цай
не принимал участия в этой забаве из-за почтенного возраста и отвращения к
любым кровавым играм. Напротив, лицо Угэдэя пылало от возбуждения, хотя  я
не мог не заметить, что  нагрузки  многодневного  перехода  для  него  уже
тяжелы. На рассвете он вместе со всеми садился в седло, но уже к  середине
дня его организм  требовал  небольшого  отдыха.  По  вечерам  он  пораньше
удалялся в свой шатер, воздерживаясь от традиционных пиров, столь  любимых
им в Каракоруме. Но хотя его тело страдало от усталости и боли, настроение
у него было превосходным. Сейчас он оказался далеко от искушений  и  забот
императорского двора, в родной для себя стихии.
   Как ни странно, но его настроение постепенно передалось и мне.  Я  даже
не вспоминал об Аримане. Если я вообще думал о ком-то, то разве  об  Агле,
особенно по ночам, лежа на  голой  земле  под  шкурой,  пропахшей  конским
потом. В глубине души я понимал, что это не более чем отсрочка, но тем  не
менее вовсе не торопился вернуться в Каракорум. Проблемы никогда  сами  по
себе не исчезают. Иногда их решение можно ненадолго отложить, но не  более
того.  Так  или  иначе,  я  старался  извлечь  максимум  удовольствия   из
незапланированных каникул.
   Кстати, персидское слово "парадиз" (рай) буквально и означало охотничью
забаву.
   Первые несколько дней испуганные животные просто неслись  впереди  нас,
но по мере того как кольцо  сжималось,  они  раз  за  разом  предпринимали
отчаянные попытки прорваться сквозь линию загонщиков. В подобных  случаях,
хотя официально охота еще не началась,  в  ход  шли  копья  и  стрелы.  По
понятиям монголов, позволить добыче уйти из кольца означало бесчестье  для
охотников.
   Накануне решающего дня я ехал рядом с  Кассаром,  когда  одинокий  волк
сделал безнадежную попытку проскочить между нами. Племянник Великого  хана
пронзил его молодецким ударом копья. Я предпочел остаться  в  стороне,  не
желая вмешиваться  в  кровавую  игру.  Агонизирующее  животное  попыталось
добраться до своего убийцы, но подбежавшие на шум пешие воины  добили  его
ударами дубинок.
   Кассар довольно рассмеялся и победно взмахнул над головой окровавленным
копьем. Я поймал себя на мысли, что, будучи готовым в случае необходимости
без колебаний убить человека, я не решался первым поднять  руку  на  дикое
животное. Впрочем, последнее время  мне  в  голову  то  и  дело  приходили
парадоксальные мысли.
   В середине того же дня я оказался  наедине  с  Угэдэем.  Его  племянник
отстал, чтобы перекусить, поев вяленого мяса, и  сменить  усталую  лошадь.
Полуденное солнце приятно согревало мое тело, несмотря  на  частые  порывы
холодного северного ветра.
   - Тебе нравится охота, человек с запада? - поинтересовался Великий хан.
   -  Признаюсь,  до  сего  времени  мне  не  приходилось  видеть   ничего
подобного. Это напоминает мне военный поход.
   - Верно. - Он слегка кивнул головой. - Хорошая возможность для  молодых
людей показать свои способности  и  умение  прислушиваться  к  приказаниям
старших. Многие из моих полководцев начинали загонщиками во время  осенней
охоты.
   Я невольно улыбнулся, услышав о монгольском варианте воспитания будущих
военачальников. Рядом с нами скакал слуга Угэдэя, к  седлу  которого  была
приторочена  сума  с  вяленым  мясом,  фруктами  и  флягами  с  вином.  Мы
позавтракали, не слезая с коней. Угэдэй как раз  допивал  последние  капли
вина из серебряной фляжки, когда огромный кабан выскочил из  кустарника  в
нескольких десятках шагов от нас и ринулся в нашу сторону. Занятый фляжкой
Угэдэй не мог видеть приближавшегося вепря, но его  лошадь  сразу  почуяла
зверя.
   Дико заржав, она взвилась на дыбы. Всякий, кроме разве что монгола, тут
же оказался бы на земле.  Угэдэй  выронил  поводья,  которые  он  беспечно
держал в левой руке. Фляжка, описав  в  воздухе  широкую  дугу,  упала  на
землю. Но сам хан, ухватив лошадь за гриву, сумел удержаться в седле.
   То, что произошло, я увидел краем глаза, хотя  все  мое  внимание  было
сконцентрировано на вепре. Я видел его красные, налитые ненавистью глаза и
даже клочья пены, падавшие с кинжалоподобных клыков. Бестия неслась  прямо
на Угэдэя, стремясь расправиться с ним в отместку за все пережитые  страхи
и унижение. Моя собственная лошадь, испуганная не меньше, чем  конь  хана,
попыталась выбросить меня из седла,  поэтому  мне  не  удалось  остановить
кабана ударом копья.
   Не колеблясь ни секунды, я  соскочил  на  землю,  отбросив  бесполезное
теперь копье, и выхватил из-за пояса дамасский кинжал. В прыжке, достойном
футболиста-профессионала, я ударил животное  сбоку,  чуть  позади  правого
уха. Мы оба покатились по  земле.  Сжимая  горло  бестии  левой  рукой,  я
продолжал наносить удар за ударом. За спиной я слышал стук  копыт  и  храп
испуганных лошадей, но  у  меня  не  было  времени  обращать  внимание  на
подобные мелочи.
   Наконец вепрь вытянулся и затих, придавив меня к земле всем весом своей
колоссальной туши. Я с трудом встал на затрясшиеся от внезапно нахлынувшей
слабости ноги. Около дюжины монгольских  всадников  окружили  меня,  держа
пики наперевес, готовые добить животное, если  бы  оно  проявило  признаки
жизни. Еще несколько воинов с натянутыми луками ждали чуть поодаль.  Среди
них был и Угэдэй. Некоторое время все молчали. Я выплюнул грязь  и  траву,
набившиеся мне в рот, и отряхнулся. Побаливало правое плечо, но все  кости
были, по-видимому, целы.
   - Человек с запада, - услышал я голос Угэдэя, - так вот как твой  народ
охотится на кабанов у себя на родине?
   Напряжение разом спало. Послышался смех. Я тоже рассмеялся, хотя  и  не
понимал причины всеобщего  веселья.  Если  бы  я  был  лучшим  наездником,
вероятно, мне не пришлось бы прибегать к столь крутым  мерам  и  рисковать
без нужды собственной  жизнью.  Мальчик-монгол  подвел  моего  коня,  и  я
вспрыгнул в седло. Довольный Кассар оскалил зубы, что, по-видимому, должно
было означать у него приветливую улыбку. Убитый им ранее волк лежал сейчас
поперек седла. Я  придержал  своего  жеребца,  давая  Кассару  возможность
занять привычное место, по правую руку от его царственного дяди.
   - Нет, - остановил меня Угэдэй,  -  оставайся  рядом  со  мной  на  тот
случай, если нам встретятся другие кабаны.
   Я поклонился  в  знак  признательности  и  улыбнулся  Кассару,  который
воспринял этот жест Великого хана с очевидным неудовольствием.
   Подобно дружбе, скрепленной на поле  брани,  узы,  связывавшие  меня  и
Угэдэя, еще более окрепли в этот день. Мы оставались рядом до конца охоты,
закончившейся,  как  и  предполагалось,   поголовным   уничтожением   всех
оказавшихся внутри круга животных.
   На следующий день мы вернулись в Каракорум. Позади нас на  добрую  милю
растянулся обоз из повозок, на которых были навалены туши убитых  животных
- зайцев, белок, антилоп, кабанов и волков.
   Угэдэй становился все более мрачным, по мере того как мы приближались к
его столице. Не берусь судить, что было тому причиной, но от его недавнего
беззаботного настроения не осталось и  следа.  Когда  мы  достигли  окраин
Каракорума, он выглядел усталым и подавленным. Я, со своей стороны, не мог
не задуматься о неминуемой встрече с Ариманом, в результате чего  к  концу
пути выглядел не менее озабоченным, чем сам Угэдэй.
   - Мой повелитель, Великий хан, - обратился я к нему, когда мы  достигли
окраин Каракорума, - настало время поговорить об Аримане.
   - Ты собираешься убить его?
   - Да, если ничего другого мне не останется.
   Угэдэй отрицательно покачал головой.
   - Нет, я не допущу нового кровопролития, мой друг  с  запада.  И  прошу
тебя не вынуждать меня прибегать к крайним мерам.
   - Он так нужен вам, Великий хан?
   Если Угэдэй и был удивлен моей осведомленностью, то, во всяком  случае,
не показал этого.
   - Этот человек дает мне лекарство, помогающее уснуть, всего-навсего,  -
объяснил он, невесело усмехаясь.
   - А вы не подумали, Великий хан, что  в  его  намерения  может  входить
заставить вас уснуть навеки?
   - Ты говоришь о яде? - Угэдэй повернулся в седле, не в силах на сей раз
скрыть своего изумления.
   Он не ответил на вопрос, только посмеялся  над  моими  словами,  словно
счел их необычайно удачной шуткой.
   Я сам был, пожалуй, не менее удивлен его реакцией и попытался вернуться
к интересующей меня теме, но Угэдэй был не  склонен  продолжать  разговор.
Очевидно, хан уже принял решение и не собирался отступать от него.
   Было уже за полночь, когда мы остановили  наших  лошадей  перед  шатром
Великого хана. Многочисленные слуги кинулись освобождать от поклажи тяжело
нагруженные повозки.
   Появился Елю Чуцай с докладом  о  важнейших  событиях,  случившихся  во
время отсутствия Великого хана. Дела огромного государства не могли ждать.
   Я окинул взглядом собравшуюся толпу в надежде увидеть лицо Аглы, но  ее
нигде не было видно.
   "Вероятно, она решила подождать меня дома", - решил я.
   Огромного кабана, убитого мной,  преподнесли  мне  в  качестве  подарка
Великого Хана, и сейчас несколько слуг торопливо свежевали  его.  Учитывая
размеры животного, нам с Аглой должно  было  хватить  его  мяса  на  много
недель.
   Аримана я также нигде не увидел, но я и не рассчитывал найти его  среди
толпы праздных зевак. По моим расчетам, он скорее всего должен  попытаться
увидеть Угэдэя поздно ночью, когда простые смертные предпочитают  отдыхать
после трудного дня.
   Наконец Великий хан разрешил своей свите удалиться. Я одним  из  первых
покинул его и, добравшись до своего  жилища,  откинул  кожаную  занавеску,
ожидая найти Аглу, встречавшую меня на пороге.
   Я ошибся. Тщетно обыскав две наши маленькие комнаты, я понял: произошло
то, чего я все время опасался. Агла исчезла.



        "20"

   Я не колебался ни секунды.  События  минувших  суток  отчетливо  встали
перед моими глазами, словно я сам был их свидетелем. Выскочив из  дома,  я
бросился бежать по кривым улочкам Каракорума в направлении логова Аримана.
   Начиналась гроза. Толпа, собравшаяся, чтобы приветствовать вернувшегося
Великого хана, торопливо расходилась по домам, стремясь укрыться до начала
дождя. Я бежал, не оглядываясь, не думая ни о чем, кроме того, что на  сей
раз я должен обязательно успеть вовремя. Я не мог  допустить  того,  чтобы
Агла разделила страшную судьбу Ареты. Моя правая  рука  судорожно  сжимала
рукоятку кинжала.
   Даже в темноте  я  без  труда  нашел  храм  Аримана,  словно  невидимый
проводник направлял меня. Сырой ночной воздух был насыщен  электричеством.
Дождь обрушился на город в тот самый  момент,  когда  я  переступил  порог
зловещего здания.
   Он  стоял  перед  каменным  алтарем,  спиной  ко  мне,  воздев  руки  в
безмолвной молитве. Не  раздумывая,  я  бросился  на  него.  Он  мгновенно
обернулся и отшвырнул меня в сторону с такой  же  легкостью,  как  человек
отмахивается от досаждающего  ему  комара.  Я  отлетел  к  стене  и  упал.
Ударившись спиной о каменный пол, я выронил кинжал из рук.
   - Что тебе еще надо, болван? - прошипел Ариман, прожигая меня огненными
глазами.
   - Где она? Что вы сделали с ней?
   Он перевел дыхание и бросил на меня насмешливый взгляд.
   - Откуда мне знать? Должно быть,  рыщет  по  степи,  разыскивая  своего
милого. Кто-то, наверное, сказал ей, что ты не вернулся вместе с Угэдэем и
его свитой.
   - Ложь!
   - Тем не менее она поверила. Сейчас она скорее всего разыскивает  тебя,
точно так же, как и ты ее.
   - Я не верю вам.
   Он презрительно пожал могучими плечами.
   - Могу добавить, что она ищет тебя в одиночку. Бесстрашные  монгольские
воины, испугавшись грозы, разбежались по домам. Монголы  суеверный  народ,
как тебе должно быть известно. Впрочем, их тоже  можно  понять.  В  чистом
поле каждый из них представляет собой естественный громоотвод.
   Мне самому доводилось слышать  жуткие  истории  о  вооруженных  воинах,
застигнутых грозой в степи, и я не стал оспаривать последнего  утверждения
Аримана.
   - Я не причинял ей вреда, Орион, - повторил Ариман, - хотя  бы  потому,
что в этом нет никакой необходимости.
   Я медленно поднялся на ноги.
   - Нет, конечно. Вы просто послали ее на верную смерть.
   - Если ты так опасаешься за ее жизнь, почему бы тебе не оседлать своего
коня и не отправиться на ее поиски? Она только обрадуется,  увидев  своего
спасителя.
   -  Так  вот  чего  вы  добиваетесь?  Удалить  меня  из  города,   чтобы
отправиться к Угэдэю и без помех завершить свое грязное дело?
   На этот раз он не ответил.
   - Вы давно сознательно отравляете Великого хана, - обвинил я его.  -  Я
мешаю вам, вот вам и  пришла  мысль  подобным  способом  удалить  меня  из
города.
   Несколько секунд он никак не реагировал на мои слова. Затем  он  поднял
голову и рассмеялся жутким оскорбительным смехом.
   - Подумать только, - фыркнул он, - оказывается, ты еще  больший  идиот,
чем я предполагал. Убить Угэдэя! Надо  же  придумать  такое!  -  Он  снова
рассмеялся мерзким, скрежещущим смехом.  -  Отправляйся  на  поиски  своей
бабы, - произнес он, указывая на дверь. - Можешь быть спокоен, лично я  не
сделал ей ничего дурного. Ну а если с ней что и произойдет  в  степи,  это
уже не моя забота.
   У меня не было выбора. Я не мог сражаться с ним, он был  слишком  силен
для меня. И  хотя  я  не  слишком  доверял  его  словам,  мысль  об  Агле,
застигнутой бурей посреди дикой степи,  заставляла  меня  последовать  его
совету и направиться в сторону ближайшего загона для  лошадей  на  окраине
столицы.
   Когда я добрался до места, дождь лил как из ведра. Я  приказал  старому
конюху поймать мне коня. К этому  времени  меня  уже  достаточно  знали  в
Каракоруме, и старик без возражений отправился выполнять мое распоряжение.
Впрочем, я и так не получил бы отказа. Воровство как таковое  вообще  было
неизвестно среди монголов. Если кто-то не возвращал коня в  срок,  за  ним
посылались  воины,  которые  без  труда   улаживали   инцидент.   Как   ни
удивительно,  но  при  порядках,  существовавших  в  Монгольской  империи,
спрятаться в бескрайней степи, да еще чужестранцу, не удалось  бы  ни  при
каких обстоятельствах, и рано или поздно похититель неизбежно предстал  бы
перед лицом правосудия.
   - Но сейчас очень плохое время для поездки, - пытался  отговорить  меня
старик, пока я седлал коня. - Такая буря способна  убить  самого  сильного
мужчину...
   Я  пропустил  его  слова  мимо  ушей  и  вскочил  в  седло.  Дождь  все
усиливался, и на мне уже не оставалось ни одной сухой нитки. Раскаты грома
сотрясали степь.
   - Вы погубите лошадь,  -  прокричал  старик  мне  вслед.  Как  истинный
монгол,  он  приберег  самый  сильный,  с  его  точки   зрения,   аргумент
напоследок.
   Но  я  не  слушал.  Пришпорив  коня,  я  направил  его  прямо  в  ночь.
Разумеется, это была чистейшая авантюра. Искать Аглу в  бескрайней  степи,
ночью, да еще в такую  погоду  было  еще  более  безнадежной  затеей,  чем
пытаться отыскать иголку в  стогу  сена.  Тем  не  менее  я  не  собирался
отступать. Я не мог допустить, чтобы  Ариман  вторично  убил  ее  на  моих
глазах. О своей жизни я уже не думал.
   Раскаты грома не слишком беспокоили моего коня, но когда зигзаг  молнии
прочертил небо и ударил в землю где-то впереди меня, он взвился на дыбы  и
едва не выбросил меня из седла. Дождь превратился в сплошную стену воды, и
я не видел ничего дальше  гривы  моего  коня.  Продолжать  поиски  в  этих
условиях было чистым безумием, и все же я с упорством,  достойным  лучшего
применения, углублялся в дикую степь.
   Но мой мозг непрерывно работал. Снова и снова я анализировал  имевшуюся
в моем распоряжении информацию,  взвешивая  и  сопоставляя  известные  мне
факты. Несомненно одно, я направлен сюда, чтобы помешать Ариману  добиться
своей цели. Но как я мог осуществить свою  миссию,  если  не  знал  самого
главного - его истинных намерений? По-видимому, Ариман искренне  удивился,
когда я обвинил его в попытке убить Великого хана. Насколько  я  знал,  он
почти каждую ночь приносил Угэдэю некое снадобье. Но если это не  медленно
действующий яд, то что?
   Скоро моя лошадь выбилась из сил и перешла с галопа на медленный шаг. Я
знал, что даже самые сильные монгольские воины не отважились бы углубиться
ночью в степь при таких условиях. Знал, но не прекращал своих поисков.
   Итак, чего же добивался Ариман? Если он намеревался убить меня,  то  он
мог легко это сделать в своем храме, несколько часов назад. Никто бы и  не
узнал. Вместо того он направил меня в  степь,  прямо  в  эпицентр  ужасной
грозы. Неужели только  для  того,  чтобы  меня  убил  разряд  молнии?  Это
казалось крайне маловероятным. Тогда, может быть, чтобы на  время  удалить
меня из города? Да, пожалуй, в этом был  определенный  смысл.  Изолировать
меня от Угэдэя. Но чего ради, если  Ариман  не  стремился  убить  Великого
хана? Должна же быть какая-то причина!
   Я закрыл глаза, не столько для того, чтобы защитить  их  от  проливного
дождя, сколько затем, чтобы активизировать свою память и лучше  припомнить
все прочитанное мной  в  двадцатом  столетии  о  нашествии  монголов.  Мои
уникальные способности оказались сейчас  как  нельзя  кстати.  Я  свободно
воскрешал в памяти целые книги, страница за страницей,  словно  держал  их
сейчас в своих руках. Но, при всем желании, я не мог восстановить в памяти
того, чего  никогда  не  знал.  Как  глубоко  я  изучал  историю  в  своих
предыдущих инкарнациях? Я твердо  знал,  что  монголы  так  никогда  и  не
покорили  Европу.  Субудай  действительно  разбил  армии  Белы  и  разорил
Восточную Европу, но не пошел дальше на запад.
   "Почему?"
   Ответ на этот вопрос вспыхнул в моем мозгу так же внезапно, как молния,
что в тот же момент рассекла небосклон перед  моими  глазами.  Я  вспомнил
цитату из книги, которую читал когда-то в двадцатом столетии.
   "Ничто, казалось, уже не могло спасти  Европу  от  нашествия  монголов.
Армии государств Восточной Европы под командованием  короля  Венгрии  Белы
были уже разбиты, а  войска  Людовика  Святого  Французского  [Людовик  IX
Святой (1226-1270), король Франции] слишком малочисленны, чтобы остановить
победное шествие монголов. Но Субудаю так  и  не  удалось  воспользоваться
плодами своих многочисленных побед. Неожиданное известие о смерти Великого
хана заставило его повернуть свои армии  и  спешно  возвратиться  в  степи
Монголии".
   "Смерть Угэдэя!"
   В случае смерти  Кагана  все  орхоны  и  полководцы  должны  немедленно
собраться в Каракоруме для выборов нового Великого хана. Смерть Чингисхана
приостановила монгольскую  экспансию  более  чем  на  год.  Смерть  Угэдэя
положила конец монгольским завоеваниям.
   Ариман явился в Каракорум не для того, чтобы убить Угэдэя, напротив, он
старался продлить ему жизнь и, таким образом, дать Субудаю время полностью
покорить Западную Европу. Вслед за Субудаем туда должны  были  направиться
чиновники Елю Чуцая для наведения мира и  порядка  и  утверждения  законов
Яссы, призванных раз и навсегда поработить население Европы. Их  правление
неминуемо привело бы к  последующему  застою  в  Европе,  подобному  тому,
который поразил Китай, а затем и саму империю  монголов.  В  итоге  Европу
объединили  бы   власть   китайских   мандаринов   и   сабли   монгольских
завоевателей. Многочисленные государства были бы навсегда стерты  с  карты
Европы. Вместо них царила бы железная тирания восточных деспотов.  Крупные
города оказались бы разрушены или захирели сами по себе.  Не  было  бы  ни
Возрождения, ни расцвета науки, ни высоких технологий. Западные демократии
никогда бы не возникли. Америку открыли бы китайские  мореплаватели,  если
вообще бы открыли.
   Теперь я в точности представлял  себе  план  Аримана.  Дав  возможность
монголам завоевать Западную Европу, он мог быть уверен в дальнейшем застое
и неизбежном вырождении людей под железной пятой монгольской тирании.  То,