де  (1790-1869)  -  французский
поэт и писатель, один из  ведущих  авторов  французского  романтизма;  также
политик левого направления, один из  пяти  членов  исполнительного  комитета
после Февральской революции 1848 г.>, певца? - спросила она.
   - К сожалению, нет.
   - Это он его изобрел. ?Абсент золотарей?. Я не могу  теперь  пить  абсент
по-другому.
   Появился официант с напитком, смесью абсента и красного вина.
   - Тео всегда его заказывал, и меня приучил, - сказала Сибил. -  А  теперь
вот он... уехал. - Она выпила - красный бокал у красных губ. - Я  знаю,  что
вы хотите увезти меня назад. И не пудрите мне мозги - уж фараонов-то я  знаю
как облупленных.
   - Я совсем не намерен возвращать вас в Англию, мисс Джерард...
   - Турнашон. Я - Сибил Турнашон. Француженка по браку.
   - Ваш муж здесь, в Париже?
   - Нет. - Сибил открыла граненый стальной  медальон,  висевший  у  нее  на
черной ленточке, и показала Олифанту дагерротипированную миниатюру красивого
молодого человека. - Аристид погиб под Филадельфией, в этом  кромешном  аду.
Он сражался на стороне Союза добровольцем. Он был самый настоящим, не такой,
каких придумывают клакеры...
   Сибил смотрела на крошечное  изображение  с  неподдельной  грустью,  хотя
Олифант догадывался, что она и в глаза не видела Аристида Турнашона.
   - Насколько я понимаю, это был брак по расчету.
   - Да. А вы приехали, чтобы увезти меня назад.
   - Нет, мисс... Турнашон. Нет.
   - Я вам не верю.
   - А нужно верить. От этого зависит очень многое, и не в последнюю очередь
ваша собственная безопасность. С тех пор  как  вы  покинули  Лондон,  Чарльз
Эгремонт стал очень влиятельным, очень опасным человеком. Столь  же  опасным
для благополучия Великобритании, сколь он, без сомнения, опасен для вас.
   - Чарльз? Опасен? - чуть не расхохоталась Сибил. - Да не может быть!
   - Мне нужна ваша помощь. Отчаянно нужна. Столь же отчаянно, как вам нужна
моя.
   - А она мне точно нужна?
   -   Эгремонт   сосредоточил   в   своих   руках   большие   силы,   целые
правительственные службы, способные без труда настичь вас и здесь.
   - Вы имеете в виду всю эту шайку-лейку, секретных агентов и так далее?
   - Более того, я должен вам сообщить, что даже сейчас  все  ваши  действия
отслеживаются, по меньшей мере, одним тайным агентством имперской Франции...
   - Это что, из-за Теофиля?
   - Похоже, что так.
   Она прикончила свое жутковатое пойло.
   - Милый Теофиль. Такой хороший и такой глупый. Вечно в  этой  своей  алой
жилетке, и безумно талантливый клакер. Я отдала ему те хитрые карты Мика,  и
он был ужасно добр ко мне. Выкрутил мне брачное свидетельство и  французский
гражданский  индекс  -  щелк,  щелк,  и  готово.  А  потом  мы  должны  были
встретиться с ним вечером, как раз здесь...
   - И..?
   - Тео так и не пришел. - Сибил опустила глаза.  -  Он  все  хвастал,  что
нашел игорный ?Модус?. Обычный для клакеров треп, но у него это было  как-то
слишком уж серьезно. Кто-то мог ему и поверить. Глупо было с его стороны...
   - Он  когда-нибудь  говорил  с  вами  о  вычислительной  машине  ?Великий
Наполеон??
   - Об этом чудище? Да парижские клакеры, они все только о нем  и  говорят.
Совсем ребята свихнулись!
   -  Французские  власти  полагают,  что  его   испортил   Теофиль   Готье.
Перфокартами Рэдли.
   - Так, значит, Тео, он мертв?
   - Да, - кивнул после некоторой запинки Олифант. - Скорее всего.
   - Звери проклятые. - Лицо Сибил мучительно искривилось. - Это кем же надо
быть, чтобы сцапать человека и никому ничего не сказать, чтобы он исчез, как
кролик в  цилиндре  фокусника,  а  все  его  близкие  думали,  беспокоились,
страдали - и не могли ничего узнать. Это низко, подло!
   Олифант не решался посмотреть ей в глаза.
   - В этом Париже такое случается сплошь  и  рядом,  -  продолжала  она.  -
Послушать только, о чем шутят клакеры... И Лондон,  они  говорят,  ничем  не
лучше. И еще они говорят, что это радикалы угробили Веллингтона. Что  саперы
спелись с радикалами и прорыли туннель под этот ресторан,  а  потом  главный
сапер своими собственными руками забивал порох и  поджигал  запалы...  Ну  а
потом радикалы свалили вину на таких людей, как...
   - Ваш отец. Да. Я знаю.
   - И зная это, вы просите меня довериться вам. - В ее взгляде был вызов и,
быть может, давно похороненная гордость.
   - Зная,  что  Чарльз  Эгремонт  предал  вашего  отца,  Уолтера  Джерарда,
практически убил, что он предал также  и  вас,  смешал  с  грязью  в  глазах
общества. Да, я должен просить вас довериться мне. В обмен я  предлагаю  вам
полное, окончательное  и  практически  мгновенное  уничтожение  политической
карьеры предавшего вас человека.
   Сибил снова опустила глаза и задумалась.
   - А вы сможете? - спросила она наконец.
   - Это сделаю не я,  а  ваши  показания.  Я  стану  лишь  инструментом  их
передачи.
   - Нет, - покачала головой Сибил, - если я обвиню  его  публично,  то  тем
самым подставлюсь. Вы же сами сказали, что Чарльз -  не  единственный,  кого
мне следует бояться. Я ведь была в ?Гранде? той ночью, помните?  А  у  мести
длинные руки.
   - Я не предлагаю вам обвинять его публично. Хватит и шантажа.
   Глаза Сибил смотрели сквозь Олифанта, куда-то в далекое прошлое.
   - Они были очень близки,  Чарльз  и  отец,  или  только  так  казалось...
Возможно, если бы все сложилось иначе...
   - Эгремонт не в силах забыть о своем предательстве. Это зерно постоянного
раздражения, вокруг которого формируется вся  его  порочная  политика.  Ваша
телеграмма гальванизировала чувство вины - и ужас перед тем, что  выйдут  на
свет его прошлые пролуддитские симпатии. Теперь он пытается укротить  зверя,
взяв себе в союзники политический террор. Но мы с вами его остановим.
   В синих глазах появилось странное спокойствие.
   - Мне хочется верить вам, мистер Олифант.
   - Я обеспечу вам полную безопасность, - сказал Олифант, удивляясь глубине
своего  чувства.  -  Оставаясь  во  Франции,  вы  будете  жить  под  защитой
могущественных друзей, моих коллег, имперских агентов. Нас ожидает  фиакр  и
стенографист, который запишет ваши показания.
   В  задней  части  кафе   одышечно   захрипел   маленький   пневматический
панмелодиум. Обернувшись, Олифант поймал взгляд мушара Беро,  который  курил
голландскую  глиняную   трубку   в   компании   оживленно   чешущих   языком
кинотропистов.
   - Мадам Турнашон, - сказал Олифант, поднимаясь, - могу я  предложить  вам
руку?
   - Она у вас уже зажила, да? - Сибил встала в шорохе кринолина.
   - Совершенно, - ответил Олифант, вспоминая  Эдо,  полумрак,  молниеносный
удар самурайского меча. Он пытался утихомирить того парня стеком.
   Сибил взяла Олифанта под руку, и он повел ее к выходу,  осторожно  огибая
гризеток, поднятых на ноги машинной музыкой панмелодиума.
   Навстречу им в кафе ворвалась  девушка,  ее  голые  груди  были  вымазаны
зеленым, с талии свисали угловатые куски медной фольги,  похожие  на  листья
финиковой пальмы, аппроксимированные кинотропом. За девушкой следовали  двое
парней, одетые - вернее сказать, раздетые  -  аналогичным  образом;  Олифант
совершенно растерялся.
   -  Идемте,  -  сказала  Сибил,  -  неужели  вы  не  понимаете,  что   это
студенты-художники после бала? Здесь же - Монмартр, а художники,  они  умеют
повеселиться.

***

   Олифант лелеял надежду лично доставить Чарльзу Эгремонту текст  показаний
Сибил Джерард. Но по  возвращении  в  Англию  запущенный  сифилис,  симптомы
которого доктор Макнил ошибочно диагностировал как ?железнодорожный хребет?,
на время ограничил его активность. Под видом коммивояжера из Эльзаса, родины
месье Арсло, Олифант скрылся от мира в одной  из  брайтонских  водолечебниц,
чтобы поправить здоровье и разослать целый ряд телеграмм.
   Новейшей  модели  ?Зефир?,  арендованный  в  камдентаунском  коммерческом
гараже, позволил мистеру  Мори  Аринори  добраться  до  Белгрейвии  ровно  к
четырем часам дня - в точности к моменту, когда Чарльз Эгремонт  отправлялся
в парламент, где этому выдающемуся  политику  предстояло  произнести  крайне
важную речь.
   Телохранитель   мистера   Эгремонта,   приставленный   к   нему   Отделом
криминальной   антропометрии   Центрального    статистического    бюро,    с
автоматическим карабином под пальто, внимательно наблюдает, как Мори  сходит
с ?Зефира?, - миниатюрная фигурка в вечернем костюме.
   Мори  идет  по  свежевыпавшему  снегу,  его  ботинки   оставляют   четкие
отпечатки, в которых просвечивает черный асфальт.
   - Для вас, сэр,  -  произносит  Мори  и  кланяется,  передавая  Эгремонту
плотный конверт. - Доброго вам дня, сэр.
   Снова надев круглые защитные очки на эластичной ленте, Мори  возвращается
к ?Зефиру?.
   - Необыкновенный персонаж, - говорит Эгремонт, разглядывая конверт. -  Ну
где же это видано, чтобы китайцы так одевались...
   Отступать.
   Повторяться.
   Встать
   Над стылыми строчками колесных следов,
   Над снежными просторами улиц.
   Вплестись в стогранную структуру столицы,
   Забывая.

МОДУС
ПАСЬЯНС ИЛЛЮСТРАЦИЙ

ЯЗЫК ОБОЗНАЧЕНИЙ

   Большое колесо в центре, малые - по окружности. Такое  расположение  осей
открывало широчайшие перспективы, теперь разностной машине  была  подвластна
вся арифметика. Смутно прорисовалась даже конструкция аналитической  машины,
и я бросился в погоню за этим видением.
   Чертежи и опыты стоили очень дорого. Чтобы снять часть нагрузки  с  моего
собственного мозга, были привлечены чертежники высочайшей квалификации, в то
время как опытные мастеровые изготавливали экспериментальные механизмы.
   Для осуществления своих изысканий я приобрел в тихом уголке Лондона дом с
четвертью акра  земли.  Каретный  сарай  был  переооборудован  в  кузницу  и
литейную мастерскую, а конюшня - в мастерские. Кроме того, я построил новые,
более обширные мастерские, а также огнестойкое здание для работы чертежников
и своей собственной.
   Даже самая великолепная память не  смогла  бы  удержать  в  себе  сложные
взаимоотношения частей механизма.  Я  преодолел  эту  трудность,  улучшив  и
расширив язык знаков, механическую алгебру, подробно описанную мной в  одном
из номеров ?Философских докладов Королевского общества? за 1826 год. Если бы
не это вспомогательное средство, масштаб предпринятых мною  исследований  не
позволил бы закончить их ни в какой обозримый срок, однако при помощи  языка
обозначений машина стала реальностью.
   Лорд Чарльз Бэббидж, ?Эпизоды из жизни философа?, 1864 г.

ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ
(Из ?Механического журнала?, 1830 г.)

   Судя по письмам читателей, некоторые из них думают,  что  наш  журнал  не
должен заниматься политикой. Но разве можем мы молчать,  понимая,  насколько
тесно переплетаются интересы науки и производства с политической  философией
нации?
   Мы полны надежды,  что  избрание  в  парламент  мистера  Бэббиджа  с  его
влиянием в научном мире, с его проверенной временем независимостью суждений,
с его ищущей и деловой  натурой  поможет  нам  вступить  в  эру  величайшего
расцвета науки, равно как и всех ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫХ сил страны.
   А потому мы прямо говорим каждому избирателю из Финсбери,  читающему  наш
журнал, - иди и голосуй за мистера Бэббиджа. Если ты изобретатель, изгнанный
из сферы частной конкуренции вездесущим и непосильным  НАЛОГОМ  НА  ПАТЕНТЫ,
если ты хочешь, чтобы на место  этого  НАЛОГА  пришла  мудрая  и  взвешенная
система ОБЩЕСТВЕННЫХ СУБСИДИЙ, - иди и голосуй за мистера Бэббиджа. Если  ты
производитель, скованный в своей  деятельности  налоговыми  несообразностями
нынешнего правительства, если ты  хочешь,  чтобы  британская  промышленность
стала свободной, как птица, - иди и голосуй за  мистера  Бэббиджа.  Если  ты
механик и твой хлеб насущный зависит от устойчивого спроса на  плоды  твоего
труда, если ты понимаешь, насколько твое благосостояние зависит  от  свободы
торговли и ремесел, - иди и голосуй за мистера Бэббиджа.  Если  ты  поборник
Науки и Прогресса - теории и  практики,  единых,  как  кости  и  мускулы,  -
встретимся сегодня на Айлингтон-Грин и ПРОГОЛОСУЕМ ЗА МИСТЕРА БЭББИДЖА!

В СМУТНЫЕ ВРЕМЕНА

   Результаты всеобщих выборов 1830 года выявили настроения общества. Байрон
и его  радикалы  уловили  дух  времени,  а  партия  вигов  рассыпалась,  как
карточный домик. Однако руководимые лордом Веллингтоном  тори  -  именно  их
аристократическим    привилегиям    угрожало     предложенное     радикалами
?меритолордство?  -  заняли   жесткую   позицию.   Палата   общин   отложила
рассмотрение ?Билля о радикальной реформе?, а восьмого октября Палата лордов
его отклонила.  Король  отказался  увеличить  число  пэров  Англии  за  счет
радикалов, которые могли бы провести спорный билль; более того, он пожаловал
титул Фицкларенсам, что вызвало горькое  замечание  Байрона:  ?Насколько  же
лучше в современной Британии быть королевским ублюдком,  чем  философом.  Но
грядут большие перемены?.
   Страсти в обществе  быстро  накалялись.  Бирмингемские,  ливерпульские  и
манчестерские  рабочие,  вдохновленные   идеями   Бэббиджа   о   профсоюзной
собственности  и  кооперативах,  организовали  массовые  факельные  шествия.
Промышленная радикальная партия, отрицая насилие, призвала  к  нравственному
увещеванию и  мирной  борьбе  за  выполнение  законных  требований  рабочего
класса. Однако правительство проявило  упрямство,  и  обстановка  непрерывно
ухудшалась. Насилие прорывалось все чаще и чаще; сельские ?шайки  Свинга?  и
пролетарские  луддиты  громили  поместья  аристократии  и  капиталистические
фабрики. Перебив все стекла в  домах  Веллингтона  и  прочих  консервативных
лордов, лондонские погромщики подстерегали на улицах экипажи аристократов  и
забрасывали их булыжниками.  Были  сожжены  чучела  англиканских  епископов,
голосовавших в Палате лордов против  билля.  Ультрарадикальные  заговорщики,
распаленные страстными речами известного атеиста  П.  Б.  Шелли,  громили  и
грабили церкви.
   Двенадцатого декабря лорд Байрон внес новый, еще более радикальный ?Билль
о реформе?, в котором предлагалось лишить британскую аристократию  -  в  том
числе и его самого - всех наследственных прав и привилегий. Тут уже тори  не
выдержали, Веллингтон включился в подготовку военного переворота.
   Кризис  расколол  нацию.   В   страхе   перед   надвигающейся   анархией,
колебавшийся прежде средний класс твердо встал на  сторону  радикалов.  Была
объявлена налоговая забастовка с требованием отставки Велгингтона,  а  также
организовано массовое изъятие  вкладов  из  банков.  Деньги  переводились  в
золото  и  исчез  л  из  обращения,  национальная   экономика   со   скрипом
остановилась.
   После  трехдневного  бристольского  мятежа  Веллингтон   приказал   армии
подавить ?якобинство?, не стесняясь в средствах. Последовавшая бойня  стоила
жизни трем сотням людей, в том числе -  трем  видным  членам  парламента  от
радикалов. Узнав об этом,  разъяренный  Байрон  -  теперь  он  называл  себя
?гражданин Байрон? - появился на лондонском митинге без  сюртука,  даже  без
галстука, и  выступил  с  призывом  ко  всеобщей  забастовке.  Подчинявшаяся
консерваторам кавалерия разогнала этот митинг, были убитые и раненые, однако
Байрон сумел ускользнуть. Через два дня  в  стране  было  объявлено  военное
положение.
   Далее Веллингтон обратил свой немалый  военный  талант  против  своих  же
соотечественников. Первые восстания против ?режима тори? - так мы его теперь
называем  -  были  подавлены  быстро  и  эффективно,  все   крупные   города
контролировались военными гарнизонами. Армия сохраняла верность  триумфатору
Ватерлоо, а аристократия, к вящему своему позору, также  встала  на  сторону
герцога.
   Однако верхушка радикалов избежала ареста,  опираясь  на  тайную,  хорошо
организованную сеть преданных членов партии. К весне 1831  года  надежды  на
скорое  военное  разрешение  конфликта  окончательно  исчезли.  В  ответ  на
массовые повешения и высылки поднялось молчаливое сопротивление, и вспыхнула
партизанская борьба. Режим лишил себя последних крох общественной поддержки,
Англия билась в судорогах классовой войны.
   "Смутные времена: популярная  история?,  1912  г.  У.  Э.  Пратчетт,  д-р
филос., Ч.К.О.

СКОРБНЫЕ ГОЛОСА АВТОМАТИЧЕСКИХ ОРГАНОВ

   (В этом частном письме  от  июля  месяца  1885  года  Бенджамин  Дизраэли
излагает свои впечатления о похоронах лорда Байрона. Текст снят  с  бумажной
ленты, перфорированной  на  печатной  машине  ?Кольт  и  Максвелл?.  Адресат
неизвестен.)
   Хрупкая,  почти  бестелесная  леди  Анабелла  Байрон   <Анабелла   Байрон
(1792-1860) - Анна Изабелла Милбенк Байрон, жена Джорджа Гордона  Байрона  и
мать Ады Байрон, сама обладавшая немалыми способностями к математике, за что
Байрон называл ее ?принцессой параллелограммов?. Большую часть жизни  (после
того, как Байрон покинул Англию)  изображала  из  себя  эталон  беспримерной
добродетели и распространяла слухи о небывалой половой распущенности бывшего
супруга> вошла, опираясь на руку дочери; казалось, она  не  совсем  понимает
происходящее. На этих женщин было страшно смотреть, бледные  и  осунувшиеся,
они буквально валились с ног от усталости. Зазвучал траурный марш  -  весьма
изысканный; приглушенные аккорды панмелодиума великолепно  гармонировали  со
скорбными голосами автоматических органов.
   Затем появились процессии. Сперва - спикер, предшествуемый  герольдами  с
белыми  жезлами,  но,  соответственно  событию,   в   трауре.   Спикер   был
великолепен. Бесстрастный и  величественный,  с  почти  египетскими  чертами
лица, он ступал медленно и уверенно. Перед ним несли булаву, одет он  был  в
мантию с золотыми кружевами, весьма изысканно. Затем -  министры.  Секретарь
по делам колоний  выглядел  весьма  щеголевато.  Вице-король  Индии,  вполне
оправившийся, судя  по  его  лицу,  от  малярии.  Председатель  Комиссии  по
свободной торговле выглядел на  их  фоне  последним  злодеем,  он  буквально
корчился под бременем неизбывного греха.
   Далее - Палата лордов. Лорд-канцлер,  особенно  карикатурный  в  компании
непомерно огромного парламентского пристава с его тяжелой серебряной цепью и
белыми траурными бантами на плечах.  Лорд  Бэббидж,  бледный  и  подтянутый,
выглядел в высшей степени благородно. Молодой лорд Гексли, легкий,  стройный
и гибкий, производил самое  блестящее  впечатление.  Лорд  Скоукрофт,  самый
хитрый и изворотливый тип, какого я когда-либо знал, в протертой чуть не  до
дыр одежде был словно нищий церковный сторож.
   Затем торжественно проследовал гроб, ?носильщики? едва прикасались к нему
руками. На лице самого видного  из  носильщиков,  принца-консорта,  странным
образом сочетались осознание важности момента, гордость  и  страх.  Говорят,
ему довольно долго пришлось  ждать  в  дверях,  где  он  непрерывно  сетовал
по-немецки на смрад.
   Когда внесли гроб, вдовствующая Железная Леди словно постарела  сразу  на
тысячу лет.

ВДОВСТВУЮЩАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ЛЕДИ

   Теперь все попадет в руки мелких людишек, крохоборов и лицемеров.
   Ты только взгляни на них. У них не хватит пороха  на  великие  свершения.
Они все пустят прахом.
   Даже и сейчас я сумела бы все  поставить  на  правильную  ногу,  если  бы
только эти идиоты внимали голосу разума. Но ведь я не  смогу  говорить  так,
как это делал ты, да они и вообще не слушают женщин. Вот ты - ты был для них
великим оратором, напыщенный, размалеванный шарлатан,  без  единой  мысли  в
голове - ни логики, ничего,  кроме  растленного  позерства,  и  все  же  они
слушали тебя. Боже, как они тебя слушали!  Ты  восхвалял  в  своих  дурацких
стихах дьявола, Каина и разврат, и все, какие  только  бывают,  идиотства  и
грехи, а этим придуркам все было мало, мало. Они  выламывали  двери  книжных
лавок, а бабы бросались к твоим ногам, поштучно и целыми толпами. Я  никогда
этого не делала. Но женился ты на мне.
   Я была абсолютно  невинна.  С  самого  момента  нашег