- Доктор Мэллори, сегодня  на  меня  будут  смотреть  сливки  британского
общества. Премьер-министр здесь. Принц-консорт здесь. Леди Ада Байрон  здесь
и, если верить слухам, делает крупные  ставки.  Ну  когда  еще  представится
второй такой шанс?
   - Да, я понимаю вашу логику, - задумчиво кивнул  Мэллори,  -  хотя  и  не
совсем с ней согласен. Но, с другой стороны, в вашем положении подобный риск
вполне допустим. Насколько я помню, вы не женаты.
   Годвин отхлебнул эля.
   - Как и вы, Нед, - Годвин приложился к кружке, - как и вы.
   - Да, но у меня сидят по лавкам восемь  младших  братьев  и  сестер,  мой
старый отец смертельно болен,  а  мать  еле  ходит.  Ревматизм.  Я  не  могу
рисковать средствами к существованию своей семьи.
   - Ставки десять к одному, Нед. Это же просто смешно!  И  какой  идиот  их
назначил! Тут бы вернее было пять к трем в пользу ?Зефира?.
   Мэллори промолчал.
   - Жаль, - вздохнул Годвин. - А мне  так  хотелось,  чтобы  кто-нибудь  из
друзей выиграл на этих скачках, выиграл по-крупному. Сам-то я этого  сделать
не могу. Очень хотелось бы, но потратил на ?Зефир? все, до последнего фунта.
   - Пожалуй, я сделаю небольшую ставку, - осторожно сказал  Мэллори.  -  Во
имя дружбы.
   - Поставьте десять фунтов за меня, -  вскинул  голову  Годвин.  -  Десять
фунтов, в долг. Если вы проиграете, я найду со временем способ рассчитаться.
Если выиграете,  мы  разделим  сто  фунтов  поровну.  Ну,  что  скажете?  Вы
согласны?
   - Десять фунтов... Большие деньги.
   - Я сумею рассчитаться.
   - В этом-то я ничуть не сомневаюсь... - Отказаться было невозможно.  Этот
человек дал Тому место в жизни, и Мэллори чувствовал себя перед ним в долгу.
- Хорошо, мистер Годвин. Только для вас.
   - Вы  не  пожалеете.  -  Годвин  сокрушенно  отряхнул  засаленные  рукава
сюртука. - Пятьдесят фунтов мне совсем не помешают. Удачливый  изобретатель,
уверенно поднимающийся и так далее, не должен  одеваться  как  священник  из
глухой деревушки.
   - Вот уж не подумал бы, что вы станете сорить деньгами на такую ерунду.
   - Это не ерунда - одеваться в соответствии со своим положением. -  Годвин
окинул Мэллори цепким взглядом. - Это  ведь  ваш  старый,  еще  вайомингский
плащ, верно?
   - Весьма практичная одежда, - кивнул Мэллори.
   - Только не для Лондона. Не для того, чтобы читать лекции светским дамам,
воспылавшим любовью к естественной истории.
   - Я не стыжусь того, что я есть, - набычился Мэллори.
   - Ну да, - кивнул Годвин. - Простецкий парень  Нед  Мэллори  является  на
скачки в кепке механика, чтобы ребята не робели, встретившись со  знаменитым
ученым. Я знаю, почему вы так сделали, Нед, и мне  это  очень  нравится.  Но
помяните мое слово, когда-нибудь вы станете лордом Мэллори, это уж  как  Бог
свят. У вас будет шелковый фрак и ленточка в петлице, ордена  и  медали  ото
всех научных обществ. Это  же  вы  откопали  сухопутного  левиафана,  сумели
разобраться  в  неразберихе  его  окаменелых  костей.  Так  что,  Нед,  пора
взглянуть правде в глаза.
   - Все не так просто, как вы думаете, - возразил Мэллори. - Вы не  знакомы
с  политикой  Королевского  общества.  Я  ?  катастрофист  <Катастрофист   -
последователь  теории  катастроф,   согласно   которой   в   истории   Земли
периодически  повторяются   события,   внезапно   изменяющие   первоначально
горизонтальное  залегание  горных  пород,  рельеф   земной   поверхности   и
уничтожающие все живое. Концепция  была  выдвинута  в  1812  г.  французским
ученым Жоржем  Кювье  для  объяснения  смены  фаун  и  флор,  наблюдаемых  в
геологических породах, за период времени с библейского сотворения  мира>.  А
когда  дело  доходит  до  раздачи  должностей  и  наград,  заправляют   всем
униформисты   <Униформисты   -   приверженцы   униформизма.   Униформизм   -
геологическая гипотеза, согласно которой в геологическом прошлом действовали
те же силы и с той же интенсивностью, что и в настоящее время;  поэтому  для
выяснения событий геологического  прошлого  можно  переносить  без  поправок
знания, полученные при изучении современных геологических явлений.  Гипотеза
выдвинута Джеймсом Хаттоном (1726-1797), термин же введен в 1832 г. Уильямом
Уэвеллом>. Люди  вроде  Лайелла  <Чарльз  Лайвлл  (1797-1875)  -  английский
естествоиспытатель,  развивал  учение  о  медленном,  постепенном  изменении
земной поверхности под влиянием постоянных геологических факторов.  Наиболее
видный сторонник униформизма, перенес идеи Хаттона из геологии  в  биологию,
заложил  фундамент,  на  котором  Дарвин  вскоре  основал  теорию  эволюции.
Основной труд Лайелла -  многотомные  ?Принципы  геологии?  (начало  1830-х;
исправленный и дополненный вариант - 1860-е)> или  этого  проклятого  дурака
Радвика.
   -  Чарльз  Дарвин  -  лорд.  Гидеон  Мэнтелл  <Гидеон  Олджертон  Мэнтелл
(1790-1852) - английский  врач,  геолог  и  палеонтолог.  Обнаружил  останки
четырех из пяти видов  динозавров,  известных  в  его  время,  в  том  числе
игуанодона. Вел раскопки преимущественно в Сассексе> - лорд, а его игуанодон
- просто креветка по сравнению с вашим бронтозаврусом.
   - Не говорите дурно о Гидеоне Мэнтелле! Он  -  величайший  ученый,  каким
когда-либо славился Сассекс, и он был очень добр ко мне.
   Годвин заглянул в свою пустую кружку.
   - Прошу прощения, - сказал он. - Мне не следовало высказывать свое мнение
так откровенно, я и сам это понимаю. Здесь не дикий  Вайоминг,  где  все  мы
сидели у лагерного костра, не зная чинов и различий, и чесали языками о  чем
ни попадя.
   Он снова надел дымчатые очки.
   - Но я хорошо помню ваши теоретические рассуждения, как вы объясняли  нам
смысл  этих  костей.  ?Форма  определяется  функцией?.  ?Выживают   наиболее
приспособленные?. Новые формы идут в авангарде. Сперва они  могут  выглядеть
необычно, но природа испытывает их в борьбе против старых, и если они устоят
и победят, то их потомки унаследуют мир. - Годвин поднял взгляд. -  Если  вы
не понимаете, что эта ваша  теория  имеет  самое  прямое  отношение  к  моим
конструкциям, то вы - совсем не тот человек, каким я вас считаю.
   Мэллори снял кепку.
   - Это мне следует просить у вас прощения, сэр. Простите мне мою  дурацкую
вспыльчивость. Надеюсь, вы всегда будете говорить со мной откровенно, мистер
Годвин, будут у меня на груди ленточки или нет. И да не  стать  мне  никогда
настолько ненаучным, чтобы закрывать глаза на честную правду. - Он  протянул
руку.
   Годвин ее пожал.
   На ипподроме запели фанфары, и тут же шум толпы стал громче, напряженнее.
Люди устремились к трибунам, словно гигантское стадо - на водопой.
   - Пойду сделаю ставку, о которой мы тут спорили, - сказал Мэллори.
   - А мне пора к ребятам.  Зайдете  к  нам  после  гонок?  Чтобы  разделить
выигрыш?
   - Непременно.
   - Позвольте, я отнесу буфетчику вашу кружку, - предложил Годвин.
   Отдав механику кружку, Мэллори зашагал прочь.
   Расставшись со старым другом, Мэллори тут же пожалел о своем неосторожном
обещании. Десять фунтов - огромные деньги, в университете ему хватало такой,
ну, может, чуть большей суммы на год.
   И  все  же,  размышлял  он,  шагая  к  палаткам  букмекеров,   Годвин   -
великолепный механик и честнейший человек. Нет никакой причины сомневаться в
его оценках исхода гонки, а человек, крупно поставивший  на  ?Зефир?,  может
покинуть этим вечером Эпсом с суммой, равной доходу за несколько  лет.  Если
рискнуть тридцатью фунтами или сорока...
   У Мэллори было в  банке  почти  пятьдесят  фунтов  -  большая  часть  его
экспедиционного  бонуса.  Еще  двенадцать  фунтов  он  держал  при  себе   в
пропотелом парусиновом поясе, надежно затянутом под жилетом.
   Ему вспомнился несчастный отец, одержимый безумием шляпника,  отравленный
ртутью, трясущийся и бессмысленно бормочущий в кресле у камина. Часть  денег
была заранее отведена на покупку угля для этого камина.
   И все же... получить четыреста фунтов...  Нет,  он  сохранит  выдержку  и
поставит только десять, выполнит свое обещание Годвину - вот и  все.  Десять
фунтов - потеря тяжелая, но не фатальная.  Мэллори  просунул  пальцы  правой
руки между пуговицами жилета и нащупал клапан парусинового пояса.
   Он решил сделать ставку в наисовременнейшей фирме ?Дуайер и Кё?, а  не  в
почтенной  и,  возможно,  чуть-чуть  более  респектабельной   ?Таттерсоллз?.
Мэллори  нередко  проходил  мимо  ярко  освещенного  заведения  Дуайера   на
Сент-Мартинз-лейн, из ярко освещенных окон  которого  непрестанно  доносился
глухой, прерывистый рокот трех вычислительных машин. Он  поостерегся  делать
такую крупную ставку у кого-нибудь из десятков букмекеров,  вознесенных  над
толпой на высоких табуретах, хотя они были - по необходимости - почти так же
надежны, как и крупные фирмы. Мэллори однажды стал свидетелем  того,  как  в
Честере едва не линчевали проштрафившегося букмекера. Он еще не  забыл,  как
над  толпою  взвился  вопль:  ?Жулик!?,  пронзительный,  как  ?Грабят!?  или
?Горим!?, как озверевшие игроки бросились  на  человека  в  черной  шапочке,
сбили его с ног и долго, остервенело пинали. Под  поверхностным  добродушием
посетителей скачек таилась  первобытная  жестокость.  Лорд  Дарвин  выслушал
рассказ об этом инциденте с большим интересом и провел аналогию с поведением
вороньей стаи...
   Очередь к кассе паровых заездов продвигалась медленно,  и  Мэллори  начал
думать о Дарвине. Он  считал  нелюдимого  лорда  одним  из  величайших  умов
столетия, был давним и страстным его  поклонником,  однако  начал  последнее
время  подозревать,  что  тот  считает  своего  младшего   коллегу   излишне
торопливым - хотя и ценит его поддержку. Так оно или не так,  но  помощи  от
Дарвина не дождешься, проблемы профессиональной карьеры кажутся ему мелкими,
не заслуживающими внимания. Иное дело Томас Генри Гексли <Томас Генри Гексли
(1825-1895) -  английский  биолог,  соратник  Чарльза  Дарвина  и  виднейший
пропагандист его учения. В 1881-1885 гг.  президент  Королевского  общества.
Дедушка Олдоса Хаксли> - видный социальный  теоретик,  прекрасный  биолог  и
оратор.
   В соседней, справа от Мэллори, очереди скучал светский хлыщ  с  последним
номером ?Спортинг Лайф? подмышкой; над его нарочито неброской  одеждой  явно
трудился кто-то из лучших модельеров Лондона, если не Парижа.  На  глазах  у
Мэллори хлыщ подошел к окошку и поставил сто фунтов на Гордость  Александры,
это бывают же у лошадей такие клички.
   - Десять фунтов на ?Зефир?, на выигрыш, - сказал  Мэллори,  протягивая  в
окошко одну пятифунтовую банкноту и пять фунтовых.
   Пока кассир методично пробивал перфокарту, Мэллори изучал  подвижное,  из
кинокубиков, табло соотношения ставок, вывешенное за глянцевой, под  мрамор,
стойкой. Фаворитами  были  французы  -  ?Вулкан?  от  ?Компань  женераль  де
траксьон? ,
пилот - некий мистер Рейнал. Мэллори отметил для себя, что  итальянцы  стоят
немногим выше, чем ?Зефир? Годвина. Это что же, все уже в курсе про штоки?
   Кассир протянул ему синий листок, копию пробитой карточки.
   - Очень хорошо, сэр, благодарю вас. - Он уже глядел мимо,  на  следующего
клиента.
   - Вы примете чек, выписанный на Сити-бэнк? - спросил Мэллори.
   - Разумеется, сэр, - ответил кассир, вскинув бровь; можно было  подумать,
что он только сейчас заметил кепку и плащ Мэллори. - При том условии, что он
будет помечен вашим гражданским индексом.
   - Тогда, - к собственному своему изумлению сказал Мэллори, -  я  поставлю
на ?Зефир? еще сорок фунтов.
   - На выигрыш, сэр?
   - На выигрыш.
   Мэллори любил наблюдать и анализировать поведение  людей  и  считал  себя
довольно приличным в этом деле специалистом. Он  обладал,  как  заверял  его
Гидеон  Мэнтелл,  острым,  ничего  не  упускающим  глазом   натуралиста.   И
действительно, теперешним своим положением в научной иерархии Мэллори обязан
был тому, что без  устали  обшаривал  этим  самым  своим  глазом  монотонный
отрезок каменистого берега вайомингской реки и в конце  концов  вычленил  из
кажущегося хаоса форму.
   Однако сейчас потрясенный безрассудством сделанной ставки,  чудовищностью
последствий в случае проигрыша, Мэллори не находил ни малейшего  утешения  в
пестроте  собравшейся   на   скачки   толпы.   Алчный,   многоголосый   рев,
взорвавшийся, как только лошади взяли старт,  окончательно  переполнил  чашу
его терпения.
   Он ушел - едва ли не сбежал -  с  трибуны  в  надежде  стряхнуть  нервное
напряжение.  У  перил,  огораживавших  финишную  прямую,  скопились  десятки
повозок и сотни людей, вопивших во всю глотку, когда  мимо  них  проносились
лошади. Здесь толпились люди победнее, не желавшие  выкладывать  шиллинг  за
место на трибунах, а заодно  и  те,  кто  честным  или  бесчестным  способом
зарабатывал  на  них  деньги:  наперсточники,  цыгане,  карманники.  Мэллори
принялся протискиваться к краю толпы, в надежде немного отдышаться.
   И тут его ни с того ни с сего пронзила пугающая мысль: не  потерялись  ли
квитанции; он застыл как вкопанный и начал судорожно рыться в карманах.
   Нет, вот они, эти синие листочки, его билеты к катастрофе.
   Мэллори двинулся дальше - и чуть не попал под копыта двух  запряженных  в
открытую коляску лошадей. Взбешенный и негодующий, он  схватился  за  упряжь
ближайшей лошади, устоял кое-как на ногах и начал на чем свет стоит  честить
раззяв, которые едут прямо на людей.
   Рядом с его  головой  щелкнул  кнут.  Встав  на  козлы,  возница  пытался
выбраться  из  толпы.  Синий,  до  рези  в  глазах  яркий  костюм,   большой
искусственный рубин в узле шелкового, цвета лососины галстука - возница явно
принадлежал к племени ипподромных пижонов. Под уродливо  вздутым  лбом,  чью
мертвенную бледность еще  более  подчеркивали  темные  растрепанные  волосы,
беспокойно бегали мрачные, лихорадочно  поблескивающие  глаза  -  колоритный
малый словно смотрел всюду сразу. Всюду - кроме беговой дорожки, приковавшей
к себе внимание толпы. Странный тип, странный возница двух не менее странных
пассажирок.
   Лицо первой было скрыто вуалью, одета она была в  темное,  почти  мужское
платье и держала в руках длинный деревянный ящик, нечто  вроде  футляра  для
инструментов.  Когда  коляска  застряла,  эта  женщина  поднялась  на  ноги,
уцепилась, пьяно пошатываясь, за дверцу и попыталась выйти;  ящик  свой  она
перехватила  под  мышку.  Намерение  осталось  неосуществленным  -  спутница
рванула ее за локоть и усадила на место.
   Мэллори изумленно наблюдал за происходящим. Дело  в  том,  что  второй  в
коляске была рыжеволосая девица в аляповатом наряде, уместном  разве  что  в
трактире или того похуже. Ее хорошенькое размалеванное личико было  отмечено
печатью мрачной, неколебимой решимости.
   Прямо на глазах у Мэллори рыжая девка ударила  даму  костяшками  согнутых
пальцев под ребра, ударила умело, жестоко и  почти  незаметно.  Таинственная
дама сложилась пополам и рухнула на сиденье.
   Безобразная сцена взывала к немедленному  действию.  Мэллори  бросился  к
коляске и распахнул лакированную дверцу.
   - Что это значит? - гневно воскликнул он.
   - Мотай отсюда, - нежно посоветовала девица.
   - Я видел, как вы ударили эту даму. Да как вы смеете?
   Коляска  дернулась,  едва  не  сбив  Мэллори  с  ног,  однако  он  быстро
оправился, рванулся вперед  и  схватил  даму  за  руку.  Под  темной  вуалью
угадывалось округлое, нежное - и неестественно сонное,  почти  летаргическое
лицо.
   - Немедленно остановитесь!
   Не совсем, видимо, сознавая, что  коляска  движется,  дама  поднялась  на
ноги, снова попыталась выйти - и снова пошатнулась. Взглянув на  свои  руки,
она увидела ящик и передала  его  Мэллори,  передала  легко  и  естественно,
словно госпожа - слуге.
   Мэллори  споткнулся,  обеими  руками  сжимая  неудобный  ящик.  В   толпе
раздались возмущенные возгласы  -  восседавший  на  козлах  пижон  гнал,  не
разбирая  дороги,  прямо  на  людей.  Коляска  снова  остановилась,   лошади
всхрапывали и тянули постромки.
   Дрожа от ярости, пижон отбросил кнут, спрыгнул  на  землю  и  двинулся  к
Мэллори, бесцеремонно расталкивая привлеченных скандалом зевак. По дороге он
выхватил из  кармана  квадратные  розовые  очки  и  нацепил  их  на  скрытые
напомаженными волосами уши. Остановившись  перед  Мэллори,  пижон  расправил
покатые плечи и приказал:
   - Верните эту вещь.
   Рука,   повелительно   указывающая   на    ящик,    была    затянута    в
канареечно-желтую, под стать остальному наряду перчатку.
   - А в чем, собственно, дело? - возмутился Мэллори.
   - Отдай, или хуже будет.
   Мэллори окинул плюгавого наглеца изумленным  взглядом.  Он  бы,  пожалуй,
рассмеялся, если бы не заметил  в  бегающих  за  квадратными  очками  глазах
сумасшедшего блеска, присущего рабам лауданума.
   - Мадам, - сказал Мэллори, неторопливо устанавливая ящик на  землю  между
заляпанными грязью ботинками, - вы  можете  сойти  с  коляски  без  малейших
опасений. Эти люди не имеют права принуждать вас...
   Пижон сунул руку под умопомрачительно синий  сюртук  и  рванулся  вперед.
Мэллори отбросил его толчком  ладони  и  тут  же  почувствовал,  как  что-то
обожгло ему левую ногу.
   Пижон едва не упал, взвыл от ярости и снова пошел в  атаку;  в  руке  его
узко блеснула сталь.
   Мэллори  принадлежал  к  практикующим  последователям  системы   научного
боксирования мистера Шиллингфорда. В Лондоне он еженедельно  спарринговал  в
одном  из  гимнастических  залов  Королевского  общества,   а   за   месяцы,
проведенные в дебрях Северной Америки, успел близко познакомиться  с  самыми
грязными приемами драки.
   Ребром левой ладони он отбил  держащую  стилет  руку,  а  правым  кулаком
ударил противника в зубы.
   Сверкнул, падая на утоптанную землю, узкий обоюдоострый клинок с рукоятью
из черной гуттаперчи. Коротышка сплюнул сгусток крови, но все же не  утратил
боевого задора; дрался он  агрессивно,  но,  по  счастью,  неумело.  Мэллори
принял первую стойку Шиллингфорда и встретил ипподромного  жучка  -  а  кем,
собственно, мог еще быть этот тип? - ударом в голову.
   Теперь толпа, отпрянувшая при  первом  обмене  ударами  и  блеске  стали,
сомкнулась вокруг дерущихся; внутреннее кольцо состояло по  преимуществу  из
рабочих и  жуликов.  Народ  крепкий  и  веселый,  они  были  в  восторге  от
неожиданного развлечения. Когда  Мэллори  достал  противника  своим  любимым
прямым в челюсть, болельщики подхватили того  под  руки  и  толкнули  назад,
прямо под следующий удар. Пижон рухнул на землю,  нежно-оранжевый  шелк  его
галстука был залит кровью.
   - Я тебя уничтожу! - прохрипел поверженный  герой.  Один  из  его  зубов,
верхний глазной, торчал окровавленным осколком.
   - Берегись! - послышался чей-то крик.
   Мэллори повернулся. Рыжеволосая стояла прямо у него за спиной,  глаза  ее
бешено расширились, а  в  руке  что-то  блестело  -  стеклянный,  вроде  бы,
пузырек.  Заметив,  что  взгляд  девицы  метнулся  вниз,  Мэллори  мгновенно
заступил между нею  и  продолговатым  деревянным  ящиком.  После  нескольких
секунд игры в  гляделки,  когда  девица,  казалось,  взвешивала  шансы,  она
поспешила к нокаутированному пижону.
   - Я тебя уничтожу! - повторил тот и снова сплюнул кровь.
   Рыжая девица помогла своему дружку подняться  на  ноги.  Толпа  свистела,
обзывала его трусом и пустобрехом.
   - Попробуй, - предложил, показывая кулак, Мэллори.
   Сильно помятый красавчик  взглянул  на  Мэллори  со  звериной,  бездонной
ненавистью, тяжело оперся о плечо девицы и  исчез  вместе  с  ней  в  толпе.
Мэллори торжествующе подхватил ящик, повернулся и стал проталкиваться сквозь
кольцо хохочущих мужчин; кто-то от полноты души шарахнул его по спине.
   Он подошел к коляске и шагнул внутрь, в потертый бархат и кожу. Шум толпы
стихал - заезд закончился, победитель известен.
   Дама обвисла на обтрепанном сиденье, ее вуаль  чут