бесполезно... теперь я знаю всю меру  твоей  власти  над
людьми.
   Я попытался отвлечь ее внимание от моей уловки с гипнозом, но Аглу было
невозможно обмануть.
   - Ты не должен позволить Угэдэю или его советникам догадаться  о  своем
могуществе. Все они суеверные люди и из страха убьют тебя.
   - Но они не стали убивать Аримана, - запротестовал я.
   - Только потому, что он предсказал им победу. Я слышала, что женщины  в
Каракоруме говорят об Аримане. Все боятся его темной силы, но  еще  больше
боятся вызвать его недовольство. Монголы опасаются, что в таком случае  он
может предсказать поражение их  армии.  Эти  глупцы  искренне  верят,  что
пророчества Аримана могут привести их к победе или поражению.
   - Разве подобная убежденность не грозила ему еще большей опасностью? Не
лучше ли монголам просто перерезать ему горло  и  навсегда  избавиться  от
него?
   Она отрицательно покачала головой, в результате чего прядь волос  снова
упала ей на лоб. Агла вернула ее на прежнее место,  но  на  этот  раз  без
всяких дополнительных эффектов.
   - Ариман очень умен, -  пояснила  она.  -  Я  слышала,  он  появился  в
Каракоруме как проповедник  новой  религии.  Религии  воинов.  Монголы  не
убивают священников.  Они  с  одинаковой  терпимостью  относятся  ко  всем
верованиям. Поэтому, хотя все они и боялись Аримана, Великий хан  приказал
не причинять ему вреда, пока сбываются его пророчества о победах монголов.
   "Да, он умен, - подумал я, - куда умнее меня, и прекрасно разбирается в
психологии монголов".
   - Кроме того, - продолжала  Агла  уже  более  спокойно,  -  монголы  не
проливают кровь важных людей.
   - Что? Как тогда понять...
   - Ясса запрещает проливать кровь,  хотя  и  не  отрицает  необходимости
убийства.
   Я сидел  на  жестком  деревянном  стуле,  пытаясь  переварить  то,  что
рассказала мне Агла. Против моей воли передо мной встало улыбающееся  лицо
Аримана.
   Лично я не возлагал особых надежд на справедливость Яссы, да и не питал
особых иллюзий относительно важности моей персоны.
   Мои размышления прервало возвращение Елю Чуцая.
   - Все устроено, - произнес он устало. - Великий хан примет вас  сегодня
вечером, сразу после ужина, но вам придется прийти одному.
   Я бросил вопросительный взгляд на Аглу.
   - Великий хан, - объяснил Елю Чуцай, - не станет уважать мужчину,  если
тот появится перед ним в сопровождении женщины. Таковы обычаи монголов,  и
в этом нет ничего оскорбительного ни для кого из вас.
   - Я нисколько не оскорблена, - возразила Агла, - просто я опасаюсь, что
Орион может оказаться в затруднительном положении, плохо зная  традиции  и
образ мыслей монголов.
   - Я буду рядом с ним, чтобы направлять его, - пообещал Елю Чуцай. - Ваш
друг и без того находится в сложном положении. Так что не  стоит  вызывать
неудовольствие Великого хана,  появившись  перед  ним  рядом  с  женщиной,
имеющей репутацию лекарки и, более того, колдуньи...
   Он замолчал, давая мне возможность обдумать его слова.
   - Я понимаю, - сказал я, - но тут же, вспомнив судьбу  Ареты,  поспешил
добавить: - Я прошу вас приставить к ней охрану на время моего отсутствия.
Ариман или кто-то другой может попытаться  заставить  меня  отказаться  от
моих планов, угрожая причинить вред Агле.
   Елю Чуцай слегка наклонил голову в знак согласия.
   - Это будет сделано. Вы  оба  находитесь  под  моей  защитой,  пока  не
замышляете ничего дурного. Кроме того, что касается вас,  Орион,  Великому
хану известно о письме Субудая, рекомендовавшего вас.
   - Я высоко ценю великодушие Субудая, - сказал я,  улыбаясь,  -  но  еще
более я благодарен вам, мой господин Чуцай.
   Мои слова польстили ему.
   - Запомните, любой щит хорош ровно настолько,  насколько  сильна  рука,
держащая его, - предостерег он. - У вас есть могущественный враг здесь,  в
Каракоруме. Так что будьте осторожны.
   - Благодарю вас, мой господин. Я запомню ваши слова.
   Во второй половине того же дня, когда Агла  нервно  металась  по  нашей
хижине, а я пытался  сконцентрировать  свои  мысли  на  том,  что  сказать
Угэдэю, слуга принес мне новую одежду, в которой я  должен  был  появиться
перед лицом Великого хана. Подарок от Елю Чуцая.
   Агла была восхищена.
   - Ты выглядишь в ней как хан. Прекрасный, могучий хан.
   Я улыбнулся ей, хотя движение лицевых  мускулов  и  причинило  ощутимую
боль моему свежевыбритому лицу. Бритье при помощи  каменного  ножа  и  без
горячей воды серьезное испытание для кого угодно.
   От удовольствия Агла раскраснелась, как маленькая девочка, но  все-таки
не могла скрыть от меня все усиливавшегося  беспокойства.  Мы  оба  хорошо
знали, что посетители  шатра  Великого  хана  иногда  возвращались  домой,
отягощенные золотом, рабами и даже лошадьми, но не менее часто их  уносили
оттуда мертвыми, после того как расплавленное серебро заливалось им в уши.
   - Ты должен быть очень осторожным, - в который раз  предупреждала  меня
Агла, глядя на меня грустными, испуганными глазами.
   - Обещаю, что в точности выполню все твои наставления.
   - Прислушивайся к словам Елю Чуцая. И ни в коем случае не показывай  им
свою силу, иначе ты просто испугаешь их.
   - Как ты думаешь, Ариман тоже будет присутствовать?
   Ее огромные серые глаза еще больше расширились от страха.
   - Не знаю. Может быть.
   Раздался повелительный стук в дверь.
   - В независимости от того, будет он там  или  нет,  мне  пора  идти,  -
сказал я, - пришли охранники, чтобы отвести меня в шатер Великого хана.
   - Как бы я хотела пойти с тобой, - прошептала Агла, обнимая меня.
   - Все будет хорошо, - пообещал я.
   Поцеловав ее на прощание, я открыл  дверь.  Четверо  воинов  из  личной
охраны Великого хана стояли на пороге.
   Еще раз улыбнувшись Агле,  я  последовал  за  стражниками.  Когда  я  в
последний раз оглянулся назад, она еще стояла на пороге, наблюдая, как  мы
медленно пересекали площадь.
   Я прошел между двумя кострами и терпеливо постоял перед входом в шатер,
пока воины обыскивали меня. Надо сказать,  свое  дело  они  знали.  От  их
взгляда, наверное, не ускользнула бы и булавка, окажись таковая  при  мне.
Наконец мне было разрешено войти в шатер. Четверо  воинов,  двое  впереди,
двое сзади, сопровождали меня. Так встречали либо  почетных  гостей,  либо
особо опасных пленников. Очевидно, Угэдэй и его советники так окончательно
и не решили, к какому сорту людей меня следует отнести.
   Шатер был огромен. Такого мне еще не приходилось видеть.  Персидские  и
китайские  ковры  устилали  пол.  Гобелены  и  шелковые  ткани   закрывали
войлочные  стены.  Сбоку  от  входа  находился  длинный  серебряный  стол,
заставленный сосудами с кобыльим молоком,  блюдами  с  фруктами,  мясом  и
солью - символ гостеприимства у кочевников. По всему периметру  шатра,  на
расстоянии примерно шага один  от  другого,  стояли  личные  телохранители
Великого хана. В глубине на невысоком помосте  под  балдахином  сидел  сам
Угэдэй, Великий хан монголов. Слева от него  разместились  шесть  молодых,
блиставших красотой любимых жен Кагана, а справа человек двенадцать высших
военачальников и чиновников империи, среди которых находился и Елю  Чуцай.
Одетый в роскошный голубой халат,  расшитый  золотом,  он  стоял  рядом  с
троном Угэдэя, чуть позади него. Аримана среди них не было. Это показалось
мне хорошим знаком.
   Все сидели тесным полукругом на коврах и шелковых подушках. Один Угэдэй
сидел выше других на золотом троне, вывезенном еще  его  отцом  из  дворца
китайского императора. Это был плотный, коренастый человек лет пятидесяти,
с  открытым  круглым  лицом.  В  правой  руке  он  держал  золотой  кубок,
инкрустированный драгоценными камнями. За его спиной стоял  мальчик-китаец
с золотым кувшином, полным вина.
   Воины остановились, не доходя трех шагов до помоста.  Следуя  избранной
мной роли посла, я не собирался падать ниц  перед  Угэдэем  и  ограничился
лишь низким поклоном.
   - Великий хан, - произнес Елю Чуцай, - этот человек и есть Орион, посол
из страны, лежащей далеко на западе, от которой нас отделяют горы, равнины
и Великое море.
   Угэдэй махнул рукой, и мальчик с кувшином торопливо наполнил его кубок.
Великий  хан  сделал  большой  глоток,  облизал  губы  и  бросил  на  меня
любопытный  взгляд.  Осмотрев  меня  с  ног  до  головы,   он   неожиданно
оглушительно рассмеялся.
   - Вы только посмотрите, - воскликнул он, указывая на меня пальцем, - да
на нем нет сапог.



        "17"

   Немедленно все монголы, находившиеся в шатре,  присоединились  к  смеху
своего повелителя. Не смеялся один Елю Чуцай, чье обычно невозмутимое лицо
выглядело на этот раз смущенным и расстроенным.
   На мне все еще оставались мои старые, изношенные сандалии,  выглядевшие
в глазах монголов совершенно нелепыми в сочетании с роскошной экипировкой,
которую прислал мне старый мандарин. Разумеется,  его  подарок  включал  и
кожаные сапоги, но они, по обыкновению, оказались слишком малы  для  меня.
Правда, и вся остальная одежда  была  мне  маловата,  но  путем  различных
ухищрений мне удалось кое-как напялить ее на себя. С сапогами  этот  номер
не прошел.
   Угэдэй едва не зашелся от смеха. Остальные  придворные,  в  меру  своих
способностей, старались не отстать от своего властелина. У меня  закралась
крамольная мысль, что Великий хан был уже достаточно пьян еще до того, как
я появился на пороге шатра, этот факт  и  послужил  единственной  причиной
столь неудержимого приступа веселья. Со своей стороны я  не  видел  ничего
смешного в том, что произошло.
   - Никогда мне еще не приходилось видеть колдуна в столь странной обуви,
- все еще давясь от смеха, смог наконец произнести Угэдэй.
   Это замечание Великого хана вызвало новый взрыв общего  смеха,  который
затянулся на несколько минут.
   Несмотря  на  смущение,  я   почувствовал   и   известное   облегчение.
По-видимому, Великий хан был не склонен серьезно  воспринимать  возводимые
против меня обвинения. Люди редко смеются до упаду,  глядя  на  возможного
убийцу или злого демона. Наконец Угэдэй более или менее  успокоился,  и  в
шатре вновь воцарился относительный порядок.  Телохранители,  веселившиеся
вместе с придворными,  снова  замерли.  Елю  Чуцай  продолжал  бесстрастно
смотреть в пространство мимо меня.
   - Бейбарс, - крикнул Угэдэй после того, как в очередной раз  приложился
к кубку с вином.
   Молодой человек поднялся с  ковра  и  почтительно  поклонился  Великому
хану.
   - Бейбарс, найди хорошего сапожника  и  распорядись,  чтобы  он  сделал
приличные сапоги для нашего гостя.
   - Слушаюсь, дядя.
   - Ну а теперь, человек с запада, подойди  поближе  и  раздели  со  мной
кубок доброго вина. Твой народ пьет вино, не так ли?
   Мгновенно несколько рабов выскочили из-за спинки  трона.  Меня  усадили
справа от Великого  хана,  и  в  моей  руке  оказался  драгоценный  кубок,
наполненный густым красным вином.
   - Ширазское вино, - пояснил Угэдэй. -  Привозится  из  страны,  лежащей
неподалеку от того места, где ты встретил моего племянника Хулагу.
   - Редкий букет, - заметил я, поднимая кубок за здоровье Великого  хана.
- Даже в моей далекой стране вино Шира ценится очень высоко.
   Я счел излишним уточнять, что был знаком с  этим  благородным  напитком
исключительно по книге стихов "Рубай" Омара Хайяма.
   - Меня предупреждали, что я должен  опасаться  тебя,  -  лениво,  почти
безразлично произнес Угэдэй. - Мне говорили, что ты могучий волшебник и  к
тому же еще и ассасин.
   - Я всего лишь человек, мой повелитель. Посол из отдаленной страны.  Не
волшебник и не ассасин. Я не ношу оружия...
   - Такому, как ты, оно и ни к чему, - прервал меня Угэдэй. - Ты убиваешь
вооруженных воинов голыми руками и ловишь стрелы зубами. -  Он  неожиданно
улыбнулся. - Во всяком случае, так мне рассказывали.
   - Я защищаюсь, как умею, великий повелитель. Но поверь мне,  если  воин
выпустит в меня стрелу, шансов остаться в живых у меня ничуть  не  больше,
чем у любого другого человека.
   - Мне говорили иное...
   Я перевел дыхание, мысленно прикидывая, насколько  мне  можно  доверять
чувству юмора Угэдэя.
   - Мой повелитель, - произнес я, тщательно взвешивая слова.  -  За  свою
жизнь вы наверняка слышали больше необычайных историй, чем все  остальные,
здесь присутствующие, вместе взятые. Кому, как не  вам,  знать,  как  мало
остается от истины, когда она пересказывается много раз.
   Я угадал. Он рассмеялся.
   - Еще бы! Моя собственная доблесть в битвах растет день ото дня  с  тех
пор, как я сижу на этом троне.  Армии,  которые  я  разбил,  возрастают  в
численности столь же быстро, не говоря  уже  о  врагах,  которых  якобы  я
поразил собственной рукой. Им уже вообще нет числа.
   - Мой повелитель, - сказал один из монголов, сидевший  через  несколько
человек от меня, - не следует полагаться лишь на слова чужеземца.  Позволь
нам испытать его.
   У  говорившего  был  недоверчивый   взгляд,   характерный   для   людей
определенной профессии. Не знаю,  существовала  ли  у  Угэдэя  собственная
служба безопасности, но, если она существовала, этот  человек  вполне  мог
быть ее шефом.
   - Что ты предлагаешь, Кассар? - лениво поинтересовался Угэдэй.
   - Пусть чужеземец станет там, - монгол взмахом руки указал на  открытое
место посредине шатра, - а твои телохранители выпустят  в  него  несколько
стрел. Только тогда мы доподлинно узнаем, что к чему.
   Прежде  чем  ответить,  Угэдэй  пару  минут  задумчиво  изучал   пальцы
собственных рук.
   - Но если все эти истории сплошной вздор, мы убьем посла, Кассар.
   - Мертвый посол лучше, чем живой колдун, - проворчал монгол.
   - Дадим ему саблю, и пусть он сразится с Чамукой,  -  предложил  другой
монгол. - Это будет и справедливо, и интересно.
   - Пусть поборется с кем-нибудь, - подал голос третий придворный.
   Угэдэй выслушал все три предложения,  продолжая  медленно  прихлебывать
вино.
   Елю Чуцай, серьезный и безучастный ко всему, не сказал ни слова.
   Я понимал, что, если будут выбраны первые два испытания,  мне  придется
защищаться. Тогда монголы поймут, что в историях, ходивших обо  мне,  было
не так  уж  много  преувеличений.  В  этом  отношении  третье  предложение
представлялось  мне  более  предпочтительным,  хотя  я  узнал,  что   даже
товарищеские поединки монголов нередко заканчивались смертью.  Я  заметил,
что, поднеся кубок к губам, Угэдэй бросил  на  меня  внимательный  взгляд.
Вероятно, тогда я впервые задумался над тем,  что  его  показное  пьянство
являлось своеобразным  приемом,  которым  он  пользовался,  чтобы  оценить
ситуацию и выиграть время для принятия правильного решения.
   Опустив кубок на ковер, Угэдэй поднял правую руку.  В  шатре  мгновенно
наступила тишина.
   - Ясса учит нас быть гостеприимными с чужестранцами, которые приходят к
нам в лагерь, -  произнес  Угэдэй  голосом,  вдруг  ставшим  необыкновенно
звучным и твердым. - Этот человек - посол из далекой страны. Он  не  может
быть подвергнут  испытанию,  словно  жеребенок-однолеток  или  только  что
выкованная сабля.
   - Но Ариман предупреждал нас... - начал было Кассар,  даже  не  пытаясь
скрыть недовольство.
   - Я сказал свое  слово,  -  произнес  Угэдэй  голосом,  не  допускавшим
возражений.
   Его слова положили конец дискуссии. Великий  хан  откинулся  на  спинку
трона. Он бросил взгляд на кубок, стоявший на ковре, но не  прикоснулся  к
нему. Легким кивком головы указав в  сторону  женщин,  сидевших  слева  от
него, он снова обратился ко мне:
   - Я слышал, с тобой живет женщина, лекарка. Доволен  ли  ты  ею?  Может
быть, хочешь иметь другую? Достаточно ли у тебя слуг, чтобы  удовлетворить
твои нужды?
   - Я вполне доволен своим положением, о мой великодушный  повелитель,  -
поспешно ответил я.
   Он на секунду прикрыл глаза, словно волна боли внезапно прокатилась  по
его телу.
   - Ты посол из западных земель, - продолжал он, вновь открывая глаза.  -
В послании Субудая говорится, что ты  многое  знаешь  о  странах,  лежащих
позади черноземных равнин. Какова цель твоего прибытия ко мне?
   Неплохой вопрос, особенно если знать, как на него ответить.
   Я понимал, что с моей стороны было  бы  весьма  неосторожно  попытаться
настроить Угэдэя против  Аримана,  не  имея  весомых  доказательств  своей
правоты. Елю Чуцай не зря предупреждал меня,  что  в  тех  случаях,  когда
монголы не могли или не хотели докопаться до истины, они  обычно  выбирали
простейший способ решения проблемы - казнили обоих спорщиков.
   Пришла моя очередь изучать глаза Угэдэя. Я нашел в них боль,  понимание
и, наконец, то, что меньше всего  ожидал  увидеть,  -  доброжелательность.
Этот человек без колебаний мог  приказать  сжечь  города  целой  страны  и
поголовно вырезать их население, интуитивно или из  чувства  противоречия,
не желая прислушиваться  к  мнению  своих  советников,  решил,  что  я  не
представляю для него угрозы. Опять же, по той или иной причине, он доверял
или, по крайней мере, хотел доверять мне. Но даже если я ошибался в  своих
оценках, он, во всяком случае, не был тем пьяным глупцом, каким  обрисовал
мне его Елю Чуцай.
   - Мой повелитель, Великий хан, - произнес я, понижая голос. - Не  могли
бы мы поговорить так, чтобы другие нас не услышали? То,  что  я  хочу  вам
сказать, не предназначено для посторонних ушей.
   Несколько секунд он обдумывал мои слова, затем кивнул в знак согласия.
   - Позднее. Я пошлю за тобой.
   Затем, повысив голос, чтобы все присутствующие могли  его  слышать,  он
задал мне следующий вопрос:
   - Как тебе удалось пересечь Тянь-Шань в этих сандалиях?
   Этот  вопрос  вызвал  новый  взрыв  веселья  у  монголов,  за   которым
последовало еще несколько, по мере того  как  я  в  деталях  описывал  мои
злоключения на пути от Персии до Каракорума. Наступила уже  ночь,  но  они
продолжали задавать мне вопросы о моей стране и о море,  которое  отделяло
ее от Европы. Я описал им Атлантический  океан  как  бурное,  опасное  для
плавания море, бездну, непреодолимую для монгольской конницы, что, кстати,
вполне соответствовало действительности.
   - Тогда как ты сам пересек его? С помощью колдовства?
   Наступила абсолютная тишина. Даже во взгляде Великого  хана  я  заметил
неожиданную настороженность. Я позволил им завлечь себя в ловушку.
   -   Конечно   нет,   -   возразил   я,   лихорадочно   пытаясь    найти
удовлетворительный ответ. - Вы видели китайский флот, не так ли? - спросил
я.
   Некоторые  из  присутствующих  утвердительно  кивнули.  Как   я   успел
заметить, Кассар не входил в их число.
   - Подобные суда могут пересечь океан, если им повезет и они не  попадут
в полосу штормов.
   Про себя я подумал о викингах, сумевших достичь Исландии, Гренландии  и
даже Лабрадора в открытых драккарах, но предпочел не развивать эту тему.
   - Тогда почему мы не можем пересечь океан? - крикнул Кассар.
   - Небольшое количество воинов, вероятно, сможет, - согласился я.  -  Но
чтобы переправить целую армию, потребуются  сотни  судов.  Многие  из  них
погибнут,   другие   будут   поглощены   водоворотами   или    чудовищами,
поднимающимися из морских глубин.
   Про себя я вознес молитву Господу, чтобы  эти  мои  слова  случайно  не
достигли  Испании  и  не  помешали  Колумбу  совершить  его   историческое
открытие.
   - В результате армия потеряет столько людей,  что  окажется  совершенно
небоеспособной при первом же столкновении с противником.
   - Мой племянник Кубилай мечтает направить армию для покорения Японии, -
сказал Угэдэй, нахмурившись. - Можешь ли ты  предсказать,  чем  закончится
его затея?
   Я заколебался, не желая попасть в новую ловушку.
   - Я не предсказываю будущее, Великий хан. Я посол, а не пророк.
   Угэдэй недовольно нахмурился. Вероятно, ему хотелось бы получить  более
определенный ответ, но у меня  не  было  желания  оказаться  замешанным  в
дворцовые интриги.
   Наша беседа затянул