коленях, как у
статуи, руки обнимают тело мертвого парня.
     Лампы тускнеют это Джентри со Сликом нашли наконец свой контакт, а Моне
чудится, что она  услышала, как  лицо на  мониторе охнуло.  Но сама она  уже
движется, идет по направлению к Энджи,  видя (внезапно  и с такой  ясностью,
что это причиняет боль) тонкую струйку крови, вытекающую из ее левого уха.
     Но даже  тогда  покой  не  оставляет  Мону,  хотя она  и  начинает  уже
чувствовать жгучие укусы  где-то в  глубине  горла и вспоминает вдруг  слова
Ланетты: Никогда не смей этим дышать, это проест в тебе дырки.
     А спина у Молли прямая, руки вытянуты... За  дверь и куда-то вниз, и не
к этому серому ящику, а к пистолету,  этой маленькой штучке Моне слышно, как
она делает чик-чик-чик, а потом  слышатся три взрыва  где-то далеко внизу, и
там,  должно быть, сверкают три голубые  вспышки.  Но руки Моны уже обнимают
Энджи,  запястья  щекочет испачканный кровью  мех. Она  заглядывает в пустые
глаза, где затухает свет. Дальняя дорога, самый далекий путь.
     Эй, зовет Мона, но никто ее не слышит, только Энджи  но и Энджи  уже не
слышит, склонив голову на труп в спальном мешке, эй...
     Мона поднимает глаза как раз вовремя, чтобы ухватить взглядом последнее
изображение на экране и увидеть, как оно угасает.
     А после этого долго очень и очень долго ничто уже не имело значения. Ни
беззаботность покоя, ни хрустальный овердрайв, прокручивающий bnqonlhm`mh на
ускоренной  передаче  и это вовсе не походило на  обычную  ломку, скорее это
было похоже на  чувство, когда все осталось далеко в прошлом  так, наверное,
чувствуют себя духи.
     Она стояла в дверях  между Молли и Сликом и смотрела  вниз.  В  тусклом
свечении больших  старых  ламп было видно,  как,  подергиваясь,  мечется  по
грязному  бетонному   полу   металлический   паук.  У  паука  были   большие
искривленные ножи, которые щелкали  и поскрипывали при каждом  его движении,
но больше  там  не  двигался никто, а  робот все  копошился,  как  сломанная
игрушка,  туда-сюда  перед  искореженными останками  маленького  мостка,  по
которому когда-то давно она пробиралась вместе с Энджи и Черри.
     Черри наконец  смогла  подняться  на ноги  бледная, с  обмякшим лицом и
сорвала с шеи дерм.
     "То д'я расслабл'н" муск'л', с трудом выдавила она.
     И  Мона почувствовала  себя худо, потому  что  вдруг поняла, что  опять
наделала глупостей, думая, что пытается  помочь. Но с магиком всегда  так, и
почему она не может перестать принимать его?
     Потому  что ты подсела,  идиотка, услышала она слова Ланетты, но думать
об этом ей не хотелось.
     И  вот они все просто стояли и смотрели вниз  на  металлического паука,
который продолжал  метаться  по бетонному полу,  окончательно  разряжая свои
батареи. Все, кроме Джентри, который  отвинчивал болты, крепившие серый ящик
к  раме над носилками,  переступая  своими черными ботинками рядом с красным
мехом Энджи.
     Слышите? сказала Молли. Это вертолет. Большой вертолет.
     Она была последней на канате, если не  считать Джентри,  который просто
сказал, что он не пойдет, что ему плевать, что он остается.
     Канат  был толстый и грязный, с завязанными на нем узлами, чтобы за них
цепляться, это напомнило Моне что-то из ее далекого-далекого детства. Слик и
Молли  спустили  сначала серый  ящик. Они опустили  его  на  платформу,  где
металлические  лестницы остались  неповрежденными.  Потом Молли  ловко,  как
белка, соскользнула вниз казалось,  она  вообще  не касается каната и крепко
привязала конец к перилам. Слик  спускался  медленно, потому что за спиной у
него висела Черри, которая была еще слишком расслаблена, чтобы одолеть спуск
сама. Мона  все еще чувствовала себя виноватой и подумала, не поэтому ли они
решили оставить ее наверху.
     Впрочем, решение приняла Молли, еще когда стояла у высокого окна, глядя
на то, как из длинного черного вертолета выскакивают и рассыпаются по  снегу
люди.
     Посмотрите-ка,  сказала  она. Они уже знают. Пришли  подобрать остатки.
Это Сенснет. А я сваливаю.
     Черри  пробормотала, что они тоже  уходят,  она и  Слик.  А Слик  пожа