главлял Менелай.
   - Эй, сказитель! - крикнул он. - Великий  царь  захотел  услышать  твои
побасенки... Попробуй-ка рассмешить его своей наглой болтовней.
   Глаза Политоса расширились от ужаса.
   - Но я только...
   Двое вооруженных воинов ухватили его под руки и поставили на ноги.
   - Пошли, - проговорил Менелай.
   Я встал перед ним:
   - Этот человек служит мне. Я сам позабочусь о нем.
   Но прежде чем Менелай успел ответить, вмешался Нестор:
   - Великий царь захотел видеть сказителя. Никто не может противиться его
воле!
   Более короткой речи от этого достопочтенного старца я еще не слышал.
   Слегка пожав плечами, Менелай направился к лагерю Агамемнона. Слуги его
волокли Политоса по песку, за ними следовали Нестор, я и все,  кто  слушал
сказителя.
   Жирный Агамемнон, раскрасневшийся от вина, все еще  восседал  на  троне
среди сокровищ Трои. Как  только  Политос  появился  перед  ним,  короткие
пальцы царя впились в ручки кресла. На каждом его пальце - даже на больших
- поблескивали кольца.
   Сказитель трепеща склонился перед великим царем, с гневом смотревшим на
небритого, лохматого и тощего старика.
   - Ты рассказываешь обо мне всякую ложь! - рявкнул Агамемнон.
   Политос напрягся и, оторвав взгляд от земли, обратился к великому царю:
   - Это не так, великий царь. Я старый сказитель и говорю  лишь  то,  что
видел собственными глазами или слышал своими ушами.
   -  Ты  распространяешь  грязные  домыслы,  -   пронзительно   взвизгнул
Агамемнон. - Ты врешь о моей жене!
   - Если бы твоя жена, господин, была честной женщиной, я не оказался  бы
здесь вообще. Я бы сейчас сидел  в  Аргосе  на  торговой  площади  и,  как
всегда, рассказывал повести людям.
   - Не трогай мою жену, - осадил его Агамемнон.
   Но Политос настаивал:
   - Великий царь, ты - высший  судья  в  своей  земле,  самый  честный  и
справедливый. Все знают, что происходит в Микенах...  Кого  ни  спроси.  И
твоя пленница Кассандра, царевна Трои, предсказывает...
   - Молчать! - рявкнул великий царь.
   - Правду не скроешь,  сын  Атрея.  Неужели  ты  считаешь,  что  сумеешь
избежать участи, которую уготовила тебе судьба?
   Теперь Агамемнон уже дрожал от гнева. Вскочив с  кресла,  он  сошел  на
землю и остановился перед Политосом.
   - Держите его! - приказал он, вытаскивая из-за  пояса  кинжал,  рукоять
которого была усыпана драгоценными камнями.
   Стража схватила Политоса за хрупкие руки.
   - Эй, сорока, я заставлю тебя молчать, разлучив  со  лживым  языком!  -
злобно закричал царь.
   - Остановись! - закричал я, проталкиваясь вперед.
   Агамемнон взглянул на меня, и  его  маленькие  поросячьи  глазки  вдруг
приняли беспокойное, едва ли не испуганное выражение.
   - Этот человек служит мне, - проговорил я. - Я сам накажу его.
   - Очень хорошо, - сказал Агамемнон, указывая кинжалом на железный меч у
моего бедра. - Ты собственноручно лишишь его языка.
   Я покачал головой:
   - Слишком жестоко за несколько шуток.
   - Ты противишься мне?
   - Этот человек - сказитель, - заметил я. - Если ты лишишь его языка, то
обречешь на гибель в голоде и рабстве.
   На тяжелом лице Агамемнона медленно появилась злорадная улыбка.
   - Сказитель, говоришь? - Он повернулся к  Политосу,  который  висел  на
руках двух крепких стражников. - Итак, ты  рассказываешь  только  то,  что
видишь и слышишь? Хорошо же, тогда ты больше не будешь видеть и слышать...
Ничего! Никогда!
   Когда  я  понял,  что  он  намеревается  сделать,  судорога  свела  мои
внутренности. Я потянулся к мечу, и тут же десять воинов с острыми копьями
окружили меня... Бронза почти касалась  моей  кожи.  На  мое  плечо  легла
чья-то рука. Я повернулся. На меня серьезно смотрел Менелай:
   - Смирись, Орион. Старик должен быть наказан. Незачем  рисковать  своей
жизнью ради слуги.
   Взгляд Политоса умолял меня о помощи. Я шагнул к  нему,  но  царапавшие
кожу острия копий остановили меня.
   - Моя жена сказала мне, что ты помог  ей,  когда  мы  брали  дворец,  -
негромко шепнул Менелай. - Я твой должник, но не  заставляй  меня  платить
кровью.
   - Тогда беги к Одиссею, - попросил я его. - Прошу тебя. Быть может,  он
сумеет смягчить великого царя.
   Менелай только покачал головой:
   - Все закончится прежде, чем  я  успею  добраться  до  первого  корабля
итакийцев. Гляди.
   Нестор сам извлек  из  костра  дымившуюся  ветвь.  Агамемнон  взял  ее,
стражники развели шире руки Политоса, один из них  уперся  коленом  в  его
спину. Великий царь схватил старого сказителя за волосы  и  откинул  назад
его голову. Острия копий снова прокололи мою одежду.
   - Ходи же по миру в темноте, подлый лжец.
   Политос забился, испытывая ужасные муки; Агамемнон  выжег  сначала  его
левый глаз, а затем правый. Старик потерял сознание. С безумной улыбкой на
толстых губах Агамемнон  отбросил  ветвь,  извлек  кинжал  и  отрезал  уши
сказителя.
   Воины бросили на песок обмякшее тело Политоса.
   Великий  царь  окинул  всех  суровым  взглядом   и   громовым   голосом
проговорил:
   - Таким будет правосудие для всякого, кто посмеет искажать правду! - И,
повернувшись ко мне, ухмыльнулся: - Забирай своего слугу!
   Окружавшие меня воины расступились, держа наготове копья, чтобы сразить
меня, если я сделаю хотя бы шаг в сторону их царя.
   Я посмотрел на окровавленного Политоса, а потом на Агамемнона.
   - Я слышал, что напророчила тебе Кассандра, - сказал я. - Ей не  верят,
но она никогда не ошибается.
   Полубезумная улыбка сошла с лица царя. Он яростно жег меня  глазами.  И
на какой-то миг я даже подумал, что сейчас он  прикажет  стражам  заколоть
меня на месте. Вдруг из-за моей спины послышался голос Лукки:
   - Мой господин Орион, с тобой все в порядке? Не нужна ли тебе помощь?
   Царская стража повернулась, услышав его голос. Лукка привел  весь  свой
отряд в полном вооружении и готовым к бою - тридцать пять хеттов со щитами
и железными мечами.
   - Помощь ему не потребуется, - отвечал Агамемнон. - Только вам придется
унести раба, которого я наказал.
   С этими словами царь повернулся и поспешил к своему жилищу.  Воины  его
разом облегченно вздохнули и опустили копья.
   Я понес к нашим шатрам изувеченное тело Политоса.



        "23"

   Остаток ночи мне пришлось ухаживать за сказителем. Боль, терзавшую его,
я облегчал вином, но успокоить его душу мне было нечем. Я  положил  его  в
моем шатре. Политос рыдал и стонал. Лукка  привел  целителя  -  достойного
седобородого старца - с двумя помощницами:  они  смазали  бальзамом  раны,
кровоточившие на месте глаз и ушей Политоса.
   - Даже богам не под силу возвратить ему зрение, -  грустно  сказал  мне
лекарь негромко, чтобы Политос не мог услышать. - Глаза его выжгли.
   Я знал, как страдал сказитель, - так, как меня терзал огонь ненависти.
   - Пусть будут прокляты эти боги, - прорычал я. - Будет ли он жить?
   Если слова мои и удивили врачевателя, он ничем не выдал этого.
   - У  него  сильное  сердце.  И  если  он  переживет  сегодняшнюю  ночь,
возможно, впереди у него еще долгие годы жизни.
   Целитель размешал в вине какой-то порошок и заставил  Политоса  выпить.
Тот сразу же погрузился в глубокий сон. Потом одна из помощниц приготовила
чашу болтушки  и  показала  мне,  как  намазывать  ее  на  ткань,  которой
следовало покрывать глаза Политоса. Они  молчали  и  изъяснялись  со  мною
жестами, словно немые, и ни разу не посмели взглянуть мне в лицо. Целитель
удивился тому, что я захотел ухаживать за человеком,  которого  он  считал
моим рабом, однако благоразумно промолчал.
   Я просидел возле ослепленного сказителя до рассвета, меняя через каждые
полчаса компрессы и не позволяя ему притрагиваться к ожогам. Политос спал,
но и во сне дергался и стонал. Заря уже окрасила  облака  в  нежно-розовый
цвет, когда дыхание Политоса вдруг участилось, и он  потянулся  к  тряпке,
прикрывавшей его лицо. Я оказался проворнее  и  остановил  руки  сказителя
прежде, чем он успел причинить себе боль.
   - Мой господин Орион? - хрипло спросил он.
   - Да, это я, - отвечал я. - Вытяни руки вдоль туловища и не  прикасайся
к глазам.
   - Выходит, это и правда случилось... а не привиделось мне во сне?
   Я приподнял его голову и дал глоток вина.
   - Да, - подтвердил я. - Ты слеп.
   Стон, который сорвался с губ старика, заставил  бы  зарыдать  мраморную
статую.
   - Агамемнон... - сказал он  после  долгого  молчания.  -  Могучий  царь
отомстил старому сказителю, словно это может  повлиять  на  нравственность
его жены.
   - Попытайся уснуть, - посоветовал я. - Тебе необходимо набраться сил.
   Политос покачал головой, тряпка соскользнула, открывая два свежих ожога
на месте глаз. Я решил сменить  повязку,  заметив,  что  она  подсохла,  и
смазал ткань болтушкой.
   - Теперь, Орион, ты можешь просто перерезать мне горло. Более я не могу
быть тебе полезен... Ни тебе, ни кому-нибудь другому.
   - Здесь пролито уже достаточно крови, - устало сказал я.
   - Теперь я бесполезен, - упрямо повторил он,  пока  я  обрабатывал  его
раны. Потом я вновь приподнял его голову и дал выпить вина.
   Скоро Политос снова уснул.
   В шатер заглянул Лукка:
   - Мой господин, царь Одиссей хочет видеть тебя.
   Я вышел наружу и окунулся в свежесть наступающего утра. Приказав  Лукке
приставить кого-нибудь приглядывать за спавшим сказителем, я направился  к
кораблю Одиссея и полез по веревочной лестнице, спускавшейся с его борта.
   Палубу  покрывали  награбленные  в  Трое  сокровища.  Я  отвернулся  от
ослепительных трофеев и взглянул в сторону  разграбленного  города.  Сотни
крошечных фигурок маячили на укреплениях, сбрасывая  со  стен  почерневшие
камни, сравнивая с землей стены, так долго  противостоявшие  ахейцам.  Мне
пришлось осторожно передвигаться вдоль борта, чтобы не споткнуться о груды
добычи.
   Одиссей находился на корме корабля; обнажив широкую  грудь,  он  грелся
под ярким солнцем, а волосы еще отливали влагой после  утреннего  купания;
на заросшем лице царя Итаки бродила довольная улыбка. Он посмотрел  мне  в
глаза:
   - Победа полная... Спасибо  тебе,  Орион.  -  Указав  на  разрушителей,
трудившихся вдали, он добавил: - Троя никогда не возродится.
   Я мрачно кивнул.
   - Приам, Гектор, Александр... Весь царствующий дом Илиона погиб.
   - Погибли все, кроме Энея Дарданца. Утверждают,  что  он  побочный  сын
Приама. Тело его мы не нашли.
   - Труп мог сгореть во время пожара.
   - Возможно, - проговорил Одиссей. - Но едва  ли  жизнь  Энея  настолько
значима. Если он жив, значит, прячется неподалеку. Найдем и его.  Но  даже
если он ускользнет, все равно ему некуда возвращаться.
   На моих  глазах  один  из  массивных  камней  парапета  Скейских  ворот
стронулся с места, покоряясь усилию множества мужчин, налегавших на рычаги
и веревки. В густых клубах пыли он рухнул на землю. Звук донесся  до  меня
через мгновение.
   - Аполлон и Посейдон не порадуются, узнав, что  произошло  со  стенами,
которые они воздвигали.
   Одиссей усмехнулся:
   - Иногда и богам,  Орион,  приходится  склоняться  перед  волею  людей,
нравится им то или нет.
   - Ты не боишься их гнева?
   - Если бы боги не захотели, мы не смогли бы обрушить стены Трои.
   Я задумался.  Поступки  богов  всегда  сложнее  объяснить,  чем  деяния
простых смертных, к тому же у творцов долгая память. Аполлон гневается  на
меня, но в чем проявится его гнев?
   - Теперь твоя очередь  выбрать  себе  сокровища.  -  Одиссей  махнул  в
сторону огромной груды на корме  корабля.  -  Забери  пятую  часть  всего,
выбирай, что понравится.
   Я поблагодарил его и, наверное, целый час провел, копаясь  в  вещах.  Я
брал одеяла,  доспехи,  одежду,  оружие  и  драгоценности,  которые  можно
обменять на еду и кров.
   - Пленники внизу, между кораблей, возьми одну пятую и от их числа.
   Я покачал головой:
   - Рабам я предпочту лошадей  и  ослов.  Дети  для  меня  бесполезны,  а
женщины только посеют раздоры между моими воинами.
   Одиссей внимательно посмотрел на меня:
   - Ты говоришь как человек, который не собирается ехать со мной в Итаку.
   - Господин мой, - сказал я. - Ты более чем щедр со  мной.  Но  никто  в
этом лагере не шевельнулся, чтобы  защитить  прошлой  ночью  моего  слугу.
Агамемнон - не более чем животное, жестокое и злобное. Если  я  вернусь  в
твою землю, то скоро захочу начать войну против него.
   Одиссей пробормотал:
   - Глупо.
   - Конечно. Так что лучше, если наши пути разойдутся сейчас. Позволь мне
забрать людей и слепого слугу и отправиться, куда я захочу.
   Обдумывая мои слова, царь Итаки медлил, поглаживая бороду.  Наконец  он
согласился:
   - Очень хорошо, Орион. Иди своим путем. Да хранят тебя боги.
   - И тебя, благороднейший из ахейцев.
   Больше я не видел Одиссея. Вернувшись в свой шатер,  я  приказал  Лукке
послать людей за отобранной мною добычей и  прихватить  лошадей  и  ослов,
способных нести нас вместе с поклажей в долгой  дороге.  В  глазах  его  я
прочитал вопрос, но  Лукка  не  стал  спрашивать,  а  молча  выполнил  мои
поручения.
   Когда солнце начало опускаться за острова, мы собрались возле костра на
последнюю дневную трапезу. Молодой вестник подбежал ко мне, задыхаясь:
   - Мой господи Орион, благородный гость  желает  перемолвиться  с  тобой
несколькими словами.
   - Кто это? - спросил я.
   Юноша простер ко мне обе руки:
   - Не знаю. Мне приказали  передать  тебе,  что  персона  царского  рода
посетит тебя перед закатом. Приготовься.
   Я  поблагодарил  его  и  предложил  присоединиться  к  нашей   трапезе.
Казалось, его чрезвычайно обрадовала  возможность  просто  посидеть  возле
моих воинов-хеттов. Восторженный взгляд  его  все  время  обращался  к  их
железным мечам.
   "Благородный гость из царского рода". Кто-нибудь из  людей  Агамемнона?
Мне оставалось только гадать, кто хочет видеть меня и зачем.
   И когда длинные тени  заката  утонули  в  пурпурных  сумерках,  шестеро
ахейских вояк  в  полном  вооружении  подошли  к  нашему  костру,  окружая
хрупкого невысокого воина.
   "Кто-нибудь очень важный или же пленник", - подумал я.  Среди  ахейской
знати я не встречал подобных  незнакомцу.  Панцирь  его  закрывал  длинный
плащ,  а  нащечные  пластины  шлема  прилегали  к  лицу,  словно  бы  воин
приготовился к бою.
   Я встал и слегка поклонился. Небольшая процессия проследовала  к  моему
шатру и остановилась. Я подошел и откинул полог.
   - Тебя послал великий царь, - спросил я, - чтобы  проверить,  ослеп  ли
старик сказитель?
   Не отвечая, гость шагнул внутрь. Я вошел следом,  в  груди  моей  кипел
гнев. Я не спал уже два дня; ненависть к Агамемнону не утихала,  не  давая
не то что уснуть - просто захотеть спать.
   Гость взглянул на Политоса, распростертого на соломенном  ложе;  старик
спал, грязная тряпка прикрывала глаза, а раны на месте ушей уже  покрылись
запекшейся кровью. Я услышал, как мой гость охнул, и тогда  лишь  заметил,
как изящны и нежны его руки - слишком гладкие и слабые, чтобы держать  меч
или копье.
   Я взял гостя за плечи и, повернув к  себе  лицом,  снял  шлем.  Золотые
волосы рассыпались по плечам Елены.
   - Я пришла... посмотреть, - прошептала она. Глаза красавицы округлились
от ужаса.
   Я подтолкнул ее к лежавшему сказителю.
   - Смотри, - сказал я мрачно. - Смотри внимательно.
   - Это сделал Агамемнон?
   -  Собственноручно.  Твой  зять  ослепил  его  из   чистой   ненависти.
Опьяненный силой и могуществом, он отпраздновал  свою  победу  над  Троей,
изувечив этого старика.
   - А что делал Менелай?
   - Стоял рядом и смотрел. Его люди удерживали  меня  копьями,  пока  его
брат вершил свой благородный поступок.
   - Орион, я бы хотела, чтобы... Словом, когда я услышала о  случившемся,
то рассердилась. Нет, мне стало плохо...
   Но ее глаза оставались сухими, и голос  не  дрогнул.  Мне  трудно  было
угадать ее истинные чувства или мотивы, по которым она оказалась здесь.
   - Чего же ты хочешь? - спросил я.
   Она повернулась ко мне:
   - Теперь ты видишь, как жестоки ахейцы и какими варварами они бывают?
   - Но ты в безопасности, - успокоил я женщину. - Менелай  вновь  сделает
тебя царицей. Конечно, Спарта не столь  цивилизованна,  как  Троя,  однако
Троя погибла, и тебе придется довольствоваться тем, что есть.
   Она смотрела на меня, явно решая, стоит ли быть со мной откровенной.
   Мой гнев таял, растворяясь в  безмятежной  небесной  синеве  ее  дивных
глаз.
   - Я не хочу быть женой Менелая, -  наконец  произнесла  Елена.  -  Один
день, проведенный в этом ничтожном лагере, сделал меня несчастной.
   - Скоро ты поплывешь домой в Микены, а потом...
   - Нет! - проговорила она отчаянным шепотом. - Я не хочу возвращаться  с
ними! Возьми меня с собой, Орион! Возьми меня в Египет.



        "24"

   Теперь пришла моя очередь застыть с раскрытым от изумления ртом:
   - В Египет?
   - Орион, лишь Египет знает истинную цивилизацию. Там, конечно,  поймут,
что я царица, и будут обращаться со мной и моей свитой подобающим образом.
   Мне следовало бы немедленно разочаровать ее.  Но  разум  мой  уже  ткал
хитроумную паутину мести. Мне  представилась  физиономия  Агамемнона,  его
жирная рожа в тот миг, когда царь узнает, что его невестка,  ради  которой
он вел долгую кровавую войну, вновь бросила его брата и убежала с чужаком.
Теперь уже не с царевичем Трои,  похитившим  ее  против  желания...  но  с
простым воином, бывшим фетом, и по собственному желанию.
   На Менелая я не держал зла - если забыть, что он, брат  Агамемнона,  не
захотел предотвратить наказание Политоса.
   "Пусть узнают они грязь унижения, пусть корчатся во прахе беспомощности
и гнева, - сказал я себе. - Пусть весь мир хохочет, узнав, что Елена снова
бежала от них. Они заслужили это".
   Но нас будут искать и попытаются поймать. А тогда убьют  меня  и,  быть
может, Елену тоже.
   "Ну и что, - подумал я. - Зачем мне жизнь? У меня за душой нет  ничего,
кроме желания отомстить тем, кто несправедливо обошелся со  мной.  Аполлон
хочет погубить меня за то, что я помог  его  врагам  сокрушить  Трою.  Так
стоит ли страшиться мне мести двух земных царей?"
   Я поглядел на прекрасное лицо Елены без малейшей морщинки; на ее глаза,
полные надежды и ожидания... Невинные и порочные одновременно.  Она  хочет
использовать меня, чтобы сбежать от ахейских простаков, и предлагает  себя
в качестве награды за это.
   - Хорошо, - согласился я. - Политос скоро оправится.  Мы  отправимся  в
путь через одну ночь.
   Глаза Елены сверкнули, и улыбка тронула уголки губ. Я взял ее маленькую
ладонь в свою и поцеловал. Красавица поняла все без слов.
   - Через одну ночь, - прошептала она.
   И, шагнув ко мне, приподнялась на цыпочки и легко прикоснулась губами к
моим губам.
   А потом прикрыла голову великоватым для нее  шлемом,  убрала  под  него
волосы и оставила мой шатер вместе со своей свитой. Я следил за  тем,  как
они шли обратно к кораблям Менелая, а потом приказал одному из людей Лукки
привести  целителя.  Сначала  явились  его  помощницы  и  перевязали  раны
Политоса, потом прибыл сам лекарь.
   - Сможет ли он путешествовать через два дня, - спросил я, - если ему не
придется ходить?
   Целитель строго посмотрел на меня:
   - Если так надо. Он стар, и  смерть  все  равно  придет  за  ним  через
несколько лет.
   - А можно его везти на повозке?
   - Как хочешь.
   Когда они ушли, я растянулся на матрасе, положив  его  возле  Политоса.
Старик ворочался и что-то бормотал во сне. Я приподнялся на  локте,  чтобы
услышать его слова.
   - Бойся женщины, дары приносящей, - бормотал Политос.
   Я вздохнул и шепнул:
   - Теперь ты изрекаешь пророчества, забыв про свои истории, старина.
   Политос не ответил. Я уснул, едва моя голова  коснулась  соломы,  ни  в
коем случае не желая вновь угодить в мир творцов. Я  знал,  что  там  меня
подстерегает опасность, которой мне не избежать. Но или моя воля оказала